Текст книги "Гайдзин"

– Карма, что мама умерла такой молодой, – печально произнес он.

– Да, господин, – сказала она, понимая его печаль и с полным спокойствием принимая ее, ибо таковыми, разумеется, были чувства всех сыновей, чьим первым долгом было слушаться и почитать свою мать превыше всех на свете всю свою жизнь. «Я никогда не смогу заполнить эту пустоту, не больше, чем жены моих сыновей смогут заполнить пустоту, которая останется после меня».

– Что ты посоветуешь, Хосаки?

– У меня слишком много мыслей для такого слишком большого количества проблем, – встревоженно произнесла она, пытаясь мысленным взором охватить всю мозаику опасностей, грозивших ему со всех сторон. – Я чувствую себя никчемной. Позвольте мне тщательно все обдумать сегодня вечером и завтра. Возможно, я смогу предложить что-нибудь, что даст вам ключ к тому, как вы должны поступить; затем, с вашего позволения, я на следующий день отправлюсь домой, чтобы и далее укреплять наши оборонительные рубежи, – необходимость этого ясна уже сейчас. Вы должны указать мне, что следует сделать. А пока несколько соображений из тех, что сразу пришли мне в голову; вы можете поразмыслить над ними: усильте бдительность своей стражи и потихоньку собирайте войска – все ваши войска.

– Я уже принял такое решение.

– Этот гайдзин, который подошел к вам после встречи, француз, как вы говорите, я предлагаю вам воспользоваться преимуществами его приглашения и своими глазами увидеть военный корабль изнутри, очень важно, чтобы вы сами все увидели, возможно, даже стоит притвориться, что вы стали их другом, тогда, может быть, вам удастся использовать их против англичан, neh?

– Я уже решил сделать это.

Она улыбнулась про себя и еще больше понизила голос:

– Как бы это ни было трудно, Андзё должен быть устранен навсегда, чем скорее, тем лучше. Поскольку сейчас весьма вероятно, что вы не сможете помешать сёгуну и принцессе отбыть в Киото, – я согласна, что она – с ее точки зрения, оправданно – является шпионкой двора, марионеткой и вашим врагом, – вам необходимо тайно покинуть замок сразу же вслед за ними и поспешить в Киото более короткой Токайдо, чтобы оказаться там раньше их… Вы улыбаетесь, господин?

– Просто потому, что ты радуешь меня. А когда я прибуду в Киото?

– Вы должны стать доверенным лицом императора. У нас есть друзья при дворе, которые помогут вам. Затем, один возможный вариант из дюжины: вы заключаете тайное соглашение с правителем Тёсю Огамой и оставляете ему контроль над Вратами… – она нерешительно замолчала, увидев, как Ёси вспыхнул, – но только до тех пор, пока он открыто поддерживает вас против Сацумы и Тосы.

– Огама никогда не поверит, что я буду соблюдать условия такой сделки, да я и не стал бы, но мы должны вернуть себе Врата любой ценой.

– Я согласна. Но, скажем, заключительной частью вашей договоренности могло бы стать следующее: если он согласится объединить свои силы с вашими для неожиданного нападения на Сандзиро, правителя Сацумы, – время этого нападения вы назначите сами, – то после разгрома Сандзиро Огама возвращает вам Врата, а взамен получает Сацуму.

Ёси нахмурился еще больше:

– Очень трудно победить Сандзиро на суше, когда он прячется в своих горах. Даже сёгун Торанага не стал нападать на Сацуму после Сэкигахары, просто принял от них прилюдные выражения покорности, клятвы верности и держал их в узде из шелка. Мы не можем осуществить нападение с моря. – Он задумался на мгновение. – Это мечта, а не реальная возможность. Слишком сложно, – пробормотал он. – Хотя, с другой стороны, кто знает? Дальше.

– Устраните Нобусаду на пути в Киото – такой шанс выпадает раз в жизни, – произнесла она совсем тихо.

– Никогда! – воскликнул он, шокированный внешне и ужасаясь про себя тому, что она думала так же, как и он, или, еще хуже, прочла его самые сокровенные мысли. – Это было бы изменой Завещанию, моей чести, всему, чего стремился достичь сёгун Торанага, я принял его как своего господина и повелителя и обязан соблюсти клятву.

– Разумеется, вы правы, – тут же заговорила Хосаки, успокаивая его и уже склонившись в низком поклоне. Она ждала такой реакции и была готова к ней, но ей было нужно произнести это вслух вместо него. – Это было бака с моей стороны. Я полностью согласна. Прошу простить…

– Хорошо! Никогда не помышляй и не говори об этом вновь.

– Разумеется. Пожалуйста, простите меня. – Она замерла в поклоне на положенное время, бормоча извинения, потом наклонилась вперед и снова наполнила его чашку, затем села прямо, опустив глаза, и стала ждать, когда он попросит ее продолжать.

– Это была дурная мысль, Хосаки. Ужасная!

– Я согласна, господин. Пожалуйста, примите мои смиренные извинения. – Ее голова снова коснулась татами. – Это было глупо. Я даже не знаю, откуда пришла ко мне такая глупость. Конечно, вы правы. Возможно, так получилось, потому что я расстроена опасностями, которые вас окружают. Пожалуйста, господин, вы позволите мне удалиться?

– Через мгновение – да, а пока… – Несколько умиротворенный, он показал ей знаком, чтобы она налила еще чая, все еще не придя в себя оттого, что она осмелилась произнести вслух подобное святотатство, даже в беседе с ним.

– Могу я упомянуть еще об одной мысли, прежде чем уйду, господин?

– Да, при условии, что она не будет так же глупа, как последняя.

Она едва не рассмеялась этой колючке капризного, сердитого мальчика, которая не нарушила даже самых отдаленных защитных рубежей ее сердца.

– Вы говорили, господин, и очень мудро, что самая насущная и важная загадка гайдзинов, которую необходимо разрешить, это как потопить их корабли и удержать их пушки подальше от наших берегов, neh?

– Да.

– А нельзя ли устанавливать пушки на баржи?

– Э? – Он нахмурился, отвлеченный от Нобусады этим новым поворотом в их беседе. – Я полагаю, что можно, а почему ты спрашиваешь?

– Мы бы могли выяснить это у голландцев, они помогут нам. Возможно, мы смогли бы построить оборонительный флот – не важно, что он будет неуклюжим и неповоротливым, – и поставить баржи на якоре так далеко от берега, как только получится, на стратегических подходах к нашим наиболее важным районам, таких, например, как пролив Симоносеки, и одновременно укрепить устья всех наших гаваней – по счастью, их очень немного, neh?

– Это могло бы быть осуществимо, – допустил он, подобная мысль не приходила ему в голову. – Но у меня нет достаточного количества денег или золота, чтобы закупить все пушки, необходимые для наших береговых батарей, не говоря уже о том, чтобы построить такой флот. Или достаточно времени, знаний и богатства, чтобы построить оружейные заводы и выпускать свои собственные пушки; нет и людей, которые управляли бы ими.

– Да, это правда, господин. Вы так мудры, – согласилась она. Потом, опечаленная, набрала в грудь побольше воздуха. – Все даймё живут в бедности и тонут в долгах, мы не меньше, чем остальные.

– А урожай? – резко спросил он.

– Прошу простить за дурные вести, он ниже, чем в прошлом году.

– Насколько ниже?

– Примерно на треть.

– Это ужасная новость, и как раз тогда, когда мне нужен дополнительный доход! – Его пальцы сжались в кулак. – Все крестьяне бака.

– Прошу прощения, это не их вина, Ёси-тян, дожди приходили либо слишком поздно, либо слишком рано, солнце тоже. В этом году боги не улыбнулись нам.

– Нет никаких богов, Хосаки-тян, но есть карма. Карма, что урожай так плох, тебе придется поднять налоги в любом случае.

В ее глазах блеснули слезы.

– В Кванто настанет голод, прежде чем соберут следующий урожай, а если это случится у нас, в самой богатой рисом земле во всем Ниппоне, что будет с остальными? – На них нахлынули воспоминания о голоде, поразившем страну четыре года назад. Он унес тысячи жизней, и еще десятки тысяч сгинули в эпидемиях, которые неизбежно следовали за ним. А во время Великого Голода двадцать лет назад погибли сотни тысяч человек. – Поистине это Страна Слез.

Он рассеянно кивнул. Потом заговорил, и его голос был властным:

– Ты увеличишь налоги на одну десятую часть, все самураи будут получать на одну десятую часть меньше. Поговори с ростовщиками. Они могут увеличить нам ссуду. Все деньги будут потрачены на вооружение.

– Конечно. – Потом осторожно добавила: – Наше положение пока еще лучше, чем у большинства: заложен только урожай будущего года. Но будет трудно занять деньги под обычный процент.

– Что я знаю об этом и какое мне дело до процентов, – раздраженно бросил он, – добейся самого низкого, какого сможешь. – Его лицо стало жестче. – Может быть, пришло время предложить Совету выправить «процент», как это сделал мой прадед.

– Возможно, вам и следует это сделать, господин. – Ростовщики внушали ей такое же отвращение, как и ему. – У меня есть тайные запасы риса на случай голода, ваши люди будут жить впроголодь, но не умрут.

– Хорошо. Обменяй все на ружья.

– Прошу простить, сумма не будет значительной, – мягко сказала она ему, до глубины души поражаясь его наивности, и быстро добавила, чтобы отвлечь его: – Тем временем налоги не дадут тех денег, которые запросят гайдзины.

– Тогда придется обратиться к ростовщикам, – резко ответил он. – Сделай все, что будет необходимо. Я должен получить ружья.

– Да. – Она позволила молчанию сгуститься, потом, медленно, изложила ему давно продуманный план: – Несколько слов, оброненных вами перед отъездом из дому, навели меня на мысль, господин. Тот маленький золотой рудник в наших северных горах. Я предлагаю увеличить число работников.

– Но ты же много раз говорила мне, что рудник уже раскопан до предела и с каждым годом дает все меньший доход.

– Это так, но вы заставили меня понять, что наши рудокопы не много смыслят в этом деле, и я подумала: там, где есть одна жила, могут оказаться и другие, если у нас будут опытные старатели, которые сумеют отыскать их. Возможно, наши методы устарели. Среди гайдзинов могут оказаться такие люди.

Он посмотрел на нее:

– Как так?

– Я разговаривала с Воняющим Стариком – это было прозвище пожилого голландца, который много лет назад был купцом на Десиме. Его удалось уговорить стать одним из учителей Ёси, а потом, даря ему прислужниц, молодую наложницу и много саке, его удерживали до тех пор, пока возвращение к своим не потеряло для него всякий смысл. Он рассказал мне о невиданном нашествии людей за золотом в Страну Золотой Горы, о которой вы упоминали. Это было всего тринадцать лет назад, гайдзины всех народов стекались туда, чтобы украсть богатство у земли. Кроме этого, несколько лет назад было еще одно такое же нашествие в страну далеко к югу от нас – он называл ее Землей Ван-Димена. В Иокогаме должны быть люди, которые участвовали хотя бы в одном из них. Опытные старатели.

– А если они существуют? – Ёси задумался о Мисамото.

– Я считаю, вам следует предложить им безопасный проезд и половину золота, которое они найдут за один год. Как мне говорили, в Поселении много американцев и искателей приключений.

– Ты хочешь, чтобы гайдзины ходили по нашей земле, шпионили в наших краях? – медленно проговорил он.

Она покачала головой, потом наклонилась вперед, зная, что полностью завладела его вниманием.

– Вновь вы подсказали решение, Ёси-тян. Предположим, вы вступите в переговоры, тайно, с самым богатым торговцем в Иокогаме, тем самым, которого, как вы мне говорили, вы подозреваете в том, что он собирается продать ружья Тёсю, – я согласна, мы любой ценой должны добыть ружья и современные пушки и помешать нашим врагам приобрести их. Предположим, вы предложите ему право на разработку вашего золота, исключительное право. Со своей стороны он берет на себя все вопросы его разведки и добычи. Вы согласитесь принять только одного или двух старателей, без оружия, и, конечно же, за ними будет установлен тщательный надзор. В обмен на свое исключительное право этот купец поставляет вам определенное количество пушек и ружей в долг, в счет вашей половины найденного в будущем золота, и соглашается продавать ружья и пушки только вам. И никогда Тёсю, Тосе или Сацуме. Вы улыбаетесь, господин?

– А нашим посредником будет Мисамото?

– Без вашей дальновидности, с которой вы нашли и обучили его, все это было бы невозможно. – Она произнесла эти слова с глубочайшим почтением и села прямо, втайне удовлетворенная, слушая его замечания и свои ответы, зная, что он быстро запустит ее план в действие, что они как-нибудь раздобудут эти ружья и что он никогда, никогда, никогда не тронет припрятанный ею рис. Потом, совсем скоро, она сможет притвориться усталой и попросит у него разрешения отдохнуть: «Вы тоже должны отдохнуть, господин, после такой чудесной, хотя и изнурительной тренировки…»

Разумеется, он должен отдохнуть, такой прекрасный мужчина, как он, подумала она. А потом – много взвешенных комплиментов, кроткая просьба позволить ей размять его уставшие плечи, понемногу ее массаж будет становиться все более интимным, потом вздох-другой, и, не успев оглянуться, он сблизится с ней так, как она только может пожелать. Сблизится так же, как с Койко.

Днем Койко, как предписывали приличия, испросила у Хосаки позволения навестить ее, поклонилась ей, поблагодарила и выразила надежду, что ее услуги приятны великому повелителю, и сказала, что для нее большая честь быть среди его домашних даже на короткое время. Они поговорили немного, и потом она удалилась.

«Какая красавица, – подумала Хосаки без ревности или зависти. – Время от времени Ёси имеет право на игрушку, как бы дорого она ни обходилась. Их красота так хрупка, так недолговечна, и жизнь их полна печали – воистину вишневый цвет, опадающий с Дерева Жизни. Мир мужчины настолько физически привлекательнее, чем наш. И-и-и-и, иметь возможность перелетать с цветка на цветок, не зная страданий и забот.

Если бы наказание за самую малую вольность в поведении с нашей стороны не было столь мгновенным и жестоким, женщины задумывались бы об этом гораздо чаще. Разве не так? Почему бы и нет? Если действовать осторожно».

Иногда, когда Ёси был в отъезде, мысль о такой огромной опасности и немедленной смерти становилась для нее почти непреодолимым афродизиаком. Глупо, за столь мимолетное наслаждение. Или нет?

Она ждала, наблюдая за ним, тепло светясь изнутри, обожая жизнь, самую захватывающую из всех игр, пока разум его гудел, переполненный вариантами ее плана и тем, как ему использовать свое творение, Мисамото.

«Я примусь за дело немедленно, – думал он. – У Хосаки хороший ум, и она очень удачно составляет мои мысли в единое целое. Но, и-и-и-и, выговорить такое про мальчишку было в высшей степени бака, насколько оправданным государственным актом ни казалось бы подобное действие. Женщины лишены всякой утонченности».

Этим же утром раздался жизнерадостный стук в дверь, и в комнату вплыла Анжелика, вся цветущая, живое воплощение здоровья, в новом шикарном наряде: бледно-лиловом платье, зонтик от солнца, шляпка с перьями, перчатки, легкая шаль на плечах.

– Здравствуй, моя любовь, привет, Джейми, как вы сегодня себя чувствуете? О Малкольм, я так довольна, что вижу тебя. – Она наклонилась к кровати и нежно поцеловала его. – О, chéri, как я по тебе скучала. Милый мой бедняжка, – продолжала она почти без остановки, – доктор Хоуг сообщил, что ты провел скверную ночь, несчастный ты мой, и не сможешь пойти сегодня на вечеринку к сэру Уильяму, поэтому я подумала, что загляну к тебе просто так и посижу с тобой до обеда… Малкольм… Как тебе нравится мое новое платье? – спросила Анжелика.

– Да? – тут же ответил Струан, собираясь с мыслями. Сердце его гулко стучало, напоминая, что он допил последние остатки снотворного, которое оставил ему Хоуг, и что надо будет попросить А Ток достать еще – всего на день, ну, может, чуть дольше. – Я тоже рад тебя видеть… Оно изумительно, как и ты сама.

– Ну что же, я пойду, тайпан, – вставил Макфей, видя, каким счастливым стал Струан, и радуясь за него, хотя все еще потея. – Ребята из Тёсю внизу. Так я с ними двигаюсь дальше?

– Как мы решили. Хорошо, еще раз спасибо, Джейми. Дай мне знать, как пойдет это дело.

– Малкольм, – поспешно произнесла Анжелика, – пока Джейми здесь… Помнишь, ты просил меня напомнить тебе, когда мы соберемся все вместе, о моем… небольшом содержании.

– Ах да, конечно! Джейми, – начал он со щедрым видом, когда она взяла его за руку, и ее открытое удовольствие низринуло минувшую ночь во тьму забвения. «Навечно, – в упоении подумал он. – Этой ночи никогда не было!» – Заноси расписки моей невесты на мой счет, – распорядился он, и это слово отдалось в нем счастливой болью. – Ангел мой, просто подписывай счета, все, что ты захочешь. Джейми позаботится о них.

– Спасибо, chéri, это чудесно, но, пожалуйста, не могу ли я получить немного денег?

Малкольм расхохотался, Джейми тоже улыбнулся.

– Они здесь не нужны, расплачиваться наличными совсем не обязательно. Никто из нас не носит с собой денег.

– Но, Малкольм, я…

– Анжелика, – сказал он, и его голос зазвучал тверже. – С помощью расписок мы расплачиваемся за все, в клубе или в любом магазине Поселения. Так поступают все, даже в Гонконге, как ты, разумеется, помнишь. Это не дает возможности продавцам обманывать нас, и ты всегда знаешь, где и сколько потратил.

– Но у меня всегда были с собой деньги, chéri, собственные деньги, чтобы оплачивать свои счета, – сказала она, внешне демонстрируя полную искренность, – и поскольку мой отец… Ну, ты понимаешь.

– Оплачивать собственные счета? Какой ужас! Как такое могло прийти тебе в голову? Для порядочного общества это что-то неслыханное. Вот что, ни о чем не тревожься, – произнес он, улыбаясь ей, – это все мужские заботы. Расписки все отлично здесь решают.

– Может быть, у французов все по-другому, мы всегда держим при себе наличные и…

– Как и мы в Англии или в любом другом месте, но в Азии все просто подписывают счета. Если ты хочешь что-то купить, что угодно, просто распишись за этот товар – даже лучше: нужно изготовить для тебя личную печать. О, мы подберем тебе изумительное китайское имя. – Он имел в виду маленькую печатку, обычно прямоугольный кусочек слоновой или иной кости, нижнюю поверхность которого покрывали затейливо вырезанные китайские иероглифы, обозначавшие звуки, из которых состояло имя владельца. Прижав ее сначала к подушечке с тушью, а потом к бумаге, можно было получить уникальный отпечаток, который почти невозможно было подделать. – Джейми позаботится об этом.

– Спасибо, Малкольм. Но тогда, ну, можно мне открыть свой счет, chéri, знаешь, я очень хорошо умею распоряжаться деньгами.

– Я не сомневаюсь, что это так, а сейчас не забивай всем этим свою очаровательную головку. Когда мы поженимся, я устрою все по твоему желанию, но здесь в этом счете нет никакой надобности.

Она почти не слышала того, что говорила, развлекая Струана сплетнями из французской миссии, газетными сообщениями и тем, что ее парижская подруга написала ей о великолепном особняке – во Франции их называли отелями – на Елисейских Полях, принадлежавшем одной графине, который скоро будет выставлен на продажу так недорого, роняя в его сознание зерна их славного будущего, заставляя его смеяться, ожидая, когда он устанет и его начнет клонить в сон, и тогда она оставит его, чтобы пообедать в клубе с французскими офицерами, потом покататься с ними и с несколькими морскими офицерами-англичанами верхом на скаковом кругу ипподрома, потом будет сиеста, а потом она будет готовиться к приему у сэра Уильяма – почему бы ей в самом деле не пойти туда? Но сначала она вернется, чтобы пожелать спокойной ночи своему будущему супругу.

Все так чудесно и так ужасно! Голова ее больше всего была занята новой дилеммой: как раздобыть наличные. «Что мне делать? Я должна иметь деньги, чтобы расплатиться за лекарство. Эта свинья Андре Понсен не станет мне их одалживать, я знаю, что не станет. Будь он проклят и будь проклят мой отец, укравший мои деньги! И будь проклят он, с Токайдо, пусть ад навеки проглотит его душу!

Прекрати это и сосредоточься. Помни, что ты одна и потому должна сама решать свои проблемы!

Единственная ценность, которая у меня есть, – это кольцо, подарок Малкольма, а его я не могу продать, просто не могу. О Господи, все шло так хорошо, я официально помолвлена, Малкольм поправляется, Андре помогает мне, но лекарство такое дорогое, а у меня нет денег, настоящих денег. О Боже, Боже, что же мне делать?»

Слезы побежали у нее из глаз.

– Боже милостивый, Анжелика, что случилось?

– Просто… просто я так несчастна, – всхлипнула она и зарылась лицом в простыни на его постели, – так несчастна, что… что Токайдо случилось, и тебя ранили, и я… мне тоже больно – это несправедливо.

Десятивесельный катер сэра Уильяма спешил через лениво перекатывающиеся валы к флагману, стоявшему на рейде Иокогамы; матросы изо всех сил налегали на весла. Сэр Уильям был один в своей каюте, он стоял, ловко справляясь с изрядной килевой качкой, в сюртуке, визитке и цилиндре. Море было чистым; небо на западе темнело, облака уже стали серыми, но пока не было никаких явных признаков шторма. Когда катер подвалил к борту флагмана и все весла поднялись вертикально, он вскочил на трап и поднялся на главную палубу, где рев волынок возвестил о его появлении на корабле.

– Добрый день, сэр. – Лейтенант Марлоу ловко отдал честь. – Сюда, прошу вас.

Они прошли мимо рядов тускло поблескивавших пушек до квартердека – главная палуба и ванты напоминали потревоженный улей: пушки закреплялись, канаты сматывались в бухты, проверялись паруса, из трубы поднимался столб дыма, – поднялись по трапу, спустились по другому на вторую батарейную палубу, миновали матросов, задраивавших люки и убиравших такелаж, и подошли к каюте адмирала на корме. Марлоу постучал, и морской пехотинец, стоявший на часах у двери, сделал на караул.

– Сэр Уильям, сэр.

– Ну так открывайте дверь, Марлоу, ради бога.

Марлоу пропустил сэра Уильяма в каюту и приготовился закрыть за ним дверь.

– Марлоу, останьтесь здесь! – приказал адмирал.

Просторная каюта занимала всю корму корабля – множество маленьких морских окон, большой стол и морские кресла, прикрепленные к полу, маленькая койка и туалет, большой буфет с графинами из граненого хрусталя. Адмирал и генерал полупривстали, отдавая дань вежливости, и снова опустились на место. Марлоу остался стоять у двери.

– Благодарю вас, что прибыли так быстро, сэр Уильям. Бренди? Шерри?

– Бренди, благодарю вас, адмирал Кеттерер. Неприятности?

Краснолицый адмирал гневно посмотрел на Марлоу.

– Не откажите в любезности, мистер Марлоу, бренди для сэра Уильяма. – Он бросил на стол лист бумаги. – Депеша из Гонконга.

После обычных цветистых приветствий депеша гласила:

Вы немедленно проследуете с флагманом и четырьмя или пятью боевыми кораблями в порт Бочисэ, к северу от Шанхая (координаты на обороте), где сейчас располагается главный пиратский флот E Сун Чоя. Неделю назад целый рой джонок этого пирата, высокомерно подняв его флаг – Белый Лотос, – перехватил и потопил пакетбот ее величества «Бонни сейлор» неподалеку от залива Мирс-Бей к северу от Гонконга, где гнездятся эти пираты. Флот, находящийся здесь, займется заливом Мирс-Бей – Вам же предписывается уничтожить Бочисэ и пустить ко дну все суда, кроме рыбацких, если главарь, предположительно это Чу Фан Чой, откажется спустить флаг и отдать себя в руки правосудия ее величества.

По завершении сего направьте один корабль с донесением сюда и возвращайтесь в Иокогаму, где Вы, как обычно, передадите себя в распоряжение слуг ее величества. Ознакомьте сэра Уильяма с настоящей депешей и, пожалуйста, передайте ему вложенный конверт. Примите и проч., Станшоп, кавалер ордена Бани 2-й степени, губернатор Дальнего Востока.

P. S. «Бонни сейлор» пропал со всем экипажем, семьдесят шесть офицеров и матросов, десятью пассажирами, среди них англичанка, жена здешнего торговца, грузом золота, опиума и риса на десять тысяч гиней. Чу Фан Чой имел наглость доставить к дому правительства мешок, содержавший судовой журнал и сорок три пары ушей с письмом, в которым извинялся, что собрать остальные не представилось возможным. Женских среди них мы не нашли и опасаемся худшего в ее отношении.

– Ублюдки, – пробормотал сэр Уильям, и ему стало еще больше не по себе при мысли о том, что, поскольку все азиатские воды кишели пиратами, особенно к северу от Сингапура до самого Пекина, а флоты Белого Лотоса были самыми многочисленными и печально известными из них, эта женщина легко могла оказаться его собственной женой, которая должна была через неделю-другую прибыть в Гонконг из Англии с тремя из его детей. – Вы уходите с отливом?

– Да. – Адмирал подтолкнул к нему через стол конверт.

Сэр Уильям сломал печати:

Дорогой Вилли, следующий пакетбот доставит звонкую монету на оплату расходов миссии. Между нами, Вилли, извини, но в данный момент я не могу выделить тебе никаких дополнительных войск, как и кораблей. Может быть, весной. Мне приказано вернуть корабли и войска в Индию, где власти опасаются повторения бунта пятилетней давности. В добавление к этому Пенджаб опять волнуется, пираты стали сущей чумой в Персидском заливе, а чертовы кочевники в Месопотамии опять перерезали телеграф – сейчас формируется новый экспедиционный корпус, чтобы покончить с ними раз и навсегда!

Как там этот бедняга Струан? В парламенте неминуемо будут заданы вопросы о «неспособности защитить наших подданных». Известие об этой вашей катастрофе на Токайдо должно достичь Лондона в течение следующих двух недель, добавьте еще два с лишним месяца на ответ. Я верю, что они одобрят жесткие ответные меры и пришлют нам деньги, войска и корабли для выполнения их приказов. Гонконг кипит от возмущения по поводу этого нападения. Мать Струана беснуется как ненормальная, и все эти китайские торговцы (какими бы богачами ни сделала их эта подлая торговля опиумом, они все равно остаются отбросами общества) схватились за оружие, а их заблудшая, тенденциозная, вечно копающаяся в мусоре пресса требует вашей отставки. Было ли когда-нибудь иначе? – как сказал бы Дизраэли. Пишу в спешке, с Богом, ваш Станшоп, К. О. Б., губернатор.

Сэр Уильям сделал большой глоток из бокала, надеясь, что лицо не выдаст его тревоги.

– Славное бренди, адмирал.

– Да, это из моих личных запасов, самое лучшее, в вашу честь, – ответил адмирал, взбешенный тем, что Марлоу налил сэру Уильяму добрых полбокала и не воспользовался обычным, второсортным, которое он держал для посетителей. «Дубина стоеросовая, – подумал он, – должен ведь был сообразить – нет, никогда ему не выйти в адмиралы».

– Как быть с Осакой?

– О, Осака? Сожалею, но вам придется отложить визит туда до моего возвращения. – Улыбка была почти неприкрытой.

– И когда это случится? – Ощущение, что палуба уходит у него из-под ног и он тонет, стало сильнее.

– Шесть или семь дней, в зависимости от ветра, чтобы добраться до указанного места, два-три дня в Бочисэ, думаю, этого должно быть достаточно. Потом придется еще загрузиться углем в Шанхае… о, я бы сказал, что, если не будет иных распоряжений, я снова встану в виду Иокогамы через… – Адмирал осушил свой бокал с портвейном и налил себе еще. – Я должен вернуться недели через четыре, может быть, пять.

Сэр Уильям допил бренди, и это помогло ему побороть дурноту.

– Лейтенант, вы не будете так любезны? Благодарю вас.

Марлоу вежливо принял его бокал и вновь наполнил его лучшим адмиральским коньяком, пряча свое отвращение к тому, что его используют как лакея, и сытый по горло этим назначением в адъютанты. Как бы он хотел вернуться на свой фрегат, встать на своем квартердеке и руководить ремонтом корабля, сильно потрепанного штормом. «Одно, по крайней мере, хорошо: я наконец-то побываю в какой-никакой стычке», – с удовольствием подумал он, мысленно рисуя себе нападение на пиратское убежище: огонь, грохот, все пушки палят.

– Видите ли, адмирал, – заговорил сэр Уильям, – если мы не сможем осуществить нашу угрозу, мы потеряем лицо, утратим инициативу и поставим себя в крайне опасное положение.

– Это была ваша угроза, сэр Уильям, а не наша. Что до лица, то вы придаете ему слишком большое значение, а что касается опасности – я так полагаю, вы говорите об опасности для Поселения, – черт возьми, сэр, эти японские дикари не осмелятся ни на что сколь-нибудь серьезное. Они, в общем-то, не беспокоили вас в миссии в Эдо, не станут по-настоящему беспокоить вас и в Иокогаме.

– Когда флот уйдет, мы будем беспомощны.

– Не совсем так, сэр Уильям, – холодно заметил генерал. – Армия представлена здесь определенными силами.

– Совершенно верно, – согласился адмирал, – но сэр Уильям абсолютно прав, указывая, что именно Королевский флот является залогом мира. Я планирую взять с собой четыре корабля, сэр, не пять, и оставляю один фрегат на месте. Этого должно быть достаточно. «Жемчужину».

Прежде чем Марлоу смог остановиться, у него вырвалось:

– Извините меня, сэр, но на корабле все еще устраняются значительные повреждения.

– Я очень рад узнать, что вы следите за состоянием моего флота, мистер Марлоу, и что вы держите уши открытыми, – произнес адмирал, сопровождая свои слова испепеляющим взглядом. – «Жемчужина» со всей очевидностью не может участвовать в этой экспедиции, поэтому вам лучше всего вернуться на борт и проследить, чтобы она была в первоклассном мореходном состоянии, готовая выполнить любую задачу завтра, к заходу солнца, или вы лишитесь корабля.

– Есть, сэр! – ухнул Марлоу, отдал честь и пулей вылетел из каюты.

Адмирал громко хмыкнул и сказал генералу:

– Хороший офицер, но молоко еще на губах не обсохло. Прекрасная военно-морская семья: два брата тоже офицеры, а отец – капитан флагманского корабля в Плимуте. – Он посмотрел на сэра Уильяма. – Не волнуйтесь, к завтрашнему дню его фрегат поставит новую мачту и будет полностью пригоден – он лучший из моих капитанов, только, ради бога, не говорите ему, что слышали это от меня. Он будет охранять вас до моего возвращения. Если у вас больше ничего нет ко мне, джентльмены, я сейчас же выхожу в море – прошу прощения, что не могу присоединиться к вам за ужином.

Сэр Уильям и генерал осушили свои бокалы и встали.

– С Богом, адмирал Кеттерер, да поможет Он вам благополучно вернуться и не потерять ни одного человека! – искренне пожелал ему сэр Уильям.

Генерал присоединился к его пожеланиям. Потом лицо посланника приняло жесткое выражение.

– Если я не получу никакого удовлетворения от бакуфу, я отправлюсь в Осаку, как намечалось. На «Жемчужине» или без нее, во главе армии или нет, но, клянусь Богом, я обещал быть в Осаке и Киото, и я там буду!