Текст книги "Последний взгляд"

Глава 10

Уж не помню, как я гнал «фиат» извилистыми, грязными дорожками, повинуясь Хемингуэю, который хлопал меня сзади то по левому, то по правому плечу, когда надо было повернуть. Мы довольно долго добирались до какой-то просеки, в свете фар казавшейся мне туннелем. Нас отделяло от шляпы Скотта километров пять, не меньше, густого, непроходимого березняка.

– Вылезай, – скомандовал Хемингуэй. – Вылезай, дружище.

Скотт мирно спал, Хемингуэю пришлось основательно его тряхнуть. Он выключил фары, и сердце у меня замерло, я будто с высокого трамплина прыгнул вдруг в темную, бездонную, глубокую пропасть. Лес затаился, ошеломил нас тишиной. Бесплотные наши голоса доносились ниоткуда.

– Нельзя, нельзя вам этого делать, – сказала Бо.

– Тьфу ты, – сказал Скотт и попробовал застегнуть верблюжье пальто. – Не выдумывай, Бо.

А Бо уже свирепо шипела мне в ухо:

– Останови ты их!

– Не могу, – зашипел я в ответ.

– Тогда иди со Скоттом.

– А ты? Не могу же я тебя тут одну бросить!

– Я пойду с Эрнестом. За меня не беспокойся. Я ходить умею. Только Скотту не говори, а то он шум поднимет. Как-то надо кончать с этой дурацкой историей.

Я не стал спорить, она была права. Скотт окончательно проснулся, и тут я сказал ему как ни в чем не бывало, что иду с ним.

– Зачем еще?

– На случай, если ты заблудишься, – сказал Хемингуэй. – Это весьма вероятно.

– Нет, – вскинулась Бо. – Нет, просто вдруг ногу подвернете или что… И если вы не возьмете Кита с собой, я, честное слово, сейчас же сажусь в машину и уезжаю вместе с ним.

Долго спорили и в конце концов решили, что я иду со Скоттом, но буду во всем его слушаться и не стану обгонять ни при каких обстоятельствах. Скотт вдруг даже обрадовался, он нашел тут свою логику:

– Если мне удастся провести через лес одного человека, значит, я провел бы и целый батальон. Ну ладно, пошли.

Он сделал шагов десять и со всего размаха плюхнулся ничком.

– Господи Иисусе! – простонал он, и хохот Хемингуэя полетел по лесу, как призывный клич ночной птицы.

– Ах, мне жаль тебя, – причитал Хемингуэй, – мне жаль тебя! Ах, капитан, капитан…

Скотт выронил бутылку и шарил по листьям в ее поисках, я подошел, помог ему подняться.

– Ничего, погоди, скоро и тебе придется протопать на своих ножищах по этой ничейной земле, – кинул он Хемингуэю.

– Да ты даже не в ту сторону пошел! – хмыкнул Хемингуэй.

– Как?

– Ты взял на восток. А тебе надо на запад.

– Я сам знаю, куда мне надо.

Оба говорили весело, и я понял, что, несмотря на всю жестокость затеи, они ею наслаждаются.

– Куда нам, Кит? – шепнул мне Скотт. Он старался застегнуть верблюжье пальто, взбухшее от бутылок. – Ты мне только направление покажи, а дальше уж я сам.

Я почти не видел его, чуть не наугад взял его под руку, мы вломились в густую листву и вдруг очутились у крутого обрыва. Я поскорей потянул Скотта за собой, туда, где, как мне казалось, лежал прямой путь к его шляпе, до которой я мало надеялся добраться.

– Я минут через пятнадцать несколько раз прокычу совой, – крикнул Хемингуэй, – в знак того, что я иду за вами по пятам, как охотничий пес!

– Вот я вернусь и с тобой разделаюсь, капитан Хемингуэй, – крикнул Скотт. – Путь открыт, идем напрямик!

Но не прошли мы и ста ярдов, как я понял, что ничего у нас не получится. Осенняя ночь упала на нас сразу, черная и сырая, земля была вся в ухабах, лес мрачно затаился, мы не различали даже ближних деревьев, натыкались на них. Скотт растерялся.

– Кит… Господи… Ты хоть что-нибудь видишь?

– Ничего. Тут невозможно пройти.

– Ну вот, что за слова. Эрнест только таких от нас и ждет. – Тут Скотт снова упал. Застонал, поднялся. – Пошли, – сказал он. – Вперед. Будем как тот безумный англичанин, который силком волок коней всю дорогу до Южного полюса. Важно стремиться к цели, Кит…

Он пошел напролом; мои глаза привыкли к темноте, и я Оросился за ним, как некогда доблестные соратники за великим Робертом Фолконом Скоттом[19]19
  Капитан Скотт Роберт Фолкон (1868—1912) – английский полярный исследователь с четырьмя товарищами добрался в 1912 году до Южного полюса и погиб на обратном пути.


[Закрыть]. Что еще им оставалось? Что еще оставалось мне?

– Скорей, – бормотал Скотт, – Эрнест догонит.

Не успели мы одолеть еще одну горку, Скотт снова плюхнулся и заорал, потому что я споткнулся об него и на него навалился. Ямы, рытвины крылись под густым папоротником на каждом шагу, и как только мы, слава богу, добрались до какой-то полянки, я схватил Скотта за руку и сказал, что дальше его не пущу.

– Да вы хоть в ту сторону идете-то? – сказал я. – Нельзя ломиться наобум.

Скотт вспотел, задыхался, я тоже.

– Почем я знаю, в какую нам сторону, – прохрипел он. – Просто надо идти и идти, чтоб Эрнест не догнал.

– Ладно, – сказал я. – Ладно. Вы только не волнуйтесь.

Снова мы поскакали по папоротнику, по скользким, облиплым кочкам. Я уже было освоился с этой гонкой, но тут Скотт рухнул в огромную груду листьев, перекувырнулся и зарылся в нее чуть не с головой.

– Все пальто проклятое, – проговорил он, задыхаясь и выныривая из-под листьев, как пловец из воды. Он содрал с себя верблюжье пальто, швырнул на низкий сук березы.

– На обратном пути захватим. Нож у тебя есть?

Я всегда таскал с собою нож.

– Открой бутылку, – и он сунул ее мне в руки. – Надо горло промочить. Тошно мне.

Я не стал спорить. Зачем? Что толку? Я открыл бутылку и протянул ему. Скотт налег спиной на березовый ствол, а голову свесил и все не мог отдышаться. Потом он задрал голову, несколько раз приложился к бутылке и отдал ее мне.

– Нет, спасибо, – сказал я.

– И правильно, – сказал Скотт. – Совершенно правильно, Кит. Не сдавайся. Только не сдавайся, никогда. Поверь, уж я-то знаю.

Вино как стимулирующий укол мгновенно подействовало на Скотта, верней, оно подстегнуло его актерские способности. Когда Скотт встал, он снова шатался. Но я-то знал, что вовсе он не пьян. Он еще как бык трезв, удивительно трезв, хотя он ужасно странно и путанно говорил.

– Давайте сюда бутылку, я понесу, – сказал я, а сам решил зашвырнуть ее подальше.

– Ха-ха. Не лишай меня моего единственного неотъемлемого права, старина Кит. Не тронь! И не учи меня, – прибавил он злобно.

И вдруг побежал вперед, будто услыхал за собой лай собак и улюлюканье охотников.

– Бежим, бежим, – чуть не взвизгнул он.

Я подобрал его пальто и тоже побежал. На бегу он швырнул бутылку. Она разбилась о ствол.

– Что это? – он даже остановился.

– Вы бутылку разбили.

– Я?

Он снова побежал, добежал до крутой горки, не смог ее взять, свалился в грязь и там остался лежать. Он так задыхался, что я подумал, он все пошлет к черту. Тут мы услыхали, как на бретонский лад кычет сова.

– Шшшу-аны… шшшуаны…

– Хемингуэй. – И Скотт поднялся на ноги. – Господи, догоняет.

– Погодите-ка, Скотт, – сказал я. – Ему нас тут ни за что не найти. Почему бы сперва не разобраться толком, в какую нам сторону?

– А Эрнест и не станет нас искать, неужели ты не понял? Он хочет нас обогнать, вот и все. Он хочет раньше добраться до моей шляпы. И, ей-богу, он доберется до нее, как пудель Эдит Уортон, только чтоб доказать, какой он замечательный солдат и как он здорово ориентируется в лесу. И нечего тебе со мной спорить. Пошли.

Он снова пошел, он спотыкался как слепой. Свесил голову и шарил руками по воздуху, чтоб не наткнуться на дерево. Я двигался за ним таким же манером, и хоть смысла во всем этом было не больше, чем прежде, я тоже спотыкался, падал, вставал, – а что мне еще оставалось? – а он то и дело скатывался в ямы, в вороха листьев и вот, кажется, совсем изнемог. Потом он насилу поднялся, подполз к поваленному дереву, оперся об него и сказал:

– Только ты ради Христа меня подымай, Кит. Если ты меня оставишь лежать – я пропал.

– Да какая разница? – простонал я, шлепаясь на мертвый ствол с ним рядом и изо всех сил глотая воздух. – Мы же все равно не знаем, где мы.

– Брось ты свои английские штучки, – осадил меня Скотт. Он попробовал подняться, не держась за дерево. – Я точно знаю, где мы. Я разработал план кампании, и вся позиция у меня в голове как на карте. – Он постучал себя по лбу. – Так что держи свои английские штучки при себе.

Опять он сунул мне бутылку – последнюю. Только тут уж я отказался ее открывать.

– Если вы выпьете еще хоть каплю этой дряни, нам не видать вашей шляпы и нам вообще не выбраться отсюда.

– Открывай!

– Нет.

– Открывай немедленно, щенок!

Я рукой отстранил бутылку.

– Лесной дикарь! – заорал он. – Неужели тебе не ясно, мне вина-то и не надо! Ты только открой…

Я выдернул пробку и отдал бутылку. Скотт ее выхватил, как-то странно замахнулся на меня, потом запустил полной бутылкой в темноту.

– Ну как, доволен? – спросил он.

– Да.

– Вот и хорошо. Теперь давай соображать, где мы, а то я ни черта не понимаю. – И он как-то жалостно прибавил: – Неужели и ты не знаешь, Кит, где мы? А еще называется – житель лесов!

– Сами сюда забрались. Не я же вас привел.

– Наверное, нам надо вон туда, – и он снова стал продираться сквозь чащу.

Потом начался сплошной бред, мы с хрустом ломали сучья, спотыкались, падали, для нас будто нарочно нагородили кочек, понапрятали щелей и дыр, и мы одолевали их как траншеи, как заграждения из колючей проволоки на полях Пикардии. Я весь вымок, я извалял брюки в грязи, изодрал их к черту, куртка промокла, ботинки расквасились, волосы липли к лицу, меня бросало то в жар, то в холод, я злился, и я совсем замучился.

– Чушь собачья, – бормотал я. – Надо же было придумать такую дурацкую, идиотскую, проклятую чушь!

В конце концов Скотт просто рухнул, и я прислонил его к грязному пригорку. Лица я не видел, но я знал, что он смотрит на меня как угодивший в капкан изнемогший зверь. Я так и чувствовал на себе затравленный взгляд светлых глаз.

– Когда-нибудь, Кит, дружище, – оказал он, когда я его поднимал, – ты еще умрешь за родину, как Эрнест. Общеизвестный факт. Хемингуэй погиб под Капоретто. От него уже ничего не осталось. – Он вздохнул, а потом весь ушел в себя и вдруг крепко заснул.

Я накинул на него спасенное верблюжье пальто, не глядя, как попало. Он уже храпел, а я переминался с ноги на ногу, чтобы согреться, и не знал, что с собою делать.

Бросить его! – решил было я мрачно. Бросить и вернуться к машине.

Я его не бросил. Но, в общем-то, я его обманул, я, в общем-то, предал его. До тех пор я был на стороне Скотта. Хотел, чтоб он переспорил Хемингуэя, хотел не из-за Хемингуэя, а ради самого Скотта. Хотел, чтоб он выиграл этот дурацкий спор. Но, наверное, я вел себя неправильно, потом-то Скотт говорил, что я тоже виноват во всем, что в конце концов случилось. «Если б ты тогда не дал мне спать, если бы ты их не окликнул, если б ты не был так уверен, что ничего у меня не получится, все, может, еще повернулось бы иначе». Так он говорил.

Но тогда я и думать не думал о том, правильно или нет я поступаю. Скотт мне осточертел, и я не стал будить его, я просто решил ждать, когда рассветет, а тогда уж можно идти к машине.

Пока Скотт спал, я раз десять слышал крик хемингуэевой совы, я прислонился к стволу, и так стоял, и надеялся, что они на нас набредут. Но их крики были такие далекие, что в конце концов я задрал голову и откликнулся австралийской совою – «куууеее», а этот вопль дальше раскатывается по лесу, чем всякий иной звук, производимый горлом, языком и гортанью.

Тут-то я и предал Скотта.

Ответ меня удивил:

«Чирип-чип-чип…»

Эта сова явно разговаривала по-английски, не по-французски. Значит, Бо.

Каким-то чудом и Скотт ее услышал, меня не слышал, а ее услышал. Он вскочил, заспанный, с мутным взглядом, и снова бросился в лес, на ходу сбрасывая пальто.

– Пошли, Кит. Они догоняют.

Он очень быстро рванулся, я не успел еще поднять пальто, а он уже исчез.

– Да погодите вы! – рявкнул я. – Постойте!

– Ради бога, не застревай там! – орал он из темноты.

– Сами не знаете, куда идете! – крикнул я. – Заблудились ведь уже!

Тут он остановился. Я догнал его, и он сказал несчастным голосом:

– Ну вот, я все испортил, да? Эрнест меня обставил.

– Да нет, почему, – сказал я. – Небось тоже заблудился.

– Кто? Эрнест? Господи, ты правда так думаешь?

– Конечно, а чем они лучше нас?

– Тогда поищи дорогу, ну пожалуйста. А я за тобой. Только бы обскакать Эрнеста. Обштопать старого убийцу. Ты уж веди, а я за тобой, как пес.

Снова прочирикала англичанка-сова.

– Что это? – спросил Скотт.

– Это Бо.

– Как? Где она?

– С Хемингуэем, – сказал я.

– Как? Она с ним – в лесу?

– Ну да.

– Я не знал. Я думал, она в машине осталась.

– Бо пошла с Хемингуэем, а я с вами.

– Нет, она, видно, рехнулась. Одна с Эрнестом – в темном лесу! Да лес и тьма богом нарочно созданы для соблазна! Тут Эрнеста не проведешь. Он и писал про это. Что же ты мне сразу не сказал?

– Бо просила не говорить.

– Но неужели ты не соображаешь, что нельзя оставлять девушку с Эрнестом в темном лесу? Как же ты ее отпустил?

– Бо сама за себя отвечает, – сказал я.

– С ума сошел! Эрнест умеет так опутать женщину, что та и ахнуть не успеет.

Я пока рассматривал Бо просто как смотрительницу, защитницу Хемингуэя от вина или, если хотите, наоборот. А сейчас мне передался страх Скотта, я вспомнил, как Бо мне тогда говорила – только бы ей не пропасть, только б не было с ней, как с крестьянской девкой в лесу. Только бы!.. Значит, она сама за себя не отвечала.

– Бо! – хрипло взвыл Скотт. – Как ты там?

– Она не услышит, – сказал я.

– Тогда сам крикни, чтоб услышала.

Я послал свой вопль в ночь, в лес, и мы ждали ответа. По ветру донеслось что-то дальнее, невнятно английское.

– Где они? – спросил Скотт.

– Где-то за нами.

– En avant, Кит, en avant![20]20
  Вперед! (франц.)


[Закрыть]

– А как же шляпа? – сказал я. Странно, мне и тут еще не хотелось, чтоб Скотт бросил свою идею, хоть я волновался за Бо.

– К черту шляпу. Надо было с самого начала призадуматься, стоит ли так надсаживаться из-за Хемингуэя. У каждого своя судьба, Кит, и ты от нее никого не спасешь. Человека не спасешь даже от его собственных глупостей.

– Теперь-то чего уж, – сказал я.

– Думаешь, он ее уже соблазнил?

– Я почем знаю, – огрызнулся я.

– Тогда повторяй свой австралийский клич, не давай Эрнесту покоя. Знаю я его…

Мы наугад пошли в сторону криков Бо. Я все время орал, а она отвечала редко и как будто с разных мест, так что мы совсем запутались. Целый час мы промаялись еще хуже, чем раньше, и продолжали идти, по-моему, только потому, что я злился на Бо, а Скотт серьезно боялся, как бы Хемингуэй ее уже не соблазнил…

– Нет, это ему так просто не сойдет, – бормотал Скотт, задыхаясь и ковыляя за мной по пятам, как хромой пес. – Это уж чересчур, даже для Эрнеста…

Я совсем замучился и перестал окликать Бо. Я отчаялся. Дважды Скотт от меня отставал, я чуть не плакал от усталости. Где же конец нашей нелепой, безнадежной, жуткой дороге? И вдруг – снова Бо.

– Чиррип-чип-чип…

Так близко, что мы даже вздрогнули.

– Ну, попался, голубчик, – сказал Скотт. Он стоял рядом со мною и дрожал. Он крикнул:

– Бо, где же ты, ох, господи?

– Тут я… Только осторожней… Вы слышите меня?

– Да, да! Идем!

Только на последних пятистах ярдах я убедился, как здорово мы научились обходить неожиданные канавы, скрытые рытвины, скользкие листья, упрятанные стволы, мы качались, спотыкались, но больше не падали, а на самой опушке Бо уже направляла нас, как с диспетчерской вышки направляют обессилевших летчиков. Мы попали туда же, откуда вышли, – к «фиату».

– Привет, – крикнула Бо. – Шляпа у вас?

– К черту шляпу, – крикнул Скотт. – Почему ты фары не включила?

– Господи, я и не догадалась.

– Ну, ты как, ничего?

– Конечно, ничего.

– А где негодяй Эрнест?

– Спит в машине.

– Добрались вы туда? – спросил я, подойдя к ней вплотную.

– Да ты что? Мы заблудились.

– Ха! – сказал Скотт. – Эрнест – и заблудился? Кто поверит, чтобы великий воин и следопыт заблудился, идучи через эдакий жалкий скверик?

– И тем не менее, Скотт. А потом он стал ужас что вытворять, и упал, и ногу повредил. Здорово ушиб, хоть, надеюсь, не сломал.

– А как же вы сюда-то добрались? – спросил Скотт недоверчиво.

– Сама не знаю, ей-богу. Сперва он шевельнуться не мог, но потом поднялся и заковылял. Но снова упал и другую ногу вывихнул. Я уж думала, вам его нести придется.

– Нализался, наверное? – спросил Скотт.

– В общем-то да, – призналась Бо. – Но я сама все время падала, и я сказала ему, что если он не уймется, я одна вернусь, сяду в машину и доеду до этой проклятой шляпы. Он еле шел, стал ругать вас обоих и дурацкую шляпу и сдался – якобы только ради меня. Чудо еще, что я машину нашла.

– Это ты ее нашла? Да?

– Какая разница кто? Мы сюда добрались. Эрнест прикончил последнюю бутылку, а теперь мирно храпит, как…

– Мужик! – сказал Скотт. – Он к тебе лез?

Бо минуту молчала, а в такой темноте мы со Скоттом не могли разглядеть, накаленный у нее взгляд или нет.

– Дурацкий вопрос, – сказала Бо, но моему ревнивому сердцу это показалось неубедительным.

– А с ногой правда плохо дело? – опросил Скотт.

– Он еле ходит.

– А так хвастался своими ножищами. – Скотт явно веселился. – Вот и опростоволосился.

– Я закоченела, – сказала Бо. – И чего тут торчать? Ну пожалуйста! Пошли в машину и поехали, пока он не проснулся.

– Ага, – сказал Скотт. – Прыгай на заднее сиденье, Кит, я поведу.

– Нет, – сказала Бо. – Пусть Кит ведет. А вы садитесь к Эрнесту. Он ужасающе храпит.

Мы все посмотрели на Хемингуэя. Он лежал вдоль заднего сиденья, ноги нелепо свисали в открытую дверцу.

– Запихните ему ноги, – сказал Скотт.

Мы посадили его. Он был мокрый и грязный, как мы все, он дико глянул на нас, проворчал что-то невнятное, отпихнул нас и тут же опять заснул. Скотт снова сказал: «Мужик!» – втиснулся на заднее сиденье, и я повел наш охрипший, несчастный «фиатик» из этого жуткого леса.

Было почти пять, и рассвет не настал как тихое пробужденье от сна, а настиг как дикая, разламывающая головная боль с похмелья. Я только и мечтал добраться до гостиницы, сбросить с себя все мокрое, завалиться в теплую постель и – спать. Мы долго колотили в дверь «Ноtel dе Franсе» в Фужере, пока добудились портье, который не сразу поверил, что эти дымящиеся грязные вороха мокрых листьев уже занесены в гостиничную книгу в качестве постояльцев. Бо его убедила. Я вошел следом за нею, а Скотт будил Хемингуэя и орал ему, что мы приехали.

– Все! – кричал Скотт. – Пошли.

– Я из этой коробки никак не выберусь, – ворчал Хемингуэй.

– Тогда вываливайся. Скорее!

– Отстань ты, – заорал Хемингуэй, когда Скотт потянул его за руку.

– А я и так отстал. Успокойся.

– Я упаду!

Скотт не унимался, и Бо посылала меня их выручать, но мне уже было все равно. Лучше держаться от них подальше. Бо проследила, как Хемингуэй ввалился в вестибюль, и запретила мне уходить, пока они не доберутся до лестницы.

– Вам со Скоттом надо сразу в постель и проспаться, – сказала она им. – И больше не пейте.

– После чего нам проспаться? – спросил Хемингуэй.

– После всей этой глупости. Вы пьяны, Эрнест.

Интересно, что означило «вся эта глупость»? Но нет, мне не хотелось, не хотелось про нее думать.

Ни с того ни с сего Скотт вдруг развеселился.

– Да ты хоть понимаешь, – сказал он Хемингуэю, таща его по лестнице, – что ты сплоховал, опростоволосился, что ты никудышный солдат и никчемушный охотник?

– Я не виноват, – проурчал Хемингуэй.

– Но ты же туда не добрался! – торжествовал Скотт. – А больше нам и знать ничего не надо. Ты опростоволосился!

– А сами-то далеко ли проползли на четвереньках?

– Почти полпути. А потом стали волноваться насчет Бо и вернулись. Спроси у Кита.

Портье в сабо шептал: «Ш-ш-ш» и «Taisez-vous».[21]21
  Молчите (франц.)


[Закрыть]

– Зачем мне Кита спрашивать? – во весь голос орал Хемингуэй. – Погляди лучше на свой костюм от братьев Брук. На четвереньках ползал!

– Тем не менее мы выиграли, а ты проиграл.

– Господи, ну и что из этого, что это доказывает?

– А то это доказывает, капитан Хемингуэй, что ты утерся, провалился и ты такой же воин и охотник, как я.

– Заткнись ты…

Они искали ключи, высматривали свои номера, орали во все горло.

– Ты физически никудышный, как святой Антоний, – радостно провозгласил Скотт.

– Хватит, может быть? Сам-то ты ничего не выиграл. Ни черта!

– Никто и не думал, что я выиграю, – сказал Скотт. – А вот ты опростоволосился.

Хемингуэй нашел, наконец, свою дверь. Он близоруко гнулся к дверной ручке, высматривая, куда сунуть ключ. Отверг помощь Скотта, сам всадил ключ, повернул.

– Ты пьян! – сказал он и захлопнул дверь у Скотта перед носом.

Скотт прислонился к стене, растерянный, но веселый. Я подумал, Бо сейчас сунется ему помогать.

– Не надо! – сказал я.

Он стянул ботинки и на цыпочках пошел по коридору, напевая и вглядываясь в цифры на дверях. Потом тихо вошел в свою дверь, снова выглянул и выставил сильно пострадавшие ботинки. Бо прижалась ко мне:

– Неужели это кончилось! Мне просто не верится.

– И мне, – сказал я. Я чуть не опал на ногах.

Она взяла меня под руку, мы уже подходили к моей лестничной площадке.

– Я спущусь завтракать в девять, – решительно сказала она. – Если хочешь, тоже спускайся.

– Ой, в девять? Ну что ты, Бо!

– Ровно в девять. Я буду уже внизу, за завтраком.

Я смотрел, как грязные, безупречные ноги Бо ступают по лестнице к следующей площадке. Юбка от Шанель промокла до пояса. Руки заляпаны до локтей. Но спина была чистая и сухая, и мои ревнивые подозрения поутихли.

– Бедный Скотт, – шепнула она, свесившись ко мне через перила. – Неужели уж ты не мог добраться до дурацкой шляпы?

– В такой тьме?

– Ты бы все же постарался.

– А зачем? – громко сказал я. – Хемингуэй проиграл. Остальное неважно.

– Ну как ты можешь так говорить? – шепнула она. – Непременно надо было помочь Скотту выиграть.

– Теперь-то чего уж меня пилить? – сказал я. Я так разозлился, что снова заговорил громко.

– Ш-ш-ш! – зашикала она. – Как думаешь, им это хоть немного пойдет на пользу, а, Кит?

– Не знаю, – ответил я хриплым шепотом.

– Наверно, пойдет.

– Завтра поглядим, – сказал я.

Бо подарила меня алым, крепким поцелуем со своей собственной ладони, и я пошел спать, и в конце концов все не так уж плохо складывалось. За Хемингуэя и Скотта можно было не беспокоиться, да и за Бо, в общем, тоже. Ничего. Мне ужасно хотелось спать, я свалился в постель, и свернулся калачиком, и решил не думать о них совсем. Да ну их всех, господи.

Я не знал, что с девяти часов утра пойдут новые события, и они на весь остаток жизни изменят наши пути.