Текст книги "Северная Корея изнутри. Черный рынок, мода, лагеря, диссиденты и перебежчики"

Книги и комиксы

Как на Севере, так и на Юге Кореи для большинства людей чтение ассоциируется с обучением; наиболее читаемые книги – это учебники, которые позволяют подготовиться к экзаменам. Молодежь обеих стран изучает классические предметы – такие как естественные науки и математика, например, но дети в КНДР, кроме того, должны зубрить и напичканные пропагандой биографии Ким Ир Сена и Ким Чен Ира. Есть там и истинные поклонники литературы, но их доступ к чтению ограничен цензурой и недостатком средств. Состоятельные же библиофилы, способные позволить себе личную библиотеку, скорее всего ограничатся довольно скромным набором русской и английской классики – наибольшей популярностью пользуются Толстой, Достоевский, Шекспир, Джейн Остин и Диккенс. Студенты активно обсуждают между собой роман Томаса Харди «Тэсс из рода д’Эрбервиллей», рассказывающий о тяжелой доле крестьян в эпоху капиталистической индустриализации.

Есть, однако, один формат, который пользуется бесспорной всеобщей популярностью, – комиксы. Японцы зачитываются манга, южнокорейцы – их близнецами манхва[60]60
  «Экспортный вариант» северокорейских комиксов, сделанных для продажи иностранцам, тоже иногда называют манхва – особенно те, которые нацелены на аудиторию в Южной Корее и излагают северокорейскую версию национальной истории.


[Закрыть], и северяне с удовольствием отдают должное хорошей кырим-чхэк («книжке в картинках»). Кырим-чхэк можно найти во всех городах – крупных и мелких – на портативных стендах-лотках, которые называются чхэк-мэдэ. Эти стенды начали появляться на излете первого десятилетия XXI века как еще один признак формирования частно-государственного капитализма в Северной Корее.

Чхэк-мэдэ организуются государственными библиотеками и издательствами, но управляют ими частные предприниматели, которые зарабатывают деньги продажей или арендой книг. Они предлагают большой ассортимент невинных романтических историй, но в основном специализируются на пропагандистских изданиях. Однако в отличие от более серьезных книг, предлагающих свою (зачастую искаженную) версию корейской истории или истории правящей семьи, пропаганда кырим-чхэк увлекательна. Они развлекают – и этим разительно отличаются от тяжеловесных идеологических «кирпичей». Истории обычно посвящены войне, героическим разведчикам, проникающим в тайны Вашингтона или Сеула, или же являются вариациями на тему извечного сюжета битвы Давида с Голиафом[61]61
  Широко известный сюжет – трудолюбивые коллективистские пчелы побеждают мерзких империалистических ос.


[Закрыть] (аллегорически изображающие противостояние КНДР и США). Другие – такие как старая добрая «классика» Сонён Чансу («Мальчик-командир») – посвящены борьбе корейцев за независимость против японских колонизаторов. Аудитория получает искреннее, огромное удовольствие от этих историй, и кырим-чхэк сами по себе остаются одним из самых эффективных и в то же время тонких инструментов пропаганды, имеющихся в распоряжении северокорейских властей.

На чхэк-мэдэ книги можно как купить, так и арендовать. Северокорейцы в массе своей совсем не богаты, поэтому, как правило, предпочитают последнее. Как и любой другой нормальный уличный торговец, в поисках наибольшей прибыли книжные лоточники предпочитают размещать свои стенды в наиболее людных местах, завлекая клиентов дешевой продукцией. Их любимые точки располагаются рядом со школами и университетами, где кучкуются подростки – главный сегмент целевой аудитории. Также популярны железнодорожные станции и вокзалы, поскольку поезда в Северной Корее печально известны своими невероятными задержками и опозданиями, прибывают без объявления – или не приходят вовсе. Скучающие путешественники обращаются к чхэк-мэдэ как к дару Божьему, поскольку заезженная фразочка «при нем хотя бы поезда ходили по расписанию» к Ким Ир Сену уж точно не относится[62]62
  Не относится она и к ностальгии по Сталину, как могли бы подумать российские читатели. Речь идет о Муссолини и чрезвычайно распространенной в англоязычной среде фразе невыясненного происхождения. Автор ее неизвестен, но обращаются к ней очень часто и на всех уровнях. Так, Рональд Рейган в ретроспективной полемике со сторонниками «Нового курса» президента Рузвельта (принятого в 1933 году) упрекал последних в том, что те восхищались достижениями итальянского фашизма – в частности, тем, что «Муссолини заставил поезда ходить по расписанию». Ближайший отечественный аналог – приписываемая Черчиллю фраза о том, что Сталин «принял Россию с сохой, а оставил с ядерной бомбой», которую тот никогда не произносил. – Прим. пер.


[Закрыть]. В оживленных университетских районах Пхеньяна студенты то и дело на переменах между лекциями выскакивают к ближайшим чхэк-мэдэ, чтобы пролистать приглянувшийся комикс перед тем, как вернуться к занятиям. Они посвящают шпионским историям или военным рассказам в картинках почти все свое драгоценное внеурочное время.

Типичный чхэк-мэдэ предлагает весьма широкий ассортимент свежих или самых популярных (и, соответственно, порою изрядно залистанных) комиксов, разложенных ровным слоем по всей поверхности деревянного лотка или стола. Яркие и выразительные обложки кырим-чхэк привлекают внимание читателей точно так же, как если бы это были обложки журналов на стендах где-нибудь в Токио или Гонконге. Некоторые чхэк-мэдэ предлагают также купить или арендовать электронные книги на USB-накопителях – еще одно свидетельство перемен в Северной Корее. Кырим-чхэк обойдется в среднем в 1000 вон, поэтому большинство предпочитает брать их в аренду по 100 вон за раз (меньше 2 центов по обменному курсу черного рынка). Покупатели в основном концентрируются вокруг стоек с комиксами, рассматривая изображения на обложках. Некоторые общественные библиотеки также предлагают подобные услуги.

Продавцами при чхэк-мэдэ обычно работают средних лет аджуммы, требующие в залог при аренде книги или комикса удостоверение личности. Яркие и красочные снаружи, а под обложкой черно-белые, комиксы напечатаны на дешевой бумаге. Средний кырим-чхэк по формату ближе всего к листу А6. Он легко складывается пополам, что позволяет быстрее просмотреть графические разделы, чтобы уложиться во время аренды. Некоторые северяне с гордостью хвастают тем, что они способны просмотреть весь номер за 10–15 минут, если время поджимает.

Несмотря на то что в Северной Корее достаточно много обычных книжных магазинов, владение книгами считается, в общем, роскошью. Поэтому появление чхэк-мэдэ очень важно: это означает, что местная литература достигает теперь куда более широкого круга читателей. Это служит напоминанием о том, что не все капиталистические перемены в Северной Корее обязательно несут в себе негативные последствия для режима. Правда, растет количество разрозненных свидетельств того, что некоторые чхэк-мэдэ предлагают читателям не только лишенную идеологической нагрузки литературу, но и (вроде бы) даже иностранные комиксы. Очевидцы сообщают, что видели на лотках сельских чхэк-мэдэ графические издания таких известных западных сказок, как «Пиноккио», и некоторых других.

Компьютеры

Фраза о том, что Южная Корея стала самой компьютеризированной страной планеты, а Северная Корея остается самой «некомпьютерной», уже набила оскомину. Конечно, лишь считаные северокорейцы пользовались Интернетом хотя бы раз в жизни. Те, кто имел такой опыт, скорее всего принадлежат к элите, но даже они скорее будут пользоваться электронной почтой на Yahoo! чем своими официальными электронными адресами[63]63
  Обычно у организации есть два-три официальных адреса электронной почты – приходящие на них письма проверяет высшее руководство организации. Если вы познакомитесь с кем-то, кто занимает невысокую должность, и решите написать знакомому, ваше письмо скорее всего никогда до него не доберется.


[Закрыть]. Учитывая, что власти КНДР считают контроль за информацией ключевым условием сохранения существующего порядка, а южнокорейское телевидение и USB-накопители уже и так подрывают его, посягая на монополию режима, ожидать какого-то существенного прогресса в этом отношении в ближайшем будущем не приходится, несмотря на циркулирующие с начала второго десятилетия XXI века слухи об обратном.

Постепенно растущее меньшинство северокорейцев все же имеет некоторый доступ к компьютерам. И власти, хотя и опасаются Интернета, регулярно упоминают компьютеры и планшетные устройства в своей пропаганде, поощряя граждан изучать информационные технологии. В целом нынешнюю ситуацию можно сравнить с той, что сложилась в более богатых странах в 90‑х годах ХХ века: несмотря на то что компьютеры в основном остаются «игрушкой для богатых», в обществе зреет понимание того, что за ними – будущее. И, как и в 90‑х, подавляющее большинство этих компьютеров не подключено к сети.

Наиболее популярными среди северных корейцев остаются ноутбуки – в первую очередь среди поклонников иностранной медиапродукции. Причина в том, что ноутбуки портативны, их легче прятать. На рынке Пупхён (или Ккантхон) и в других подобных местах можно купить китайский ноутбук за 300 долларов (или больше – в зависимости от характеристик). Для среднего северокорейца это огромная сумма. Подержанный ноутбук обойдется дешевле – всего в 150 долларов, что делает такую покупку уже более доступной. По достаточно надежным оценкам, количество ноутбуков в личном владении приближается в КНДР к отметке в 4 миллиона – где-то один на шесть человек. Правда, примерно половина этих компьютеров сосредоточена в Пхеньяне, что несколько меняет картину распределения. Пожалуй, вне столичного региона один ноутбук приходится на каждые 11 человек.

Некоторые компьютеры подключены к внутренним, ведомственным сетям. Эти «закрытые цифровые экосистемы» работают только в пределах КНДР и в своей совокупности представляют собой нечто вроде официального «северокорейского интранета». Хакерская группировка Anonymous как-то объявила о том, что ей удалось проникнуть в одну из таких сетей, но поскольку те не предусматривают никаких выходов в окружающий мир (и в Интернет), не совсем понятно, как это им удалось[64]64
  Позднее расследование авторов книги позволило установить, что это заявление международных хакеров было безосновательным.


[Закрыть]. Крупнейшая подобная сеть – Кванмён – предназначена для бесплатного использования. Получить доступ в нее можно в университетах, правительственных учреждениях, а также в частном порядке – тем, у кого есть телефонная сеть и компьютер. Большинство контента сети Кванмён скачивается туда из обычного Интернета и выкладывается в сеть после цензуры. Пользователям сети доступны услуги встроенной электронной почты, текстового чата, библиотеки электронных книг и, естественно, другие северокорейские сайты.

Иностранцы в Пхеньяне сегодня любят поиграть в игру «найди планшет» на улицах города. Для членов элиты китайские планшеты – игрушка и показатель статуса одновременно. Поэтому картинка молодых «пхенхэттенцев», забавляющихся со своим планшетом за чашкой латте в кафе, выглядит уже довольно обыденной. Даже правительство Северной Кореи решило принять участие в инновационной гонке и выпустило свой вариант планшета на платформе Android под названием Самджиён. Вообще-то Самджиён – не северокорейский продукт. Программное обеспечение на основе системы Android установлено на устройство, произведенное китайской компанией Yecon, мощности которой расположены в Свободной экономической зоне Шэньчжэнь[65]65
  Особенность северокорейской ситуации заключается в том, что электроника китайского производства (или местной отверточной сборки из китайских компонентов) всегда официально описывается как электроника местного производства. Только небольшое количество специалистов знает, что «северокорейские» планшетники и мобильные телефоны являются в действительности китайскими изделиями, на которые по требованию северокорейских заказчиков нанесены северокорейская маркировка и символика. Подобный подход имеет долгую историю: когда в 1970‑е годы в Пхеньян поступили китайские вагоны для только что построенного метрополитена, с них были немедленно удалены все таблички, указывавшие на их иностранное происхождение. Таким же образом сплошь и рядом поступали корейцы тогда и с советской техникой, вызывая этим немалое недовольство советского посольства. Понятно, что подобная политика обусловлена в первую очередь пропагандистскими соображениями. – Прим. науч. ред.


[Закрыть]. Планшет Самджиён стоит примерно 200 долларов, и, по словам одного источника, сумевшего приобрести Самджиён в Пхеньяне, на него предустановлена версия игры Angry Birds, «читалка», распознающая документы в формате PDF, и несколько электронных книг. Возможности этого планшета сопоставимы с большинством распространенных в мире планшетов – за одним исключением. В Самджиёне не предусмотрено Wi-Fi-соединение. Вообще функция Wi-Fi представляется в Северной Корее совершенно бесполезной[66]66
  Правда, некоторые посольства в Пхеньяне оставляли доступ к своему Wi-Fi-соединению без пароля, что позволяло проходящим мимо посольств выходить в Интернет; но власти КНДР запретили подобную практику, угрожая «удалить» все Wi-Fi-оборудование, «оказывающее воздействие» в окрестностях посольств.


[Закрыть].

Не самая дешевая цена и наличие конкурентного, хотя и «серого» предложения на рынке, доступного для любого северокорейца с деньгами, говорят о том, что Самджиён вряд ли станет хитом продаж. Источники из всех социальных слоев и провинций Северной Кореи сходятся на том, что отечественные продукты считаются там немодными. В фаворе все, что произведено в Японии или в Европе, а товары китайского производства считаются низкокачественными и дешевыми, но все-таки несколько получше тех, что делаются в Северной Корее. Самджиён можно считать просто пропагандистским трюком, предназначенным для демонстрации населению страны (и всему остальному миру) того, что КНДР присоединилась к информационной революции.

Вид пхеньянца с планшетом, конечно, завораживает, но главное внимание все же стоит уделить персональным компьютерам, точнее – персональным компьютерам с USB-портами. Согласно данным опроса 250 перебежчиков из Северной Кореи, проведенного в 2010 году, 16 % из них имели доступ к компьютеру. С учетом взрывного распространения телевидения и DVD имеется достаточно оснований, чтобы предположить, что сейчас эта цифра будет существенно больше. А даже один компьютер может обеспечить доступ практически неограниченного количества людей к иностранным медиапродуктам с помощью USB-накопителей. Так что «подрывной» потенциал персональных компьютеров поистине безграничен – они представляют реальную угрозу для государственной монополии на распространение информации[67]67
  Как мы уже отмечали выше, осуществляемый в последние годы в КНДР перевод всех компьютеров на местный вариант операционной системы Linux с большой вероятностью сделает невозможным использование «неблагонадежных» медиафайлов. Это показывает, что вера в освободительную (или «подрывную») силу цифровых технологий, которую разделяют авторы, может оказаться сильно преувеличенной: при наличии политической воли, минимальной компетенции и небольших средств государство (или иные имеющие власть силы) может нейтрализовать политический эффект компьютерных технологий и даже использовать их в целях укрепления существующих порядков. – Прим. науч. ред.


[Закрыть].

Комбинация иностранных медиа с персональными компьютерами имела еще один любопытный (и более невинный) результат. В Южной Корее интернет-кафе (или ПиСи-баны) есть повсюду – они превратились в узлы игровой сети, где молодые люди отчаянно состязаются друг с другом на цифровых ристалищах; северяне, по всей видимости, узнали о существовании этих заведений из южнокорейских телепередач и решили завести у себя такие же. Так что теперь в Северной Корее есть несколько интернет-кафе, в которых нет доступа к Интернету, но есть целый парк компьютеров с играми. Однако игрокам приходится там играть в одиночку. Прообразом современного Интернета в КНДР остается обмен информацией на USB-носителях из рук в руки[68]68
  Как и во многих частях Восточной Азии, самыми популярными играми являются Counter Strike – шутер от первого лица – и Winning Eleven, также известная как Pro Evolution Soccer – футбольный симулятор.


[Закрыть].

Ымджугаму

Что такое ымджугаму? Дословно это означает: «выпивка, музыка и танцы». Эти три вещи, конечно, накрепко связаны между собой, а в Корее – более чем где-либо, не зря же в корейском языке существует специальный термин для этой триады. В «серьезных» книгах о Корее об этом почти не пишут, но ымджугаму – очень важная часть корейской жизни. Одно из стереотипных представлений о корейцах как об ирландцах Востока на самом деле не так поверхностно, как многие иные клише.

Любому, пожалуй, кто провел достаточное время в Южной Корее, хотя бы раз доводилось ночь напролет поглощать пиво или соджу (бесцветный спиртной напиток из картофеля или риса), «зависая» периодически часа на два в норэбане (караоке), где можно спеть, потанцевать или даже побить в бубен в такт любимой песне. И хотя Корея разделена пополам уже почти 70 лет, дух ымджугаму – корни которого можно искать в шаманских традициях или древних народных фестивалях вроде Тано (праздник середины лета, отмечается в 5‑й день 5‑го месяца, один из излюбленных и самых значительных традиционных календарных обрядовых праздников в Корее. – Прим. пер.) – настолько глубоко врос в корейскую культуру и быт, что и северокорейцы не утратили ни капли своей любви к нему.

Не стали исключением и их вожди. Ким Чен Ир очень любил закатывать вечеринки. Он был и изрядным выпивохой[69]69
  По крайней мере в молодости. Позднее он предпочитал пить подкрашенную воду, желая оставаться трезвым в окружении пьяных.


[Закрыть], а его любимый дорогущий коньяк «Хеннесси» – выбор и многих руководителей южнокорейских чеболей. Его круг также славился пристрастием к спиртному, не стал нарушать традиции и его сын, если верить рассказам экс-звезды баскетбола Дэнниса Родмана об их совместных увеселениях в городе-курорте Вонсан. Ким Чен Ын и Родман провели три дня, поглотив море текилы, водки и другой выпивки, катаясь наперегонки на гидроциклах и отдыхая на борту принадлежащей правящей семье 60‑метровой яхты. В отличие от своего отца, коньяку Ким Чен Ын предпочитает красное французское вино – такой вот социализм.

А что предпочитают пить обычные корейцы? Они не могут позволить себе текилы. Большинство удовлетворяются такими напитками, как Янгок-суль государственного производства или знаменитым северокорейским пивом «Тэдонган» (да и то по особым случаям вроде свадеб или государственных праздников). Скорее всего они никогда не пробовали крепких фруктовых ликеров вроде Paektusan Blueberry Wine, которые продают только иностранцам[70]70
  Среди туристического ассортимента алкогольных напитков – крепкое, вызывающее сильное похмелье соджу из «соснового гриба» и совсем уж экзотический ликер из тюленьего пениса.


[Закрыть]. Некоторые пожилые перебежчики говорили, что «настоящий» (то есть не кустарный) алкоголь – это роскошь, доступная практически только на государственные праздники.

Традиционно на дни рождения Ким Ир Сена и Ким Чен Ира, а также на Новый год и 9 сентября (день образования КНДР) государство выдавало населению бутылки алкоголя. Эти дни были нерабочими, что практически гарантировало всеобщую пьянку. Сегодня, однако, государственная система распределения работает с огромными перебоями и рассчитывать на бесплатную выпивку не приходится. Но, поскольку капитализм уже пустил корни в Северной Корее, растет масштаб частной торговли алкоголем.

«Массовые» сорта пива – такие как «Тэдонган» – продаются повсеместно. В КНДР работают еще девять пивоваренных заводов (помимо того, что выпускает «Тэдонган»), что означает, что на момент написания этой книги в Северной Корее было больше компаний, производящих пиво, чем в Южной. Лучшая из них называется «Кёнхын (Kyeongheung)». Эта же компания управляет несколькими барами и ресторанами. Однако самым надежным, экономным и легальным способом набраться в Северной Корее – как и в Южной – остается соджу. Северокорейцы, распивающие соджу в общественных парках, – самая обыденная сцена. Самый известный сорт – «Пхеньянское соджу» (его можно было найти даже в Сеуле в дни «Солнечной политики»[71]71
  «Солнечная политика» (также известная как «политика солнечного тепла») проводилась в 1998–2008 годах, то есть в период правления Ким Дэ Чжуна и Но Му Хёна, президентов левонационалистической ориентации. Она предусматривала односторонние уступки КНДР и предоставление Пхеньяну разнообразной экономической помощи – как в виде прямых грантов, так и в виде субсидируемых из южнокорейского бюджета проектов, самым известным из которых была «Кэсонская промышленная зона» (промзона на границе, на предприятиях которой работали северокорейские рабочие, но сами предприятия, равно как и инженерно-технический персонал, были южнокорейскими). – Прим. науч. ред.


[Закрыть], в начале первого десятилетия XXI в.), но и в других городах есть свои сорта соджу.

Помимо «фабричного» алкоголя, северяне всегда отдавали должное домашнему спиртному. Для большинства жителей страны – особенно сельского населения и тех, кто испытывал нужду, – самогон оставался единственной доступной возможностью. Типичный северокорейский алкогольный напиток домашнего производства крайне прост в приготовлении: кукуруза, фрукты или женьшень ферментируются некоторое время в бутылке или банке, которая накрывается стопкой одежды, чтобы обеспечить тепло. Конечный продукт употребляется в семье производителя, продается или обменивается. Алкоголь гнали в Корее по крайней мере со времен династии Чосон (1392–1910). Южные корейцы тоже были завзятыми самогонщиками до 60‑х гг. ХХ в., пока правительство не начало активную кампанию против них, запрещая каянджу (домашний шмурдяк) и побуждая граждан покупать фабричное соджу, более безопасное, чем самогон и прочие виды домашнего спиртного. Кроме того, промышленное производство соджу очень хорошо укладывалось в курс тогдашнего президента РК Пак Чон Хи на индустриализацию страны.

В Северной же Корее практика изготовления спиртных напитков на дому продолжилась. Домашний алкоголь в КНДР обычно называют нонтэги (или, иногда, нунджу). Большинство домохозяек умеют делать спиртное в домашних условиях, а те, у кого это получается лучше остальных, становятся местными знаменитостями. У них появляется возможность капитализировать свой талант, превратив изготовление спиртных напитков в небольшой бизнес. По словам одного из перебежчиков, процитированного новостным интернет-порталом (другие источники подтвердили эту информацию), торговля нонтэги собственного изготовления приносит вдвое против потраченного на зерно[72]72
  Самые популярные ингредиенты для изготовления нонтэги – кукуруза и желуди. Рис также подходит для этого, но он дороже, а выходящий из него алкоголь не такой крепкий. Поэтому рис используют очень немногие.


[Закрыть]. Остатки зерновой основы после получения алкоголя можно даже есть (о вкусе, разумеется, умолчим). Но похмелье после такого напитка считается исключительно невероятно мерзким.

Несмотря на то что производство нонтэги запрещено законом, все попытки его остановить были заведомо обречены на провал – и остаются таковыми. Те, кто должен искоренить эту порочную практику, сами не прочь время от времени хлебнуть этого пойла – как и любой житель Северной Кореи. Согласно рассказу одного перебежчика, примерно 80–90 % мужчин в КНДР выпивают каждый день. Есть даже популярная песня: «Воль, хва, су, мок, кым, тхо, иль – панджу», что переводится как «пьем в понедельник, вторник, в среду, четверг и пятницу, в субботу и воскресенье». Мужчины в Северной Корее пьют больше, чем их южные родственники, печально известные своей склонностью к пьянке. Женщины на Севере выпивают гораздо меньше, чем женщины на Юге, но и это начинает меняться. Поскольку трудящиеся женщины в КНДР постепенно становятся основными кормилицами семьи, они получают все больше свободы – и подвергаются все большему стрессу, который надо снимать вечером.

На другом краю света – в Пхеньяне, где бурно формируется новая капиталистическая элита (и растет благосостояние элиты традиционной), новые бары и рестораны появляются как грибы после дождя[73]73
  К услугам тех, кто не может посетить Пхеньян, – принадлежащие КНДР рестораны в Шанхае, Пекине и других китайских городах. Там гость может окунуться в ресторанную культуру кругов, приближенных к самой верхушке северокорейского общества. Корейское жаркое и соджу будут подносить северокорейские официантки, которые периодически оставляют гостей для того, чтобы подняться на сцену и спеть для них.


[Закрыть]. Есть несколько баров с собственными пивоварнями, предлагающие собственные лагеры и эли. Многие зажиточные горожане проводят в пивных все вечера напролет после работы – как и рабочие в Сеуле. Импортный алкоголь и, конечно, более дешевое соджу также пользуются большой популярностью в ресторанах, многие из которых работают круглосуточно, предлагая гостям и музыкальное сопровождение. Особенно ценится виски – и не только как напиток, но и как жидкая валюта: бутылка хорошего виски может заставить полицейского в нужный момент закрыть глаза на какое-то правонарушение, профессора – поставить высокую оценку; она же обеспечит иностранному туристу особо теплый прием.

Еще одним вариантом ночных развлечений для отягощенного лишними деньгами горожанина является пходжан мачха – передвижная распивочная. Эти оранжевые импровизированные придорожные забегаловки в Южной Корее на каждом шагу. В Северной Корее (по крайней мере в Пхеньяне) они также попадались примерно до конца 80‑х годов ХХ века. В конце концов власти запретили их, но сегодня они с триумфом вернулись.

В отличие от Южной Кореи в Северной принято устраивать вечеринки дома. Представители всех слоев общества без исключения любят собираться у кого-либо и устраивать совместную трапезу (продукты приносят все), отмечая, например, дни рождения или иные поводы. В стране, где общественное поведение находится под достаточно жестким контролем, домашние посиделки – естественный способ расслабиться и выйти из-под этого контроля. Те, кому довелось попасть на такое мероприятие, могут засвидетельствовать, что количество выпивки там заставило бы южных корейцев захлебнуться от зависти. Одна перебежчица призналась, что в Сеуле ей никогда не бывало так весело, как на подобных посиделках в ее родном городе. Она и ее подруги танцевали под южнокорейские и западные хиты (см. ниже), заливаясь нонтэги. Они подсоединяли USB/DVD/MP3‑проигрыватель к большим колонкам и запускали музыку с USB-накопителей.

Студенты пхеньянских вузов живут с родителями – как и их одногодки в Сеуле. Из-за этого им трудно устраивать подобные вечеринки дома – зато к их услугам заброшенные пустующие дома, которых в городе предостаточно. Некоторые особенно страждущие парочки укрываются в таких домах, чтобы заняться сексом. Вопреки расхожему мнению, некоторые студенты даже радуются, когда их отправляют на обязательные сельские работы из города. Родителей, конечно, бесит, когда их отпрысков забирают из аудиторий на подсобные работы в каком-то медвежьем углу, но сами студенты используют эти поездки для того, чтобы устраивать ежевечерние (переходящие в ночные) увеселения и встречаться с представителями противоположного пола.

Еще более оживляют такие вечеринки песни под гитару или иной инструмент, которым владеет кто-то из участников. Как и везде, тому, кто умеет играть на гитаре и петь, обеспечено повышенное внимание – в том числе и со стороны женщин. Соджу помогает поддерживать нужный градус развлечения, и даже перебои (почти неизбежные) с подачей электричества не могут прервать посиделки, которые продолжаются при свечах.

Караоке-машины (на Юге заведения для караоке называют норэбан, на Севере – Хвамён панджу ымак), оснащенные архивом песен для пения под фонограмму, попадаются и в домах хорошо обеспеченных людей. Такая аппаратура – обычное дело в Южной Корее, но большинство сеульцев, пожалуй, были бы сильно удивлены, узнав, что некоторые пхеньянцы держат их дома[74]74
  Лидер рынка караоке-машин – компания «Хана», которую возглавляет осевший в Пхеньяне британский бизнесмен.


[Закрыть]. Желающий выступить набирает номер, соответствующий выбранной им композиции, и динамики начинают транслировать нужную фонограмму. На экране появляются строки из песни, подсказывающие поющему слова; он пытается попасть в тон, а его друзья танцуют или хлопают в такт. Если караоке-машина оборудована только одним микрофоном, желающие подпеть солисту сооружают импровизированные микрофоны – вставляют в горлышко бутылки ложку и поют в чашечку-черпало.

В наши дни иностранная музыка все чаще проникает в Северную Корею благодаря прежде всего MP3‑плеерам. Дешевые плееры завозят из Китая (так же как и MP3‑файлы) – на чанмаданах их можно купить примерно за 8 долларов. Конечно, беднякам и такое не по карману, но те, кто, так или иначе, занимается торговлей или каким-либо иным образом адаптировались к новой капиталистической реальности Северной Кореи, вполне могут их себе позволить. Родители покупают такие плееры подросткам в образовательных целях – но молодое поколение с гораздо бóльшим энтузиазмом забивает архивы плееров южнокорейской поп-музыкой, чем какими-то учебными программами.

Северокорейский поп существует, но вот «крутым» или «клевым» его назвать никак нельзя. Конечно, есть множество песен о любви, но лексикон этих песен практически стерилен. Есть и другие песни – но ни один нормальный подросток ни за что не станет их слушать: они восхваляют правящую семью, воспевают упорный труд, захлебываются в ностальгии по родным городкам и матерям[75]75
  Они чем-то напоминают южнокорейские песни 1970‑х. Тогда музыка подвергалась жесткой цензуре со стороны государства и каждый музыкальный альбом должен был включать хотя бы одну конджон каё («здоровую песню»), пропагандирующую усердный труд и честную жизнь, патриотизм и т. д.


[Закрыть]. Иногда люди даже вышучивают такие песни; один из наших источников рассказывал, как пхеньянские студенты дурачились, распевая в шутовской манере старую пропагандистскую песню «Нагаджа, нагаджа» («Вперед-вперед!» в несколько вольном переводе) всякий раз, когда они выходили из комнаты.

Южнокорейские поп-звезды поют о любви, сексе, ссорах и разрывах – обо всем том, что так интересно подросткам, переживающим гормональный взрыв. Стоит еще раз отметить, что северяне – не роботы, и именно поэтому местная поп-музыка особо и не приживается на MP3‑плеерах северокорейской молодежи. Их не останавливает то, что южнокорейская музыка запрещена законом и обладание ей – повод для наказания. Так же как в случае с телепрограммами и фильмами, те, чьих детей застукают за прослушиванием южнокорейской музыки, должны быть готовы откупиться. Иначе им грозит потеря работы – или еще что похуже. Но это не останавливает никого.

Сказанное не означает, что северокорейскую поп-музыку не слушает никто. Многие северокорейские песни исполняются с характерным «битом» ппонччак, сложившимся под влиянием японского жанра популярных песен энка в колониальный период. Песни в этом стиле популярны у возрастных корейцев по обе стороны ДМЗ, причем на Севере на него оказала влияние еще и советская музыка – звук таких песен чуть более «оперный», романтический, хотя как на Юге, так и на Севере их записывают через MIDI-секвенсоры, задающие ритм. Одному из авторов удалось раздобыть у северокорейского водителя автобуса USB-накопитель с примерно двумя сотнями таких песен. Многие из них переполнены бесконечными отсылками к Чангун-ниму («Великому полководцу»), известному также под именем Ким Чен Ир[76]76
  Многие северокорейцы признаются, что считают такие песни скучными.


[Закрыть]. Но если не обращать внимания на слова, легко можно представить многие такие песни, изливающиеся из открытого окна южнокорейского такси, за рулем которого устроился пожилой водитель.

В Северной Корее существует несколько широко известных музыкальных коллективов. Все они созданы правительством и являются в буквальном смысле национальными институтами. Среди наиболее популярных были Ансамбль электронной музыки «Почхонбо» и Оркестр легкой музыки «Ванджэсан». Оба были созданы в 1980‑х и названы в честь сражений, в которых в свое время принимал участие Ким Ир Сен. Есть еще Оркестр «Ынхасу», в котором некогда пела жена Ким Чен Ына, Ли (Ри) Соль Джу.

Согласно статье, опубликованной в южнокорейской газете Чосон Ильбо, участники этих групп были расстреляны в 2012 году. Тогда утверждалось, что певица Хён Сон Воль[77]77
  Хён Сон Воль прославилась на весь мир (хотя слава эта получилась довольно сомнительной), исполнив песню от лица гордой труженицы. Название песни перевели с корейского несколько, пожалуй, вольно как «Леди, похожая на великолепную лошадь» (возможно, это было сделано намеренно). Слово чунма, переведенное как «великолепная лошадь», означает благородного скакуна, быстрого и верного. Героиня песни заявляет, что она великолепный работник, такой же быстрый, как чунма.


[Закрыть] (участница Ансамбля электронной музыки «Почхонбо») была когда-то подружкой Ким Чен Ына, возобновившего с ней отношения после смерти Ким Чен Ира (в декабре 2011 года), который не одобрял их союз. Однако госпожа Ли не потерпела рядом с собой очевидной соперницы, поэтому госпоже Хён пришлось уйти (точнее, от нее пришлось безжалостно избавиться). Компанию ей составили ее коллеги-музыканты, обвиненные в изготовлении порнографии (обвинения были, конечно, сфабрикованы). Говорили даже, что в изготовление порнографии была вовлечена сама Ли Соль Джу, а казни были призваны это скрыть и похоронить тему навсегда.

На деле, однако, такие истории почти всегда не слишком достоверны. Чосон Ильбо – тесно связанная с правительством и разведслужбами Южной Кореи – известна своей любовью к сюжетам, основанным на безымянных источниках из разведки. В этих сюжетах Северная Корея выглядит или воплощенным злом, или эксцентричной, на грани сумасшествия, страной, а иногда и тем и другим одновременно[78]78
  Не то чтобы власти КНДР не снабжали с завидной регулярностью СМИ вроде Чосон Ильбо примечательной фактурой, позволяющей выдавать подобные сюжеты. А порой Национальное агентство разведки Южной Кореи попадает в яблочко – южнокорейская разведслужба сообщила о снятии Чан Сон Тхэка в декабре 2013 года за несколько дней до того, как об этом официально объявили власти КНДР.


[Закрыть]. В свою очередь, это укрепляет позиции южнокорейской разведки внутри РК, особенно в период, когда эта служба сталкивается с бесконечной чередой попыток реформировать ее, поскольку она, дескать, слишком политизирована. Поскольку такие сюжеты невероятно сложно как подтвердить, так и опровергнуть, репортеры международных СМИ принимают их как данность и распространяют в том виде, в котором получили. В случае с Хён Сон Воль авторы этой книги могут благодаря очень хорошо информированному и надежному источнику с уверенностью сказать, что она не только жива и здорова, но и ни в коем случае не вышла из фавора правящего режима[79]79
  То, что авторы книги правы и с Хён Сон Воль ничего страшного не случилось, стало ясно, когда якобы «расстрелянная» певица стала опять появляться на публике и активно участвовать в концертах. – Прим. науч. ред.


[Закрыть].

Как бы то ни было, северокорейские власти, похоже, негласно признают, что «Почхонбо», «Ванджэсан» и им подобные коллективы слишком сильно отдают нафталином. Возможно, в ответ на неудержимое наступление «Корейской волны» – халлю – с Юга власти Северной Кореи решили завести собственный правильно-современный «девчачий» ансамбль с короткими юбочками и гламурными прическами. Группа «Моранбон», предположительно созданная Ким Чен Ыном лично, показывает, что власти пытаются придать пока лишь складывающейся новой северокорейской эстетике эпохи «Кима Третьего» глянцево‑модерновые черты. В отличие от южнокорейских девичьих групп, девушки в «Моранбоне» сами исполняют инструментальные партии. Как и стоит ожидать от звездных выпускниц системы, способной с поистине лазерной точностью режиссировать гипермасштабные события вроде фестиваля «Ариран», игра девушек исключительно профессиональна – и так же исключительно зажата. Они исполняют кардинально обновленные версии старых революционных песен, а также заигрывают с американской поп-культурой – то сыграют тему из «Рокки», то выпустят на сцену Микки-Мауса[80]80
  Использование иностранных мелодий имело место лишь на ранних этапах истории ансамбля «Моранбон». В более поздние времена, после 2014 года, подобные вольности уже не дозволялись, и в репертуаре девушек стали звучать только революционные песни, хотя стиль исполнения и сценическое поведение остались прежними, с явным подражанием Западу. – Прим. науч. ред.


[Закрыть]. Ничего подобного не было возможно при Ким Чен Ире. Справедливости ради – их стиль, конечно, больше всего напоминает эстраду 80‑х; южнокорейский поп – это двадцать первый век, и не «Моранбону» состязаться с «К‑попом» за внимание ушлых северокорейских подростков, хотя короткие прически солисток пользуются некоторой популярностью среди пхеньянских школьниц.