Текст книги "Долго и счастливо"

Глава 16

– Однажды вечером, когда я был в Лондоне, Джеймс, Алистер и Максвелл Кирби решили поехать в соседнюю деревню, переодевшись простыми фермерскими парнями, чтобы выпить и покутить с местными ребятами в таверне. Очевидно, там работала служанка, которая… э-э… привлекла внимание Джеймса. Это была глупая мальчишеская выходка, – мрачно продолжал Филип, – которая обернулась трагедией. Маргарите тогда исполнилось пятнадцать, и она была большой озорницей. Девочка подслушала их разговор и стала умолять взять ее с собой. Они отказались, отослали ее прочь и на том успокоились. Но Джеймсу следовало знать, что Маргариту это не остановит. Более упрямой и капризной девчонки я не знал. Она ни за что на свете не согласилась бы провести вечер в обществе гувернантки, за шитьем или чтением, зная, что ее брат отправился на поиски приключений.

Камилла представила себе бойкую девочку, которая наметила свой план действий.

– Значит, она тайком отправилась следом за ними?

– Да. Сказала мисс Пим, что у нее болит голова, и сделала вид, что отправилась спать. А сама прокралась на конюшню, взяла свою полудикую лошадь по кличке Полночь и поскакала в деревню одна. Джеймс видел, как она появилась в таверне, переодетая мальчиком, и заказала кружку эля. Он пришел в ярость и хотел было вытащить ее из таверны и отвезти в Уэсткотт-Парк, но Алистер и Максвелл, уже порядком опьяневшие, стали собираться домой и предложили взять с собой Маргариту. Джеймс отпустил ее с братьями Кирби, а сам остался. Он был в прекрасном настроении, к тому же, как он мне потом признался, служанка из таверны проявила к нему интерес.

Филип замолчал, его пальцы с силой сжали поводья.

– В том, что произошло потом, не было их вины. Это был несчастный случай, результат глупого, капризного желания Маргариты отправиться ночью в таверну и безответственности Джеймса, который не проследил, чтобы она благополучно вернулась домой.

Внезапный порыв ветра сорвал с деревьев золотисто-красные листья и погнал их по дорожкам парка. Камилла стряхнула с колен листик и осторожно сняла второй лист с плеча графа. Филип неподвижно уставился на стройные ряды деревьев, окружающие Гайд-парк.

– В ту ночь стоял туман, ни луна, ни звезды не могли указать им путь. Алистер потом рассказал мне, что Маргарита, которой мало было уже совершенных в тот вечер глупостей, уговорила братьев скакать наперегонки. Те были пьяны и согласились; они пустили лошадей в галоп, но вскоре Алистер вынужден был остановиться, так как его затошнило. Начался сильный дождь. Алистер уже приближался к границам родного поместья, когда вспомнил, что неподалеку отсюда стоит заброшенный домик смотрителя, где можно укрыться от дождя. Проехав немного, он вдруг увидел пламя, бушевавшее над вершинами деревьев. Не разбирая дороги, Алистер поскакал в сторону огня и увидел, что горит тот самый дом. Но не это заставило его похолодеть от ужаса – в стороне от дома были привязаны лошади Макса и Маргариты. Обезумев от страха, животные били копытами и вставали на дыбы. Мы точно не знаем, что произошло, но похоже, что, пытаясь развести огонь в очаге, Макс, все еще сильно пьяный, опрокинул масляную лампу. Дом вспыхнул в одно мгновение – вот так. – Филип щелкнул пальцами. – Никто из них не успел добраться до выхода. И Макс, и Маргарита сгорели заживо. – Граф закрыл глаза и медленно опустил голову на руки.

Камилла почувствовала, что к глазам подступили слезы. Какая нелепая, страшная смерть! Маргарита, которой было всего пятнадцать лет, и Максвелл Кирби, беззаботный, веселый юноша. Неудивительно, что ни Джеймс, ни Алистер Кирби, ни Филип не в силах были говорить о случившемся.

– Мне очень жаль, Филип, – наконец с трудом проговорила Камилла. – Но как вы можете обвинять Джеймса в гибели Маргариты? Ведь он никак не мог предвидеть столь трагической развязки!

– Если бы он сам отвез Маргариту домой, сегодня она была бы жива. Равно как если бы я был в Уэсткотт-Парке, а не дрался на дуэли с Андре Дюбуа. – Он посмотрел на нее, и в его серых глазах отразилась глубоко спрятанная боль. – Я виню себя ничуть не меньше, чем Джеймса, – прошептал он.

– Если бы, если бы… – Камилла нежно взяла его лицо в свои ладони. Голос ее прервался. – Вы не можете вечно казнить Джеймса и себя! Вы не вернете Маргариту, но у вас еще остались братья и сестра, которым нужна ваша любовь. Любите их, Филип, лелейте их. Пусть ваши гнев и боль останутся в прошлом, иначе они разрушат ваше настоящее!

– Не могу.

– Нет, можете. Вы должны любить своих ближних такими, какие они есть. Возможно, следует рассказать им правду о вашем отце, чтобы они поняли, к чему может привести дикое сумасбродство Одли. Хотя лично я нахожу эту черту очень привлекательной!

Филип задумчиво смотрел на Камиллу. Девушка подавила в себе желание убрать с его лба упавшую прядь волос. «О, перестань делать глупости, – одернула она себя. – Разве не очевидно, что у него есть более важный повод для беспокойства, чем то, что ты в него влюблена? Если он догадается, все будет испорчено».

В последнее время между ними завязалась дружба. Камилла чувствовала это и была несказанно рада. На большее она и не смела рассчитывать. Но эта дружба драгоценна для нее, и она пойдет на все, лишь бы сохранить ее. Прежде всего он не должен догадываться об истинном характере ее чувств к нему. Ей придется быть очень осторожной и осмотрительной во всем, что она говорит и делает, чтобы скрыть правду.

– Я действительно расскажу им об их деде, – медленно произнес Филип. – Может быть, тогда Джеред поймет, какая опасность таится в азартных играх.

Он подобрал поводья и тронул коней. В лицо им подул резкий ветер.

– Погода меняется, – пробормотал граф. – Лучше мне отвезти вас домой, пока вы совсем не замерзли. Вряд ли это хороший способ отблагодарить вас за то, что вы выслушали меня.

– Нет нужды меня благодарить, – прошептала Камилла и, помолчав, спросила: – Почему вы не можете примириться с Шарлоттой?

– Джеймс познакомился с ней всего через год после смерти Маргариты. Я считал, что ему еще рано жениться. Казалось, это очередной безрассудный поступок – связывать себя в столь юном возрасте семейными узами, да еще с девушкой, с которой он знаком всего два месяца. Их роман развивался стремительно, и они настаивали на том, чтобы вступить в брак как можно скорее. Я пытался их остановить, хотел, чтобы они проверили свои чувства в течение какого-то времени, но Джеймс стоял на своем. Мне ничего не оставалось, как уступить, хотя я и был уверен, что он совершает ошибку.

– Но это не было ошибкой, – мягко напомнила она. – Они с Шарлоттой влюблены друг в друга. Вы наверняка это видите.

– Да, даже я это вижу, – согласился он с коротким смешком. – Ясно как день, что они счастливы вместе. Но поскольку в свое время я резко возражал против брака, то между нами теперь существует неловкость, которую мы не в состоянии преодолеть. У Шарлотты все время такой вид, будто она меня до смерти боится, и сознаюсь, мне хочется за это надрать ей уши. Какой-то бес внутри меня заставляет играть роль жестокого тирана.

Камилла прижала ладони ко рту, пытаясь подавить смех.

– Так вы делаете это нарочно?

– Я хотел бы остановиться, но… знаете, при вас мне легче. – Он усмехнулся. – Я заметил, Камилла, что уже не чувствую себя таким чудовищем в вашем присутствии. Как вы думаете почему?

– Возможно, потому, что вы тратите всю свою энергию на то, чтобы исправлять мои ошибки, прежде чем я выставлю себя на посмешище перед обществом, и у вас не остается сил на то, чтобы мучить бедняжку Шарлотту.

Филип рассмеялся.

– Ваши ошибки исчезают быстрее, чем я думал. Вы меня восхищаете. Если бы я не знал вашу историю, то подумал бы, что вы получили воспитание в семье герцога или маркиза, а они, как вы знаете, очень чопорны.

– Бриттани – дочь маркиза, вы хотите сказать, что она тоже чопорна? – уколола его Камилла.

Каурые кони вынесли экипаж из ворот парка и свернули на оживленную улицу. Филип задумчиво ответил:

– В какой-то мере. Бриттани – воплощение аристократизма, леди с головы до ног. Сама благопристойность, как и ее мать. Они поклоняются принятому этикету и ненавидят все необычное. Их обеих оскорбили бы некоторые повадки Одли. Я старался вести себя как можно осторожнее, когда ухаживал за ней, чтобы не отпугнуть, но мне это не всегда удавалось. – Он невесело рассмеялся. – Если бы Бриттани узнала о нашем с Марчфилдом пари, например, она возненавидела бы нас обоих. И была бы абсолютно права, это действительно очень дурной тон.

– О нет. Я думаю, это так романтично, когда двое мужчин соревнуются между собой, пытаясь добиться благосклонности дамы.

– Правда? – Он с недоверием посмотрел на Камиллу, его позабавил восхищенный блеск в ее глазах. – И вы еще заявляете, что совсем не романтичны?

Камилла ахнула. «Дурочка, эдак он тебя быстро раскусит!» – укорила она себя, напуганная собственным промахом. Она думала о том, как чудесно было бы, если бы Филип так отчаянно добивался ее, заключал пари с другим мужчиной, сражался за нее, делал все, что в его силах, только бы заставить ее полюбить его.

– Я не романтична, но… наверное, любая девушка, даже очень здравомыслящая, становится немного романтичной, если любит, – пробормотала она. – О, смотрите, вон Бриттани и Флоренс Персиммонз едут с лордом Марчфилдом. – Испытывая облегчение от возможности уйти от разговора, она радостно помахала им рукой, а Филип кивнул головой, проезжая мимо всадников.

– Марчфилд времени зря не теряет, – сердито сказал он и поджал губы.

– Да, но я думаю, что успех не сопутствует ему. Вы видели, как Бриттани на меня посмотрела? Словно кинжалом пронзила. Наверняка она ужасно ревнует.

– Возможно. – Филип нахмурился и погрузился в собственные мысли.

Камилла догадалась, что он думает о своем глубоком чувстве к Бриттани. Ему хотелось бы быть сейчас с ней в экипаже, целовать ее, держать в своих объятиях, строить планы предстоящей свадьбы. Как ему, наверное, скучно быть связанным этим розыгрышем, ухаживать за женщиной, которая его совсем не интересует! Настроение ее резко упало. А она-то думала, что граф действительно получает удовольствие от проведенного с ней времени. Наивная мечтательница! Ее недавняя радость от возникшей между ними дружбы улетучилась. Она отвернулась, чтобы Филип не заметил заблестевших на ее ресницах слез.

Филип быстро погнал коней к Беркли-сквер, стремясь оставить позади воспоминание о Бриттани и Марчфилде. У него вдруг резко упало настроение, и он не мог понять причину этого. Только что он был совершенно доволен, даже более чем доволен, он был почти счастлив. Но встреча с Бриттани в компании с Марчфилдом напомнила ему о стоявшей перед ним задаче.

Задаче! Он удивился этому странному слову. О чем он думает? Добиться руки Бриттани было не задачей, а самым заветным его желанием. Брак с Бриттани положит конец его сумасбродным наклонностям, поможет создать домашний очаг для Доринды и Джереда. Ее элегантный аристократизм благотворно повлияет на своенравные порывы Одли, а ее полная страсти красота и смех… они согреют его душу и его постель, сделают их совместную жизнь счастливой. Бриттани. Скоро она будет принадлежать ему, пообещал он себе. И бросил взгляд на молчаливую девушку, сидящую рядом с ним в экипаже. Заручившись помощью Камиллы, он не может потерпеть неудачу.

Когда они вошли в дом, Дарджесс сообщил, что приходили лорд Кирби, мисс Дру и мистер Фитцрой с визитом к мисс Смит и очень сожалели, что не застали ее. Камилла рассеянно что-то ответила, положила капор на инкрустированный золотом столик в холле и принялась расстегивать мантилью.

Пальцы у нее дрожали, и она никак не могла справиться с верхней пуговицей.

– Позвольте мне. – Филип протянул руку, чтобы помочь ей, но Камилла отпрянула. Нет. Ей не вынести его прикосновения, она не в силах справиться со своими чувствами.

– Пустяки, я сама расстегну, – пробормотала Камилла и дернула изо всех сил, не замечая, что за пуговицу зацепилась ее цепочка от талисмана. Пуговица и цепочка отлетели одновременно, зазвенев по мраморному полу. Пока Дарджесс доставал пуговицу, укатившуюся под раскидистый папоротник, который рос в кадке рядом со столиком, Филип нагнулся и поднял фигурку льва на разорванной цепочке. Он держал ее в руке, и она сверкала в лучах вечернего солнца, проникавших сквозь полукруглое окно над дверью.

– Мой талисман! Ох, нет! – воскликнула Камилла при виде разорванной цепочки.

– Мне очень жаль. – Заметив на ее лице выражение отчаяния, Филип удивился: – Он имеет для вас какую-то особую ценность, не так ли?

– Ничего особенного. – Камилла вдруг вспомнила о французе, который приходил в работный дом в поисках сироты с талисманом в виде фигурки льва. – Разве что… Ну, это не имеет значения.

Филип почувствовал, что она не хочет говорить в присутствии Дарджесса, и взял ее под руку.

– Пойдемте в малую гостиную.

Камилла послушно направилась в малую гостиную, небольшую комнату, оклеенную золотистыми обоями и изящно обставленную желтыми бархатными диванами и креслами с высокими спинками. На столике у дивана и на каминной полке красовались вазы с букетами ярких цветов.

– Вы собирались рассказать мне, что значит для вас этот талисман.

– Ничего особенного. – Камилла покачала головой. – Просто когда я в последний раз навещала свою подружку Хестер в работном доме, она рассказала мне странную историю. Хестер не из тех детей, которые любят врать, иначе я бы ни за что ей не поверила.

Камилла подошла к камину, за решеткой которого горел небольшой огонь, и протянула к нему руки, наслаждаясь теплом. Филип следил за каждым ее движением.

– Что же рассказала девочка?

– Однажды к ним приходил какой-то француз, он искал сироту, у которой был талисман в виде золотого льва. Но миссис Тумбс, управляющая работным домом, ответила, что не знает такой сироты и никогда не видела подобного талисмана.

Камилла отвернулась от огня и взглянула прямо на Филипа, молчаливо стоящего у двери.

– Миссис Тумбс солгала. Она хорошо знала этот талисман. Когда я впервые появилась в работном доме, она пыталась отнять его у меня. Это была битва характеров.

– Нет нужды спрашивать, кто победил, – заметил граф, и смех в его глазах согрел ее внезапным теплом. Несмотря на грустное настроение, Камилла невольно улыбнулась в ответ.

– Да, я одержала победу. Миссис Тумбс сказала, что я могу оставить себе этот проклятый кулон и убираться вместе с ним к дьяволу.

Смех в его глазах исчез. Он внезапно представил ее себе, испуганную, несчастную девочку, которой пришлось сражаться за талисман – единственное, что у нее осталось от ее семьи, и его словно кинжалом пронзило.

– Я все время забываю, какая у вас была трудная жизнь. Подумать только, через что вы прошли…

– Я рассказала вам это не для того, чтобы вызвать сочувствие, – быстро сказала смущенная Камилла. – Вы спросили меня о талисмане, и я рассказала все, что мне известно.

– Так вот почему, – медленно произнес Филип, внимательно глядя в ее зеленые глаза, которые, как он знал, скажут ему правду, – вы собирались в Париж. Вы хотели отыскать этого француза.

Попалась. Ей ничего не оставалось, как кивнуть. Лукавая улыбка тронула ее губы, когда она взглянула на него.

– Теперь вы знаете мою тайну. Знаете, что я еду во Францию не потому, что влюблена в кого-то.

– Да, конечно. – Внезапно граф подошел к ней и сжал ее руки в своих сильных, больших ладонях. – Вы очень милая, Камилла Брент, вы знаете об этом? – мягко спросил он. – Милая и наивная. – Он покачал головой. – Как бы там ни было, вы не можете ехать в Париж одна. Это не место для красивой девушки, не имеющей покровителя. – Камилла попыталась было возразить, но граф остановил ее: – Я не собираюсь мешать вашим поискам, я хочу вам помочь. – Он опять осторожно сжал ее руки. – Возможно, я смогу добыть для вас кое-какие сведения до бала в Уэсткотт-Парке. Вы мне позволите попытаться?

– Можно подумать, что если я отвечу «нет», вы откажетесь от этой мысли! – усмехнулась Камилла, слишком хорошо зная характер Филипа.

– Разумеется, нет! Я задал этот вопрос ради приличия. – Он улыбнулся, глядя на нее сверху вниз. – Кокетка, – ласково произнес он.

Сердце Камиллы сжалось. Она почувствовала, как горят ее ладони от его прикосновения, как ее телу становится тепло от его близости.

– Раз уж вы все равно сделаете то, что пожелаете, – ответила она, заставив себя отнять у него руки, – я не только даю вам разрешение, но и благодарю вас. Вы очень добры.

Внезапно ее охватило сильное желание встать на цыпочки и поцеловать его. Не только у Одли бывают дикие, безрассудные порывы. На какое-то мгновение, глядя в его смуглое красивое лицо, в его пронзительные серые глаза, так внимательно смотревшие на нее, она испугалась, что поддастся этому безумию. Невольно отпрянув, Камилла сжала кулаки, так что ногти впились в ладони.

– Я обещала Доринде поиграть с ней в домино перед ужином. – Она заставила себя весело улыбнуться и обошла его кругом. – Спасибо за прогулку. И за обещанную помощь. Я увижу вас вечером?

– Боюсь, что нет. Я собираюсь в клуб.

Камилла постаралась ничем не выдать своего разочарования и покинула его, весело пожелав приятного вечера. Наверху, в своей комнате, она встала перед зеркалом и в отчаянии посмотрела на свое раскрасневшееся, напряженное лицо.

– Я не влюблена в Филипа Одли, – сердито сказала она себе. – Я слишком благоразумна, чтобы в него влюбиться. – Она топнула ногой и произнесла, как заклинание: – Я ни в кого не влюблена.

Но внутренний голос насмешливо шепнул: «Лгунья. Несчастная глупая лгунья».

Лучше бы ей никогда не покидать «Розу и лебедь», никогда не чувствовать ласкового прикосновения шелковых платьев к своей коже, не спать на пуховой постели в спальне с пылающим камином, не пробовать деликатесов за дворянским столом, не наслаждаться приятной беседой в изысканном обществе. Лучше бы ей никогда не знать могучей силы объятий графа Уэсткотта, не ощущать его поцелуя на своих губах, не заглядывать в его завораживающие глаза. Лучше бы никогда не видеть его улыбки, не слышать его голоса, не смотреть, как он входит в комнату – сама элегантность – весь в черном, стройный, полный насмешливого юмора. Он отчасти рыцарь, отчасти пират, отчасти одинокий маленький мальчик. И отныне и навсегда – он часть ее самой.

Камилла сбросила с ног кожаные кремовые туфельки, бросилась на кровать под балдахином и дала волю слезам отчаяния.

* * *

Он быстро вытер слезы, услышав стук в дверь кабинета. Он был слишком горд, чтобы обнаружить свое горе, даже перед старым Жаном, самым преданным слугой.

Жан низко поклонился, глаза его взволнованно блестели при тусклом пламени свечей.

– Ваша светлость, она будет говорить! Эта проклятая женщина наконец-то желает рассказать вам то, что ей известно.

Герцог выпрямился в кресле, в его глазах зажглась надежда.

– Приведи ее ко мне немедленно, – приказал он ровным голосом, пытаясь сохранить самообладание.

Сколько времени он насильно продержал в замке эту женщину? Ее заперли в удобной спальне, кормили отличной пищей, не причиняли никакого вреда, лишь предупредили, что она останется пленницей герцога до тех пор, пока не расскажет ему все, что знает о его дочери. Но она проявляла упорство – до сих пор.

Неужели она действительно откроет ему нечто такое, что поможет найти девочку? Или это только уловка, чтобы попытаться получить свободу?

Сейчас все станет ясно, мрачно подумал он.

Герцог встал и прошелся по кабинету, глядя в окна на холмы и поля, окутанные ночной тьмой. Где-то в этом мире живет его дочь. Но где? И сможет ли он ей объяснить ту извилистую цепочку событий, которая привела их к нынешнему положению?

Мысли герцога перенесли его в прошлое, к тому глупому, добродушному юноше, которым он когда-то был, женившемуся по желанию своей семьи на высокородной красавице, с которой едва был знаком, и одновременно имевшему тайную связь с самой знаменитой куртизанкой Парижа. Женевьева околдовала его на время – о, как она его околдовала! Он был ослеплен ее чувственной красотой. А потом он узнал, что его молодая прелестная жена ждет ребенка, и все каким-то образом изменилось. Он сам изменился, по-настоящему влюбившись в свою милую, прелестную Антуанетту, и твердо решил порвать с любовницей. Неожиданно выяснилось, что Женевьева тоже носит ребенка. Герцог был в потрясении. Пообещав куртизанке обеспечить будущее ее и ребенка, он признался, о чем потом горько пожалел, что любит Антуанетту и отныне будет ей верен.

По воле судьбы оба младенца появились на свет в один день – обе девочки. Ребенок Антуанетты был здоровым, крепким, а ребенок Женевьевы родился мертвым, как сообщил герцогу посыльный. Оплакивая в глубине души эту потерю, герцог все же почувствовал облегчение: теперь ничто больше не связывало его с Женевьевой и он мог смело перечеркнуть эту страницу своей жизни.

Однако герцог жестоко ошибся. Женевьева, любившая его сильно, неистово, была глубоко уязвлена неверностью своего любовника. В ней вспыхнула безумная жажда мести, которая толкнула ее на чудовищный поступок. Герцог ни о чем не догадывался и только недавно узнал ужасную правду…

А тогда он был счастлив и беспечен. Семейная жизнь дарила ему столько радостей: нежная любящая жена Антуанетта, очаровательная малышка Лизетта. Так прошло четыре года. Страшная трагедия лишила его всего, что было ему дорого в жизни. Антуанетта с маленькой Лизеттой отправилась в путешествие в Лиссабон, где он должен был вскоре присоединиться к ним, но этому не суждено было случиться. Их корабль утонул в море во время шторма. Антуанетта и Лизетта погибли вместе с остальными пассажирами. В его замок пришло страшное известие о гибели жены и единственного ребенка.

Он был уничтожен.

Герцог так и не женился снова. Проводил свои дни в одиночестве, в трауре, не в состоянии забыть свою прекрасную жену и очаровательную маленькую дочь. Один за другим шли скучные, пустые годы. Герцог состарился и чувствовал себя опустошенным и уставшим от жизни.

Недавнее событие сильно изменило жизнь герцога. В его руках случайно оказался дневник с записями врача, принимавшего роды у его жены.

Ребенок Женевьевы не умер. Он родился живым и здоровым. Но его мать задумала дьявольский план. Она заплатила врачу Антуанетты и сопровождавшей его акушерке, и те похитили из колыбели законнорожденную дочь герцога и подложили вместо нее ребенка, рожденного любовницей. Без сомнения, Женевьева испытывала огромное удовлетворение при мысли о том, что ее дочь теперь живет в доме герцога, купается в роскоши, ее любят, лелеют и растят, как герцогиню. Законная же дочь герцога была отдана бездетной паре англичан, путешествующих по Франции, с которыми случайно познакомился доктор, как явствовало из его записей в дневнике. Эсквайр и его жена, которые увезли девочку в Англию, были уверены, что она сирота, подарок от Бога, доставшийся им в ответ на их молитвы, и воспитывали ее как собственную дочь.

Герцог резко отвернулся от окна и обратил изможденное, но все еще красивое лицо к портрету Антуанетты над письменным столом.

– Я стараюсь найти ее, любимая, – хрипло прошептал он. – Стараюсь найти девочку, которую мы никогда не знали, нашего ребенка, нашу малютку…

В этот момент дверь открылась и Жан ввел Сюзетту.

– Что вы можете мне сказать? Где моя дочь? – холодно спросил герцог.

– Все, что я знаю, я вам уже сказала, – огрызнулась она. – Разве вам не сообщили имен тех людей, которым отдали ребенка?

– Да, сообщили. Более того, я узнал, что они погибли, а девочку поместили в работный дом или сиротский приют где-то в Англии. – Герцог гневно сжал кулаки. – Мой человек обшарил всю страну в поисках хоть каких-то следов. Но мы зашли в тупик, Сюзетта. Ни в одном из работных домов и приютов не подтвердили, что к ним поступала девочка по имени Камилла Брент. Никто ничего не знает о золотом талисмане с фигуркой льва, который доктор положил в одеяло малютки, перед тем как передать ее эсквайру и его жене. Мы не можем двигаться дальше. Вы должны знать больше! Вы должны мне помочь! Разве вас не мучит стыд, угрызения совести, за то ужасное деяние вашей хозяйки, деяние, которое вы помогли ей осуществить?

– Я не испытываю никаких угрызений за мои услуги мадам! – воскликнула Сюзетта, злобно сверкая своими маленькими глазками хорька. – Но мадам умерла, а я хочу сейчас покинуть этот дом, поэтому я скажу вам то единственное, что мне известно, и это, возможно, вам поможет. Но вы должны поклясться мне, – сказала она, выпрямляясь и с вызовом глядя на графа, – что я смогу выйти отсюда и меня оставят в покое!

– Клянусь, вы не задержитесь здесь ни на минуту, но что касается покоя, то это зависит от вашей совести и от Бога, – ответил герцог, стараясь сдержать бурлившие в нем чувства.

Сюзетта улыбнулась холодной, торжествующей улыбкой.

– Ну, тогда слушайте, ваша светлость, – насмешливо произнесла она. – Несколько лет назад мадам решила сама выяснить, что стало с девочкой, которую она у вас похитила. Тогда она узнала о гибели эсквайра и его жены и попыталась найти девочку. И нашла ее в одном из работных домов Лондона.

– Лондон! Но мы справлялись в каждом из…

– Вы снова недооценили мадам. – Сюзетта бросила презрительный взгляд на герцога. – Она заплатила людям, управляющим этим работным домом, крупную сумму в обмен на молчание. Эти люди должны были начисто отрицать факт пребывания Камиллы Брент в их работном доме, кто бы и когда бы ни стал расспрашивать о ней. Мадам добилась того, что какие бы поиски вы ни предприняли в будущем, они неминуемо завели бы вас в тупик.

Герцог замер, пораженный злобной предусмотрительностью Женевьевы. Он произнес очень осторожно, стараясь точно понять сказанное ею:

– Значит, управляющие одного из приютов солгали мне: они знали Камиллу Брент, но намеренно отрицали правду.

– Да. И этой парочке хорошо заплатили!

– А теперь вы сообщите мне имена этих людей и адрес приюта, или, клянусь всем святым, вы не уйдете живой из этого замка!

Сюзетта без страха встретила его бешеный взгляд.

– Тумбс, – бросила она ему, как мясник бросает кость собаке. – Мистер и миссис Тумбс из работного дома на Порридж-стрит в Лондоне. Они, возможно, скажут, где ваша драгоценная дочь, – за определенную цену!

Она повернулась и зашаркала к двери. Жан и еще два лакея преградили ей путь, но герцог с горечью произнес:

– Пусть убирается к дьяволу! Ее присутствие оскверняет этот дом.

Оставшись один, герцог посмотрел на портрет Антуанетты, и его лицо осветилось слабым светом надежды.

– Может быть, дорогая, может быть, мы ее скоро найдем! – тихо и горячо прошептал он. – Наша дочурка наконец-то будет с нами!