Текст книги "Наследник Клеопатры"

Затем она обняла его. Она часто его обнимала – обычно это было не более чем формальность, – как бы показывая всем придворным, что он ее сын и она от него не отказывается. Но на этот раз все было по-другому: Клеопатра крепко обняла Цезариона, прижавшись губами к его волосам, затем вытянула руки и долго-долго смотрела на него.

Только сейчас Цезарион понял, что мать уже тогда знала, что видит его в последний раз. Родон был прав. Золото и корабль предназначались не для продолжения войны, а лишь для сохранения его жизни. Он всегда знал, что мать произвела его на свет как средство и мечтала о том, чтобы объединить в одном человеке правителя Римской империи и наследника Александра. Мысль, подсказанная Родоном, что мать хотела сохранить ему жизнь, даже зная, что он никогда не достигнет той цели, ради которой она его родила, стала откровением для Цезариона. Он был поражен и глубоко тронут этим внезапным открытием. Он сидел не шевелясь и прислушивался к бешеному стуку сердца. Затем он поспешно выудил мешочек с травами и сделал глубокий вдох, опасаясь, что эта неожиданная новость вызовет у него приступ.

– Спасибо, – вымолвил он наконец.

– Ты разве этого не понимал раньше? – спросил Родон. Цезарион покачал головой.

– Она, конечно, не производила впечатления заботливой и любящей матери, – негромко продолжил Родон. – И поэтому ты не ожидал от нее такого проявления любви.

– Она жестоко разочаровалась во мне, когда случился первый приступ, – ответил Цезарион. – Она делала все возможное, чтобы меня вылечить. И это... разрушило наши отношения.

– На самом деле царица хотела, чтобы ты остался в живых, – мягко произнес Родон. – И у тебя все еще есть такой шанс. Как насчет того, чтобы действительно попытаться поехать в один из портов на Красном море? Архибий даст тебе денег.

– Нет. – Цезарион вытер невольно выступившие слезы и опустил мешочек с лекарственной смесью. – Я подвергаю опасности всех, кто мне помогает. По пути в Александрию меня дважды допрашивали римляне, я прошел через три таможенные заставы. Я выжил только благодаря тому, что ехал вместе с отцом Мелантэ, честным купцом, который законно вез свой товар, имея на руках все необходимые документы. Если же я буду путешествовать один, как какой-то беглец, да еще с огромной суммой денег, то меня точно поймают.

– Ты мог бы вернуться к тому купцу, – предложил Родон. – Судя по твоим словам, он стал тебе настоящим другом. Мы могли бы...

– Нет, – твердо сказал Цезарион. – Я не могу играть его жизнью. Как я смею просить добропорядочных людей рисковать своим благополучием ради меня, когда я сам не вижу смысла в своем существовании? Ты же сам это говорил. Я не стою больше ничьей жизни. – Юноша снова вытер глаза. – И вообще, я уже от всего этого устал. От лжи и постоянных ошибок, от предательства и болезни. Наконец-таки я обрету покой.

Повисло молчание, которое было прервано неуверенным стуком в дверь.

– Войдите! – крикнул Цезарион.

В каюту заглянула старшая из трех рабынь, которых ему предоставил Архибий.

– Хозяин, – волнуясь, начала она.

Но тут мимо нее в каюту протиснулась Мелантэ.

Неожиданно для самого себя Цезарион поднялся со стула и распростер перед ней руки. Мелантэ, даже не задумываясь, бросилась в его объятия, как будто это было в порядке вещей, и прижалась лицом к его плечу. В этом объятии было скорее утешение, нежели любовь, но все равно ему показалось, что весь он распахнулся ей навстречу. Цезарион поцеловал ее волосы и ласково погладил по голове. В этот момент на него нахлынуло ощущение безудержного счастья. Мелантэ была на свободе благодаря ему! Этим поступком можно гордиться.

Он думал отвести ее домой уже ночью, но пережитый ужас сделал свое дело: как только Мелантэ почувствовала, что опасность миновала, она упала на пол и забилась в истерике. Цезарион приказал служанкам позаботиться о ней, и те, дав девушке немного теплого вина, смешанного с медом и опиумом, уложили ее в постель. Теперь она проснулась – кажется, ее искупали и натерли благовонными маслами, – и он держит ее в своих объятиях.

Рабыня, казалось, приятно удивилась, увидев столь бурную встречу.

– Вы все-таки хотели увидеться с этой девушкой? – спросила она, понимая, насколько нелепо звучит ее вопрос. Слишком было очевидно, что он более чем хотел.

Цезарион кивнул.

– Спасибо за то, что вы позаботились о ней.

Служанка поклонилась и вышла из каюты. Мелантэ подняла голову и пристально посмотрела на него. Ее губы припухли от ударов, которые она вынесла вчера, а левая бровь была рассечена, но глаза светились от счастья и казались такими же обворожительными, как всегда.

– Ты действительно их хозяин? – спросила она. Интересно, поняла ли она что-нибудь из того, что произошло накануне? Наверное, немного. Мелантэ обладала исключительной наблюдательностью и была далеко не глупой, но, скорее всего, девушка слишком переволновалась вчера, чтобы все это осознать.

– Только на некоторое время, – ответил Цезарион. – Рабы принадлежат одному другу моей матери. И как только мы закончим складывать вещи, они отправятся к своему хозяину.

Мелантэ вздрогнула.

– И это все из-за меня? Из-за того, что ты за меня вступился? Вот почему капитан отказывается тебя везти...

– Это даже к лучшему, – твердо сказал Цезарион. – В любом случае я не очень-то и хотел ехать на Кипр.

– А что с твоим братиком?

Он покачал головой.

– Он жив. С ним его старая кормилица. По всей видимости, с ним ничего плохого не сделают. Я должен быть этим доволен, поскольку сам не могу гарантировать ему безопасность.

– А как насчет твоего троюродного брата? Он знает о том, что ты здесь?

– Троюродный брат! – удивленно воскликнул Родон. Цезарион даже забыл, что учитель тоже находится в каюте. Он выразительно посмотрел на Родона и спокойно произнес: – Да, это так, ты же сам знаешь. Дальний, но все же брат.

– Только он сам думает по-другому, – мрачно заметил Родон. – По его мнению, если кто-то из вас дальний, так это ты. Здравствуй, милая девушка.

К разочарованию Цезариона, Мелантэ выскользнула из его объятий и повернулась к Родону, окинув того недоверчивым взглядом.

– Здравствуйте, сударь. Вы друг Ариона?

Родон не смутился, услышав это имя: Цезарион еще при нем размышлял о том, чтобы путешествовать под этим именем.

– Я очень хотел бы им стать, – с достоинством ответил он. – Но, боюсь, Арион принял твердое решение не иметь друзей вообще. Я стараюсь убедить его принять помощь, а он упорно отказывается. Это правда, что твой отец ведет торговлю на Красном море?

– Да, сударь, – ответила Мелантэ, все еще не испытывая доверия к Родону. – Он заключил соглашение с капитаном по имени Клеон, который отправляется в плавание из Береники.

– Я был бы очень рад, если бы Клеону и твоему отцу удалось уговорить Ариона присоединиться к ним в качестве третьего компаньона и отплыть на корабле из Береники, может быть даже на своем корабле. Учитывая, что на Красном море хозяйничают пираты, путешествовать на двух кораблях будет даже безопаснее, чем на одном. У меня и моих друзей есть немного денег, которые мы могли бы вложить в это предприятие. Насколько я понимаю, эта торговля приносит доход.

– Родон! – запротестовал юноша, явно растерявшись. Он не думал привлекать Мелантэ к обсуждению его дальнейших планов.

Широко открыв глаза, девушка посмотрела сначала на него, а затем на Родона.

– Мой отец предлагал ему сотрудничество, – неуверенно сказала она, – но он отказался.

Родон удивленно вскинул брови.

– Правда? Хотел бы я встретиться с твоим отцом. Должно быть, он замечательный человек. Мой юный друг очень высокого мнения о нем, а ту семью, из которой он происходит, очень трудно чем-то поразить.

Мелантэ просто расцвела.

– А я-то думала, что он отказался из гордости! – воскликнула она, радостно улыбаясь.

– Должно быть, он отказался, опасаясь действий со стороны своего брата. Лично мне кажется, что бояться Ариону нечего, поскольку он пробыл столько времени за пределами Александрии. Его брат думает, что он давно мертв, и не собирается его искать, – сказал Родон, постукивая себя футляром по подбородку. – Знаешь, чем больше я об этом думаю, тем больше укрепляюсь в мысли, что из Ариона получится очень хороший командир корабля, который будет сражаться с пиратами на Красном море и заключать торговые сделки с варварами. Учитывая воспитание, которое наш общий друг получил в семье, это вполне подойдет для него. Во всяком случае, спокойная жизнь в поместье на Кипре ему быстро надоела бы.

– Родон! Я не могу этого сделать! – гневно крикнул Цезарион. – Ты же знаешь, что я не могу!

Родон посмотрел ему прямо в глаза.

– Поверь, тебе легче будет вынести это, чем твоим друзьям пережить известие о твоей смерти. – Он перевел взгляд на Мелантэ и с грустью сообщил ей: – Арион намерен покончить с собой, как только вернет тебя твоему отцу.

– Арион! – возмущенно воскликнула Мелантэ, поворачиваясь к Цезариону. – Это правда? – Девушка пронзительно посмотрела на него и в следующее мгновение вспыхнула от негодования. – Вижу, что правда! Ты хочешь сказать, что собирался ехать на Кипр и управлять там поместьем этого благородного господина, а я нарушила все твои планы? – С трудом переведя дыхание, она продолжила: – И теперь ты принял решение убить себя? Ты не имеешь права так поступать! Ты спас всех нас в Птолемаиде, а вчера ночью спас меня. Я готова отдать жизнь за тебя! И папа тоже, я не сомневаюсь! Ты не можешь просто так уйти и покончить с собой! Если мы нарушили все твои планы, то обязательно должны помочь тебе найти другой выход!

– Мелантиона... – неуверенно пробормотал Цезарион. Она схватила его за плечи и начала энергично трясти.

– Ты не имеешь права так поступать! – с пылкостью повторила девушка. – Может быть, тебе и все равно, что с тобой будет, но твоим друзьям – нет! Неужели для тебя это ничего не значит?

Цезарион посмотрел поверх ее плеча на Родона. Тот лишь улыбнулся и беспомощно развел руками. Казалось, он был до невозможности доволен собой.

– Наоборот, это значит для меня очень много, – сказал Цезарион, обращаясь к Мелантэ. – Поэтому-то...

– Арион уже принял твердое решение, – перебил его Родон. – Он очень упрям и настойчив, как и все в его семье. Думает, что ему больше незачем жить, и я уже потерял надежду убедить его, что он совершает ужасную ошибку, рассуждая подобным образом. Но я почему-то уверен, что у тебя это получится.

Мелантэ моментально все поняла. Она посмотрела Цезариону в глаза, затем убрала руки с его плеч, взяла его левую кисть и провела пальцем по красному рубцу на запястье.

– Когда ты сделал это, – со всей серьезностью произнесла она, вглядываясь в его лицо, – я тоже почувствовала боль. Правда, не очень сильно, потому что тогда я не так о тебе беспокоилась. Но если ты сделаешь это снова, то я тоже почувствую, как нож пронзает мое сердце.

Она поднесла его кисть к губам и поцеловала шрам. Почувствовав прикосновение ее губ, Цезарион вздрогнул.

– Ты не должен этого делать, Арион. Ты мне очень дорог. Тебе нет никакой нужды уходить из жизни. Ты можешь вернуться на «Сотерию» и оставаться на ней, пока мы не уедем из Александрии. А уезжаем мы очень скоро. Отец, наверное, уже купил олово. Твой троюродный брат не знает, кто мы такие, и ничего не заподозрит. Если твои друзья захотят снарядить для тебя корабль, они могут написать моему отцу или Клеону. Никто даже не узнает, что ты у нас. Все будет хорошо.

– А для нашего друга Архибия будет совершенно естественным делом вложить деньги в корабль, – не преминул вставить Родон. – Он уже несколько раз вкладывал свои средства подобным образом.

Цезарион высвободил свою руку и строго приказал Мелантэ:

– Иди к женщинам и собирайся. Скажи им, пусть подыщут для тебя пеплос. Мне нужно обсудить все это со своим другом.

– Ты не должен убивать себя! – настойчиво повторила Мелантэ. – Я тебе не позволю этого сделать!

– Мне нужно поговорить с Родоном! – нетерпеливо сказал Цезарион, подталкивая девушку к двери.

Она вышла, но в последнюю секунду демонстративно обернулась, всем видом показывая, что не собирается уступать ему, если он вздумает настаивать на своем. Цезарион закрыл дверь и прислонился к ней спиной.

Родон расхохотался.

– О Афродита, дочь Зевса! Ты самая великая из всех бессмертных богов! Даже царям не совладать с тобой!

Цезарион бросил на него гневный взгляд.

– Это несправедливо! Мелантэ не знает, кто я на самом деле, и даже не подозревает, чем она рискует!

– Ее это не пугает, – ответил Родон. – Она уже сделала свой выбор и поставила возле твоего имени крестик: хочу его! И тебе, позволь заметить, это очень нравится. Только не пытайся возражать: у тебя на лице все написано. К тому же ничего страшного в этом нет. Мне бы тоже было приятно, если бы в меня влюбилась такая смелая и красивая девушка. Если ради этого не стоит оставаться в живых, то для чего же тогда еще?

Он подошел ближе и положил футляр с письмом на стол.

– Напиши другое письмо, – настойчиво посоветовал он. – Скажи, что ты нашел купца, торгующего на Красном море, и он приглашает тебя в качестве партнера. Напиши, что через несколько дней ты уезжаешь из Александрии в Коптос, а дальше в Беренику. Предложи Архибию написать купцу и вложить деньги в корабль.

Цезарион не нашелся, что ответить. Его покорность судьбе улетучилась в тот момент, когда Мелантэ вышла из комнаты, и воображение предательски начало возводить еще одно шаткое строение: Ани с радушием приветствует своего нового партнера; Мелантэ улыбается и целует его, держа за руку; путешествие из Береники в южные страны, полные всяческих чудес...

– А разве Архибий не расстроится, подумав, что я опозорил себя тем, что опустился до торговли с купцом? – спросил он, снова пытаясь вернуться к мысли, что вся эта затея – сущая нелепица.

– А как ты думаешь, откуда у Архибия нашлись две тысячи талантов серебра, которые он не замедлил передать императору? – спросил Родон. – Конечно же, у него есть земли. Но помимо этого он всегда разумно вкладывал доходы от этих земель. У него нет предубеждений относительно торговли, но главное в том, что он хочет, чтобы ты, царь, не погиб. Он хочет знать, что в Египте еще течет кровь Лагидов, что, несмотря на смену порядка и власти, величие нашего наследия еще не до конца утеряно. Для него это представляет большую ценность, как и для меня тоже. Я попытаюсь убедить его в том, что тебе лучше вести активный образ жизни и справляться с опасностями, нежели предаваться праздности в поместье. И, я думаю, он согласится, поскольку прекрасно знает историю вашей семьи.

– Ариек...

– Он не так велик! Поверь, если уж я решил пойти на это, да и Архибий тоже, то девочка тем более сомневаться не будет. Запомни: ты мертв, твой прах находится в той урне. Я не думаю, что все наши приготовления вызовут у кого-то подозрения, а Кинесиад уж точно не станет докладывать властям о встрече с тобой. Да, в Александрии тебя могут узнать, но за пределами города ты будешь в безопасности. А через год-два, когда у тебя отрастет борода, можешь вообще не волноваться. – Родон вынул из футляра письмо и поднес его к лампе. – Разреши мне это сжечь, – попросил он, – и напиши старику новое послание. Оставайся в живых. Дай этой девочке то, чего она так страстно желает. Она обещает тебе жизнь и любовь. Зачем тебе думать о смерти? Цезарион до крови закусил губу.

– Я не буду просить их о помощи, оставляя в неведении, – наконец прошептал он. – Я отведу Мелантэ домой и скажу Ани всю правду. И только тогда, если он согласится, я приму решение.

Родон улыбнулся и поднес папирус к пламени. Он мгновенно вспыхнул и задымился. Родон аккуратно поворачивал его, пока лист не сгорел почти полностью, затем бросил оставшийся клочок на грубый деревянный пол каюты и растоптал пепел ногой. Цезарион достал другой лист папируса, обмакнул стилос в чернила и принялся писать...

Закончив, он положил его в футляр, затем приготовил еще один чистый лист папируса и аккуратно написал:

Я, царь Птолемей Цезарь, Theos Philometor Philopater, в знак уважения перед своим учителем Родоном, сыном Никанора, постановляю отныне его детей, рожденных от свободной женщины Вельвы, считать законными. Данное постановление разрешает им называться гражданами Александрии и наследовать имущество их отца. Заверено на двадцать восьмой день июля, в двадцать второй год правления царицы Клеопатры, который является пятнадцатым годом моего царствования.

Второй свидетель:

Он протянул бумагу Родону.

– У меня нет царской печати, – сказал юноша. – Но если ты решишь воспользоваться этой бумагой, попроси от моего имени Архибия, чтобы он поставил свою подпись как свидетель. Ты тоже можешь подписаться, и этого будет достаточно, чтобы убедить судей. Вполне вероятно, что римляне попытаются его аннулировать, но они уже признали множество царских постановлений и указов, к тому же у них нет причин, чтобы отклонить твою просьбу. Родон в изумлении посмотрел на бумагу, его лицо побледнело.

– А как же дата? – прошептал он.

– Это случилось незадолго до того, как мы выехали из Александрии, – пожав плечами, ответил Цезарион. – Запоминай все, что я сейчас скажу. Итак, мы должны были вот-вот выезжать. Ты обратился ко мне с просьбой позаботиться о твоих детях, и я написал эту бумагу. Случайно проходя мимо дома Архибия, мы предложили ему выступить в качестве свидетеля. Я оставил сей документ у него, попросив поставить печать у моей матери. Но при всей той суматохе, которая царила в городе во время осады, он не успел выполнить мою просьбу, а когда узнал о твоей измене, решил и вовсе не отдавать его тебе. Однако недавно ты пришел к нему с визитом и поведал о том, что тебя ввели в заблуждение обещания римлян. Видя, что ты был жестоко обманут, а сейчас искренне раскаиваешься в содеянном, Архибий вернул тебе документ. Кстати, одновременно ты можешь объяснить, почему вы так зачастили друг к другу в последнее время, – добавил Цезарион, – если, конечно, это кого-то заинтересует.

Родон еще раз пристально посмотрел на папирус. Затем он прикоснулся к нему губами и дрожащей рукой спрятал за пазуху.

– Благодарю тебя, – сказал он и, опустившись на колени, распростерся перед Цезарионом – так в торжественных случаях приветствовали правящего царя. Преемники Александра переняли это приветствие от персов, которые, в свою очередь, выражали таким образом почтение царям и богам.

– Встань немедленно! – прикрикнул на него Цезарион. – Здесь не место для этого! О Зевс, да сюда же могут в любой момент войти!

– Я прошу у тебя прощения, царь, – торжественно произнес Родон, продолжая лежать на полу. – За мое предательство и за рану, что я тебе нанес.

– Я уже простил тебя, – прошептал Цезарион. – Я бы вряд ли написал это, если бы затаил на тебя злобу. Вставай!

Родон поднялся и неуверенно шагнул вперед, чтобы обнять Цезариона, как подобает царскому родственнику после простирания, но остановился, чувствуя стыд. Тогда Цезарион сам обнял его. Дрожащими руками Родон сильно прижал юношу к себе. Хрустнул папирус, мешочек с лекарством надавил на грудь, а нож, спрятанный в специальный чехол в потайном кармане за золотой каймой на его хитоне, ощутимо вжался в бок.

– Прости меня, – переводя дыхание, сказал Родон. – Мне следовало просто-напросто подойти к тебе, но я не думал, что царю есть до этого какое-то дело.

– Может, так и было, – признался Цезарион, чувствуя, как сердце бешено колотится в груди.

От избытка чувств ему вдруг стало дурно. Высвободившись из объятий Родона, он снова присел и достал свое лекарство. Травы в мешочке заменили на свежие. Он сделал глубокий вдох, стараясь побороть в себе ощущение панического страха. В его голове неожиданно мелькнула мысль о том, как было бы хорошо оставить все это в прошлом: пусть царь Птолемей Цезарь, бывший средоточием стольких страстей и опасностей, будет мертв, а его прах покоится в урне. Ему же захотелось снова стать Арионом.

– Запечатай письмо, – приказал он. – Нам пора идти.

За дверью стояли двое рабов, ожидая, когда им прикажут выносить стол и лампу. Цезарион кивнул им и начал подниматься по лестнице. Выйдя на палубу, он услышал, как за его спиной собирают складной стол. Родон в полном молчании следовал за ним.

Корабль Кинесиада стоял в гавани Эйносто, к западу от Фаросского маяка, возле старого полуразвалившегося причала, который находился в стороне от каменных пристаней, где швартовались более респектабельные корабли. Люди Архибия сгрудились в небольшую кучку на другом конце причала. Две телеги с запряженными мулами были уже нагружены их багажом.

Увидев Цезариона, Кинесиад, стоявший на палубе, направился к нему, нервно потирая руки. Желая хоть как-то сгладить ситуацию, он выдавил из себя тошнотворно глупую улыбку и заискивающе склонил голову. Работорговец, вор, мошенник и контрабандист, он все же чувствовал невольный трепет перед царем.

– Господин, – вежливо произнес он, – я надеюсь, вы на меня не сердитесь.

Цезарион закинул край своей хламиды на плечо и поправил шляпу. Хламида была новая – темного цвета и не слишком бросающаяся в глаза, – а шляпа осталась та же самая, которую Ани купил для него в Беренике.

– Если меня поймают, – ровным голосом сказал Цезарион, – будь уверен, что я сделаю все возможное, чтобы тебе отрубили голову. Ты заслужил это за жестокое обращение со свободными людьми. Если меня не поймают, я могу только молить всемогущих богов, чтобы они сами покарали тебя. Будь ты проклят, Кинесиад, на веки вечные.

Капитан замер от ужаса, но Цезарион, не сказав больше ни слова, поспешно кивнул ему и сошел по трапу на причал.

Мелантэ стояла чуть поодаль со всеми остальными. Женщины таки нашли для нее пеплос – уважающей себя девушке не пристало ходить по городу в одной тунике, – и он не сразу заприметил ее. Это был простой пеплос, сшитый из беленого льна, – рабыням и не нужны дорогие наряды, – однако Мелантэ и в этой одежде выглядела настоящей красавицей. Она с тревогой смотрела на него из-под накинутого на голову края пеплоса.

Цезарион кивнул ей, а затем всем слугам и рабам. Подождав, пока подойдут оставшиеся два раба, которые несли письменный стол, он поднял вверх руку, чтобы привлечь их внимание.

– Как вы уже знаете, – начал юноша, – наш план не удался, и поэтому я отсылаю вас обратно к вашему господину. Я написал ему послание, в котором объяснил ситуацию и ясно дал понять, что никто из вас не повинен в том, что произошло. Вы верно служили мне на протяжении последних нескольких дней, и я вам очень признателен за это. И все же я рад, что могу отослать вас домой. Ваш господин – достойный человек, и мне не верится, что вы не испытывали тоски, расставаясь с ним. Я думаю, что ваше сердце радуется при мысли о том, что вы вновь возвращаетесь к нему. – Цезарион прокашлялся и продолжил: – Я сообщил вашему господину, что постараюсь найти иной способ покинуть город и попытаюсь договориться об этом с каким-нибудь другим человеком, чтобы вам больше не пришлось утруждать себя ради меня. А сейчас вам, наверное, лучше идти вдоль берега гавани, чтобы повозки не привлекали внимания, хотя, в случае если вас остановят и начнут допрашивать, вы можете сказать, что переносите вещи из поместья, которое недавно продал ваш хозяин. Я же прощаюсь с вами здесь.

Он жестом подозвал рослого Кериада, главного среди нескольких вольнонаемных работников. Тот подошел к юноше и низко поклонился. Цезарион вручил ему запечатанное письмо, и Кериад, положив письмо за пазуху, снова поклонился.

Все тут же зашушукались, а Кериад, чуть помедлив, робко спросил:

– Господин, может быть, кому-нибудь из нас пойти с тобой?

– Нет, – без колебаний ответил Цезарион. – Я не хочу лишний раз обращать на себя внимание. – Это было правдой, но, кроме того, он хотел, чтобы как можно меньше людей знали, где находится «Сотерия»: так будет спокойнее. – Я постараюсь соблюдать осторожность. Со мной останется только эта девушка, которую я должен отвести к ее отцу.

Управляющий по имени Сосиад, отвечающий за рабов, казалось, был чем-то озабочен.

– А что прикажете делать с вашим багажом, господин? – спросил он, махнув рукой в сторону большого дорожного сундука, набитого разной одеждой. – Должен же кто-нибудь нести его.

– Он слишком бросается в глаза, чтобы нести его по улице, – ответил Цезарион, презрительно посмотрев на сундук. – Да и большое количество одежды тоже может вызвать подозрение. Положите мне в корзину лишь запасной хитон и гиматий – этого будет достаточно.

– Но кто-то должен понести корзину, – настаивал управляющий. – Благородному человеку не подобает самому нести багаж, будто он раб!

– Я понесу ее! – неожиданно заявила Мелантэ. Цезарион бросил на нее серьезный взгляд и сказал:

– Ты же не рабыня.

– Я привыкла носить корзины, – ответила она и вызывающе посмотрела на рабов. – В Коптосе для свободных людей это обычное дело!

Судя по выражению их лиц, им трудно было в это поверить.

– Мы с этим разберемся, – сказал Цезарион, сдерживая улыбку. – Просто дайте мне запасную одежду.

Недовольно ворча себе под нос, что с миром явно что-то не так, если благородные господа самых знатных кровей вынуждены идти через весь город пешком и иметь при себе такой маленький багаж, рабы все-таки нашли подходящую корзину и положили туда вещи.

Затем им пришлось их вынуть и поискать менее броскую одежду. Но и после этого возникла заминка, и поэтому Цезариону пришлось задержаться. Сосиад открыл сейф, в котором хранился набитый деньгами кошелек.

– Господин, мой хозяин сильно опечалится, узнав, что я позволил вам уйти без гроша в кармане! – с мольбой в голосе произнес управляющий.

Когда Цезарион наконец распрощался с рабами и наемными работниками, те побрели вдоль гавани, а с ним остались только Родон и Мелантэ.

– Ну а мне ты позволишь сопровождать тебя? – сухо спросил Родон. – Должен сказать, это не самый благополучный район города. Втроем нам будет безопаснее. По крайней мере я, бедный философ, буду чувствовать себя в большей безопасности.

– Можешь дойти с нами до Гептастадиона, – согласился Цезарион. – А затем тебе придется отправиться к Ар... – он замялся, – к нашему другу и рассказать ему, как обстоят дела. – С этими словами он поднял с земли корзину.

Мелантэ тут же подошла к нему и взяла у него корзину.

– Я же сказала, что понесу ее!

– Она не тяжелая, – нерешительно сказал Цезарион, пытаясь забрать корзину из ее рук.

– Тогда тем более позволь мне ее понести! По их мнению, тебе лучше этого не делать. И в душе ты с ними согласен. – Девушка по-хозяйски повесила корзину под локоть и вызывающе посмотрела на Цезариона. – Так ты решил, что будешь делать дальше?

Он грустно улыбнулся.

– Я все объясню твоему отцу. И если он согласится, я поеду обратно в Коптос с тобой на «Сотерии», а мои друзья в Александрии организуют все, что потребуется для вложения денег в дело и отправки корабля.

Ее вызывающий взгляд сменился широкой сияющей улыбкой.

– Это правда? – затаив дыхание, спросила Мелантэ. – Да будет прославлена Изида! – Она радостно обняла его. – Он согласится, вот увидишь!

Слова девушки его не убедили, но перед ее милым улыбающимся личиком устоять было просто невозможно. Цезарион; поцеловал ее, а она прижалась к нему всем телом, подняла руку и погладила его по голове в том месте, где у него были шрамы. Когда Цезарион посмотрел на нее, Мелантэ все так же улыбалась, а в ее глазах светилась любовь. Внезапно его снова пробрала дрожь, и он отпустил ее.

– Только если твой отец согласится, – мрачно повторил Цезарион.

Он зашагал прочь от причала, вдоль гавани, в ту же сторону, куда направились телеги с вещами Архибия. Родон был прав, говоря о том, что это не самый благополучный район и им следует держаться подальше от подозрительных закоулков, пока они не достигнут восточной части города.

– Отец обязательно согласится! – радостно и уверенно говорила Мелантэ, едва поспевая за юношей. – Ты и сам знаешь. Он предлагал тебе сотрудничество даже тогда, когда у тебя в кармане не было ни гроша. А когда отец услышит, что ты не только хочешь работать с ним, но для тебя собираются купить корабль, чтобы можно было расширить торговлю, он вообще подумает, что приехал в страну, где воистину живут боги и все совершается самым чудесным образом!

– Уважение, надо полагать, между вами взаимное, – вставил реплику Родон. Цезарион оглянулся и увидел, что учителя, кажется, забавляет эта ситуация.

Мелантэ в смущении потупила взгляд.

– Да, сударь, мой отец действительно уважает Ариона. Он... Видите ли, мы египтяне, и у моего отца не было возможности учиться, но он очень уважает ученых людей. Арион настолько хорошо образован и знает так много... Поэтому мой отец питает к нему особую симпатию.

– Кажется, я имею право на некоторую часть этого восхищения, – сказал Родон, уже не скрывая своей веселости.

– Родон был одним из моих учителей, – объяснил Цезарион.

– Философии и математики, – уточнил Родон.

– Правда? – изумилась Мелантэ. Глаза девушки загорелись от восторга. – Так вы философ? А какой? Стоик?

– Благодарю Зевса, что нет! – ответил Родон. – Меня не прельщает безразличие к земным божествам и свобода от всяких эмоций. Лично я не принадлежу ни к какой школе. В каждой из них мне видится нечто плохое. Я мог бы быть киником[46]46
  В греч. философии: сторонники Антисфена, который в гимназии Киносарг проповедовал нетребовательность и умеренность


[Закрыть], но их вызывающее поведение навевает на меня тоску.

– Родон был хорошим учителем, – голос Цезариона звучал искренне. – Он рассказывал о том, чему учат разные школы, и помог мне увидеть их слабые стороны. Он учил меня мыслить критически.

– Тебя и учить-то особенно не приходилось, – улыбаясь, заявил Родон. – У тебя это было в крови. – Он повернулся к Мелантэ. – Наш друг был хорошим учеником. Любознательный, сообразительный, очень быстрый. Честно говоря, он больше интересовался естественной философией и практической математикой, чем умозрительными рассуждениями, но, похоже, в их семье это традиция.

– Мой отец был бы счастлив встретиться с вами, сударь, – восторженно произнесла Мелантэ. В глазах девушки светился живой интерес. – Он с удовольствием послушал бы вас. К сожалению, у нас в Коптосе из философов известны только стоики.

– Я бы тоже хотел встретиться с твоим отцом, – с готовностью откликнулся Родон. – Если необразованный египтянин смог произвести такое впечатление на... Ариона, должно быть, он действительно выдающийся человек.

– Не сейчас, – твердо сказал Цезарион. – Если Ани согласится с нашим планом, мы устроим эту встречу. Но, пока этого не произошло, я думаю, что будет лучше, если между ним и моими друзьями здесь, в Александрии, не будет явной связи. Риск слишком велик.