Текст книги "Архивы Дрездена: Перемены. Адская работенка"

– Я все гадал, когда же ты позовешь.

– Значит, вы в курсе того, что происходит? – спросил я.

– Да-да, – заверил он меня, и в его голосе мне послышались нотки нетерпения.

Взгляд его упал на меня, и он резко нахмурился. Он чуть подался вперед, внимательно рассматривая меня.

Я старательно укрепил в уме свой воображаемый магический круг. Когда беспокоишь по своим делам создания такого калибра, только круг в состоянии защитить тебя от их гнева.

– Да ладно, Дрезден, – произнес архангел Уриил. – Очень симпатичный круг, но неужели ты искренне полагаешь, будто он в состоянии меня задержать?

– Береженого Бог бережет, – отозвался я.

Уриил совсем не по-ангельски хохотнул и склонил голову набок.

– А-а, – произнес он. – Ясно.

– Что ясно?

– Зачем ты позвал меня. Спина.

Я тоже хмыкнул. Это потребовало от меня больше сил, чем обычно.

– Очень паршиво?

– Перелом позвоночника, – ответил он. – Я вполне допускаю, что твое тело сможет восстановить нервные связи… лет через сорок или пятьдесят. Впрочем, гарантировать ничего не могу.

– Спина нужна мне здоровой, – сказал я. – Сейчас.

– Тогда, возможно, тебе не стоило в твоем тогдашнем состоянии лезть на ту лестницу.

Я зарычал и попытался повернуться к нему. Но в результате едва шевельнулся. Ну да, мое тело оставалось привязанным к лежаку.

– Не стоит, – невозмутимо заметил Уриил. – Это не повод для огорчения.

– Это? Не повод? – вскипел я. – Мою дочку вот-вот убьют!

– Ты сам принимал решения, – возразил Уриил. – Одно из них привело тебя сюда. – Он развел руками. – Это не вечеринка в благородном собрании, сынок. Теперь тебе ничего не остается, как доигрывать до конца эту партию.

– Но вы могли бы исцелить меня, если бы захотели.

– Мои желания не имеют к этому никакого отношения, – спокойно произнес он. – Я мог бы исцелить тебя, если бы предполагалось, что я должен это сделать. Свобода воли – если она что-нибудь да значит – превыше всего.

– Вы кормите меня философией, – буркнул я. – А я говорю вам, что ребенок вот-вот погибнет.

Лицо Уриила на миг помрачнело.

– А я говорю, что весьма ограничен в средствах помощи тебе. Если конкретно, ограничен тем, что я уже сделал.

– Угу. Огонь Души. Спасибо, им я уже чуть не угробил себя.

– Никто не заставляет тебя, Дрезден, пользоваться им. Ты сам принимаешь решение.

– Я рисковал задницей, когда это было нужно вам, – сказал я. – И так-то вы мне отплатили?

Уриил возвел глаза к небу:

– Ты пытаешься выставить мне счет?

– Если хотите назвать цену, не стесняйтесь, – сказал я. – Заплачý. Чего бы это мне ни стоило.

Архангел внимательно посмотрел на меня – спокойно, понимающе и немного печально.

– Я знаю, – тихо произнес он.

– Черт подери! – Голос у меня сорвался, из глаз потекли слезы. Воображаемая картина дрогнула и начала размываться. – Прошу вас.

При этих словах Уриил, казалось, вздрогнул. Он отвернулся от меня, явно ощущая неловкость. Но промолчал.

– Пожалуйста, – настаивал я. – Вы ведь знаете, что я за человек. Знаете, что я бы скорее предпочел, чтобы мне вырвали ногти, чем умолять. А теперь я умоляю вас. Я недостаточно силен, чтобы справиться с этим в одиночку.

Уриил слушал, по-прежнему не глядя на меня, потом медленно покачал головой:

– Я и так сделал все, что мог.

– Но вы же не сделали ничего, – возразил я.

– Полагаю, с твоей точки зрения это может выглядеть и так. – Он задумчиво побарабанил большим пальцем по подбородку. – Хотя… Пожалуй, если ты узнаешь чуть больше, это не слишком нарушит равновесие…

Глаза начинали болеть оттого, что я слишком долго скашивал их в одну сторону из-за невозможности пошевелить головой. Я прикусил губу и продолжал ждать.

Уриил глубоко вздохнул; казалось, он очень тщательно подбирает слова.

– Твоя дочь, Мэгги, жива и здорова. На данный момент.

Сердце мое отчаянно подпрыгнуло.

Моя дочь.

Он назвал ее моей дочерью.

– Я понимаю, ты хочешь, чтобы Сьюзен всегда оставалась женщиной, которую ты любишь, которой ты веришь. Но – пусть даже сам ты себе в этом не признаешься – у тебя остаются какие-то сомнения. Я не могу осуждать тебя за это. В особенности после того, как твои поисковые заклятия потерпели неудачу. Это вполне естественно. Но да, – он встретился со мной взглядом, – она плоть от плоти, кровь от крови твоей. Твоя дочь.

– Зачем вы мне это рассказываете? – спросил я.

– Потому что я сделал все, что мог, – ответил он. – Дальше все зависит от тебя. Ты – единственная надежда Мэгги. – Он уже повернулся к двери, но задержался. – Подумай хорошенько над тем, что сказал тебе Ваддерунг.

Я озадаченно моргнул:

– Вы знакомы с Оди… с Ваддерунгом?

– Разумеется. В конце концов, род деятельности у нас близок.

Я устало выдохнул и перестал даже пытаться удержать заклятие.

– Не понимаю.

Уриил кивнул:

– Вот в этом-то и состоит бремя смертного бытия. В свободе выбора. Многое от тебя сокрыто. – Он вздохнул. – Люби свою дочь, Дрезден. Все остальное да приложится к этому. Это сказал мудрый человек. Что бы ты ни делал, делай это во имя любви. И если ты будешь следовать этому, путь твой никогда не уклонится от света настолько, чтобы ты не смог вернуться.

Едва Уриил договорил, тут же исчез.

Я лежал в темноте, дрожа от слабости и опустошенности, – так всегда бывает после работы со сложным заклятием. Я представил себе Мэгги – как на фотографии, в детском платьице и с бантом.

– Держись, девочка. Папа идет на помощь.

На то, чтобы заново сложить заклятие, у меня ушло не больше минуты – за это время я успел восстановить необходимое количество энергии. Правда, до последней секунды я сомневался, что мне удастся все это провернуть. А потом представил себе Мэгги в этом ее платьице в лапах у голодного вампира Красной Коллегии, и слабость разом сменилась горячей, добела раскаленной волной всесокрушающей ярости.

– Мэб! – решительно выкликнул я. – Мэб, Королева Воздуха и Тьмы! Заклинаю тебя, явись!

Глава 30

Звенящее имя королевы в третий раз повисло в воздухе, а потом наступила полная, оглушительная тишина.

Когда ты пытаешься удержать кого-то особенно опасного, никак нельзя обойтись без определенной подготовки. Нужна хорошая наживка, чтобы заманить добычу. Нужна хорошая западня, действующая быстро и безотказно. А когда добыча попадет в западню, нужны сеть или клетка, чтобы ее удержать.

Стоит хоть одной из этих составляющих подкачать, как вся охота, скорее всего, пойдет насмарку. А если не сработают две, результат может выйти куда более катастрофическим, чем простая неудача.

Это заклятие я складывал, отлично понимая, что наживкой служу я сам. Мэб, по своим собственным причинам, уже много лет пыталась заполучить меня себе на службу. Я знал: для того чтобы привлечь ее внимание, достаточно лишь позвать ее по имени и произнести титул. Одна беда: хотя мой импровизированный круг должен был бы в теории работать в качестве неплохой западни, самым слабым местом в заклятии оставалась клетка, сотканная моей волей.

Можно сказать, я пытался запереть тигра в нарисованном мелом вольере, приговаривая: «Хорошая киска, хорошая…»

Но конечно, я проделывал это не совсем вслепую. Я действовал отчаянно, но не глупо. Можно сказать, у меня даже имелось определенное преимущество. Мэб не стала бы убивать смертного. Она могла бы только заставить его самого отчаянно искать смерти, дабы избежать ее настойчивого внимания. Да и терять мне было почти нечего. Даже Мэб не могла сделать меня более бесполезным для дочери, чем я уже был.

В непроглядной тьме я ждал появления повелительницы самых опасных фей из самых страшных сказок, что когда-либо рассказывались на сон грядущий.

Мэб меня не разочаровала.

Удивила – да, не могу не признать. Но не разочаровала.

В темноте перед моими глазами засветились звезды.

Мгновение мне казалось, что дело плохо. Однако звезды не вращались в той ленивой головокружительной манере, как это делают звезды, когда ваш мозг начинает погибать. Нет, они сияли ровным, холодным и чистым светом, как пять бриллиантов на шее Повелительницы Ночи.

Секундой позже холодный ветер коснулся моего лица, и я ощутил, что лежу на чем-то твердом и гладком. Я осторожно опустил руки ладонями вниз, но не нащупал ни раскладушки, ни корсета. Вместо них пальцы мои касались только камня, гладкого камня, ровной поверхности размером не меньше моего торса. Я пошевелил ногой и убедился, что камень продолжался и там.

Тут до меня дошло, что пошевелить ногой я никак не мог. И осязать ею – тоже.

Я лежал обнаженный. Я разрывался между желанием заорать от холода, внезапно охватившего мою задницу, и завопить от радости, что она вообще может что-то ощущать. Краем глаза я увидел землю и с усилием поднялся с холодной каменной плиты подо мной. Голова закружилась, и мне пришлось схватиться за край плиты.

Значит, это не реальность. Это сон, или видение, или что-то еще, лежащее между миром смертных и миром духов. Что ж, все сходилось. Моя физическая оболочка оставалась в кладовой церкви Святой Марии, а дух и разум оказались здесь.

Интересно, конечно, где это «здесь»…

Глаза немного свыклись с темнотой, и я разглядел легкий туман, висевший в воздухе. В просвет клубившихся над головой облаков прорвался луч лунного света, высветивший верхушку холма и стоявший на ней каменный стол, – собственно, на нем я и сидел. Луч скользнул по вырезанным на камне рунам, и они засияли причудливым светом; что они означали, правда, я так и не разобрал: язык оказался мне незнаком.

Тут до меня дошло. Мэб сотворила это место для нашей встречи. Знакомое место; называлось оно Долина Каменного Стола – широкая чашеобразная долина между холмами, хотя склонов их я не различал из-за тумана. В самом центре долины возвышается холм диаметром примерно в пятьдесят футов, а высотой – в двадцать. Вершина холма увенчана четырьмя грубо отесанными колоннами, на которых покоится массивная каменная плита. Это сооружение окружено цепочкой камней поменьше; часть из них повалилась, часть и вовсе рассыпалась от времени. Все вместе это напоминает Стоунхендж. Лунный свет окрашивает камни в различные оттенки синего, фиолетового, зеленого. В холодные оттенки.

В зимние оттенки.

Ну да… Равноденствие уже прошло – значит, власть над Столом перешла к Зимним. Власть над древним каналом силы, передающейся с помощью примитивнейшего, устаревшего, но от этого не менее эффективного проводника – крови. В трещинах и выбоинах каменной столешницы запеклись бурые пятна, и сам этот стол, распластавшийся на вершине холма, терпеливый, голодный и неподвижный, напоминал хищную черепаху, затаившуюся в ожидании какого-нибудь теплого неосторожного существа, что подойдет к ней слишком близко.

Кровь, пролитая на этом столе, унесет с собой жизненные силы несчастного – прямиком в бездонный колодец энергии, контролируемый сейчас Зимней Королевой.

Краем глаза я заметил какое-то движение с противоположной стороны стола. Из тумана соткалась тень, которая почти сразу же приобрела очертания стройной женской фигуры в плаще с капюшоном. В том месте, где под капюшоном полагалось находиться глазам, плясали два зеленых свечных огонька.

В горле у меня пересохло.

– Королева Мэб? – выдавил я из себя только со второй попытки.

Тень исчезла. Негромкий женский смех послышался в тумане справа от меня, и я повернулся в ту сторону.

Позади меня, в каких-то шести дюймах, раздался свирепый кошачий вопль, и я едва не подпрыгнул от неожиданности. Я резко повернулся, но не увидел ничего и снова услышал женский смех, еще более веселый, – на этот раз он исходил из тумана со всех сторон.

– Вам ведь это нравится? – произнес я, стараясь унять сердцебиение. – Вы же сами об этом говорили.

В камнях вокруг меня щебетали и шипели на неведомых языках десятки голосов. Я снова увидел издевательское мерцание зеленых глаз.

– У м-моего п-предложения ограниченный срок действия, – заявил я, стараясь говорить как можно ровнее. – Это продиктовано обстоятельствами. Если вам лень пошевелить своей королевской задницей и принять его, я ухожу.

– А я ведь предупреждала тебя, – произнес у меня за спиной негромкий, спокойный голос, – чтобы ты не позволял ей заманить тебя сюда, крестник.

Я приложил все усилия, чтобы не вскрикнуть. Это было бы уже слишком недостойно чародея. Вместо этого я глубоко вздохнул и лишь затем повернулся, чтобы увидеть стоявшую в нескольких футах от меня Леанансидхе в плаще цвета последних мгновений перед наступлением ночи. Темно-синяя с фиолетовым отливом ткань скрывала ее полностью, только лицо белело под капюшоном. Зеленые кошачьи глаза были широко раскрыты, на лице застыло серьезное выражение.

– Но я здесь, – вполголоса заметил я.

Она кивнула.

Рядом с ней возникла вторая тень с горящими зелеными глазами. Королева Мэб, предположил я, мысленно отметив, что она на пару дюймов ниже моей крестной. Ну да, в местах вроде этого Мэб сама выбирает себе рост, гаргантюанский или лилипутский.

Предположительная Мэб шагнула ближе; тень продолжала скрывать ее, несмотря на то что она стояла теперь ближе ко мне, чем Леа. Глаза ее разгорелись еще ярче.

– Так много шрамов, – произнесла моя крестная, и голос ее чуть изменился, сделавшись холоднее и четче. – Красивые у тебя шрамы. И телесные, и духовные.

Темная фигура ступила за один из упавших камней, а вышла уже из-за другого, с противоположной стороны круга.

– Да, – произнес ледяной голос, исходивший из губ Леанансидхе. – С этим вполне можно работать.

Я вздрогнул. Вообще-то, здесь стоял холод, а я находился тут нагишом. Я перевел взгляд с темной фигуры на мою крестную и обратно.

– Вам все еще нужен переводчик? – поинтересовался я.

– Ради твоего же блага, – произнес ледяной голос.

Темная фигура зашла за следующий менгир и появилась на макушке другого. Перемещалась она по часовой стрелке.

Мэб замыкала меня в круг.

– К-какого черта? – не понял я.

С губ Леанансидхе сорвался холодный смешок:

– Боюсь, чародей мой, беседа эта быстро сделается затруднительной, если ты будешь то и дело падать на колени, крича от боли и пытаясь остановить кровь из ушей.

– Угу… Но почему? – спросил я. – Почему ваш голос должен причинить мне боль?

– Потому что она во гневе, – отвечала Леанансидхе своим обычным голосом. – Потому что ее голос – часть ее силы, а гнев ее слишком велик, чтобы она пыталась себя сдерживать.

Я нервно проглотил слюну. Пару лет назад Мэб бросила мне несколько слов, и реакция моя оказалась в точности такой, как описала моя крестная. К тому же во время того эпизода я потерял несколько минут, словно их не существовало.

– Гнев? – переспросил я. – Что ее прогневило?

Темная фигура издала раздраженное шипение – еще один кошачий звук, который заставил меня вздрогнуть и съежиться, как от удара хлыстом. Моя крестная резко дернулась в сторону, потом очень медленно выпрямилась, и я увидел на ее щеке набухающий кровью порез.

Моя крестная склонила голову перед Мэб, и из губ ее снова послышался ледяной голос:

– Не дело моей фрейлины высказывать свои суждения обо мне или говорить от моего имени по своему разумению.

Леа снова склонила голову перед Мэб; на ее лице не отразилось ни тени гнева или огорчения. Мэб снова переместилась от камня к камню, не пересекая круга. Она проделывала это не в первый раз; мне полагалось бы уже привыкнуть. Но не получалось. С каждым ее перемещением в голову лезли мысли о том, с какой легкостью она может оказаться у меня за спиной и сотворить со мной все, что захочет, – а я ничегошеньки не сумею этому противопоставить.

– Существуют древние обязательства, которые должно уважать. – Голос Мэб звучал сухо, я бы даже сказал, официально. – Слова, которые должно произнести. Ритуалы, которые должно соблюсти. Излагай свое желание, смертный.

Вот теперь меня уже и впрямь трясло от холода. Я зябко обхватил себя руками и сжался в комок. Помогало плохо.

– Силы, – произнес я.

Темная фигура застыла на месте и обратила свой взгляд на меня. Пылающие зеленые глаза чуть повернулись, словно Мэб склонила голову набок.

– Объясни зачем.

Я изо всех сил старался не лязгать зубами.

– Мое тело серьезно искалечено, а мне нужно биться с Красной Коллегией.

– Ты это проделывал уже не раз.

– Теперь мне предстоит биться с ними со всеми, – сказал я. – С Красным Королем и его ближайшим окружением.

Глаза разгорелись еще ярче.

– Объясни зачем.

Я судорожно сглотнул:

– Они похитили мою дочь.

Темная фигура повела плечами, и ее бестелесный голос вздохнул – как мне показалось, от удовольствия:

– А-а-а… Да. Не ради своей жизни. Ради твоего ребенка. Ради любви.

Я резко кивнул.

– Как много ужасных вещей совершается во имя любви, – продолжал голос Мэб. – Ради любви люди готовы других в клочья порвать, особенно соперников. Ради любви даже мирный человек идет на войну. Ради любви человек готов расстаться даже с собственной жизнью, и делает это с радостью.

Теперь она шла нормально, по земле, но даже это получалось у нее с какой-то нечеловеческой легкостью и грацией, заставлявшей усомниться в том, что под плащом вообще кто-то есть.

– Тебе известна моя цена, смертный. Огласи ее.

– Вы хотите, чтобы я стал Зимним Рыцарем, – прошептал я.

В ответе ее явственно слышался смех, одновременно и веселый, и ледяной:

– Да.

– Я согласен, – сказал я. – Но с условиями.

– Назови их.

– Прежде чем я начну служить вам, вы восстановите мое физическое здоровье. Затем дадите мне достаточно времени, чтобы спасти мою дочь и доставить ее в безопасное место, а также достаточно сил и знаний, чтобы добиться успеха. А еще вы дадите мне слово, что никогда, ни при каких обстоятельствах не заставите меня поднять руку на тех, кто мне дорог.

Фигура двинулась дальше, бесшумно обходя меня по кругу. Температура, казалось, опустилась еще на несколько градусов.

– Ты просишь меня рискнуть моим Рыцарем в почти безнадежном деле, не дающем ничего ни мне, ни моему народу. С чего мне соглашаться?

Мгновение я смотрел на нее в упор. Потом пожал плечами:

– Не хотите вести дела на этих условиях – поищу кого-нибудь еще. Например, призвать монету Ласкиэли мне проще простого, и Никодимус со товарищи будут более чем счастливы помочь мне. А еще я едва ли не единственный из смертных, кому известно, как вызвать Темносияние Кеммлера. Так что, если Никки и его монетоголовые не захотят играть, я как-нибудь раздобуду себе сил… Вот только в следующий раз, когда я позову вас, не уверен, что буду вести себя столь же вежливо.

Мэб издала губами моей крестной не самый приятный для слуха смешок:

– Да у тебя просто бездна выбора, мой чародей. Позволь спросить, чего ради ты предпочел меня остальным?

Я поморщился:

– Не сочтите за оскорбление, пожалуйста. Просто из всех возможностей вы – наименьшее зло.

Ледяной голос не выдал ровным счетом никакой реакции:

– Объясни.

– За несколько лет с динарианцами я отращу козлиную бородку и начну блеять, если, конечно, не превращусь прежде в какую-нибудь кровожадную тварь. А если я захочу использовать Темносияние, мне придется угробить массу людей. – Я откашлялся. – Но я это сделаю. Если у меня не останется другого выбора, чтобы спасти дочку, я и это сделаю.

С минуту на вершине холма царило мертвое молчание.

– Да, – задумчиво произнес голос Мэб. – Ты ведь так и поступишь? И да, тебе известно, что я не убиваю без разбора, равно как не поощряю своего Рыцаря поступать подобным образом. – Она помолчала. – Однако в прошлом ты выказывал склонность к самоуничтожению. В последней конфронтации с моей фрейлиной ты одержал над ней верх таким способом… едва не дождавшись ангела смерти. Что мешает тебе повторить нечто подобное, дабы лишить меня законной награды?

– Мое слово, – тихо произнес я. – Вам известно, что блефовать с вами я не могу. Я не покончу с собой. Я намерен торговаться честно.

Пылающие глаза Мэб долго буравили меня взглядом. Потом она снова двинулась по кругу, теперь уже медленнее, замыкая около меня уже третий круг.

– Ты должен понимать, чародей: стоит тебе стать моим Рыцарем, стоит тебе завершить последнее твое дело – и ты станешь моим. Ты будешь уничтожать то, что я пожелаю уничтожить. Убивать всех, кого я пожелаю убить. Ты будешь принадлежать мне плотью, кровью и духом. Ты это понимаешь?

Я сглотнул:

– Да.

Она медленно кивнула. Потом оглянулась на Леанансидхе.

Леа еще раз склонила голову и щелкнула пальцами.

Шесть закутанных в плащи фигур выступили из тумана – низкорослые, неопределенных пропорций, они могли быть кобольдами, или гномами, или каким-либо еще из полудюжины народов Сидхе. Определить точно я не мог, потому что их головы и лица скрывались под низко надвинутыми капюшонами.

Зато связанного человека, которого они несли, я знал.

Подобно мне, он был обнажен. Ростом он в свое время немного уступал мне, зато превосходил сложением, мощью мускулов. Впрочем, это было много лет назад. Теперь я видел перед собой лишь оболочку, небрежный набросок углем, полустертый безразличной рукой. Глаз на лице не было. Они исчезли, но исчезли аккуратно, словно их удалил умелый хирург. Все его лицо, включая запавшие веки, сплошь покрывали татуировки, повторявшие на разных языках одно и то же слово: предатель. В приоткрытом рту виднелись зубы, изукрашенные завитками кельтского орнамента и перепачканные чем-то темно-бурым, из-за чего рот казался вырезанным из кости.

Фактически все его тело покрывали либо татуировки, либо высокохудожественные, ритуально нанесенные шрамы. Он лежал навзничь, привязанный к деревянному шесту несколькими витками тонкого шелкового шнура, но его иссушенные, вялые конечности выглядели так, словно им никогда не порвать эти почти символические узы.

Он негромко плакал – даже скорее скулил, как зверь, от невыносимой боли.

– Господи! – выдохнул я и отвернулся.

– Можно сказать, я даже слегка горжусь результатом, – заметила Мэб. – Ваш белый Христос не испытывал ни столь длительных, ни столь мучительных страданий, как этот предатель. Всего три дня на дереве… или на чем там? Даже для разминки маловато. Нет, в том, что касается боли, римляне были жалкими дилетантами.

Слуги опустили носилки на каменный стол так, чтобы Слейт лежал строго посередине. Затем поклонились Мэб и так же молча удалились. Несколько секунд единственными звуками на вершине холма оставались шум ветра и всхлипывания Слейта.

– Некоторое время я намеревалась мучить его, насколько выдержит его рассудок. Но потом решила проверить экспериментальным путем, сколько вообще может вынести смертный. – Глаза ее весело заблестели в темноте. – Жаль, что осталось так немного. И все же, юный чародей, пока что Зимним Рыцарем остается все-таки он. Сосуд моей силы в мире смертных, консорт Королевы Зимы. Он предал меня. Посмотри, к чему это его привело.

То, что некогда было Ллойдом Слейтом, издавало негромкие, беспомощные всхлипы.

Меня колотила дрожь. Боюсь, не только от холода.

Темная фигура придвинулась ближе, и из складок ткани выдвинулась бледная рука. Что-то холодно блеснуло в неверном лунном свете и упало в траву у моих ног. Я наклонился подобрать и увидел, что это древний, очень древний нож с деревянной рукоятью в кожаной обмотке. Обоюдоострое лезвие в виде листа, похоже, было даже не железным, а бронзовым, и отсвечивало как-то зловеще, голодно, словно острие жаждало крови.

Маленький клинок едва не вибрировал от энергии – дикой, необузданной. Не то чтобы злобной, но полной желания урвать свою порцию чужой жизни. И смерти.

– Пока Ллойд Слейт жив и дышит, мой Рыцарь – он, – произнес голос Мэб. – Возьми кинжал Медеи, чародей. Забери кровь его жизни.

Я стоял, сжимая в руке нож и глядя на Ллойда Слейта. В прошлый раз, когда я слышал его голос, он умолял меня убить его. Боюсь, теперь он не смог бы даже этого.

– Если ты хочешь стать моим Рыцарем, вот первая смерть, которой я жду от тебя, – произнесла Мэб почти с нежностью. Она смотрела на меня, стоя с противоположной от меня стороны стола. – И передай его силу мне. А я напитаю ею тебя.

Я стоял на холодном ветру, не шевелясь.

То, что я собирался делать в следующие минуты, определяло всю мою дальнейшую жизнь.

– Ты знаешь этого человека, – все так же мягко продолжала Мэб. – Ты видел его жертв. Он убийца. Насильник. Вор. Монстр в смертной оболочке. Он более чем заслуживает смерти.

– Не мне судить, – тихо прошептал я.

Действительно, не мне. Мне ужасно хотелось спрятаться за этой логикой вплоть до того момента, когда все окажется позади. Обманывать себя, убеждать себя в том, что я исполняю роль его палача на законных основаниях…

Но ведь это не так.

Я мог бы убедить себя, что лишь избавляю его от мучений. Что освобождаю его от чудовищной пытки и это лишь акт милосердия. Что это заклание необходимо, но все пройдет тип-топ, чисто и быстро. Никто и никогда еще не страдал столько, сколько Ллойд Слейт. Я вполне мог бы купиться на такую историю.

Но не покупался.

Я стремился обрести силу. Вполне возможно, даже с самой благой целью. Но я не собирался обманывать ни себя, ни кого-либо другого. Убив его, я отниму чужую жизнь, то, что мне не принадлежит и на что у меня нет никаких прав. Я просто совершу хладнокровное, преднамеренное убийство.

Это наименьшее зло, убеждал я себя. Все другое, что я мог бы предпринять сейчас, превратило бы меня в монстра во плоти. По опыту Ллойда Слейта я понимал: что бы ни говорила Мэб, всецело контролировать своего Рыцаря она не сможет. Слейт бросил вызов ее власти и влиянию.

И посмотри, к чему это его привело, прошептал голосок у меня в голове.

Полная круглая луна вынырнула из облаков и залила всю Долину Каменного Стола ясным холодным светом. Руны на столе и менгирах засияли голубым.

– Чародей, – прошептал голос Мэб, казалось, прямо мне на ухо. – Время делать выбор.

Сердце забилось вдвое быстрее, а желудок свело судорогой.

– Гарри Блэкстоун Копперфилд Дрезден, – почти с нежностью продолжал голос Мэб. – Решай.

Глава 31

Я смотрел на изувеченное тело. Мне не составляло большого труда представить мое собственное изуродованное лицо, слепо смотрящее вверх с каменного стола. Я сделал шаг вперед. Затем второй. А потом уже стоял прямо над обезображенным телом Ллойда Слейта.

Будь это поединок, я не колебался бы ни секунды. Но этот человек не представлял для меня никакой угрозы. Он больше ни для кого не представлял угрозы. Я не имел права лишать его жизни, и утверждать противное было бы откровенным, циничным, ошеломляющим высокомерием. Если бы я убил Слейта, долго ли мне пришлось бы ждать своей очереди? Как знать, может, я глядел сейчас на самого себя – каким я стану через несколько лет или даже месяцев?

Я не мог. Это было бы то же самое, что и перерезать собственное горло.

Рука моя опустилась, словно нож сделался вдруг слишком тяжелым.

Мэб вдруг возникла прямо напротив меня, лицом ко мне. Правая рука ее сделала легкое движение, и туман над Столом внезапно сгустился, наполнился светом и красками. Несколько секунд изображение оставалось нерезким, потом разом сфокусировалось.

В углу комнаты с голыми каменными стенами скорчилась девочка. Кто-то наспех набросал на пол соломы и прикрыл ее грязным одеялом. Темные волосы девочка, судя по всему, завязывала в косички, но сейчас они растрепались. Одну из маленьких розовых пластмассовых заколок украли, или она потерялась сама, так что косичка осталась только одна. Лицо девочки покраснело от слез. Она, судя по всему, вытирала нос о штанины своего розового комбинезона. Рубашка, изначально белая, в желтый цветочек, с большой мультяшной пчелой, вся перепачкалась грязью и нечистотами. Она съежилась в маленький комочек, словно в надежде, что, когда за ней придут, ее могут не заметить.

В полных тихого ужаса, больших карих глазах мне увиделось что-то знакомое. У меня ушла секунда или две, чтобы понять: очень похожие глаза я вижу у своего отражения в зеркале. Да и другие черты явно носили сходство с моими, точнее, сходство это ожидало момента, чтобы проявиться с возрастом в полную силу. Такие же подбородок и скулы, как у нас с Томасом. Рот скорее материнский. Прямые блестящие черные волосы – тоже как у Сьюзен. Руки и ноги казались великоватыми, словно у щенка.

Где-то вдалеке послышался вопль вампира Красной Коллегии в истинном обличье; девочка вздрогнула и снова заплакала, все ее тело дрожало от страха.

Мэгги.

Я вспомнил, как Бьянка со своими приспешниками держали меня в плену.

Я вспомнил, что они тогда со мной проделывали.

Нет, настоящего зла они девочке, похоже, еще не причинили. Пока.

– Да, – произнес холодный, лишенный эмоций голос Мэб. Видение начало медленно таять. – Ты видел свою дочь – такой, какая она сейчас. Даю тебе слово. Никаких фокусов, никаких подлогов. Все как есть.

Сквозь тающее изображение я посмотрел туда, где стояли в ожидании Мэб и моя крестная. Лицо Леа было печально. Глаза Мэб под капюшоном сузились, превратившись в две зеленые щелочки.

С минуту я молча смотрел на них. Холодный ветер раздувал полы их плащей. Я смотрел на них, в глаза двух древних сидхе, полные знания о темных, порочных вещах. Я понимал, что ни ребенок из видения, ни человек, лежавший на столе, не значат для них ровным счетом ничего. Я понимал, что если моя сделка с Мэб состоится, то, вполне вероятно, и сам окончу свою жизнь на этом самом столе.

Само собой, поэтому Мэб и показала мне Мэгги: чтобы мною манипулировать.

Нет. На этот раз не так. Она показала мне Мэгги для того, чтобы я абсолютно ясно понимал, какой выбор мне предстоит сделать. Конечно, это не могло не повлиять на мое решение, но, когда ты сталкиваешься лицом к лицу с неприкрытой правдой, иначе и не бывает.

Не знаю, можно ли вообще манипулировать кем-то с помощью правды.

Наверное, это можно назвать просветлением.

Пока я смотрел на тускнеющий образ моей дочери, страх исчез.

Если я закончу так же, как Слейт, если такова цена, которую нужно заплатить за безопасность моей дочери, – что ж, так тому и быть.

И если я буду проклят до конца моих дней, потому что ради Мэгги мне пришлось сделать нелегкий выбор, – что ж, так тому и быть.

И если мне придется умереть жуткой, долгой и мучительной смертью ради того, чтобы у моей дочурки появился шанс выжить…

Так тому и быть.

Я крепче сжал рукоять невыносимо тяжелого бронзового ножа.

Я осторожно придержал Ллойда Слейта за лоб, чтобы он не дергался.

И перерезал ему горло.

Это была быстрая, чистая, но все-таки смерть, не менее эффективная, как если бы я отсек ему голову топором. Ничто так не уравнивает, как смерть. Нет никакой разницы, как вы попадете на тот свет. Важно – когда.

И почему.

Он не сопротивлялся. Только испустил вздох, словно от облегчения, и его голова повернулась набок, как будто он уснул. Не слишком красиво, но и не сцена из кровавого ужастика. Не грязнее, чем у вас на кухне, когда вы готовите отбивные на многочисленную компанию. Большая часть крови стекала в желобки на поверхности стола; касаясь камня, она, казалось, превращалась в ртуть и разбегалась по вырезанным на боковинах и опорах письменам, отчего те словно загорелись серебром в призрачном лунном свете. Зрелище пугало и завораживало одновременно. Кровь буквально гудела от энергии; и письмена, и камень, и воздух вибрировали от этой мощи.