Текст книги "Преступление"

Глава 5
Роберт Тэлберт

Я не знаю почему. Всегда всем зачем-то надо знать – почему? Черт возьми, если вы всякий раз оглядываетесь и спрашиваете себя почему, вы никогда никуда не дойдете. Я только знаю, что хотел ему купить подарок, поэтому вместо школы отправился через каньон к полю для гольфа. Вот и все.

Я прошел по краю каньона к тому ручейку, что протекал посередине, и добрался до опор подвесной дороги. Стал перелезать через них и тут поскользнулся, дьявольщина, хотя делал это сто раз и, наверное, не ошибся бы и во сне. Ну, так или иначе – может, всему виной роса, – рука сорвалась, и я упал со всего размаху и промочил ногу по щиколотку.

Конечно, я выругался, а потом стал ржать над собой, поскольку настроение у меня было не то, чтобы расстраиваться из-за мелочи. Отец такой добрый и все прочее, и мне хотелось купить ему небольшой хороший подарок. А если все будет в порядке, мы опять станем с ним разговаривать, как раньше. Я сниму камень с души и расскажу все про школу, как прогуливал и все остальное, а он скажет: «Ладно, сынок, никогда не поздно начать с чистого листа, и я уверен, теперь все пойдет лучше и... Ладно уж. Я и не из таких передряг, мальчик, выпутывался!»

Я стащил ботинок и вылил из него воду, потом отжал носок и повесил его на куст посушиться. Времени у меня был вагон. Я мог легко управиться на поле с двадцатью семью или даже тридцатью шестью лунками, если повезет. Только, хорошо бы, хоть сегодня туда не набежала бы куча соперников. Но на душе у меня было слишком легко, чтобы об этом думать.

Я валялся на спине с закрытыми глазами и мечтал в полудреме о том, как теперь пойдут дела. Тут мне почудились какие-то звуки позади, какой-то хруст, но я не обратил на них внимания. О ней я и не помышлял, пока она не запустила руку мне в волосы.

Я вскочил и сел. Она смеялась и потряхивала волосами, сидя на корточках прямо передо мной. Мне пришлось подвинуться, чтобы сесть.

– Какого черта ты тут? – спросил я. – Чего ты не в школе?

– Простыла. А ты чего не в школе?

– Ты, надо думать, меня заложишь. Ну, валяй, посмотришь, что из этого выйдет.

– Ох-ох. – Она тряхнула головой. – Я не стану тебя закладывать, что бы ты ни сделал.

– Да ладно, мне без разницы.

Я дотянулся и снял носок с куста, он совсем высох, и я стал его надевать. Она взяла его у меня – не вырвала, а так, мягко, – и повесила обратно.

– Хочешь простудиться? – спросила она. – Оставь его там, пока я не разрешу тебе его надеть.

– Черт, тебе какое дело? Кто тебя просил приходить сюда и командовать?

– Но это же так хорошо – всегда нужно, чтобы кто-то о тебе заботился.

Я сказал, что она спятила.

– Спорим, твоя мать не знает, где ты. Ты наверняка слиняла, ничего ей не сказав.

– Она даже не знает, что я у нее стянула сигареты. Хочешь сигаретку, Бобби? – На ней были такие смешные шорты – ну, не шорты, а девчачьи штанишки для велосипеда. И еще одна из тех дурацких тесных блузок, которые ее мать всегда носит, и свитерок из той же серии. Она его надела не как положено, а набросила на плечи, так что рукава мотались и мешали ей достать сигареты и спички. – Ну же, Бобби! – Она в конце концов надулась, словно это я был виноват. – Ты не хочешь мне помочь?

Я повторил, что она с приветом, но начал рыться в ее карманах, и, черт побери, это было такое безумное ощущение, когда я копошился в этой идиотской блузке, а она вся выгнулась, ну и – вы понимаете.

Мы взяли по сигарете, и я дал ей прикурить, а потом бросил пачку и спички ей на колени.

– Так, – сказал я, – вообще-то мне надо двигать побыстрее. Дел сегодня полно.

Она промычала что-то, опершись на локоть.

– Схожу на гольф, – сказал я, – сниму баксов.

– Да? – Она лениво выпустила струйку дыма. – Так вот куда ты таскаешься все время.

– Ну, не все время. Заработаю и валю в город! Раз у меня оказалось баксов десять – вот это была жизнь! Поешь в ресторане на вокзале, потом по лавочкам походишь, и в тир, и еще в раз в кафе. Красота!

– Ну, какой ты скверный мальчик.

– Да ладно, может, это и звучит глупо, но на самом деле правда.

Она потушила сигарету и легла на спину, заложив руку за голову. Улыбнулась мне и как-то так пригладила место рядом с собой, и я тоже прилег. Так было гораздо удобнее, и почему-то мне хотелось на нее смотреть, словно я по ней соскучился. Не то чтобы она мне очень нравилась или что-то в этом роде, просто вы привыкаете, что кто-то всегда рядом, а потом вдруг его не находите, и вам становится грустно.

Так мы валялись, и ее рука очутилась в моей, хоть это ничего и не значило на самом деле. Да, черт, она вечно таскалась за мной, сколько я себя помню, и я то поддерживал ее, чтобы не упала, то еще как-то помогал, и хотя так долго за руки мы раньше и не держались, но в этом не было ничего особенного, самое обычное дело. Просто мы валялись и болтали, и все нормально.

– Бобби... – начала она.

– Чего?

– Ты помнишь, как мы играли вместе целыми днями, а потом пора было идти домой, и мы... мы целовались на прощанье.

– Ну... да.

– Бобби, когда же это было? Ну, то есть когда ты меня целовал.

– Откуда я знаю? Да ну тебя, Джози!

– Ну, если ты психуешь, стоит мне что-нибудь сказать, лучше я пойду.

– Ну и иди. Это ты психуешь. Я только сказал, что не помню.

– Нет, ты злишься. Сразу видно.

– А мне вот не видно. Вот смехота!

– Погляди мне в глаза и скажи, что ты не злишься.

– Очень надо. Слушай, Джози, что ты все мелешь чепуху про...

– А вот и не скажешь...

Ну, этого я, конечно, снести уже не мог. Я перевернулся, посмотрел на нее и повторил, что я не психую, два раза повторил, глядя на нее в упор, ну, почти – но ей, конечно, этого было мало.

– Все равно ты псих, – сказала она. – А то бы ты знал, что тебе надо делать.

– Джози, прекрати!

– Да, да, ой, Бобби, да что же это...

Ну вот, я абсолютно ничего не сделал, а она стала плакать. Не сильно, правда, прикрываясь руками, ну, вы понимаете как. Тут я ее поцеловал, а она меня, а когда я попробовал отодвинуться, то она мне не дала.

Я ощущал ее всем телом, так же как когда полез за сигаретами и спичками, только еще сильнее, и вдруг вспомнил об отце и что бы он сказал, но не мог от нее оторваться. Она вся прямо прильнула ко мне, прижалась лицом и поцеловала несколько раз в ухо, и я тоже, и мы зашептали что-то друг другу.

– Бобби...

– Что?

– Это как тогда, у тебя дома, да? Когда папа поднял шум из-за пустяков.

– Мы ничего такого не делали. Ничего плохого.

– Да он просто шизик. Все равно, хоть бы и делали, что такого? Они же с мамой делают. Если это так плохо, так почему...

– Джози, – сказал я. – Ты что, спятила? Ты знаешь прекрасно, что... ну, что это не одно и то же.

Она сказала: ну ладно, как хочешь, стоит мне открыть рот, как ты начинаешь психовать. А я ей сказал, это она псих, и в доказательство опять ее поцеловал.

– Бобби, а... ты... когда-нибудь... – начала она.

– Не-а.

– Слушай... обещай, что никому не скажешь, если я тебе кое-что расскажу!

– Ну, обещаю.

Она поколебалась. Потом, прижавшись ртом вплотную к уху, зашептала. Выслушав, я сказал:

– Да ну, ты врешь.

– Ну и пожалуйста, и не верь.

Я судорожно сглотнул, у меня рот как будто свело.

– И к-к-когда, Джози?

– А прошлым летом. Как-то в субботу. Я была около станции, и один дядька, не знаю кто, у него была большая машина, спросил, не хочу ли я прокатиться. Ну и...

– Черт возьми, и ты с ним поехала, Джози. А вдруг он оказался бы, ну я не знаю, маньяком или...

Она дернула плечом:

– Подумаешь. Это все сказки для деток.

– Да ты вспомни, про это все время в газетах пишут. Сажают девчонку в машину, а потом, потом делают с ней это и – в общем, сама небось все это читала.

– Ага, – дернулась она снова. – Все равно. Он это делал со мной.

Я не ответил, мне надо было перевести дух.

– Он сначала так это заигрывал, – продолжила она, – а потом свернул в сторонку, за большой рекламный щит. И... – тут ее голос задрожал, – Бобби, он сделал мне больно.

– О, черт.

– Я... я думала, все кровью перепачкаю. Даже во второй раз, когда, ну, знаешь, не должно бы...

Я опять с трудом сглотнул, а она вытащила руку у меня из-за головы и стала шарить по карманам. Потом достала, что искала, и сунула мне в руку.

– Б-бобби, ты знаешь, что это?

– Ну, в общем, да.

– Я это стащила у родителей из спальни. Я... они все одинаковые, да, Бобби? То есть они всем подходят?

– Наверное. Господи, да не знаю я. Вроде бы.

– А – что, если ты... Попробуй?

– Джози! Ты что...

– Погоди, подожди минутку, Бобби. Здесь нас могут увидеть.

Она оттолкнулась от меня и встала, глядя на меня сверху вниз, глаза ее затуманились, и потом протянула мне руку. Я поднялся, и мы пошли к пригорку поодаль, где у подножия росли какие-то кустики и было что-то вроде маленькой пещерки.

Я присел на корточки и расстелил ее свитер, все это походило на сон – и я с этой штукой в руке, и она, легшая навзничь. Все казалось нереальным, в голове у меня шумело, и я словно онемел и едва мог дышать.

Я повернулся к ней спиной, пока надевал эту штуковину, и руки у меня тряслись, но в конце концов надел. Развернулся к ней, а она как ни в чем не бывало расстегивает свои дурацкие шортики, вытаскивает из-под них блузку, расстегивает и ее и...

Вот мы уже обнялись и целуемся...

– Бобби! – кричит она, заливаясь безумным смехом. – Ну, подожди же, глупый!

Я же не мог вымолвить ни слова.

– Бобби, слышишь? Я с тобой с ума сойду! Т-ты – Бобби, пожалуйста! Мы не м-можем... ты не должен... Бобби!

И мы проделали это, и она притихла, а потом опять взбеленилась. Она запричитала: нет, вы только посмотрите на нее, и как она пойдет домой, в крови, и что во всем я виноват, и что все-то она расскажет своей маме, что это я ее заставил.

– Прости, Джози, – пробормотал я. – Ради Бога, я же не хотел. Сколько раз я тебе говорил?

– Ну и что толку, все равно ты виноват.

– Ладно, вместо того чтобы меня обвинять, ты бы лучше сплетни обо мне не распускала.

– О-хо-хо! Но мне же надо что-то делать. Не будешь же ты все на меня валить.

Я испугался. Подумал про отца, и как Джек Эдлман поднял тогда шум, а сейчас ему и на самом деле есть из-за чего переполошиться. И если он в тот раз такое устроил, то что же теперь-то будет?

– Джози, хочешь, я могу постирать их в ручейке, а? – предложил я.

Она фыркнула:

– Ха! Вот здорово – в холодной воде и без мыла!

– Ну... тогда, ну, может...

– Что? Давай, говори! Придумай что-нибудь!

– Я пытаюсь, не видишь, что ли? – взорвался я. – Что, по-твоему, я тут пытаюсь делать? Заткнись, ради Христа, на минутку, и дай мне сообразить.

– Ладно. Только нечего мне, мистер Бобби Тэлберт, рот затыкать!

– Может, ты как-нибудь спрячешься в кустах на краю каньона, а потом дождешься, когда твоя мать заговорится с кем-нибудь, а там – проскользнешь домой дворами и переоденешься.

– А с этим мне что делать? Ну ладно, можно пролить на них чернил или еще чего и бросить в грязное белье, ну и все будет нормально.

– Ой, сделай так, Джози, а?

– Может быть.

– Обещай.

– Может быть, если смогу.

– А что тебе помешает? Мы же все продумали.

Она пожала плечами, искоса на меня поглядывая. Я знал, что ей не трудно это сделать, и она знала это точно так же, почему же она не пообещала?

Я догадывался, что она беспокоится не только из-за одежды. Мы оба чувствовали себя одинаково. Я устал, мне было неловко, и я словно весь извалялся в грязи. Даже смешно, что можно себя чувствовать так хорошо – а через пару минут совсем скверно. Да, ощущения у нас были одинаковые, вот только вести себя как она я не мог. Мне надо было ее уговаривать.

– Джози, послушай. У меня тоже одежда не в порядке, но я не психую. Я ведь не желал тебе ничего плохого.

Она фыркнула:

– Ну, у мальчиков совсем другое дело. Все равно ты виноват. Нечего было с ума сходить!

– Но ты ведь сделаешь, как мы договорились, Джози? А, Джози?

– Сказала, сделаю. Может быть.

– Не «может быть», черт бы тебя побрал! Дай слово!

– Может быть. Сказано – может быть, значит, может быть.

Она опять взглянула на меня искоса. Я видел, что она издевается; ей ведь и самой придется так сделать, черт бы ее побрал! А если не сделает? С такой ведьмой никогда не знаешь, что она выкинет.

Мне стало совсем тяжко. Внезапно я схватил ее за плечи и затряс.

– Я тебе покажу! – заорал я. – Обещай, черт тебя дери, или я... или я...

– Ну-ну-ну, и что же, интересно, тогда?

– А вот увидишь. Лучше обещай! Обещаешь?

– Может быть. Вот что я обещаю. Может быть, может быть, может быть, може... Бобби! Н-нет...

Глава 6
Дональд Скайсмит

В то утро вышел квартальный отчет «Стар», и это было здорово. Тираж вырос на тридцать тысяч, а реклама составила сорок тысяч строк. С этим отчетом за пазухой я менее всего ожидал, что Капитан намылит мне шею. Но когда я ввалился в редакцию, он уже висел на телефоне, и цветами меня никто не встретил.

Когда я поднял трубку и поздоровался, он продолжал беседовать с телефонисткой.

– Так вы вполне уверены в этом, мисс, – говорил он. – Вы точно знаете, что у нас есть ответственный редактор? Мистер Скайсмит все еще у нас служит?

– Да, сэр, – хихикнула она. – Он... э-э... он сейчас на линии, сэр.

Дура набитая! Все это было на редкость противно, я так ей и сказал.

– Так вы уверены, – продолжал Капитан, – а вдруг это не он? Есть у него удостоверение?

– Нет, сэр. То есть да, сэр. У него... хи-хи-хи...

Вот дрянь! Хихикает как ни в чем не бывало, когда надо мной издеваются. Господи, и я это должен терпеть не только от старого ублюдка – фашистского сукина сына, но еще и от всякой зассыхи.

Я пробежал глазами вырезки на столе – из конкурирующих газет и из наших – и так и не понял, что мы упустили. У нас было все то, что и у них, только больше и лучше.

– Ну, мисс, – сказал Капитан, – если уж вы так уверены. Дон, как настроение этим прекрасным утром? Каким, к черту, ему быть?

– Отличное, сэр, – ответил я, и телефонистка отключилась. – Как вы, Капитан?

– Великолепно. Скажу тебе, Дон, с горным воздухом ничто не сравнится. Надо тебе иногда выбираться.

– Спасибо, сэр. Я был бы очень рад. – И я прикрыл веки, думая: «Ах ты, сукин сын, ты даже не представляешь, как я был бы рад».

Я представил себя в его замке, как я вхожу на цыпочках в его спальню с колоссальной кроватью. Везде стучат телетайпы, а копнуть поглубже, так наткнешься и на шлюх. Да ну их всех к черту. Спалить бы их всех разом. Сказать: «У меня для вас, Капитан, кое-что горяченькое», – а потом полить бензином да поднести спичку и...

– Дон, – сказал он, – я очень беспокоюсь о Тедди. Как она там?

Я разжал зубы и приоткрыл глаза.

– Ну... надеюсь, нормально, Капитан. Врачи не слишком обнадеживают, но думают, опухоль локализована на левой груди. Теперь остается только ждать.

– Ужасно, – он цокнул языком, – такая молодая, привлекательная. Ужасно, ужасно.

Ублюдок, сукин сын!

– Да, сэр. Она сильно страдает.

– Ужасно, – повторил он. – И еще тяжелее, когда есть маленькие дети.

Сводник, пожиратель нечистот! Иди потискай вон ту шлюху! Но подожди, вот начнется пожар высшей категории...

– Хотя, полагаю, ситуация могла бы быть еще хуже, – продолжил он. – По крайней мере, ты знаешь, что сделал все возможное. Лучшие врачи, отличный уход. За это можно благодарить судьбу, правда, Дон?

– Да, сэр. Мы с Тедди очень вам признательны, Капитан.

– Красивая девушка, Дон. И мужественная. Дети бы без нее пропали.

Чудовище, жестокий подонок! Я тебя удушу прямо по телефону!

– Так, давай поглядим, сколько ты зарабатываешь. Дон? Двадцать пять тысяч, да?

– Двадцать две пятьсот.

– Маловато. Если в у меня на руках был кто-нибудь вроде Тедди – кто-нибудь, кто зависел бы от меня и чья собственная жизнь зависела бы от... Дон, ты что-то сказал?

– Н-нет, сэр, это я кашлянул, Капитан.

– Ты должен зарабатывать тысяч по тридцать пять, Дон. О, я знаю, ты полагаешь, что делаешь все возможное, но ты плохо себя знаешь. Ты просто не используешь все ресурсы. Если б ты стал получать тридцать пять тысяч, на двенадцать пятьсот больше, это была бы большая разница. Это могло бы означать жизнь для Тедди, и материнскую ласку для ваших малышей, и... Да, Дон? Ты что-то сказал?

– Нет, сэр. Вам почудилось.

Он приумолк. Я выдвинул ящик стола, снял крышечку с бутылки виски и сделал хороший глоток.

– Ну что, полегче? – спросил он. – Вот что, Дон. Я хочу, чтобы ты подошел к окну и выставил голову наружу.

– Да, сэр.

Вот так. Мне дали передышку. Я прошел к окну и высунулся наружу. Именно так, как мне велели. Если бы я не сделал этого, он бы узнал, как узнал о том глотке виски. Капитан всегда все знал. Частью благодаря звериному чутью, но целиком он на него не полагался. Лишь весьма небольшая часть людей, бывших у него на жалованье, работали на его газеты. Прочие же были шпионами, его шпионами, и разнюхивали все.

Как-то несколько лет назад Капитан велел ответственному редактору пойти и выпить чашку кофе. Чтоб тот, видите ли, не заснул. Ну, малый пошел, но он не любил кофе и взял вместо этого стакан молока. А когда вернулся к телефону, Капитан его уволил. За беднягой просто следили.

Поганый, вонючий под...

Я взял трубку:

– Я вернулся, Капитан.

– Хорошо. Скажи, там идет дождь или нет?

– Нет, сэр. Дождя нет.

– Замечательно. Это совпадает с моей информацией. Ты, Дон, прямо мне камень с души снял. А то я стал сомневаться, знаешь ли ты, дождь там или нет.

– Да, сэр.

Господи, ну к чему все это? Мне сейчас надо говорить с репортерами, редактором телетайпной, заведующим отделом городских новостей, делать макет дневного выпуска. Я взглянул на часы – о ужас! До контрольного срока оставалось всего двадцать минут! Если мы не уложимся, везде понадобятся сверхурочные – в редакции, у репортеров, в отделе распространения; а там эти проклятые профсоюзные кляузники и...

Я его убью! Господи, я его убью! Я проберусь в его замок ночью, когда его задницу будут обвивать телетайпные ленты и обнимать шлюхи, и тогда я налью старого доброго керосина, и возьму старые добрые спички – большие кухонные спички, – и сожгу его заживо! СОЖГУ ЕГО...

– Слушай, Дон, у тебя вчера в подвале было восемь строк петитом после раздела объявлений.

– Да, сэр?

Он спятил. Если бы там было что стоящее, мы бы за это взялись.

– Убийство с изнасилованием в округе Кентон-Хиллз. Какая-то четырнадцатилетняя девочка. Дон, плохо раскручено. Почему ты не поставил материал в правую колонку на первой полосе, а еще лучше в центр с заголовком и фото?

– Н-но, Капитан. – Я отодвинулся от трубки и уставился на нее. Совсем он рехнулся, прости Господи. – Но, сэр, там ничего – на этом этапе – никаких доказательств...

– И ты думаешь, Дон...

– Ну, может, конечно, я не прав. Но пока там ничего нет. Наш криминальный репортер поговорил с окружным прокурором, и тот сказал, что не видит...

– Дон, надо бы помочь ему изменить точку зрения. Подпали его. Подлей масла в огонь, если улавливаешь мою мысль.

– Ну, я...

– А что там с этим малым, которого они задержали? Тэлберт, что ли?

– Они его отпустили, пока во всяком случае. Он признался в сношениях с ней, но изнасилование, судя по всему, не на его совести. Все в округе, даже ее родители, говорят – она сама искала приключений. Она тащилась за всяким, кто носил штаны, а мальчик, напротив, всячески от нее бегал...

– Но он-таки ее поимел.

– Один раз, да. Но когда ее задушили, он был совсем в другом месте. Честно говоря, Капитан, я...

– Он может это доказать?

– Скорее всего, нет. Железного алиби у него нет. Но он несколько раз в неделю ходил на поле для гольфа, это известно точно. И понятно, что парень достаточно благоразумный, а девица была тот еще фрукт. При данных обстоятельствах прокурор резонно полагает, что малый говорит правду. Он ходил на гольф. Она отсиживалась в каньоне, выжидая момент, чтобы проскочить домой и переодеться. Кто-то напал на нее там – установлено, что смерть наступила около полудня и...

– И кто бы мог быть этот таинственный «кто-то», а, Дон? Есть у прокурора другой подозреваемый?

– Пока нет. Они подумывают о каком-нибудь бродяге, соскочившем с товарняка. Для таких субъектов это удобное место, потому как и вода есть, и лес...

– Но у прокурора больше никого нет? Кроме Тэлберта, других не предвидится?

– Ну...

– Дон, надо хорошенько это раздуть. Кроме того, мы в долгу перед общественностью. Мы не знаем факты. И не представили их публике. Кстати, что нам известно об этом мальчишке? О его окружении, характере, поступках? Насколько тщательно работает прокурор? Может, он некомпетентный недотепа? Откуда мы знаем? Мы полагаемся только на его слова. До наших читателей мы правды не доносим.

Я помотал головой. Черт, но тут речь идет почти о ребенке. Как же можно без твердых оснований копаться...

– Дон, речь идет об убийстве. Убийстве и насилии. Такие преступления слишком часто замалчивают, особенно когда их совершают подростки. Пора это прекратить, и вот случай просто идеальный.

Он говорит – идеальный случай. Да, тут есть все. Юношеская влюбленность, и секс, и убийство, и загадка. И пока конкуренты носятся с этическими проблемами...

– Дон, мы должны опередить всех. Когда они опомнятся, будет уже поздно. И мы завоюем читателей нашей историей.

– Да, сэр, но...

Ну вот, флаг мне в руки.

– Дон, пойми меня правильно. Нам нужны только факты, без искажений и мыслей по поводу. Надо разузнать все об этом мальчике. Мы не сомневаемся, что полиция и прокурор работают профессионально. И не собираемся раздувать из этого дела сенсацию.

Ах вот как? Почему бы не сказать прямо? Собрать все факты, всю грязь, которую только можно раскопать, и ничего взамен. «Факты» и прокурор, делающий свое дело. Делающий так, чтобы оно осталось егоделом.

– Хорошо, сэр, – сказал я. – Я понял.

– Я прочел твой квартальный отчет, Дон. Нормально.

– Благодарю вас, сэр. Надеюсь, вы будете довольны.

– Да. На двадцать две пятьсот. Мои лучшие пожелания Тедди, Дон, и, пожалуйста, делай для нее все.

Он отключился.

Я повесил трубку. Посмотрел на часы и обхватил голову руками. О Господи, это уж слишком; поистине, человек многое может вынести, и он это выносит.

Я опять схватился за телефон, переговорил со всеми, раздал задания, разослал почту и все прочее. Потом велел Маку Дадли, редактору по отделу городской информации, приподнять зад – да, именно в таких выражениях.

Войдя, тот аккуратно прикрыл за собой дверь. Я подождал, пока он сядет, и грохнул кулаком по столу. Он аж подпрыгнул.

– Что за чертовщина! – взвился я. – Какой ты, на хрен, редактор? На тебя сваливается шикарный материал, а ты не чешешься. Мне что, писать за тебя? Учти, я с тобой разберусь! По-твоему, ты будешь дрыхнуть, а я – получать за тебя головомойки...

– Постой, Дон – мистер Скайсмит. Я не...

Зазвонил телефон.

– Извини, Мак. Да? Скайсмит слушает.

– Дон, – это опять был Капитан, – мне не хотелось бы давать тебе указания по поводу твоих сотрудников, но...

– Да, сэр? Я всегда с удовольствием принимаю ваши соображения.

– Эта телефонистка, которая меня соединяла последний раз, производит очень хорошее впечатление. Очень интеллигентная молодая женщина. Надеюсь, ты не переведешь ее в ночную смену.

– Нет, сэр.

Уж я бы ее так перевел! Чтобы она вытаскивала свою задницу из постели часа в три утра. Сволочь!

– Мне бы хотелось, чтобы она оставалась в этой смене. Да, и, может, дашь ей прибавку в пять долларов... если, конечно, это для тебя приемлемо.

– Хорошо, сэр, я сейчас же распоряжусь.

Я бы ей и ломаного гроша не дал, а, наоборот, снял бы с нее пять баксов и свалил бы все на бухгалтерию. Сказал бы, что попросил их прибавить, а они ошиблись.

– Дон, она может постесняться выразить благодарность. Ты ей скажи, что я буду рад получить от нее записку – и жду!

– Да, сэр.

Ублюдок, сукин...