Текст книги "Грехи юности"

Джесс обратила внимание, что почти каждый мужчина пожирал взглядом мини-юбку Джинни, затем переводил взгляд на Пи Джей и уже не отводил его. «Отлично, – подумала она. – Меня они даже не заметят». Не сводя глаз с каштановой гривы Пи Джей, она продолжала упорно шагать вперед.

– Тут есть свободные места! – крикнула Джинни.

У стойки и впрямь стояло два пустых табурета. Пи Джей тут же села на один из них. «Господи, – взмолилась Джесс, – только бы мне дали сесть!» Джинни, словно услышав, выступила в роли спасительницы.

– Садись, Джесс! – прокричала она сквозь стоявший в помещении шум, усугублявшийся электрическим пианино. – Я постою.

Джесс поспешно забралась на табурет.

К ним подошел тучный бармен с прилизанными волосами.

– Чего изволите?

– Бренди, – бросила Джинни.

– Покажите, пожалуйста, ваше удостоверение личности, – попросил официант.

Джинни достала из своей огромной сумки маленький квадратный кусочек бумаги. «О Господи! – ахнула Джесс. – У нее наверняка фальшивые документы! Что, если нас арестуют?» Сердце ее заколотилось от страха. Она взглянула на Джинни – по лицу той скользнула спокойная улыбка.

Похоже, этой девице вообще неведомо чувство страха. Кивнув быстрый взгляд на карточку, бармен вернул ее и повернулся к Пи Джей»

– Что вы будете заказывать?

– Виски с содовой, – со знанием дела проговорила она.

Удостоверение у нее бармен спрашивать не стал и обратился к Джесс:

– А вы? Уж вам-то, пожалуй, еще далековато до совершеннолетия.

Он довольно хохотнул, и у Джесс все внутри оборвалось.

– Мне, пожалуйста, имбирное пиво.

В ожидании заказа Джинни и Пи Джей рассматривали танцующих. Джесс хотела последовать их примеру, но, повернувшись, поняла, что в таком положении неудобно сидеть Пришлось довольствоваться созерцанием стойки, покрытой черным пластиком, испещренным маленькими лужицами в тех местах, где напитки проносились мимо рта.

За стойкой виднелись полки с бесчисленными бутылками с серебристыми крышечками, в которых отражались разноцветные неоновые огни вывески. На одной из полок Джесс заметила часы, было только пять минут девятого. «О Господи, – вздохнула она. – Еще целых два часа тут торчать, пока приедет Поп».

Бармен принес заказы, и Пи Джей раскрыла кошелек.

– Плачу за всех, – сказала она, но бармен лишь отмахнулся.

– Уже заплачено! – крикнул он сквозь завывание музыки. – Вон тот парень, у которого рубашка в голубую клетку, уже заплатил.

Пи Джей кивнула и глянула в ту сторону, куда указывал бармен. Джесс проследила за ее взглядом. Огромный темноволосый детина в джинсах поднял свой стакан с пивом и ухмыльнулся, глядя на Пи Джей.

– Ну и дылда, – протянула та.

– Да пошли они все куда подальше, – бросила Джинни. – Там вроде кегельбан виднеется, пойду разомнусь.

Схватив свой стакан, она умчалась туда, откуда доносился стук катящихся по доске кеглей.

«Джесс заметила, что Пи Джей кому-то улыбается. К ним направлялся тот самый дылда. Джесс поспешно отвернулась, продолжая разглядывать стойку.

– Привет, – раздался за спиной мужской голос.

– Привет, – отозвалась Пи Джей. – Спасибо за угощение.

Джесс не сводила глаз с бармена. Тот, опрокинув одновременно две бутылки вверх дном, плеснул из каждой на глазок в шейкер и нажал кнопку. Раздался оглушительный вой, перекрывающий царящий вокруг шум.

Джесс почувствовала, как кто-то взял ее за руку. Слава Богу, это оказалась Пи Джей.

– Пойду потанцую! – прокричала она, наклонившись к самому ее уху. – Посидишь одна?

Джесс кивнула и еще крепче сжала в руке свой стакан с пивом.

– Ну конечно, иди развлекайся.

Она проследила взглядом за Пи Джей – они с детиной пробивались к танцплощадке. Начала болеть голова. Джесс опять взглянула на часы: пятнадцать минут девятого. Нужно было чем-то занять себя – она решила прочитать этикетки на всех бутылках. Все лучше, чем разглядывать присутствующих. Не дай Бог встретиться с кем-нибудь взглядом! Стакан свой она так и не выпускала из рук, словно это был талисман, который мог защитить ее от незнакомых людей.

Вдруг она обратила внимание на стакан Пи Джей. Он был почти не тронут. Сама она уже добралась до танцплощадки и теперь танцевала со своим новым ухажером какой-то медленный танец. Бармен, стоя спиной к Джесе, был занят своим делом. Она украдкой огляделась по сторонам. Никто не обращал на нее ни малейшего внимания.

Джесс пробовала спиртное лишь однажды – на похоронах мамы, не считая бокала «Божоле» на званом обеде, который устраивали ее родители. В тот самый день, когда, махнув рукой на условности, доказала Ричарду, как сильно она его любит.

Еще раз взглянув на стакан Пи Джей, Джесс схватила его и сделала большой глоток. Вкус виски ей не понравился, но внутри разлилось блаженное тепло и жить стало веселее.

Позже, лежа в постели, Джесс пыталась убедить себя, что она не одинока. Перед сном она приняла душ, стараясь смыть въевшиеся в кожу мерзкие запахи алкоголя и сигарет. Хотя она выпила из стакана Пи Джей только половину, кружилась голова, слегка подташнивало, болели плечи.

Еще бы! Два часа просидеть на неудобном табурете – это и здоровому человеку тяжеловато, не говоря уж о беременной женщине.

Джесс взглянула на разложенный на кровати календарь.

Сегодня 22 июня. Медленно перевернула страницы: июль, август, сентябрь, октябрь, ноябрь, декабрь, 14 декабря. Она легла на бок и глянула вниз, на свой живот, – он стал уже заметен. Такое впечатление, будто она проглотила огромный праздничный обед. Внезапно Джесс почувствовала, как внутри у нее что-то булькнуло, еще раз… еще… Потом все прекратилось.

Что это было? Может, ребенок начал шевелиться? Джесс терялась в догадках.

Внезапно в животе что-то взорвалось. Джесс поспешно подтянула ноги к животу, скрючилась. Неприятное ощущение прошло.

Должно быть, все-таки ребенок, решила она. Доктор предупреждал, что он начнет скоро шевелиться. Да, наверное, так оно и есть.

Опять в животе что-то забулькало, потом возникла резкая боль. Как Джесс ни крутилась на кровати, боль не проходила.

«Интересно, у мамы тоже так было? – подумала Джесс. – Тогда ничего удивительного, что она родила только меня».

Джесс закрыла глаза и, пытаясь переключиться с неприятных ощущений внутри на что-нибудь другое, стала думать о своей матери. Какая же она была изящная, хрупкая, нежная и очень веселая. Когда Джесс была еще ребенком, мама постоянно придумывала какие-то маленькие игры, отчего самые обыденные вещи, как, например, размешивание сахара в чае с молоком, превращались в волшебную сказку. Для мамы не существовало никаких нудных и неприятных дел.

Она вдыхала жизнь и привносила искорку веселья во все, что ни делала, во все, что ее окружало.

Джесс вспомнилось, как они с мамой впервые пришли в огромный магазин игрушек, что на Пятой авеню. При входе в дверях стоял игрушечный солдатик и приветствовал каждого покупателя. Высокий, с негнущейся спиной.

На нем были камзол с медными пуговицами и аксельбантами белоснежные панталоны и высокая черная меховая шапка. Щеки, намазанные красной краской, так и сияли.

«Ой, мамочка, смотри!» – воскликнула Джесс, выдергивая ручонку из изящной руки матери, затянутой в белую перчатку. «Да, дорогая! – восторженно отозвалась мама. – Это солдатик из „Щелкунчика“.

Неделю назад они смотрели этот балет, и теперь на виду у всей Пятой авеню мама принялась кружиться вокруг солдатика, мурлыча себе под нос чарующую музыку Чайковского, потом, подхватив солдатика под мышки, закружила его в танце. Джесс залилась восторженным смехом и весело захлопала в ладоши, а немногочисленные покупатели, проходя мимо, с улыбкой смотрели на маму.

Это был чудесный день, который Джесс никогда не забудет. Она всегда вспоминала его, когда пыталась разобраться в том, что же все-таки произошло. Как могло случиться, что мама потеряла интерес к жизни? Это она-то, с ее неуемной энергией, постоянной жаждой деятельности и безудержным весельем! Может, отец завел себе любовницу? Или произошло что-то еще более ужасное? Джесс не знала. Она знала только, что любила мать, а та страстно любила ее. И Ричард ей очень нравился. Уж она бы позволила им пожениться. Придумала бы, как уговорить мужа…

Боль утихла, Джесс заснула.

Посреди ночи низ живота снова пронзила острая боль.

Сон как рукой сняло. Джесс поняла – что-то с ней происходит. Скрючившись от боли, она сползла с кровати и побрела в ванную комнату. С трудом добравшись до нее, хотела взяться за ручку двери, но не успела – голова закружилась, и, потеряв сознание, она упала на пол.

Первой почувствовала неладное Пи Джей. Услышав странный стук, она выскочила в коридор и, увидев лежащую на полу Джесс, громко закричала, разбудив своим криком всех обитателей пансионата.

– Джесс, девочка моя, не волнуйся, все будет хорошо.

Не открывая глаза, Джесс ощутила стойкий запах лаванды. С трудом подняв тяжелые веки, увидела у кровати мисс Тейлор. И комната, и кровать были ей незнакомы.

– Доктор сказал, что ты потеряла сознание от испуга.

Он хочет подержать тебя пару деньков здесь, в больнице, а потом недельку полежишь в постели, отдохнешь.

– А как ребенок?

– С ребенком тоже все в порядке, не волнуйся. Но тебе нужно немного отдохнуть – только и всего.

Джесс снова закрыла глаза, прислушиваясь к незнакомым больничным звукам. По щекам ее покатились слезинки.

– Мамочка, – едва слышно прошептала она. – Мамочка…

И снова забылась тяжелым сном, вызванным каким-то успокоительным лекарством.

ДЖИННИ

«Нужно найти какой-нибудь способ избавиться от этого треклятого ребенка», – размышляла Джинни, сидя утром за завтраком и потягивая кока-колу без льда. Вчера она явно перебрала – во рту неимоверная сухость, голова просто раскалывается. Но живот и ребенок чувствовали себя превосходно.

– Зачем ты пьешь столько кока-колы, Джинни? – спросила Сьюзен. – Ведь углекислый газ может навредить ребенку.

– Да ну… – удивилась Джинни. – Тогда нужно выпить еще стаканчик.

Она хотела продолжить эту тему, но в этот момент в библиотеке зазвонил телефон. Секунду спустя в дверях столовой появилась миссис Хайнс: руки на талии, глаза – щелочки.

– Мисс Стивенс, – громко объявила она. – Вас к телефону.

Джинни поставила стакан на стол.

– Должно быть, из Голливуда, – небрежно бросила она и пошла к телефону.

Войдя в библиотеку, она плотно прикрыла за собой двери. Еще не взяв трубку, догадалась – звонит мать. Только она одна знала о ее местонахождении.

– Привет, мам, – проговорила она в трубку.

– У нас неприятности, Джинни, – донесся до нее хриплый шепот. – Он знает.

У Джинни подкосились ноги. Она опустилась в кожаное кресло мисс Тейлор.

– Что?! Это невозможно! Откуда он узнал? – Внезапно ее осенила догадка:

– Это ты ему сказала? Мама, ради Бога, отвечай. Это ты ему сказала?

На другом конце послышалось тихое всхлипывание.

– Мама, я не могу поверить, что ты ему проговорилась.

– Он… он заставил меня, – пробормотала мать.

– Вот черт! Что он тебе сделал? Избил?

Ответа не последовало.

Джинни похолодела. Взяв со стола коробку со скрепками, принялась машинально поигрывать ею. Внезапно страшно захотелось курить. Выдвинув ящик стола, распечатала пачку сигарет «Пэл-Мэл». Одну сунула в рот, другую положила в карман.

– Это из-за денег? Он узнал, что ты взяла деньги?

Мать вздохнула.

– Когда ты прошлым вечером не пришла ночевать, он рассвирепел. Сказал, что ты занимаешься беспутством, и по возвращении грозил тебя серьезно наказать.

Джинни почувствовала, как у нее вспыхнули щеки. Она принялась усердно рыться в ящике стола. Попадалось все, что угодно, но только не спички: какие-то ручки, блокноты, счета. Наконец нашла. Надпись на коробке сообщала, как чудесно можно пообедать в местном ресторанчике всего за один доллар двадцать пять центов.

– Что еще?

– Он и не догадывался о деньгах до сегодняшнего утра.

Подробности были Джинни ни к чему. Достаточно было того, что этот тип узнал об исчезновении денег. Но то, что он выместил злость на матери, вообще не укладывалось в голове.

– Значит, ты призналась, что взяла деньги?

– Не сразу.

Мать начала плакать.

Джинни чиркнула спичкой.

– Мама, послушай, он знает, что я беременна?

Послышались всхлипывания.

– Да.

Вот черт! Джинни в сердцах выпустила изо рта клубок дыма.

– Но, Джинни, это не страшно. Он ведь тебе отчим.

Если ты мне поможешь, я уйду от него не задумываясь. И плевать мне на его деньги! – Послышался звук, будто кубики льда бьются о стенки стакана. – Вспомни, как нам было хорошо с тобой, когда мы жили в однокомнатной квартирке…

– Мама, ты пьешь?

– Совсем чуть-чуть… Очень больно…

– Мама… – Джинни понимала, что обязана задать следующий вопрос, но боялась. – Он знает, где я?

– Нет! Клянусь тебе, этого ему из меня не выбить! Я сказала ему, что ты сбежала из дома, а мне пришлось дать тебе денег на аборт.

Джинни с трудом сглотнула и еще раз затянулась.

– А что он сказал?

– Он сказал… – начала мать и запнулась.

– Так что он сказал?

– Чтобы ты никогда больше сюда и носа не показывала!

Джинни закрыла лицо руками.

– Мама, уезжай оттуда! И чем скорее, тем лучше. Иначе он изобьет тебя до полусмерти.

– Из-за денег? Да нет, он не очень-то из-за них разозлился, у него их полно.

– Мама, говорю тебе, он опять изобьет тебя!

Мать не ответила. Снова послышалось позвякивание кубиков.

Джинни представила себе маму – сидит, наверное, в глубоком кресле, обтянутом золотой парчой, в своей просторной спальне, с ног до головы закутанная – чтобы горничная, не дай Бог, не увидела синяков – в белый шелковый халат. Черные как воронье крыло волосы растрепаны, лицо бледное и усталое. Отчим Джинни никогда не бил маму по лицу боялся выставлять следы своего гнева на всеобщее обозрение.

Она взглянула на свой живот. Мало матери своих проблем, так Джинни еще добавила: заставила мать украсть у мужа для нее деньги, чтобы поехать в этот чертов пансионат и родить здесь ребенка, потому что на аборт идти у нее не было сил. Если бы она могла, то давно бы его сделала!

Но Джинни панически боялась боли, крови и тому подобного. Да еще эти доктора! Начнут ее щупать, потом заставят лечь на кушетку, привяжут ноги… Нет, только не это!

Конечно, когда она будет рожать, тоже придется несладко, но это когда еще будет… Несмотря на все страхи, Джинни знала, что обладает одним бесценным качеством – умением выживать в любой ситуации.

Она очень сокрушалась по поводу того, что у нее не хватает мужества сделать аборт. Тогда она уже сейчас отправилась бы в Бостон выручать маму. Увезла бы ее от этого проходимца в Лос-Анджелес, где бы он их никогда не нашел. Там ее заприметил бы какой-нибудь режиссер, начал бы снимать… Вот черт! Размечталась… Джинни спустилась с небес на землю.

– Мама, пойди приляг, отдохни. Не нужно мне сюда звонить, я сама позвоню завтра утром, только попозже, когда он уйдет на работу. Ладно?

Кубики льда снова звякнули.

– Как скажешь, любовь моя. Пока.

И мать повесила трубку.

А Джинни так и осталась сидеть с трубкой в одной руке и с сигаретой – в другой. Она должна придумать, как избавиться от ребенка, раз и навсегда, но с минимальной болью. Нельзя оставлять мать с этим подонком ни на минуту, не говоря уже о шести месяцах. На аборт ей не хватает мужества, значит, нужно организовать выкидыш – быстро, надежно, без докторов, шприцев и прочего.

В комнату вошла мисс Тейлор, прервав размышления Джинни на самом интересном месте.

– Все в порядке, Джинни? – спросила она.

Джинни затушила сигарету и быстро встала.

– Просто чудесно, мисс Тейлор. Пойду погуляю.

– Только не забудь, дорогая, в десять часов придет врач.

– Ну конечно! Вот уж кого жду не дождусь.

С этими словами она вышла из комнаты.

За домом был высокий холм, к подножию которого примыкала лужайка, покрытая бархатистой травой, а за ней – дремучий сосновый бор. Сосны были огромные, высокие, с прямыми стволами, раскидистыми ветвями, усеянными толстыми иголками. Каждая ветка заканчивалась бледно-зеленым отростком из мягких и нежных иголочек. Сквозь пышную крону пробивались лучи солнца, и казалось, будто вся изумрудная травка испещрена блестящими золотыми полосками.

Джинни приглядела нагретое солнцем местечко, опустилась на землю, закатала рукава своего свитера и вытащила из кармана мини-юбки смятую сигарету. Прикурив, сломала обгоревшую спичку и выбросила ее, а потом, совершенно не задумываясь над тем, что она делает, аккуратно оторвала донышко от картонной коробки из-под сигарет и, ловко действуя пальцами с обгрызанными ногтями, принялась рвать его на узенькие полоски.

– Вот черт! – выругалась она, размышляя о том же: как избавиться от ребенка.

Джинни была далека от того, чтобы заниматься самобичеванием, она не испытывала угрызений совести по поводу случившегося в отличие от Джесс и Пи Джей. При воспоминании о последней она улыбнулась. Похоже, эта особа привыкла брать от жизни все. Вчера она пошла танцевать с парнем, который купил им выпивку, и не вылезала с танцевальной площадки весь вечер. Все почему-то считали, что Джинни не обращает на такие мелочи внимания. И ошибались. Джинни никогда не пропускала ничего интересного, вернее, почти никогда. Всем давала оценку, всех насквозь видела. Что собой представляют Пи Джей и Джесс, она уже поняла. А вот кто такая Сьюзен, вообразившая, что все они не стоят ее? А, черт с ней! И со всеми остальными тоже. Она должна сейчас думать только о себе. Придумать наконец, как избавиться от ребенка, вернуться в Бостон и увезти маму от этого подонка.

И как только угораздило ее выйти за него замуж? Наверняка из-за денег. Отца своего Джинни не знала и вообще маленькой себя не помнила. Единственное, что запомнилось из детства, это… та самая ночь. Джинни почувствовала, как при одном воспоминании о ней в горле пересохло, сердце отчаянно заколотилось, руки-ноги стали ватными, все поплыло перед глазами – деревья, небо, земля. Появилось странное, но такое знакомое неприятное ощущение, будто душа расстается с телом. Сразу прошиб холодный пот. Все эти мерзкие чувства были тут как тут, стоило ей вспомнить о той ночи. Ну почему она не может выбросить ее из головы?! Джинни глубоко затянулась и едва не задохнулась. Она закрыла глаза и попыталась отключиться, но ничего не вышло: воспоминания лавиной нахлынули на нее.

…Они с мамой жили тогда в крохотной однокомнатной квартире на четвертом этаже ветхого дома. Летом они задыхались в ней от жары, а зимой замерзали от холода. Время от времени мама приводила домой приятеля на ночь, в ту злополучную ночь – тоже. Джинни было тогда годика четыре.

Мама вернулась домой с очередным мужчиной. Должно быть, они веселились на маскараде – в памяти Джинни осталось мамино нарядное белое платье с пышной юбкой в мелкую складку, поразившее ее детское воображение. Верхняя его часть, плотно облегая грудь, завязывалась вокруг шеи, – такое платье было на Мэрилин Монро в одном фильме, там оно поднималось вверх, открывая взору восхищенных зрителей премиленькие штанишки. Мама выглядела просто потрясающе.

Когда они, смеясь и перешептываясь, вошли в квартиру, Джинни притворилась спящей.

– Шш… – хрипло прошептала мама.

Джинни услышала, как процокали по полу ее каблуки, потом раздался глухой стук – видимо, мама скинула туфли и швырнула их через всю комнату.

– Пойду посмотрю, спит ли дочка. А ты пока налей нам что-нибудь выпить. Ладно?

Мама склонилась над Джинни, поцеловала ее в лоб, и она почувствовала резкий неприятный запах. В ту же секунду раздался грубый мужской голос:

– Не за выпивкой я сюда пришел! Ты знаешь, за чем.

Джинни крепко зажмурила глаза. Послышался звонкий шлепок, и мама упала на кровать.

– Тише ты, идиот! Ребенка разбудишь! – воскликнула она.

Послышался звук разрываемой материи – шикарной материи шикарного маминого платья, потом расстегиваемой молнии. Мама сдавленно вскрикнула.

– Вот и отлично! Тогда я ее тоже использую! – яростно взревел мужчина.

Кровать заходила ходуном. Видимо, мама пыталась от него избавиться, оттолкнуть его. Джинни начала плакать, мама прижала ее к себе.

Открыв глаза, Джинни увидела, что она с ненавистью смотрит на мужчину.

– Ах ты, паразит! Я тебе сейчас покажу! – закричала она, стукнув его изо всех сил.

При этом одна грудь у нее выскочила из разреза платья – показалась белая кожа, покрытая ярко-красными царапинами.

– Мама! – крикнула Джинни не своим голосом.

И вдруг увидела, как мужчина приблизился к ее матери», ухватил ее рукой за грудь и прижался губами к соску.

– Нет! – заорала мама и ударила его по голове.

Выпустив сосок, мужчина решительно задрал ей платье.

– В чем дело, крошка! – прорычал он. – Ты ведь сама этого хочешь.

– Убирайся! – выкрикнула мама.

Джинни прижалась к стене.

– Мама! – снова крикнула она.

Мужчина перевел взгляд с мамы на нее и улыбнулся.

Швырнув маму на пол, он шагнул к Джинни. Джинни не в силах была отвести взгляд от предмета его мужской гордости. Закрыв глаза, она закричала. Последнее, что запомнилось, – острая боль между ногами…

Сосны тихонько поскрипывали, заглушая жуткие воспоминания. Джинни хватала воздух ртом и никак не могла надышаться. Тело было липким от пота. Изнасиловал ли ее тот мужчина, нет ли, она не знала. Из этой ужасной ночи больше ничего не запомнилось. Постепенно успокоилось сердце. Джинни откашлялась, поморгала, пытаясь прийти в себя, успокоиться. Она знала, что приступ скоро пройдет. С ней такое бывало и раньше. Но когда он только начинался, ей казалось, что он никогда не кончится, что когда-нибудь сердце не выдержит и разорвется в груди, и кусочки его рассыплются по всему животу.

Повеяло прохладой, и Джинни вздрогнула. Мир вновь обрел яркие краски – пелена спала с глаз. Джинни почувствовала, что может расплакаться, но сдержалась – не время сейчас лить слезы, она должна быть сильной.

Поднявшись, Джинни смахнула с юбки иголки.

– Вот черт! – бросила она и взглянула на часы.

До визита к врачу оставалось десять минут. А может, наплевать на него и сбежать? Но куда? Этот дурацкий ребенок так и будет сидеть в животе, куда бы она ни направлялась. Ну ничего, рано или поздно она от него избавится, уверяла себя Джинни, направляясь к дому.

Музыкальную комнату превратили в смотровую. Теперь рядом с роялем соседствовало гинекологическое кресло с металлическими подпорками для ног и лампой на шарнирах, которая могла поворачиваться в разные стороны. Когда вчера Джинни украдкой заглянула в комнату, она глазам своим не поверила: камера пыток, да и только!

Теперь, войдя в холл, она заметила, что двери в музыкальную комнату закрыты. Наверное, уже кого-то осматривают, скорее всего Пи Джей.

Внезапно Джинни охватил страх. Что он там делает, этот докторишка? Обследует каждую из них холодным стальным инструментом? Щупает грудь? Сердце ее отчаянно заколотилось. Нет! Она не позволит ему так бесцеремонно с ней обращаться!

Она огляделась и вдруг поняла, что она должна делать. Джинни устремилась к лестнице, уговаривая себя не трусить.

Добравшись до самого верха, она обернулась. Перед глазами, как в фильме ужасов, замелькали всевозможные образы – доктора, шприцы, пробирки и прочее. Откуда-то потянуло больничным запахом.

«Я могу это сделать, я должна», – приказала она себе и с закрытыми глазами, сделав глубокий вдох, рухнула вниз.

Она с грохотом катилась по ступенькам, и этот грохочущий звук был хуже боли. Одно-единственное желание – ухватиться за перила – не давало покоя, но она подавила его.

Внезапно чьи-то мягкие руки подхватили ее. До конца лестницы было еще далеко.

– О Господи! С вами все в порядке? – раздался чей-то голос.

Джинни подняла голову – над ней склонилось незнакомое лицо. Кто это? И вдруг она увидела белый халат.

Ведь это же врач! Только его не хватало!

Она с трудом встала на ноги и замерла, ожидая, что сейчас в животе появится острая, пронизывающая боль, означающая, что ребенку пришел конец. Тщетно! Боль, правда, возникла, однако далеко не острая и не в том месте, где хотелось бы, а в правой ягодице.

– Угораздило же свалиться с этой идиотской лестницы! – бросила она и, откинув с лица прядь волос, добавила:

– Черт бы побрал этот старый дом – Нужно быть поосторожнее, – ласково улыбнулся ей старенький доктор и покачал убеленной сединой головой. – Вы же не хотите причинить вред своему ребенку?

Джинни едва сдержалась, чтобы не закричать во весь голос.

Вначале нужно было взять у нее анализ крови. Джинни вытянула руку и сжала ее в кулак. Сердце колотилось в груди, ноги стали ватными. О Господи, только бы не было очередного приступа! Когда угодно, только не сейчас. Доктор перетянул руку выше локтя резиновым жгутом, плотно затянул его, а Джинни показалось, что трубка обвилась вокруг шеи и вот-вот задушит ее. Голова закружилась, все поплыло перед глазами, дышать нечем, только бы не упасть в обморок! Взяв шприц, доктор вонзил иглу в руку. Джинни попыталась сконцентрировать внимание на каком-нибудь предмете, например, на стуле. Хоть что-то устойчивое, реальное… Нет, она не поддастся панике! Выстоит! Только бы он ничего не заподозрил! Джинни почувствовала, как из вены потекла кровь, густая, алая, ее кровь… Течет, течет… Все! Сил больше нет! Она в ловушке! Джинни покачнулась на стуле и упала.

«Ну и вонища! Будто кто-то сблевнул», – пронеслось в голове, и Джинни с трудом раскрыла глаза. В нос ударил запах нашатырного спирта.

– Не предполагал, что вы способны упасть в обморок, – усмехнулся доктор, убирая от нее тампон с нашатырем.

– Я забыла сегодня позавтракать! – выпалила Джинни. – И если вы кому-то расскажете о том, что произошло, вы очень пожалеете!

Врач выпрямился и взглянул на Джинни.

– Не советую вам, моя милая, разговаривать со мной в таком тоне. Мне столько же хочется ублажать богатеньких, дурно воспитанных девиц, сколько вам находиться в подобном заведении. Я хороший врач и заслуживаю уважения. Надеюсь, мы понимаем друг друга?

Джинни промолчала. А если бы раскрыла рот, из неги вылетели бы очередные ругательства.

– Я ничего не скажу мисс Тейлор, – продолжал доктор. – Но не потому, что боюсь ваших угроз, а в силу врачебной этики.

У него были такие густые седые брови, которых Джинни никогда не видела. Когда он говорил, брови двигались вверх-вниз, поэтому выражения его старых серых глаз видно не было, но Джинни понимала, что говорит он серьезно. Более того, он не поднял ее на смех. И она почувствовала вдруг угрызения совести.

– Спасибо, – тихо проговорила она.

Он присел перед ней на корточки.

– Что, боишься шприцев, Джинни?

Она отвернулась и взглянула в окно.

– И врачей тоже?

Джинни, переплетя пальцы рук, мечтала лишь об одном – о сигаретке.

– Наверное, имеется печальный опыт?

Что она могла ему сказать, если и сама не знала?

– Что ж, придется тебе немного потерпеть. Я постараюсь при обследовании не причинять тебе боли, но мне потребуется твоя помощь. Ты ведь поможешь мне, Джинни?

Не отрывая глаз от окна, она наконец ответила:

– Да.

Пока доктор ее осматривал, Джинни с ног до головы покрылась потом. Он, видимо, неплохой мужик, хотя брови у него те еще; во всяком случае, не сделал ей так больно, как когда-то тот тип, но… Единственное, что она хотела, это избавиться от ребенка; не может она оставаться здесь еще на целых полгода! Должен же быть какой-то выход!

– Возможно, сегодня из-за падения внизу живота почувствуешь боль. Если она будет сильной, попроси мисс Тейлор позвонить мне.

– Хорошо.

Значит, все-таки ее усилия не пропали даром! Может быть, этот ребенок не сидит в ней так крепко. Она немного успокоилась, перестала потеть.

– На сегодня все, Джинни. Увидимся в следующем месяце, – сказал врач. – Скажи мисс Левин, что она может заходить.

Джинни слезла с кресла и одернула юбку.

– Спасибо, доктор, – искренне поблагодарила она и вышла из комнаты.

В холле ожидала Сьюзен. Длинные волосы висят сосульками, поверх потрепанных джинсов мятая футболка, ноги немного опухли из-за беременности, обуты в немыслимые кожаные сандалии. Хиппи паршивая! Хиппи… И вдруг Джинни как громом поразило. Ведь хиппи принимают наркотики. А наркотики запросто могут погубить ребенка. Ну конечно! Как же она раньше не догадалась! Пора быть поласковее со Сьюзен. У нее наверняка есть наркотики, которые помогут избавиться от ребенка. Да, пора изменить отношения с ней.

Джинни ласково улыбнулась Сьюзен.

– Доктор говорит, что ты можешь войти, – сладким голосом проворковала она и добавила:

– Ничего мужик, правда?

Сьюзен вопросительно глянула на нее.

– Не знаю… Ну если ты так говоришь… – пробормотала она и, обойдя Джинни, зашла в музыкальную комнату.

СЬЮЗЕН

Она решила не отдавать ребенка на воспитание чужим людям. Сидя на кровати, Сьюзен методично соскабливала восковые подтеки с бутылки кьянти многолетней выдержки. Они с Дэвидом постоянно пили это вино – только таким способом можно было заполучить зеленые бутылки в плетеных корзиночках, чтобы потом использовать их в качестве подсвечников. Вкус вина ей не нравился, но она любила Дэвида и способна была пойти ради него и не на такие жертвы.

Сьюзен уже предприняла попытки отыскать его. Если бы он только сказал, где именно собрался служить – в армии ли, во флоте, – было бы куда проще его отыскать.

Так нет же, бросил только: «Я завербовался. Уезжаю во Вьетнам». Где теперь его найти? Даже Аллан, с которым Дэвид жил в одной комнате, куда-то исчез. Возможно, потребуются долгие месяцы, а то и годы на розыски Дэвида, но ребенок ждать не собирался. Ну почему она оказалась такой идиоткой! Нужно было рассказать ему все. А теперь мучайся… Задумавшись, Сьюзен принялась растирать пальцами комочек воска.

Если она не откажется от ребенка, родители придут в ужас, не станут с ней даже разговаривать. Ну и ладно, без их разговоров обойдется как-нибудь. А что, если нет? – вдруг вкралась мыслишка. Ничего, не пропадет, отмахнулась от нее Сьюзен. Бросит институт, устроится на работу, будет обеспечивать и себя, и ребенка. Проживет как-нибудь и без папочкиных денег. Снимет какую-то сумму со счета, который открыл для нее дедушка, поселится в каком-нибудь не очень престижном районе – деньги нужно экономить! – и наймет няньку, чтобы сидела с ребенком, пока сама она будет на работе.

Но дешевую квартирку отыскать сложно. Их позанимали наркоманы. Живут по несколько семей в каждой квартире, спят на полу на матрацах в сине-серую полоску, заклеили стены плакатами и афишами, наплодили детей и живут себе поживают, колются да «травку» покуривают.

Против последней она не очень возражала – они с Дэвидом и сами любили ею побаловаться, однако всегда знали меру. И все-таки в подобном месте, вонючем, прокуренном, нечего и думать о воспитании ребенка. Придется найти что-нибудь другое. Только что?

Сьюзен поглядела на свои длинные пальцы. Ну почему она не сказала Дэвиду о ребенке, почему не смогла переступить через свое воспитание? увы, не смогла… Хотя в глубине души ненавидела все те жизненные принципы. которые исповедовали ее родители.