Текст книги "Немного ненависти"

Фехтование с отцом

– Коли, Савин, коли! – подгонял ее отец, наклоняясь вперед из своего кресла, чтобы следить за ее движениями. – Коли сильнее!

Ее плечо пылало огнем, боль распространялась вниз по руке до кончиков пальцев, но она заставляла себя продолжать, стремясь сделать каждый укол резким, четким, безупречным.

– Хорошо, – пропищал Горст, отражая ее усилия: всегда уравновешенный, всегда спокойный.

Клацанье стали отражалось эхом от стен пустого помещения.

Для ее отца, однако, ничто не было достаточно хорошо.

– Следи за передней ногой! – рявкнул он. – Распределяй вес пошире!

– Я распределяю!

Она выбросила руку три раза подряд, стремительно как молния.

– Распределяй шире. Я же знаю, ты терпеть не можешь делать вещи кое-как.

– Это ты терпеть не можешь, когда я делаю вещи кое-как.

– Ну так распределяй вес шире. Тогда мы оба будем довольны.

Она расширила стойку и выдала еще несколько колющих ударов, скребя клинком о клинок Горста.

– Ну как, лучше? – спросил отец.

Так было несомненно лучше, но оба знали, что она никогда не признает, что была не права – это значило бы смириться с поражением.

– Посмотрим. Как дела на Севере?

– Разочарование за разочарованием, как обычно в жизни. Северяне продвигаются вперед, инглийцы отступают.

– Люди говорят, что иного и не следовало ожидать, поскольку наши войска возглавляет женщина.

Савин сделала выпад, лязгнула сталь, Горст поймал ее клинок своим и отвел в сторону.

– Люди, как мы оба знаем, просто бессмысленные идиоты, – презрительно отозвался ее отец, словно одна мысль о человеческих существах вызывала в нем отвращение. – Я бы сказал, что после смерти ее отца Финри дан Брок – наиболее компетентный военачальник в Союзе. Горст, ты ведь ее знаешь, не так ли?

Огромный королевский телохранитель, обычно лишенный каких бы то ни было эмоций, слегка вздрогнул.

– Немного, ваше преосвященство.

– Жаль, я не мог поручить ей командование в Стирии, – продолжал отец Савин. – Мы бы сейчас считали победы, вместо того чтобы считать трупы. Давай, коли!

– Брок против Меркатто! Вот это было бы нечто! – прошипела Савин, снова принимаясь работать клинком. – Две величайшие армии в Земном Круге, и обеими командуют женщины!

– Вероятно, они бы сочли, что могут потратить свои деньги на что-нибудь более достойное, и покончили бы дело разговором. И где бы мы тогда были?.. Ладно, на сегодня хватит острия, давай-ка посмотрим, что ты можешь сделать кромкой. И руби как следует, Савин, он не стеклянный.

Она ринулась на Горста, якобы собираясь напасть справа, но в последний момент резко свернула влево, сопроводив движение яростным рубящим ударом на уровне головы. Горст опустил клинки и отдернулся в сторону, быстрый как змея, невзирая на свои габариты. Его глаза не отрывались от лезвия, просвистевшего мимо его носа.

– Превосходно, – пропищал он.

Савин взмахнула обоими клинками.

– Но сможет ли Брок побить северян в одиночку?

– Пока что она собирает войска в Инглии. И к тому же, с ней Ищейка. Однако Скейл Железнорукий сильно превосходит их по мощи. Мое предположение: северяне захватят Протекторат, но Брок остановит их возле Белой реки. После этого, возможно, обстоятельства здесь поменяются, и мы сможем нагрянуть туда следующей весной и пожать лавры.

– Женщины делают всю тяжелую работу, а мужики потом пожинают лавры. Знакомая картина.

– Сварливость фехтовальщицам не к лицу. Руби, девочка! Покажи, на что ты способна.

Взвизгнув подошвами по деревянному полу, Савин метнулась, обходя Горста кругом и рубя под всеми возможными углами. Он, казалось, почти не шевелился, однако его клинки всегда оказывались в нужном месте, парируя удар.

– У моей дочери быстрые ноги, а, Горст?

– Очень быстрые, ваше преосвященство.

– Это все танцевальные уроки твоей матери. Как ни печально, сам я в последнее время почти не танцую.

– Да, жалко, – согласилась Савин, двигаясь кругами, выискивая брешь в защите противника. Капли пота щекотали ее бритый скальп. – В Закрытом совете сейчас грамотная работа ног оказалась бы не лишней. Если Брок проиграет войну, вы все будете выглядеть трусами и глупцами.

– Еще большими трусами и глупцами, чем уже выглядим.

– А если она победит, это придаст еще больше блеска ее репутации. И репутации ее сына.

– Как же, Леонольт дан Брок! – насмешливо оскалился ее отец, вновь показывая беззубые десны. – Молодой Лев!

– И кто только придумывает такие смехотворные имена?

– Писатели, не иначе. Мне доводилось видеть львов, когда я участвовал в гуркхульской кампании. Глупые зверюги, особенно самцы… Все, достаточно! Передышка.

Савин тяжело перевела дыхание и распахнула свою плотную фехтовальную куртку, чтобы впустить внутрь воздух. Она пропотела до самой рубашки. «Интересно, – подумала она, обтирая бритую голову полотенцем, – узнали бы меня сейчас благородные господа из Солярного общества? Без пудры, драгоценностей, платья, парика?» Впрочем, скорее всего, они даже сквозь пот учуяли бы запах денег и по-прежнему продолжали бы роиться вокруг.

– Мы могли бы немного поправить твой захват.

Ее отец наклонился вперед и ухватился за трость, собираясь встать. Было видно, как двигаются кости под бледной кожей его руки.

– Нет, нет! – Она шагнула к нему и мягко положила руку на плечо. – Я не дам тебе мучить себя только для того, чтобы показать мне, как надо держать клинок!

Она взяла с подлокотника кресла одеяло и накинула ему на ноги, аккуратно подоткнув со всех сторон. Судьбы свидетели, какой же он тощий! Это даже не назовешь «кожа да кости», поскольку кожи там почти не осталось.

– Как ты себя чувствуешь? – спросила она.

Его левый глаз задергался.

– Ты не заметила, наша страна еще не развалилась?

– Сегодня утром вроде все было нормально.

– Из чего можно заключить, что сегодня я еще жив. Завтра, впрочем, стоит проверить заново. У меня везде враги – во дворце, в Закрытом совете, в Открытом совете, на полях и на заводах. Инглийцев я и до войны бесил, а сейчас они практически светятся от ярости. Меня ненавидят повсюду.

– Только не здесь, – отозвалась Савин. Более явного выражения приязни от нее вряд ли можно было ждать.

– Мне этого более чем достаточно. – Он мягко прикоснулся к ее лицу кончиками пальцев: островки прохлады на ее потной щеке. – И это гораздо, гораздо больше того, что я заслужил.

– Наверное, какое-то количество врагов неизбежно входят в цену некоторых высоких кресел.

Ее отец фыркнул с отвращением и горечью, неожиданными даже для него:

– Стоит твоему заду коснуться сиденья, как ты тут же понимаешь, чего все это стоит. Ты думаешь, Закрытый совет действительно чем-то правит? Или король с королевой? Мы все – танцующие марионетки, не больше. Для отвода глаз. И чтобы было на кого свалить вину.

Савин нахмурила брови.

– Кто же тогда дергает за нитки?

Отец посмотрел ей в глаза. Его взгляд был ясным и твердым.

– Я задавал вопросы всю свою жизнь. И уяснил одно: на некоторые вопросы лучше не доискиваться ответов.

Его рука опустилась, упав поверх ее ладони. Той, что держала клинки.

– Пора поработать над твоей защитой.

– Три удара? – спросил Горст.

Савин правой рукой подбросила в воздух короткий клинок и ловко поймала его левой.

– Как будет угодно.

Горст скользнул к ней и нанес несколько ударов, но без особой агрессии. Она без труда блокировала колющие удары и отбила рубящий эффектным поворотом кисти.

– Итак, если борьба леди-губернаторши с северянами зайдет в тупик, что это будет означать для нашей собственности в Инглии?

– Ага! – Ее отец осклабился в ухмылке. – Я все ждал, когда мы наконец дойдем до денежных вопросов.

– Мы никуда от них и не уходили. – Она парировала удар и снова отшагнула в сторону, обходя медлительную атаку. Для человека, знаменитого своим боевым пылом, Горст, можно сказать, почти не старался ее задеть. – Цены в тех регионах уже взлетели до небес. Что мне делать, продавать или держаться дальше?

– Союз никогда не уйдет из Инглии. Если бы я занимался торговлей, я бы скупал все, что мне предлагают. Как мы знаем, опасности и благоприятные возможности…

– …часто идут рука об руку, – закончила Савин, краем глаза заметив, что он улыбается.

Не многие вещи приносили ей такое же удовлетворение, как вызвать улыбку на лице архилектора. Кроме нее и ее матери, это не удавалось больше никому.

– Я посмотрю, не удастся ли немного занять, чтобы расширить мои владения в тамошних рудниках. – Она и сама с трудом сдерживалась, чтобы не заулыбаться во весь рот. – «Валинт и Балк» предлагают отличные расценки…

– Прекрати! – рявкнул ее отец с такой мучительной гримасой, что она ощутила легкое чувство вины. – Даже не шути об этом, Савин! «Валинт и Балк» – стервятники, паразиты, пиявки! Стоит им присосаться, и ты от них уже не освободишься. Они не успокоятся, пока не завладеют солнцем и не начнут брать со всего мира проценты за то, что оно встает по утрам. Пообещай мне, что никогда не возьмешь ни крупицы у этих мерзавцев!

– Обещаю. Я буду держаться от них подальше.

Впрочем, это было не так-то просто. Жадные щупальца этого банкирского дома, словно корявые корни старой ивы, оплетали практически все, с чем ей доводилось сталкиваться.

– Вообще-то там осталось не так уж и много. Я уже завладела контрольным пакетом акций оружейной мастерской в Остенгорме по такой цене, что ты просто не поверишь.

– Оружие – всегда удачное капиталовложение, – одобрил архилектор, глядя, как она отбивает клинок Горста своим.

– Мне говорят, что будущее за этими огненными трубками. Этими «пушками».

– В Стирии мы получили с ними неоднозначные результаты.

– Однако их делают все меньше размером, более портативными и более мощными. – Она ловко обошла вялый выпад Горста. – А сейчас для них разработали еще и взрывающиеся ядра.

– Во взрывы тоже всегда стоит вкладывать деньги.

– Особенно если мне удастся заключить пару контрактов с королевской гвардией.

– Даже так? Ты знаешь кого-нибудь влиятельного?

– Так вышло, что я устраиваю званый вечер для Азиль дан Рот и нескольких других жен военных. Ее муж, кажется, недавно был назначен главным смотрителем королевского арсенала.

– Как удачно, – иронически отозвался ее отец.

Следующий выпад Горста был настолько слабым, что это было даже оскорбительно.

– Эй, я тоже не стеклянная! – сказала ему Савин, раздраженно отмахиваясь от кончика его клинка. – Нападай по-настоящему.

В конце концов, она фехтовала всю жизнь. Девчонкой она мечтала переодеться мужчиной и победить на турнире, а потом стащить с себя капюшон – и предъявить восторженной толпе золотые локоны. Потом в моду вошли парики, и локоны были сбриты. Честно говоря, они все равно не были особенно привлекательными, скорее коричневыми, чем золотыми. А затем она узнала, что мужчины никогда не рукоплещут женщинам, которые их побеждают в их собственных играх. Так что Савин оставила фехтовальный круг носителям членов и решила вести счет своим победам в банке.

Она отбила две атаки, которые были не намного сильнее прежних, и на этот раз, ловко обойдя последовавший за ними ленивый рубящий удар, пихнула Горста гардой короткого клинка.

– Мало того, что ты говоришь как женщина, ты еще и дерешься так же?

У Горста едва заметно дрогнул глаз.

– Ого! – воскликнул ее отец. – Очко в пользу леди.

– Я хочу знать, каково это – когда на тебя нападает опасный человек, нападает по-настоящему. Иначе в чем смысл?

Савин снова встала в позицию, уверенная в своей стойке, уверенная в своей хватке на рукояти клинка, уверенная в своих способностях.

Горст взглянул на архилектора. Тот задумчиво сжал губы, потом еле заметно двинул плечом:

– Что же, ей надо когда-то учиться. – В его лице появилась жесткость, которой Савин прежде не видела. – Поучи ее.

Было какое-то едва заметное отличие в том, как Горст встал на свою отметку, как подвигал ногой, плотнее упирая ее в поскрипывающие половицы, как повращал могучими плечами и ухватился за свой иззубренный клинок. На его плоском лице практически не отражались эмоции, но ощущение было такое, словно в нем приоткрылась некая дверь, и в щелку Савин увидела запертое внутри чудовище.

Легко улыбаться при виде быка, если знаешь, что он надежно прикован. Когда внезапно осознаёшь, что цепи нет, а его рога направлены на тебя и копыто роет землю, представление о быке радикально меняется.

Савин приоткрыла рот, собираясь сказать: «Подожди!»

– Начинай.

Она была готова к его силе. Стремительность Горста – вот что стало для нее неожиданностью. Не успела она даже выдохнуть, как он оказался рядом. Широко раскрытыми глазами Савин увидела опускающийся на нее длинный клинок, и у нее едва хватило присутствия духа, чтобы отшагнуть в сторону, подняв свой короткий, чтобы парировать удар.

…Как выяснилось, она все же не была готова к его силе. Удар оказался таким мощным, что у нее онемела вся рука от кончиков пальцев до плеча, а зубы застучали друг о друга. Ахнув, Савин отшатнулась назад, но навстречу уже двигался короткий клинок Горста. Еще удар – и ее длинный клинок вылетел из бесчувственных пальцев и покатился по половицам. Савин принялась вслепую тыкать коротким, позабыв все свое обучение и приемы. Взблеск металла…

Длинный клинок противника хлестнул по ее фехтовальной куртке, выбив из легких весь воздух в одном сиплом, жгучем выдохе. Едва удержавшись на ногах, Савин пошатнулась. Мгновением позже в ее корпус впечаталось плечо Горста. Ее голова резко мотнулась вперед, лицо с хрустом во что-то врезалось – возможно, в его твердую макушку.

…Она что, летит?

…Стена саданула ее сзади, пустая комната завертелась перед глазами, и, к собственному великому удивлению, Савин внезапно оказалась на четвереньках, глядя в пол и недоуменно моргая.

Перед ее лицом по полированному дереву барабанили кровавые капли.

– Ох, – выдохнула она.

Ребра сводило болью при каждом судорожном вдохе, гортань обжигало кислой рвотой. Пальцы безнадежно застряли в гарде короткого клинка, и Савин пришлось несколько раз ошалело взмахнуть кистью, прежде чем клинок со звоном упал на пол. Кожа на тыльных сторонах пальцев была содрана. Она приложила ладонь к пульсирующему рту, отняла и увидела пятно крови. Ее рука тряслась. Ее всю трясло с ног до головы.

Было больно. Ныло лицо, ныло в боку, ныло уязвленное чувство гордости. Но больше всего ее потрясла не боль, а собственная беспомощность. То, насколько неверно она оценивала свои возможности. Покрывало сдернули, и Савин увидела, насколько она на самом деле хрупкая. Насколько хрупок любой человек в сравнении с безжалостной сталью клинка. Мир больше не был тем, что несколько мгновений назад – и тот, прежний, был лучше.

Горст присел возле нее на корточки, сжимая в одной руке иззубренные клинки.

– Должен вас предупредить, что я все же немного сдерживался.

Ей с трудом удалось кивнуть.

– Понятно.

На отцовском лице она не увидела ни следа сожаления. Как он любил говорить, непрестанная боль излечила его от чувства вины.

– Фехтование – это одно, – произнес он. – А настоящий бой – совсем другое. Лишь немногие из нас годятся для насилия. Полезно время от времени освобождаться от наших заблуждений относительно себя, даже если это больно.

Он улыбнулся, глядя, как она вытирает кровь из-под разбитого носа. Савин давно махнула рукой на попытки его понять. Большую часть времени он вел себя так, словно она – единственное, что для него дорого в презираемом им мире. Но потом подворачивался удобный случай – и он обращался с ней как с соперником, которого желал сокрушить.

– Если вас атакует опасный противник и вы видите, что он не шутит, мой совет: бегите. – Горст встал и протянул ей широкую ладонь. – Скорее всего, он рано или поздно сам себя уничтожит.

Он поднял ее и поставил на ноги, колыхавшиеся как желе.

– Спасибо вам, полковник Горст. Это был… очень полезный урок.

Ей хотелось плакать. По крайней мере, этого хотелось ее телу. Но она ему не позволила. Стиснув ноющие челюсти, Савин выставила вперед подбородок.

– На следующей неделе в это же время?

Ее отец закашлялся от смеха и хлопнул ладонью по подлокотнику кресла:

– Так держать, девочка!

Обещания

Броуд лежал без сна, глядя в потолок. На потолке была трещина, рядом с пожелтевшим пятном вздувшейся пузырем побелки. Кажется, он смотрел на нее всю ночь. Смотрел на нее, пока солнце взбиралось на небо над узкими зданиями, путаясь в натянутых между ними бельевых веревках, заглядывая в узкую улочку, сквозь узкое оконце в узкую подвальную комнатушку, где они жили.

Кажется, он смотрел на эту трещину уже не одну неделю, снова и снова гоняя в голове по кругу все те же мысли. Дергаясь из-за них, словно речь шла о каком-то важном выборе, который ему предстояло сделать. В то время как все свои выборы он уже сделал, и все они были неправильными, и теперь было уже ничего не изменить.

Он тяжело вздохнул и тут же инстинктивно задержал дыхание. Этот мерзкий масляный привкус в воздухе Вальбека, эта вонь дерьма пополам с луком, навеки поселившаяся в подвале, сколько бы Лидди его ни скребла. Она впиталась в стены. Она впиталась в его кожу.

Снаружи народ уже собирался на работу, за крошечными оконцами возле самого потолка чавкали по грязи ботинки, тени проходящих людей мелькали на покрытой пятнами плесени стене напротив.

– Как твои руки? – сонно спросила Лидди, поворачиваясь к нему на узкой кровати.

Он поморщился, сжал и разжал пальцы.

– Всегда ноют по утрам.

Лидди взяла его большую ладонь в свои маленькие и принялась растирать онемевшие мышцы, застывшие суставы.

– Май уже поднялась?

– Ускользнула с утра пораньше. Не хотела тебя будить.

Так они и лежали рядом: она смотрела на него, он не осмеливался взглянуть на нее. Чтобы не увидеть в ее глазах разочарование. Беспокойство. Страх. Даже если это были его собственное разочарование, беспокойство и страх, отраженные в ее глазах, словно в зеркале.

– Это несправедливо, – прошептал он, обращаясь к трещине на потолке. – У нее должна быть нормальная жизнь. Танцы, ухажеры. А не так вот… ждать, пока тебя подцепит какой-нибудь богатый ублюдок.

– Она не против такой жизни. Помогает, чем может. Она хорошая девочка.

– Она – лучшее, что я сделал за свою жизнь… Единственное, что я сделал хорошего.

– Ты сделал много хорошего, Гуннар. Очень много!

– Ты не знаешь, каково там было, в Стирии. Каким я там был…

– Ну так делай хорошее сейчас. – В голосе Лидди прозвучала нетерпеливая нотка, она в последний раз сжала его ладонь и отпустила. – Ты не можешь изменить прошлое, верно? Только то, что будет дальше.

Броуду хотелось спорить с ней, но было невозможно найти брешь в ее очевидном здравом смысле. Он лежал, угрюмый, слушая стук ботинок и гул раздраженных голосов на улице. На соседнем перекрестке девчонка выкрикивала за медяки плохие новости: хлебный бунт в Хольстгорме, попытка сжечь фабрику в Колоне, мятежи во всех концах Срединных земель… И война – война на Севере.

– Это все я виноват, – пробормотал он, не найдя способа напасть на Лидди и вместо этого переключившись на себя. – Не нужно было идти на войну.

– Я тебя отпустила. И я не уберегла ферму.

– С фермой так или иначе было покончено. Со всей той жизнью. Для вас с Май было бы лучше, если бы я вообще не возвращался.

Она положила твердую ладонь на его щеку. Повернула голову так, чтобы взглянуть ему прямо в глаза:

– Не говори так, Гуннар. Никогда не говори так!

– Я их убил, Лидди, – прошептал он. – Я их убил…

Она промолчала. Что она могла сказать?

– В один момент я все изгадил, – продолжал Броуд. – Хоть что-то я могу не разрушать?

– Нет ничего, чего нельзя разрушить за один момент, – сказала Лидди. – Все постоянно висит на волоске. Но теперь мы должны смотреть вперед. Это все, что нам остается. Двигаться дальше.

– Я все исправлю, – пообещал он. – Я найду здесь работу.

– Конечно, найдешь.

Лидди заставила себя улыбнуться. Кажется, это стоило ей немалых усилий, но улыбка все же появилась на ее лице.

– Ты хороший человек, Гуннар.

Он вздрогнул, чувствуя в носоглотке пощипывающие слезы.

– Больше никаких разборок, – проговорил Броуд, глухо и хрипло. – Я обещаю, Лидди.

Он обнаружил, что его кулаки снова стиснуты, и заставил себя разжать их.

– С этого момента я больше ни во что не ввязываюсь.

– Гуннар, – тихо и серьезно отозвалась она, – не давай обещаний, если не уверен, что сможешь их сдержать.

На их кровать с потолка просыпалась струйка пыли. Дальше по улице, на литейной фабрике, уже запускали машины, от которых начинала трястись вся комната.

_{* * *}

Только завернув за угол, Броуд понял, куда стоит его очередь. Над большими раздвижными дверьми склада виднелись позолоченные буквы: «ЭЛЬ КЭДМЕНА», изнутри доносился грохот и гулкие удары. Пивоварня!

Половину времени, проведенного им в Стирии, он был пьян, а в остальное время собирался напиться. Он пообещал не ввязываться в разборки – а для него, как он хорошо знал, разборки скрывались на донышке каждой бутылки.

Однако в Вальбеке искушения подстерегали на каждом шагу. В каждом втором здании располагалась пивная, закусочная или рюмочная. Одни имели лицензию, другие действовали нелегально; вокруг всегда роились шлюхи, воры и попрошайки, словно мухи вокруг навозной кучи, а если тебе было не добраться до соседней двери, чтобы утопить в спиртном свои горести, то под рукой всегда имелись мальчишки, обегавшие улицы с бочонком на спине, готовые принести тебе пиво на дом.

Так что касательно данного Броудом обещания держаться подальше от разборок пивоварня не предвещала ничего хорошего. Но он вообще пока не встречал в Вальбеке ничего хорошего, а где-то работать было надо. Поэтому он поплотнее запахнул свою куртку, сгорбился под мелким темным дождичком, падавшим с чернильно-темного неба, и передвинулся еще на полшага вперед.

– Как рано ни приходи, все равно здесь очередь, – пожаловался немолодой человек с серым лицом и серыми волосами, в протертой на рукавах куртке.

– В Вальбек стекается все больше и больше народа, и все ищут работу, – пробормотал кто-то другой.

– Да, работа всем нужна. И ее всегда не хватает. А ведь прежде у меня был собственный дом, там, в долине возле Хамбернольта. Знаешь, где это?

– Не сказал бы, – буркнул Броуд, вспоминая свою собственную долину.

Зеленые деревья под легким ветерком… мягкая зеленая трава, щекочущая лодыжки… Он знал, что в памяти все предстает лучше, чем было, что на ферме приходилось тяжело трудиться за мизерное вознаграждение – но по крайней мере там была зелень. В Вальбеке зеленым не было ничего. Не считая, может быть, реки, в которой плавали огромные цветные пятна с красильного производства выше по течению.

– Прекрасная была долина, да, – продолжал нудеть серолицый. – И дом хороший, в лесу, возле речки. У меня там пятеро ребятишек выросло. Я был углежогом – сам понимаешь, вырубал молодняк и пережигал в уголь, и зарабатывал на этом неплохие деньги. Потом вверху долины построили печь и стали производить дешевый уголь, да к тому же всю речку изгадили дегтем… – Он длинно, беспомощно шмыгнул носом. – Цены падали все ниже и ниже. А в конце концов лорд Барезин, будь он проклят, вообще вырубил весь лес – пастбищ ему было мало.

Мимо прогрохотала большая повозка, подняв колесами липкую грязь с дороги и обдав очередь дождем брызг. Люди возмущенно заорали, осыпая возницу ругательствами, возница заорал и принялся осыпать ругательствами их самих, и все передвинулись еще на полшага вперед.

– Мальчишки мои разбежались, занялись своими делами. Один погиб в Стирии. Другой женился где-то под Колоном, как я слышал. Пришлось занимать деньги, дом я свой потерял. Прекрасная была долина…

– Да уж, – пробормотал Броуд. – Однако на прошлом далеко не уедешь.

Его жалость к самому себе была слишком сильной, чтобы получать удовольствие от того, что кто-то рядом испытывает то же самое.

– Это верно, – подхватил серолицый, и Броуд моментально пожалел, что раскрыл рот. – Вот помню, когда я был еще мальчонкой…

– Эй, папаша, а ну-ка заткнул свою долбаную варежку! – рявкнул человек, стоявший в очереди перед Броудом.

Здоровенный ублюдок, на щеке шрам в виде звезды, в ухе не хватает большого куска. Тоже ветеран, конечно же. В его голосе звучал гнев, от которого сердце у Броуда забилось быстрее. Все тело защекотало от возбуждения.

Серолицый уставился на него.

– Я не хотел никого обидеть…

– Ну вот и заткнись.

Просто молчи. Не лезь куда не просят. К этому моменту можно было бы уже усвоить этот урок, верно? Ему втолковывали его не одну дюжину раз. К тому же, он обещал Лидди – еще нескольких часов не прошло с тех пор, как он обещал. Никаких разборок.

– Оставь его в покое, – прорычал Броуд.

– Что ты сказал?

Броуд стащил с лица стекляшки и аккуратно засунул в карман куртки. Очередь позади хмурящегося лица верзилы расплылась мутным пятном.

– Я все понимаю, ты разочарован, – сказал Броуд. – Тут, наверное, нет никого, кому жизнь выдала бы то, на что он надеялся, как ты думаешь?

– Тебе-то что за дело до моих надежд?

Броуду потребовалось все присутствие духа, чтобы не разбить ублюдку череп. Но он обещал Лидди. Поэтому он просто шагнул вперед, так что слюна с его оскаленных зубов полетела на обезображенную шрамом щеку незнакомца:

– Про твои надежды я знаю только, что едва ли хоть одна из них сбудется. – Он поднял кулак, показал пальцем другой руки: – А теперь повернись. Пока я не проломил эту стену твоей гребаной башкой.

Шрам на щеке верзилы задергался, и на какое-то мгновение Броуд был уверен, что драки не избежать. На одно восхитительное мгновение он ощутил, что может перестать сдерживаться, может отпустить себя. Первое мгновение свободы с тех пор, как он вернулся из Стирии. Ну, не считая того, когда он перепахал рожу Леннарту Селдому.

Потом налитые кровью глаза его противника остановились на его кулаке. Разглядели татуировку на тыльной стороне костяшек. Верзила что-то буркнул и повернулся спиной. Какое-то время он стоял, переступая с ноги на ногу, потом подтянул повыше свой потрепанный воротник, вышел из очереди и зашагал прочь.

– Спасибо вам! – сказал ему серолицый, двигая кадыком на жилистой шее. – Немного осталось людей, готовых поступить по совести.

– По совести… – Броуд скривился, заставив себя разжать пальцы. Кажется, они не болели только тогда, когда он сжимал кулаки. – Я уже и не знаю, что это такое.

Ему доводилось видеть в конце таких вот очередей кучу самых разных людей – людей, решавших, кто получит работу, а кто не получит ничего. Большинству из них рано или поздно начинает нравиться смотреть, как люди корчатся. То же самое было с офицерами в Стирии. Очень редко попадаются люди, которых делает лучше выпавший им на долю кусочек власти.

Впрочем, мастер, сидевший перед воротами «Эля Кэдмена», выглядел одним из приличных экземпляров. Он расположился под небольшим навесом, на столе перед ним лежал толстый гроссбух. Седовласый, грузный, каждое движение медленное и точное, словно он никуда не спешил и всякий раз высчитывал самый правильный способ его сделать.

– Меня зовут Гуннар Бык, – солгал Броуд.

Лгать он не умел, и у него было ощущение, что бригадир сразу же его раскусил.

– Я Малмер. – Он окинул Броуда внимательным взглядом с головы до ног. – С пивоварнями когда-нибудь имел дело?

– Все больше с их продукцией. За эти годы я выпил немало… – Броуд несмело ухмыльнулся, но Малмер, очевидно, не собирался отвечать на шутку. – Опыта работы нет, это верно.

Малмер молча склонил голову, словно разочарования уже не были для него новостью.

– Но работать я умею, сколько угодно! – В эту неделю он проработал, наверное, не больше двух часов, выгребая навоз с конюшни. Это было третье место, куда он попытался сунуться за сегодняшний день. Он просто не мог вернуться домой с пустыми руками. – Могу кидать уголь, или мыть полы, или… или… в общем, все, что понадобится. Отлынивать не буду, обещаю!

Малмер скупо и печально улыбнулся ему:

– Обещания дешево стоят, дружок…

– Чтоб меня черти обосрали! Никак это сержант Броуд?

Из пивоварни появился худой мужчина с песочного цвета бородой, в покрытом пятнами переднике, и не спеша направился к ним, уперев руки в бока. Его лицо было знакомо Броуду, но ему далеко не сразу удалось выловить из памяти, где он его видел прежде, и найти для него место в том мире, где он жил теперь.

– Сарлби?

– Это же Бык Броуд! – Сарлби ухватил руку Броуда и принялся трясти вверх-вниз, словно пытался накачать воду тугой помпой. – Помнишь, Малмер, я тебе о нем рассказывал? Я дрался с ним в Стирии! В смысле, дрался рядом – потому что драться с ним я бы и врагу не пожелал.

Малмер откинулся назад, снова окидывая Броуда своим внимательным взглядом.

– Ты так много рассказывал о Стирии, что я, должен сознаться, в какой-то момент перестал слушать.

– Ну так самая пора начать, черт возьми, потому что это один из лучших людей, кого я знаю! Был первым на осадных лестницах при Борлетте! По крайней мере, первым, кого не скинули вниз. Он все время был первым. Сколько раз? Пять?

Он схватил Броуда за запястье и отодвинул рукав так, чтобы стали видны звезды на его костяшках.

– Вот на это вот глянь! – Он говорил так, словно хвастался каким-нибудь диковинным овощем, выросшим на его грядке. – Ты только глянь, мать его растак!

Броуд вырвал у него руку и засунул ее поглубже в рукав.

– Я покончил со всем этим.

– Насколько я знаю, прошлое редко остается далеко позади, – заметил Малмер. – Ты ручаешься за него?

– Как будто любой из тех, кто с ним служил, не поручится за него десять раз. Гребаные Судьбы мне свидетели, конечно, я за него ручаюсь!

– В таком случае ты нанят.

Малмер окунул перо в чернильницу, неспешно постучал, сбивая лишние капли, и занес над своим гроссбухом:

– Итак… Бык? Или Броуд?

– Гуннар Бык, – сказал Броуд. – Запиши меня так.

– Адрес?

– Мы живем в подвале на Тележной улице. У тамошних домов нет номеров.

– Ты живешь в подвалах? – Сарлби с отвращением покачал головой. – Ну ничего, мы тебя оттуда вытащим, не волнуйся.

Он по-дружески обхватил Броуда рукой за плечи и повел сквозь шумное, полное крепких запахов тепло пивоварни.

– Вообще, какого черта ты здесь делаешь? У тебя вроде где-то была своя ферма?

– Пришлось продать, – буркнул Броуд, неловко, как всегда, когда он лгал.

Но Сарлби только улыбнулся:

– Проблемы, а?

– Да, – проскрипел Броуд. – Есть немного.

– Не хочешь глотнуть? – предложил Сарлби, протягивая ему фляжку.

Говоря откровенно, Броуд хотел. И гораздо сильнее, чем требовало благоразумие. Приложив усилие, он заставил себя выдавить:

– Лучше не стоит. Я ведь если глотну, уже не остановлюсь.

– В Стирии, помнится, ты не был таким скромным, – заметил Сарлби, запрокидывая фляжку.

– Стараюсь не повторять своих ошибок.

– А я вот только этим и занимаюсь, черт меня подери! Как тебе Вальбек?