Текст книги "Немного ненависти"

– Ну так… вроде ничего.

– Гребаный отстойник. Гребаная мясорубка. Гребаная дыра – вот что это такое!

– Да уж. – Броуд надул щеки. – И правда дыра.

– Все это хорошо для богатеев, там, на вершине холма, а что получаем мы? Мы, которые воевали за свою страну! Сточные канавы. По три семьи на одну комнату. Улицы завалены дерьмом. Сильные жрут слабых. А ведь было время, когда народ старался поступать по справедливости!

– Это когда это?

Но Сарлби его не слушал.

– Теперь человека ценят только по тому, сколько он сможет горбатиться. Мы для них – просто шелуха; выскребли и выбросили! Винтики в большой машине! Но есть, есть такие люди, кто пытается сделать как лучше…

Броуд поднял бровь:

– Сколько я знаю, те, кто много болтают о том, чтобы сделать как лучше, в результате делают только еще хуже, чем было.

Это Сарлби тоже оставил без внимания. У него всегда был талант не слышать того, чего он не хотел слышать. Может быть, все люди такие.

– Знаешь, кто такие ломатели? – спросил он, наклонившись к Броуду, словно чтобы поделиться секретом.

– Это какие-то бандиты, верно? Ломают машины, сжигают фабрики. Говорят, они все изменники.

– Так говорят только гребаные инквизиторы. – Сарлби сплюнул на припорошенную опилками землю. Плеваться он тоже всегда был мастер. – Ломатели собираются все изменить! Они не просто ломают машины, Броуд, – они разбивают цепи! Твои и мои.

– На мне никаких цепей нет.

– Это мне говорит человек, живущий в подвале на Тележной улице! Речь не о том, что у тебя цепи на руках или ногах, Броуд. Я говорю о цепях, которые сковывают твой рассудок. Сковывают твое будущее! Будущее твоих детей! Все наши хозяева будут низложены – все те, кто жирел на нашем поту и наших страданиях. Все эти лорды и леди, короли и принцы. – Глаза Сарлби возбужденно поблескивали при виде приближающегося в его воображении светлого будущего. – Больше никаких богатых старых ублюдков, говорящих нам, как мы будем жить! Каждый сможет сам решать, как им будут управлять. Каждый будет иметь право голоса!

– А короля, что же, больше не будет?

– Каждый сам будет королем!

Были времена, когда Броуд назвал бы такие речи изменой, но его патриотические чувства за последнюю пару лет получили серьезную трепку. Теперь это казалось ему просто бесплодными мечтаниями.

– Не уверен, что во мне достаточно материала на короля, – пробормотал он. – Я не хочу неприятностей, Сарлби. У меня их и так по горло.

– Есть люди, рожденные для неприятностей, Бык! Ты всегда смотрелся лучше со стиснутыми кулаками.

Броуд скривился:

– Для кого лучше, а для кого и хуже.

– Ты же был там, на стенах. Ты знаешь, каково это. За все, что чего-то стоит, нужно драться!

Ощерясь, Сарлби саданул кулаком в воздух. На тыльной стороне его руки была татуировка лестничника, такая же, как у самого Броуда.

– Может, и так… – Броуд ощутил щекотку возбуждения, струйку радости, но оттолкнул их, запихнул свою татуированную руку подальше в рукав, насколько только мог. – Но для меня драк уже достаточно.

Он дал Лидди свое слово. На этот раз он собирался сдержать его.

Удар за простого человека

– Все готово? – спросил Сибальт.

Даже в темноте Вик ощущала, как он взвинчен, и это не помогало ей самой избавиться от напряженности.

Она взглянула вверх, на Мура, чей могучий силуэт виднелся на козлах повозки с вожжами в руках. Она бросила взгляд на Огарка – мальчик сидел рядом с Муром, по его мешковатому плащу сбегали дождевые капли. Ей снова захотелось спросить, точно ли они хотят это делать. Однако… есть время, когда от сомнений может быть какой-то прок. Время, когда можно взвесить все риски и последствия. Потом приходит момент – момент, который ты можешь даже не заметить, – и становится слишком поздно. Дальше ты должен просто выполнять задуманное, отдавать всего себя, не оглядываясь назад.

– Все готово, – произнесла она. – Двинулись.

Гриз ухватила ее за руку в темноте.

– А как насчет этих? – Она дернула головой в сторону двоих ночных сторожей, чьи потрепанные фигуры виднелись по обе стороны от ворот литейной. Их лица были прочерчены резкими тенями от их собственных фонарей.

– Им заплатили.

– Что? Ты заплатила этим ублюдкам?

– Проще убедить человека золотом, чем сталью, и в итоге это почти всегда выходит дешевле.

Прежде, чем Гриз успела ответить, Вик бросилась через улицу, низко опустив голову и подняв воротник. Она бросила взгляд в одну и другую сторону, но морось играла им на руку – улочка была почти безлюдной.

Кровь грохотала у нее в ушах, когда она подходила к воротам. Страх подполз к горлу, так что ей хотелось пуститься бегом, хотелось закричать. Но Вик сказала себе, что бывала в переделках и похуже – и знала, что это так. Она постаралась дышать глубже, шагать медленнее.

– Доставка для вас, – сказала она, сама поразившись тому, насколько спокойно прозвучал ее голос.

Один из ночных сторожей поднял фонарь, чтобы взглянуть на нее, и Вик сощурилась от яркого света. Сторож стукнул в ворота, и с той стороны послышался грохот поднимаемого засова. Доставки здесь принимали круглые сутки. Ничего особенно примечательного.

– Давай! – крикнула Вик, и Мур, тряхнув вожжами, тронулся с места.

Повозка пересекла грязную улочку и оказалась посреди темного двора. Возле стен, поблескивая от влаги, мрачными призраками маячили груды угля и штабеля досок. Из темноты выдвинулась стена мастерской, подобная неприступному утесу; за окнами метались яростные сполохи горнов.

Мур тихо окликнул битюга, тащившего повозку, выставил тормоз и передал вожжи Огарку. Сибальт слез с задней стороны, обтирая руки о свой кожаный фартук.

– Пока что все идет как надо, – вполголоса заметил он, подходя вместе с Вик к огромной двери литейной мастерской.

– Пока что, – отозвалась она.

Большой амбарный замок был оставлен незапертым, и она сняла его со щеколды, потом крепко взялась за огромную дверную ручку – ее руки рядом с руками Сибальта. Вместе они навалились на дверь, загремели колеса, и высокая створка поехала назад.

Их обдало потоком идущего изнутри тепла. Горны, машины, плавильные печи все еще светились приветливым оранжевым сиянием. Здесь никогда не бывало ни по-настоящему холодно, ни по-настоящему темно. В сумраке Вик различала черные очертания несущих металлических конструкций. Скелет здания. Опоры, под которые они подложат свой порошок.

Она пошла обратно к фургону, оставив Сибальта открывать дверь до конца. Гриз уже сняла веревки с брезента и стаскивала его с накрытых им бочонков.

– Отлично, – свистящим шепотом сказала ей Вик. – Давай вот этот первый…

Двор затопило светом, и они замерли, ослепленно моргая. По всему периметру двора внезапно открылись потайные светильники, зафиксировав каждого на его месте. Гриз возле задка повозки, с веревкой в руках. Мура, уже запустившего пальцы под донышко первого бочонка. Огарка с вожжами в руках, с глазами, большими, как плошки. Сибальта в широком проеме двери литейной.

В одно мгновение все их планы превратились в дерьмо.

– Стой! – проревел чей-то голос. – Именем его величества!

Здоровенный битюг испуганно рванул с места, со скрежетом протащив стоящий на тормозе фургон на несколько шагов вперед. От рывка Гриз свалилась с борта повозки.

Мур встал, отпустив бочонок и хватаясь за боевой топор.

Огарок издал пронзительный визг – в нем даже не было слов.

Послышалось какое-то клацанье, шорох в воздухе. Арбалетные стрелы глухо застучали в стенку фургона. И в грудь Мура.

Вик уже бежала со всех ног. Ухватив Сибальта, она втащила его внутрь литейной. Они принялись петлять между машинами, тележками, ограждениями, выскакивающими на них в освещенном тусклыми огнями полумраке. Сибальт поскользнулся, ахнул и полетел вперед, цепляясь за какие-то ящики; по каменному полу с грохотом и звоном покатились металлические детали.

Едва не упав сама, она помогла ему подняться, втащила на ноги; слышно было только хриплое, свистящее дыхание обоих. Потом в высоте над ними послышались гулкие шлепки ног по крыше. Обернувшись, Вик увидела поблескивающие огни, мечущиеся тени, из темноты доносились крики.

Она ахнула: что-то поймало ее за голову. Свисающая сверху цепь на ее пути. Еще несколько шагов, и Сибальт ухватил ее за локоть и потащил вниз, в залитое тенью пространство между двумя громадными железными баками. Она хотела спросить, в чем дело, но в этот момент увидела огни впереди. Услышала шаги. Их обходили с двух сторон!

– Нас ждали, – прошептал Сибальт. – Знали, что мы придем.

– Кто им сказал? – прошипела в ответ Вик.

Его лицо в слабом отсвете печей выглядело как-то необычно. Она привыкла видеть Сибальта отягощенного заботами. Теперь же он казался человеком, сбросившим с плеч ношу. Взглянув вниз, Вик обнаружила, что он держит в руке кинжал. Лезвие отблескивало оранжевым. Она инстинктивно отодвинулась.

– Ты ведь не думаешь, что это я, верно?

– Нет. Но это не имеет значения.

– Давайте, ублюдки! Ну-ка, возьмите меня! – послышался вопль Гриз где-то неподалеку.

– Ты сама сказала: стоит попасться им в лапы, и заговорит любой, – вполголоса произнес Сибальт. – Прости, что оставляю тебя в такой неподходящий момент.

– О чем это ты?

Ее голос больше не был спокойным. Сибальт улыбнулся ей своей скупой, печальной улыбкой:

– Жаль, что мы не встретились раньше. Все могло бы быть по-другому. Однако когда приходит время… ты должен показать, чего ты стоишь.

И он вогнал кинжал в собственную шею.

– Нет! – свистящим шепотом закричала она. – Нет, нет, нет!

Она попыталась зажать ладонями его шею, но в ней зияла огромная рана, из которой хлестала черная кровь. Что она могла? Ее руки уже были липкими по локоть, штаны намокли в крови, расплывавшейся огромной теплой лужей.

Сибальт глядел на нее снизу вверх, черная пена пузырилась на его губах, в его ноздрях. Может быть, он пытался еще что-то донести до нее – выразить сожаление или надежду, сказать, что прощает, или обвинить. Узнать было уже невозможно.

Вопли Гриз превратились в нечленораздельный визг, затем в глухое мычание. Звуки, которые человек издает, когда ему на голову натягивают мешок.

Глаза Сибальта уже остекленели, и Вик отпустила его сочащуюся кровью шею. Прислонилась спиной к железной стенке, еще горячей после дневной работы, свесила по бокам красные руки.

Там ее и нашли практики инквизиции.

Знать стрелу

Рикке с треском ломилась вниз по склону; деревья и небеса подпрыгивали по сторонам. Все их продуманные планы остались позади, отброшенные вместе с ее плащом и луком. Вот в чем беда с планами: не многие из них остаются при тебе, когда ты удираешь сквозь ливень от своры собак. Мокрая колючая ветка ухватила ее за лодыжку, дернула; Рикке пошатнулась, запрыгала с ноги на ногу с воем, оборвавшимся, когда она врезалась лицом в ствол дерева, упала и беспомощно покатилась через колючие кусты, переворачиваясь снова и снова, взвизгивая на каждой кочке и наконец с протяжным стоном въехав лицом в кучу намокшей старой листвы.

Она подняла голову и увидела пару больших сапог. Она посмотрела еще выше: в сапогах стоял человек и смотрел на нее сверху вниз с выражением скорее озадаченным, чем торжествующим.

– Впечатляющий выход, – проговорил он.

Человек не был высоким, но плотным, словно древесный ствол: широкий мясистый корпус, широкие мясистые предплечья, широкая мясистая шея и скулы. Он стоял, заткнув большие пальцы за потертую портупею. Должно быть, ростом он был не выше Рикке, но весил наверняка вдвое больше. Одна его щека была вся искорежена старым шрамом.

Выплюнув набившиеся в рот обрывки листьев, она прошептала:

– Б…дь…

Однако вместо того, чтобы схватить ее за глотку, человек отступил назад и поклонился.

– Прошу! – он простер широкую ладонь, приглашая ее следовать дальше, словно один из тех модных лакеев, которых она видела в Остенгорме.

Не было времени раздумывать над нежданным подарком, только ухватиться за него обеими руками.

– Спасибо, – просипела она, снова взбираясь на ноги.

Во рту стоял вкус крови. Пропитавшаяся влагой рубашка была безнадежно изорвана колючками, поэтому Рикке высвободилась из нее, оставшись в одной безрукавке. Пошатываясь и хватая ртом воздух, она кинулась дальше.

Позади слышался собачий лай. Рикке то и дело бросала взгляды через плечо, на смутные тени, пляшущие в иссеченном дождем лесу, с каждым неверным шагом ожидая, что собачьи зубы вот-вот вцепятся в ее задницу и она окажется на земле. Впереди кто-то ломился сквозь лес. Она услышала крик Изерн:

– Рикке? Ты там?

– Да… – выдавила она. – Я тут… рядом!

Между стволами замелькали просветы, деревья расступились. Рикке ощутила головокружительный прилив облегчения – как обычно, тут же сменившийся ужасом. Сверху они видели прореху в лесном покрове и решили, что там может быть река. Однако сквозь завесу дождя не было никакой возможности разглядеть, что река в этом месте текла по дну глубокого ущелья.

Теперь она это видела. Каменистый край, обросший вялой бахромой травы, с несколькими цепляющимися за него чахлыми деревцами; внизу – грохочущий, взбивающий белую пену поток.

Рикке увидела, как Изерн прыгает, выгнув спину в воздухе, подняв над головой копье. Увидела, как она перелетает через расселину – четыре жутких шага, не меньше, – перекатывается по влажному мху и цепкому папоротнику на дальней стороне и ловко поднимается на ноги.

На мгновение Рикке подумала о том, чтобы остановиться. Потом подумала о том, как будет себя чувствовать под конем Стура Сумрака, и внезапно перспектива размазаться в кашу по дну долины показалась не самым плохим вариантом. В любом случае, остановиться сейчас уже вряд ли бы получилось: она неслась на полной скорости по крутому и скользкому склону. Разогнавшись вместо этого еще больше, со вздымающейся грудью и клацающими зубами, она положилась на удачу – пусть даже в последнее время удача ее не очень-то баловала.

Она вылетела из-за деревьев, и перед ней разверзлось ущелье; мелькнул образ зазубренных скал, круто падающих вниз, к белой кипящей воде.

Ей удалось ступить на твердое место на краю, что было удачно, и как следует оттолкнуться правой ногой, что тоже было неплохо. Да и прыжок получился недурной: холодный ветер, врывающийся в распахнутый рот, секущие капли дождя на лице…

Вот только приземляться она начала слишком быстро. Наверное, если бы за этот день ей предоставился случай хоть немного поесть, у нее было бы больше прыгучести. Но случая не предоставилось. Она замолотила руками по воздуху, словно надеялась подтащить себя ближе к цели, но падение становилось все быстрее, и не требовался Долгий Взгляд, чтобы понять, что до берега она не долетит.

Вот она, ужасная справедливость земли: любой, кто прыгнул в воздух, рано или поздно встретится с ней.

На нее налетела стена скользких камней.

– Ох, ма…

Земля врезалась ей в живот, выбив из легких весь воздух одним сиплым фонтанирующим выдохом. Рикке отчаянно хваталась за мокрые листья, мокрые корни, мокрую траву; ни сил, ни дыхания не оставалось; она неумолимо съезжала вниз, цепляясь бесполезными ногтями, и земля сыпалась ей в глаза с края обрыва.

Потом на ее запястье сомкнулись пальцы Изерн. Лицо горянки показалось наверху, искаженное яростным усилием: на губах побелевший шрам, язык втиснут в дыру между сжатыми зубами. Рикке простонала, чувствуя, как натянулись мышцы плеча; рука, казалось, была готова вот-вот оторваться.

Наверное, в этот момент она должна была попросить Изерн отпустить ее – красивый драматический жест, времени как раз хватит, чтобы пролить слезу, прежде чем ухнуть вниз навстречу зловещему року, – однако это работает совсем не так, когда Великий Уравнитель дышит тебе в затылок. Рикке ухватилась за жилистую руку горянки, словно утопающий за мачту тонущего корабля, задыхаясь, плюясь и дрыгаясь так, что они обе могли в любой момент полететь на дно ущелья.

– Черт! Ты тяжелее, чем… а!

Что-то промелькнуло рядом, и Изерн, фыркнув, дернула со всей мочи. Болтающаяся в воздухе нога Рикке нашарила камень, и ей удалось выпихнуть себя наверх. Набрав наконец воздуха в саднящую грудь и зарычав, она толкнулась еще раз, и Изерн упала на спину, втащив Рикке поверх себя. В обнимку они откатились в мокрый кустарник.

– Двинься!

Изерн, шатаясь, поднялась, снова упала, проползла несколько шагов, волоча рядом свое копье вместе с пучком выдернутой травы. Из ее ноги торчала стрела. Рикке видела окровавленный наконечник, высовывающийся сзади из ее бедра.

Она оглянулась через плечо и сквозь ослабевающий дождь увидела собак, тявкающих, рычащих, мечущихся по краю ущелья – и в нескольких шагах выше них, среди деревьев, человека, опустившегося на одно колено. Достаточно близко, чтобы разглядеть его хмурое перепачканное лицо, истрепанный край его стрелковой перчатки, натянутый лук в его руке.

Ее глаза расширились – и вдруг один вспыхнул огнем. Он жег, словно в ее череп засунули тлеющий уголь.

Она услышала щелчок спущенной тетивы.

Она увидела стрелу.

Но она увидела ее Долгим Взглядом.

И на какое-то мгновение, словно закатное солнце, заливавшее сиянием ее комнату, когда ставни были распахнуты, в нее нахлынул поток абсолютного знания об этой стреле.

Рикке увидела, где находится эта стрела и что она собой представляет; чем она была и где ей предстоит быть.

Увидела рождение этой стрелы – стиснувшего зубы кузнеца, кующего наконечник; оттопырившего языком щеку стрелодела, аккуратно подстригающего перья.

Увидела, какой конец ждет эту стрелу – прогнившее древко, наконечник, осыпающийся хлопьями ржавчины среди колючего кустарника.

Увидела ее в колчане, повешенном на изножье кровати, пока стрелок целовал на прощанье свою жену по имени Риам и желал, чтобы сломанный палец на ее ноге благополучно сросся.

Увидела, как ее сверкающее острие прорезает падающую дождевую каплю, разбивая ее на облако сияющих пылинок.

С абсолютной уверенностью она узнала, где эта стрела будет находиться в любой из моментов. Поэтому она выбросила руку в сторону, и когда стрела подлетела к месту соприкосновения – а Рикке знала, что иначе и не могло быть, – для нее было проще простого слегка подтолкнуть ее. Всего лишь чуть-чуть прикоснуться пальцем, так что стрела миновала Изерн, хромающую прочь от обрыва, и улетела в деревья, не причинив никому вреда, один раз отскочив от ствола и успокоившись в подлеске, на своем месте, единственном, где она могла оказаться – том самом, где Рикке видела ее, гниющую среди кустарника.

– Клянусь мертвыми! – выдохнула Рикке, уставясь на свою руку.

На кончике указательного пальца набухала капелька крови – очевидно, наконечник стрелы все же оцарапал его. Рикке затрясло мелкой дрожью с головы до ног. До этого момента она не верила до конца – даже тогда, когда увидела горящий Уфрис, в точности как в ее видении. Но теперь больше нельзя было отрицать очевидное.

Она действительно обладала Долгим Взглядом.

Глаз был все еще теплым и пульсировал посреди ее влажного, липкого лица. Она поглядела на стрелка: тот тоже смотрел на нее, его брови потрясенно взъехали на лоб, рот открывался все шире и шире.

Ее грудь распирало радостным, изумленным смехом, вспухающим, словно пузырь, при мысли о совершенном ею невозможном действии. Вскинув кулак, Рикке завопила:

– Передавай мой привет Риам! Надеюсь, ее палец срастется!

И она стремглав ринулась следом за Изерн, подхватила ее под мышку и потащила дальше в гущу намокших деревьев.

Однако прежде она успела заметить в сотне шагов выше по течению веревочный мост, прыгающий и извивающийся под тяжестью спешащих по нему людей. Блестел намокший под дождем отточенный металл. Было трудно сказать, сколько там было людей. Достаточно – вот сколько. Рикке ощутила, как радость знания стрелы вытесняется из нее этим новым понима-нием.

– Пошли, – прошипела она сквозь зубы.

Они побрели дальше через густые, намокшие, цепкие кусты. Изерн упала и выругалась. Рикке помогла ей подняться, но та двигалась чересчур медленно. Ее одежда отяжелела от сырости, нога волочилась по грязи.

– Иди! – рявкнула она. – Я пойду следом.

– Ну уж нет, – возразила Рикке, продолжая тащить ее вперед.

Ей показалось, что она услышала позади звуки схватки – крики людей, собачий визг, лязг и скрежет металла. Деревья отражали звуки, так что они доносились одновременно отовсюду и ниоткуда. Ветки хлестали в лицо, и Рикке отталкивала их руками, пока не проломилась насквозь, оказавшись на болотистой лужайке. Дождь приутих, сменившись мелкой моросью. Впереди вздымалась неровная, заросшая мхом скальная стенка, скользкая от стекающей сверху воды.

– Давай! – Изерн обернулась к лесу, зарычав от боли, когда ее раненая нога подогнулась и она соскользнула вбок. – Полезай наверх!

– Нет, – сказала Рикке. – Я тебя не оставлю.

– Лучше пусть хоть одна из нас останется в живых. Полезай!

– Нет.

Кто-то ломился через заросли в их направлении. Кто-то большой.

– Тогда встань позади меня.

Изерн пихнула Рикке назад, но сама она могла стоять, только опираясь на копье. Драться ей сегодня не светило. Во всяком случае, победить в драке.

– Я уже достаточно пряталась за твоей спиной. – Как ни странно, Рикке больше не чувствовала себя испуганной. – И вообще, скалолаз из меня никакой.

Она отцепила пальцы Изерн от древка копья и помогла ей прислониться к скале.

– Пора уже и мне занять место впереди.

– Мы обречены, – проговорила Изерн. Ее окровавленная нога затряслась, и она сползла на землю.

Крепко сжав копье, Рикке направила его в сторону деревьев, не зная, что лучше: продолжать держаться за него, когда появятся враги, или метнуть в них. Вот бы ее Долгий Взгляд снова раскрылся, так, чтобы можно было не гадать.

Она снова вспомнила голос Сумрака на берегу над собой, когда они прятались в ручье. Ее кишки в шкатулке с ароматическими травами, чтобы ее отец не почувствовал запах, пока не откроет крышку.

– Сюда, сучьи дети! – завопила она, брызгая слюной. – Я жду!

Послышался шорох мокрых листьев, и на лужайку вышел человек. Здоровенный, в поношенной, запачканной куртке. В одной руке – изрубленный щит, в другой – меч с серебряной буквой возле эфеса. Даже сквозь завесу длинных седых волос, свисающих на его лицо, Рикке видела ужасный шрам, проходящий от лба через бровь и поперек щеки до угла рта, и обезображенную левую глазницу, в которой не было глаза. Вместо него там поблескивал шар мертвого металла, отражая лучи пробившегося сквозь облака солнца.

Увидев их двоих, окровавленных, жмущихся к отвесной скале, он приподнял брови. По крайней мере, одну бровь – вторая, сожженная, только слегка дернулась. Потом он заговорил. Его голос звучал словно скрежет мельничного жернова:

– Вот вы где. А я-то вас ищу.

Какое-то мгновение Рикке просто стояла, уставившись на него. Потом сделала шаг к нему, издав долгий судорожный вздох – и наконец отбросила копье в траву и обхватила его обеими руками.

– Ты, мать твою, не торопился, Коул Трясучка! – буркнула Изерн сквозь сжатые зубы. – Ребята Сумрака устроили на нас охоту.

– О них можешь не беспокоиться. – Только тут Рикке увидела, что его меч весь перемазан кровью. Трясучка всегда умел сказать многое немногими словами. – Идти можешь?

– Если бы не стрела, – прошипела Изерн, – я бы нарезала круги вокруг тебя!

– Не сомневаюсь. – Трясучка надул щеки, усеянные серебристой щетиной, и присел возле нее на корточки. – Но стрела вон она, торчит.

И он потыкал в нее толстым пальцем, заставив Изерн скривиться от боли.

– Я не позволю тебе тащить меня на спине! – прорычала она.

– Верь или нет, но в моем списке желаний это тоже не значится. – Трясучка просунул меч в петлю на ремне. – Однако, если перед тобой дело, то лучше сделать его…

– …чем жить в страхе перед ним, – закончила Рикке. Это было одно из любимых высказываний ее отца.

Трясучка взял Изерн за запястье, поднял на ноги и взвалил себе на плечо так, словно она не весила вообще ничего. Учитывая, сколько они ели в последние дни, возможно, так оно и было.

– Гребаная непочтительность! – проворчала Изерн в спину Трясучке, уже принявшемуся шагать.

– А как насчет меня? – спросила Рикке.

Теперь, когда она оказалась в относительной безопасности, вся ее сила куда-то утекла; ее лицо подергивалось, колени тряслись, и она чувствовала себя так, словно в любой момент может рухнуть и больше уже не подняться.

– Ты всегда любила поныть, – качнул головой Трясучка. – Пойдем. Твой отец тебя заждался.