Текст книги "Я не рок-звезда. Автобиография гитариста Fall Out Boy"

4. Да пребудет с евреями сила!

Не хотелось бы прослыть идиотом, но все же давай обсудим «Звездные войны». Уверяю тебя, что это все не выльется в банальную тираду из серии «кто выстрелил первым?». И мы не станем вести высокоинтеллектуальную дискуссию о том, в каком порядке лучше смотреть франшизу, хотя я, пожалуй, попытаюсь тебя убедить сладостным «к черту приквелы и эпизоды с седьмого по девятый». Нет, я хочу поразмышлять, почему любители «Звездных войн» любят «Звездные войны». Конечно, без показухи никуда: захватывающие виды самых разнообразных галактик, немыслимые спецэффекты, нарушающие всевозможные законы физики, вся джедайская рать, злодеи и всякая нечисть, неряшливые нерфопасы[29]29
  Нерфы (англ. Nerf) – четвероногие травоядные копытные, происходившие с мирной планеты Альдераан. Поскольку нерфов выращивали и на других планетах, этому виду удалось пережить гибель своей родины.


[Закрыть] (да ты и сам один из них), инопланетяне, Дарт Вейдер (самый лучший и крутой кинозлодей всех времен), забавные дроиды, бластеры (пиу! пиу!) и множество персонажей, с которыми можно себя ассоциировать. Ты мудрый Йода? А может, обходительный Соло? Язвительная и упрямая Лея? Наивный и плаксивый Люк? Обидчивый Кайло? Чувствительная Маз Каната?

Оценив по достоинству великолепные визуальные эффекты и яркие диалоги, начинаешь обращать внимание на поэзию Гомера, улавливать мотивы вестерна «Дилижанс» и фильма «Флэш Гордон», обильный плагиат у Фрэнка Герберта[30]30
  Франклин Патрик Ге́рберт-младший (1920–1986) – американский писатель-фантаст, известный прежде всего как автор цикла «Хроники Дюны», в особенности первого романа из этого цикла – «Дюна».


[Закрыть] и Куросавы[31]31
  Аки́ра Куроса́ва (1910–1998) – японский кинорежиссер, сценарист и продюсер. Считается одним из самых влиятельных кинорежиссеров за всю историю кино.


[Закрыть]. Неудивительно, что первоначальная трилогия «Звездных войн» по-прежнему столь убедительна: обладая ясным, сильным видением и «подворовыванием» у великих, ты имеешь все шансы создать нечто хорошее, возможно даже совершенно оригинальное и захватывающее. Как однажды сказал Годар[32]32
  Жан-Люк Года́р (1930–2022) – франко-швейцарский кинорежиссер, кинокритик, актер, сценарист, монтажер и кинопродюсер, стоявший у истоков французской новой волны в кинематографе. Его фильмы 1960-х годов оказали революционное влияние на мировое киноискусство.


[Закрыть]: «Важно не то, откуда вы что берете, а то, куда вы это потом несете». Лукас и компания отправили нас куда-то далеко-далеко, и многие из нас до сих пор ссут кипятком каждый раз, когда на экране появляется знакомый логотип и звучат трубы.

Все вышеупомянутые элементы франшизы, привлекавшие поколения фанатов, подействовали и на меня, превратив меня в «Раб-1» корпорации «Лукасфильм». Вместе мы пережили столько разочарований: от плохо прорисованного на компьютере Джаббы Хатта, слоняющегося вокруг «Сокола Тысячелетия», словно толстяк, распродающий за бесценок стереосистемы Sony с торчащими проводами из багажника своего «Понтиака-Firebird» 1996 года, до обиженного Энакина: «Я не люблю песок» (как и все, правда?) и Джа-Джа Бинкса, жутко «моя бесить».

Но вместе, словно кучка отбивающих свинину Моррисонов из Майами, мы прорвались в другое измерение. Мы вернулись во вселенную «Звездных войн» с распростертыми объятиями навстречу чудесным персонажам Мандалорцу и Грогу из современной версии знаменитой манги про «Одинокого Волка и его ребенка» и крутому парню Бобе Фетту, задиристому охотнику за головами. Это обновление под руководством Джона Фавро не только привлекло новых поклонников, но и напомнило нам, старикам, почему мы вообще во все это влюбились.

Тем не менее, когда я думаю о том, почему люблю «Звездные войны», думаю я не столько о лоске или возможности заменить на голографию во время видеозвонка. Впервые я познакомился с этой франшизой в начале 90-х и быстро втянулся. Да, эстетика меня зацепила, но я почти сразу же обратил внимание на плохих парней, Первый Орден. Они были одеты прямо как нацисты Третьего рейха. И эти плохие нацистские парни посылали других плохих парней, штурмовиков (это название также использовалось для обозначения нацистских военизированных формирований), чтобы убить хороших парней. Теперь, будучи молодым евреем, я немало узнал о Холокосте. Я был в курсе, что антисемитское насилие коснулось и нашей семьи, особенно со стороны отца – его предки родом из оккупированной русскими Польши. И уже потом, много лет спустя, я узнáю, отстегнув в Европе немалую сумму денег специалисту по генеалогии, что мои дальние родственники погибли в концлагерях.

Даже после иммиграции в США под фамилией Фрауман (которую в бухте Нью-Йорка переиначили в Троман) мою семью повсюду продолжали преследовать отчужденность и выдворение, пускай и без жестокости. Родители выросли в разных пригородах Детройта в 1950-х и 1960-х годах, поэтому на себе испытали антисемитскую неприязнь. Маме говорили, что ее семье «здесь не место», в старшей школе из-за травли она была изгоем, а папины друзья испарялись, как только узнавали о его этническом происхождении. Шрамы от этого социального клейма отторжения не затянулись по сей день. Но мы, евреи, не сдаемся и идем вперед. Нас так просто не растоптать! Ну, раз уж нас не уничтожили еврейские погромы и гитлеровский режим, вряд ли это удастся так называемым новеньким ненавистникам – даже если мы составляем всего 0,19 процента от населения мира. Господа нацисты, вам все равно нас не истребить!

Так вернемся же в 90-е: я, молодой еврейчик, завороженный космической сагой, где космическим нацистам рвет мошонку шайка чародеев и неистовых борцов, вооруженных лазерными мечами. Хоть так я мстил за предков! Когда смотрел «Звездные войны», я мнимо ощущал себя сильным в период жизни, когда на самом деле ослабевал с каждым днем. Власть чужими руками!

Я рос в крошечном городке Огайо, и выглядит он примерно так же, как и звучит. Скучное скромное место. Там было много картофеля по-домашнему, белых парней и бывший тракторный завод. Городок, в котором я ходил в школу, назывался – и до сих пор называется – Чагрин-Фолс[33]33
  Деревня в восточной части округа Кайахога, штат Огайо, США. Пригород Кливленда, он является частью столичного региона Кливленда. Деревня была основана вокруг водопада Чагрин на реке Чагрин.


[Закрыть], и если я не забыл английский, переводится это приблизительно как «грустный водопад». Как следует из названия, место было далеко не радостное, и остались в основном неприятные воспоминания. Во всяком случае, так было у меня. Именно в этой деревушке я, вместе с семьей, впервые почувствовал себя одиноким чужаком, вызывающим жуткое отвращение.

В конце 80-х мы перебрались в малонаселенный район Огайо в 40 минутах от блеклого промышленного Кливленда. Что ж, если мы как семья хотели погрузиться в еврейскую культуру и оказаться среди себе подобных, мама с папой могли бы выбрать Шейкер-Хайтс[34]34
  Шейкер-Хайтс – это трамвайный пригород Кливленда, расположенный на внутреннем кольце, примыкающий к восточной окраине города.


[Закрыть], за чертой города. Мы могли бы обжиться в Бичвуде, месте настолько еврейском, что его нос видно даже в телескоп Международной космической станции. Но в списке наших приоритетов не значилось нахождение среди небольшого количества евреев только ради комфорта и общины. Мы были новенькими в городе и штате, и отец решил поселиться как можно ближе к своим коллегам в надежде сформировать собственный круг общения. Да хрена там лысого! Круг так и не замкнулся, и мы стали одной из самых отчужденных семей в городе.

Пока мы не поселились на Диком-диком Среднем Западе, мой папа, молодой кардиолог, переходил из одной больницы в другую, создавая себе репутацию крутого врача. И вот доктор в знаменитой клинике Кливленда, мой отец, что называется, «потратился». Поначалу все было здорово: наконец-то у нас появилось место, где мы смогли расправить крылья, – типовой дом в спокойном жилом комплексе, а задний дворик был такой огромный, что было сложно определить, где заканчивался наш участок и начинался соседский.

Однако, выбрав место, где в культурном плане мы были чужаками, мы оказались не защищенными от чрезмерно изолированных горожан Плезантвилля, одетых в красивые внешние оболочки, но с толстым, богатым фанатичным центром. Именно в Чагрин-Фолсе и Саут-Расселе я понял, что, как бы сильно ни пытался приспособиться к белому англо-саксонскому обществу, я навсегда останусь на его задворках. И да, я в курсе, что цвет моей кожи – белый, и есть определенные привилегии. Я бы никогда не стал приравнивать еврея в Америке к черному или мулату. Быть евреем – все равно что жить в чистилище, между белым «раем» и остальным «адом». Существует бесконечный спор, который евреи не в силах контролировать, о том, кто такие евреи: раса, этническая группа, религия, полчище крыс, мировое тайное общество. Говорят, если содрать с меня кожу, расстегнув молнию на спине, разбегутся сотни грызунов, устремившись в свой подземный бункер, где они контролируют мировые банки и штампуют приевшиеся голливудские ремейки.

В конце 2017 года какой-то чудак за рулем «Мазерати», в бейсболке «Мазерати», врезался мне в бочину. Придя в себя после шока, я вышел из своего навороченного электромобиля, и агрессивный водитель тут же плюнул мне в рожу со словами: «Ты пьян, обдолбан и гоняешь как угорелый». Ничего из того, что он перечислил, ко мне не относилось. И кстати, из-за дождя я и вовсе ехал со скоростью 30 километров в час. Он, вероятно, подумал, что я обдолбан, потому что подушка безопасности оставила на мне зловонный аромат. Пьяный? Неплохая попытка найти себе оправдание.

И хотя этот кретин, смотавшийся с места аварии, остался должен моей страховой компании, день все равно не задался. Я сел в такси и поехал домой, все еще ошарашенный и трезвый как стеклышко, и мне жуть как захотелось напиться и накуриться. А потом водитель, общительный чернокожий парень, уставился в зеркало заднего вида. Я понял, что он пытался понять, кто я такой.

– Вопросик можно? – обратился он ко мне с недоверием.

– Валяй!

– Ты же еврей, да?

– Чё, рожей не вышел?

Хочу прояснить, что президентом Америки уже два года как был Трамп, человек с ужасными убеждениями, за которого топили белые расисты. Откровенное безразличие к жизни черных начиналось с верхов власти, и все чаще на первых полосах ведущих изданий затрагивалась проблема национального вопроса, связанная с жестоким отношением к черным. Ситуация изменилась лишь год назад, в 2016-м, когда полицейские на почве расизма убили двух молодых ребят, Филандо Кастиля и Теренса Кручера, – в случае с Теренсом все происходящее сняли на видео. А правительство страны и палец о палец не ударило, чтобы хоть как-то облегчить многовековые страдания и боль, выпавшие на долю афроамериканцев. Кроме того, Америка круглосуточно сидела на общественно-политической пороховой бочке, оказавшись в бесконечном кольце ужасающих новостей, где день за днем показывали жестокие акты ненависти и насилия.

И вот еду я с этим чудаковатым черным парнем. Спросил у него про свою рожу, как вдруг он меня ошарашил: «Что же ваш народ сделает для нашего? Ведь после нас они придут за вами!»

Я ответил ему, что мы послали на это дело наших лучших людей.

Всего через несколько месяцев на марше «Объединенных правых» в Шарлотсвилле, штат Вирджиния, неонацисты вышли на улицы, чтобы скандировать столь запоминающуюся фразу: «Жиды нас не заменят!»

Будучи подростком, я просто хотел влиться в коллектив. Конечно же, казалось бы, в нежные и теплые объятья начальной школы мы вступаем со знаменами вроде: «Другой – значит превосходный!» и «Классно быть уникальным!», но в школе никто не хочет быть другим. На самом деле общество относится к другим с пренебрежением. Все мы в той или иной степени хотим подстроиться. И если у Джимми крутые шорты с карманами и застежками-молниями, и шнурками, и прочими наворотами, то все хотят себе такие шорты со шнурками и множеством карманов. А если у тебя нет таких шорт, ты – чертов неудачник, потерянный для общества. До меня только что дошло, что надо было привести более удачный пример. Но возвращаться уже поздно!

Став старше, я стал устраивать себя таким, какой есть, – волосатым вонючим лентяем с семитскими особенностями, крепким папашей, чей жирок из-за чрезмерного употребления пончиков равномерно расплылся по животу. Я горжусь своим внешним видом, пусть даже остальных, глядя на меня, тянет вырвать! Давайте! Зачем держать это в себе? Срать я хотел! А также мне довелось подружиться с теми, кто видит во мне не еврея, а в первую очередь творческого парня. Но потребовалось немало времени, чтобы найти своих – тех, благодаря кому я познал спокойствие, ощутил поддержку и принял себя таким, какой я есть. Со всеми недостатками.

Но в Огайо, когда я был неуверенным в себе парнишкой, чувствовал себя ужасным неудачником. Мы были одной из единственных нескольких еврейских семей в городе, и я готов был от стыда сгореть! Я был тем редким животным, на которое глазели издалека либо просто бросали камни, а потом убегали. И как я ни пытался интегрироваться в культуру белых, мне всюду давали отпор, напоминая, что нос картошкой и темные кудрявые волосы, как у афроамериканца, были, на их взгляд, слишком смуглыми и странными.

Можно сказать, что впервые я почувствовал себя «другим» сразу же после выступления стендап-комика Дэвида Кросса. Он долго говорит о том, как родитель друга детства спрашивает его: «Овсянку хаваете?», а после Дэвид объясняет, что этот родитель думает о евреях: что все мы «танцуем в лесу» и «носим плащ, совершаем тайный обряд, варим зелье и все такое». Очень похожая встреча случилась благодаря нашим соседям. Это были настолько вежливые люди, что я о них практически ничего не помню, только выглядели они так, будто сошли с картины Третьего рейха – голубоглазые светлокожие блондины, в заднем проходе которых, видимо, торчали линейки, чтобы максимально точно определить арийский профиль.

Сразу же после того, как мы переехали в новый дом, среди безупречно постриженного газона и беспечных рыболовов я подружился с соседской дочкой. И вот однажды солнечным, но прохладным утром мы с ней как угорелые бегали с одного участка на другой, а мама этой девочки за нами наблюдала. Я точно не помню, как возник следующий вопрос, но зашел разговор о Рождестве, и меня спросили что-то вроде: «А ты чего хочешь на Рождество?» Запыхавшись, я гордо и высокомерно ответил, будто это было очевидно: «Я – еврей!», и продолжил носиться по двору.

Я решил, что такой ответ закроет рот любому настырному христианину и тому просто нечего будет ответить, а я буду беспечно бегать по участку. Но мой ответ, видимо, поставил женщину в неловкое положение, и она выглядела задумчивой. Она смотрела на меня, как глазеют на автомобильную аварию, с нездоровым любопытством. Теперь, увидев во мне чудака, мама девочки решила спросить: «И чем же вы занимаетесь на Рождество? Приносите в жертву животных? Чтобы еда была “кошерной”?» Но поскольку я ходил только в садик, просто ответил: «Не знаю!» – и продолжил нарезать круги. Я стал издавать звук летящего вертолета! Блин, я уже и забыл, как мне нравилось нарезать круги почти до блевоты. Сегодня меня начинает укачивать, стоит мне увидеть, как кто-нибудь катается в «чайных чашках» в парке аттракционов. Но тогда где-то в своем крошечном подсознании я, вероятно, нарезал круги, чтобы активировать защитный механизм, пытаясь таким образом замаскировать внутренний дискомфорт чем-то еще более тошнотворным.

Оставшиеся годы в провинциальном Огайо были гораздо менее «невинными». Где-то с третьего класса до переезда в Чикаго (классе в шестом) я регулярно подвергался издевательствам со стороны одного задиры по имени Эрик. Он любил издеваться, либо отпуская в мой адрес нелицеприятные еврейские реплики – особое удовольствие он получал, называя меня «к***ом»[35]35
  Кафр – термин, который с XVI века использовали португальцы в отношении чернокожих жителей Южной Африки и который впоследствии стал употребляться как оскорбительный расистский термин. Происходит от арабского слова «кафир», означающего «неверного», не мусульманина.


[Закрыть], – либо неоднократно напоминал мне, весьма недвусмысленно, с жуткой ухмылкой, что его родственник-нацист убил мою семью во время Второй мировой войны. Уверен? Сложно сказать, была ли в этом хоть какая-то правда, но фамилия у него самая что ни на есть немецкая, и я бы предпочел ее не называть, потому что месть – не мой метод. Или судебные разбирательства. Несмотря на еврейскую рожу, я не юрист. Я – классный парень!

Стоило мне попытаться за себя постоять, как Эрик тут же давал мне под дых. А если он не был настроен на разговор, то без предупреждения бил меня в «кишкес». Так на идише называют область между животом и членом. И так проходил каждый мой день почти три года. Чтобы ты охренел еще больше – бывало, Эрик притворялся моим другом и манипулировал мной для личной выгоды, чтобы опустить и пристыдить перед ровесниками или отобрать мелочь, которую предки давали на обед! Типичный задира!

Для меня это было нормой. Оскорбления и насмешки стали образом жизни. И хотя я никогда не получал удовольствия от пыток и мучений, постепенно я стал этого ожидать – мне это стало знакомым. Ничего другого я все равно не знал, и поскольку это были годы моего становления, я, разумеется, понятия не имел, что бывает по-другому. Я был слишком молод, чтобы понять, какие психологические травмы и шрамы все это оставит и как ежедневные мучения скажутся на моей самооценке и принятии моего еврейства.

После того как я пережил годы травли и издевательств, папа сообщил, что мы переезжаем из этой сраной дыры в культурный ландшафт – Чикаго. Однако я был не в восторге; не хотелось терять тех немногих друзей, которые у меня все же были (обещаю, что скоро расскажу тебе о хорошем друге). Несмотря на ежедневные издевательства Эрика, не хотелось терять то, что было уже чуть ли не родным. Перемены даются непросто. Единственный способ заставить меня что-либо поменять – тащить силком, чтобы я кричал и пихался, прочь от скотского отношения, кроме которого ничего другого я и не знал: когда к тебе относятся как к переносному сортиру – только и делают, что срут прямо в душу.

В первую неделю нашего переезда в Чикаго меня мучили кошмары. И снится мне, что я, одетый в черное, хожу по коридору бывшей средней школы в Огайо и ищу бывших одноклассников. Они устраивают похороны, а я неистово пытаюсь привлечь их внимание, трясу за плечи, кричу прямо в лицо: «Да здесь я!» Но никто не отвечает. И они продолжают ходить по коридорам школы, причитая, словно брахманы. Меня там не было. И неясно, мертв я или жив. Но понятно было одно: я перестал существовать.

Также было понятно, что сон имел очевидный смысл. Но крутой поворот наступил ближе к концу, когда я посмотрел на штаны и увидел, что член вылез из ширинки. Вот тогда-то меня действительно заметили. Каждый обернулся и начал в унисон смеяться: «Ха-ха-ха», указывая пальцем на моего дружка. И я просыпался весь в поту, как бы напоминая себе о том, как тоскую по дому и страдаю оттого, что у меня маленький член.

Переезд в пригород Чикаго, а именно в город Уиннетка, являющийся частью высокомерной области Норт-Шор, стал большим шоком. Я приехал из среднезападного региона, который считался сельским, расположенным в общественно-экономической зоне между низшим и средним классом, в один из богатейших районов Чикаго. Во всем этом была некая голливудская роскошь; буквально в пешей доступности располагалась киностудия Джона Хьюза. Гарольд Рамис жил в соседнем городке. Каждый Хэллоуин он умудрялся влезть в костюм «охотника за приведениями» и порадовать детишек. Барабанщик одной из моих любимых групп, Smashing Pumpkins, Джимми Чемберлин, жил в нашем районе – мягко говоря, это был настоящий космос! Ах да, еще там жили евреи. Прямо рядом с нами, в городке под названием Гленко, было полно евреев и синагога, где я потом прошел обряд бар-мицвы.

В Норт-Шор также расположена чудаковатая, невероятно богатая деревенька Кенилворт. Переехав в соседний район, предки, будучи порядочными боязливыми евреями, сообщили мне, что Кенилворт – место не для нас. Поначалу я думал, они таким образом говорили: «Мы не можем себе позволить здесь жить, поэтому скажем ему, что здесь ненавидят евреев». Но оказывается, они не ошиблись.

Основанная Джозефом Сирсом в 1889 году на четырех условиях, одно из которых гласило: «продается только белым европейцам», деревушка Кенилворт была известна тем, что из нее выселили всех черных и евреев. Если интересно, почитай, как многие десятилетия назад историк из Иллинойса, доктор Нила Гейл, обнаружил в деревушке Кенилворт оскорбительные вывески, развешанные по всему городу: «Без негров, евреев и собак!» Собак? Как сказал великий Гомер Симпсон: «Эти люди были самой отстойной шайкой отребья, которых только свет видывал».

Оказывается, в 40-х и 50-х годах эта отвратительная вывеска была развешана в городах по всему Среднему Западу. Кенилворт – не исключение. Но чувства, как говорится, не прошли. Может быть, показная ненависть, в отличие от Огайо, здесь была выражена не так сильно, но от мысли, что куда бы я ни уехал, не избежать мучительной ксенофобии и нетерпимости к евреям… внутри все обрывалось.

Ладно, давай вернемся на Татуин[36]36
  Татуин – вымышленная планета из фантастической киноэпопеи «Звездные войны». Она находится в регионе Внешнего Кольца на пересечении многих гиперпространственных маршрутов, поэтому многие торговцы используют космопорт Мос-Эйсли в качестве пересадочной станции.


[Закрыть]. Или, как мы называем ее в моей космической опере, Огайо.

5. Это фиаско!

Если вдруг нужно напомнить, Reader’s Digest – это крошечный журнальчик, почти как буклет, который существует исключительно для того, чтобы чахнуть в кабинете стоматолога. Он лежит там и как бы говорит: «Пожалуйста, почитай меня! Во мне множество интересных, юморных и увлекательных статей!» Но не хочется его читать. Он слишком маленький. И это раздражает. Ты считаешь, что слишком крут для такого журнала, и так и есть – может быть, ты реально так думаешь.

Я, однако, не мог даже вообразить, чтобы у меня была своя комната ожидания, в которой на кофейном столике разбросаны всякие журналы Reader’s Digest и Miniature Donkey Talk (он существует, поищи его в интернете!). Но, честно говоря, я не читал ни одного выпуска Reader’s Digest; там не было разворота с поиском изображения, как в журнале Highlights. Но отец очень часто заставлял меня читать их раздел «Сила слова». Он, конечно, не приставлял пистолет мне к виску, но недвусмысленно намекнул: если я хочу быть его сыном – должен обязательно читать раздел «Сила слова».

Если ты вдруг не знаешь о непонятной викторине в вышеупомянутом жутко неинтересном крохотном журнальчике, «Сила слова» – это фактически тест с выбором ответов, где присутствуют редкие непонятные слова и тебе дается на выбор три варианта, что бы могло означать каждое слово. Затем обводишь ответы в кружок и оказывается, что все неправильно. Я занимался этой хренью, потому что странным образом одержим словами, а еще мне нравилось делать что-то вместе с отцом – хотелось, чтобы он считал меня большим толковым мальчиком. И каждый раз я думал: «Сегодня я впечатлю отца и сам стану врачом!» Вот пример из раздела «Сила слова»:

Темнота

А) Отсутствие света, мрак

Б) Недалекий человек, отсталый, невежественный

В) Неведение ситуации

Ответ Б, недалекий – именно таким я себя постоянно чувствовал, ведя бесчисленные войны против «Силы слова», а фактически – с их создателем Уилфредом Дж. Фанком[37]37
  Уилфред Джон Фанк (1883–1965), американский писатель, поэт, лексикограф и издатель. Он был президентом Funk & Wagnalls с 1925 по 1940 год и основателем издательской компании Wilfred Funk, Inc.


[Закрыть], но я многому научился, будучи полным неудачником в этой игре. Играя в «Силу слова», я узнал, что место, где я жил, реально было скукой смертной.

Увидев слово chagrin (тоска, печаль, грусть), я взбодрился – это же мой родной город, Чагрин-Фолс, штат Огайо! Ну да, я жил в соседней деревушке – в Саут-Расселе, но это было настолько унылое место, что я уже практически забыл о его существовании. Оно настолько скучное, что, когда я его гуглил – чего в первой главе я сказал тебе не делать, – в новостях появился единственный заголовок: «Девки от скуки на стены залезли». Недосказанная шутка чересчур прямолинейна, но история реальная: видимо, какие-то девочки-подростки стали сходить с ума от скуки, поэтому залезли на стену, чтобы зависнуть на крыше. Вот так история! Когда я жил в Саут-Расселе, у нас даже стен не было, куда можно было залезать, так что девчатам еще повезло.

Чагрин находился неподалеку от нас, и казалось, что там как-то поживее: там была историческая часть города, где располагался известный магазин попкорна, наполненный огромным изобилием традиционных яств. Туда я ходил в школу. Я имею в виду, в Чагрин. Не в магазин попкорна, хотя было бы вкусно! Большинство тех, кого я считал друзьями, жили в Чагрине. Там даже речка была! В нее и стекали водопады. В Саут-Расселе было немного желтой травы и небольшой лесок за моим домом, где я однажды нашел тайное убежище перспективного серийного убийцы: три банки с плавающими в формалине мозгами животного, а еще порнушку. Твою же мать, какая гадость! Негоже такое смотреть! Поэтому порнушку я оставил себе.

Меня тянуло туда, где была движуха, и казалось, что в Чагрине жизнь била ключом. Чагрин-Фолс нравился мне с 6 до 12 лет. Но потом я узнал, что это место меня ненавидело. Единственная причина, по которой я чувствовал, что в Чагрин-Фолсе кипит жизнь, состояла в том, что ничего другого я и не знал – ни Чикаго, ни Нью-Йорка, ни даже, собственно, Питтсбурга. Поэтому Чагрин-Фолс, штат Огайо, казался мне эпицентром всего.

Я раньше много читал «Кельвина и Хоббса»[38]38
  Ежедневный комикс, который придумывал и рисовал американский художник Билл Уоттерсон. В комиксе отражены выходки и проказы шестилетнего мальчика Кельвина и его плюшевого тигра Хоббса.


[Закрыть] и был в таком восторге, узнав, что Билл Уоттерсон, создатель комикса, тоже родом из Чагрина. На заднике одного из коллекционных изданий, которые у меня были, красовался рисунок, где гигантский Кельвин отрывается в исторической части Чагрин-Фолса и поднимает известный магазин попкорна, будто сейчас хорошенько разнесет его в клочья. Мне это просто казалось забавным – до тех пор, пока недавно я не достал с книжной полки то самое коллекционное издание и понял, что, может быть, Кельвин ненавидел это место и хотел его уничтожить. По прошествии лет я бы, находясь в этом городке, хотел быть как Кельвин и иметь четкую позицию, потому что это спасло бы меня от постоянной грусти и тоски, слово это я наконец полностью понял благодаря Уилфреду Дж. Фанку, создателю «Силы слова» в журнале Reader’s Digest.

Вернемся к Эрику, моему другу, который мне и другом-то не был. Он был моим первым заклятым врагом, только я, проводя с ним время, похоже, не увидел очевидное. Я отчаянно хотел дружбы и был о себе невысокого мнения. Эрик был крупнее и злее, чем я, и ему нравилось ставить меня в неловкое положение на глазах у своих дружков, гомогенных белых подростков, чьи лица я не смог бы вспомнить, даже если бы ты держал пушку возле моих яиц, пытаясь проткнуть мошонку складным ножом. Но Эрика я не забуду. Он первый человек в моей жизни, от которого я чувствовал физическую угрозу.

Долгое время я отчаянно жаждал бытового общения. Я испытывал эту жажду до тех пор, пока у самого не появились дети, и вот тогда я потерял всякую энергию и желание тусоваться и выходить в свет.

Я по сей день не понимаю, почему Эрик реально хотел со мной зависать. Полагаю, в некоторой степени со мной было любопытно; для среднего белого американца евреи – странные библейские существа, и немногие из них жили «в этих краях». Вероятно, ему это было интересно. Еще я думаю, что Эрику удобно было со мной проводить время, пока никто не видел. Я был девкой, которую прикольно трахать, пока дружки не знают. А мне с Эриком хотелось проводить время по простой причине: у меня была настолько низкая самооценка, что мне казалось – если я буду общаться с тем, кто увереннее, то, глядишь, и чувство собственной значимости будет выше. Я наивно считал, с каждой новой нашей тусовкой, что на этот раз он стал моим настоящим другом и больше не будет относиться ко мне как к куску говна. Нам с ним, кстати, обоим нравились зажигалки Zippo. Очень.

Не знаю, почему нас тянуло к зажигалкам Zippo и их огоньку. Уверен, это естественное поведение брутального самца, учитывая, что добыча огня – вероятно, самое важное событие в истории человечества. А еще Zippo блестят и стоят кучу денег. Блестят, стоят кучу денег, огонек… идеальное развлечение для двух местных придурков!

Чаще всего мы с Эриком ходили в местную табачную лавку в центральной части Чагрина. Хозяин лавки разрешал слоняться в его магазинчике, в котором, к слову, детям было не место. И мы вставали перед витриной с вращающейся зажигалкой Zippo, воздыхая при виде блестящего корпуса с типичным байкерским дизайном: суровый белоголовый орел с перьями в виде американского флага, чересчур драматичный рычащий лев с огненной гривой, смерть с отвисшей челюстью, держащая косу, красотка а-ля Бетти Пейдж[39]39
  Бетти Пейдж (1923–2008) – американская фотомодель, снимавшаяся в 1950–1957 годах в таких стилях, как эротика, фетиш и pin-up (фотография, висящая на стене). Во второй половине 1950-х поднялась в США до уровня секс-символа и стала предтечей сексуальной революции 1960-х.


[Закрыть], оголившая верхнюю часть спины. Ни хрена себе! Но я положил глаз на зажигалку с символом мира, потому что до дыр затер диск Woodstock ’94. Еще два дня мира и музыки, детка! Я дал понять Эрику, что мечтаю заиметь себе эту зажигалку Zippo.

Для 11-летних пацанов, которые выглядели и вели себя на свой возраст, купить зажигалку или любой аксессуар для курения не представлялось возможным. Да и денег у нас, в любом случае, не было. И Эрик стал меня подбивать украсть какую-нибудь зажигалку – особенно ту, со знаком «мир». Никаких эпитетов он не придумывал; он знал, что достаточно тонкой манипуляции. Эрик всегда знал, как добиться от меня нужной реакции себе во благо. Он присел мне на уши и принялся внушать, что если я украду для него зажигалку, то стану невероятно крутым. Если бы я себя хоть немного уважал, я бы попросил Эрика стащить ее самому, раз уж она ему так нужна. Но мне жуть как хотелось получить его одобрение.

Я же говорил, что был хорошим парнем, и мысль о том, что я попаду в неприятности, вызывала сильную тревогу. А тут Эрик просит меня сделать то, что добром не закончится. Может быть, меня даже арестуют.

Случилось помутнение рассудка, поэтому выбора у меня не осталось; надо было украсть. Ведь главное – что я буду крутым и Эрик пожмет мне руку. Он, конечно, молодец – феноменально вешал мне лапшу на уши, да так убедительно, что я захотел стать достойным его одобрения. Я сдался и пообещал, что украду зажигалку, но сказал Эрику, что надо вернуться домой и надеть куртку, поскольку на мне была только футболка и прятать награбленное будет некуда.

Где-то через час мы вернулись в табачную лавку. На дворе начало лета, а я приперся в зимней куртке. Я не только истекал потом, но и выглядел ужасно подозрительно – будто строю из себя воришку. Эрик решил подождать на улице, потому что оказался, как он обычно говорил, «ссыкуном». Но поскольку я-то как раз не зассал, то стал нервничать в десять раз сильнее; в одиночку я на такое не подписывался. Но мне все равно было спокойнее, зная, что он рядом; глядя на этого здоровяка с угрожающим видом, я реально поверил, что, раз Эрик не бьет меня, может быть, он накостыляет кому-нибудь за меня. Как мой личный охранник наваляет хозяину лавки, если меня поймают? Вряд ли, но нужно было ложное чувство комфорта, чтобы сделать то, зачем пришел. Я любил смотреть «Терминатор 2» на видеокассете и представлять себя Джоном Коннором. Он мне казался ужасно крутым. А я хотел быть крутым. Эрик вполне мог бы быть моим T-800, моим Дядей Бобом[40]40
  Его в фильме «Терминатор 2» сыграл Арнольд Шварценеггер.


[Закрыть].

И вот я строю из себя крутого, а выгляжу как придурок. Когда я вошел в лавку, владелец взглянул на меня, оторвавшись от газеты, прищурился, а затем опустил взгляд и продолжил читать. С меня сходило семь потов – и больше от нервов, чем от зимней куртки. С меня лило ручьем, но между ног оставалось достаточно жидкости, чтобы вызвать непреодолимое желание обоссаться, испытывая тревогу. И я подошел к витрине и крутанул зажигалку один… два раза. Обернулся – мужик продолжал читать газету. Ладно – сейчас или никогда. Я снова посмотрел на витрину, окончательно решившись на подвиг. Клянусь, этот знак мира предательски блестел, как бы не возражая, чтобы я стал его новым владельцем, задарма.