Текст книги "Неблагоразумная леди"

ГЛАВА 12

На следующий день Дэмлер не пришел. Он злился на Пруденс и на самого себя за неумное поведение у Ашингтона и решил не идти к мисс Мэллоу. «Черт с ней», – подумал он и снова окунулся в беспорядочную жизнь, которую незадолго до этого хотел забыть, находясь под впечатлением нравоучений Пруденс о любви и различных степенях неиспорченности натуры. Что она могла знать о жизни? Какое ей до этого дело? Глупая маленькая вертихвостка! Так и стелется перед старым слабоумным доктором. Конечно, неумно было затевать перепалку с Кольриджем да еще в присутствии мисс Берни. Она разнесет сплетню, как сорока на хвосте.

Вместо Дэмлера в тот день Пруденс снова навестил Ашингтон. На этот раз предлогом явилась книга, английский перевод Вергилия, которую он принес мисс Мэллоу почитать. Ведь она проявила такой интерес к его библиотеке. Он сказал, что она может держать книгу, сколько сочтет нужным, но у него уже заготовлен еще один сюрприз для нее. Он собирается вечером выступать с лекцией и был бы рад ее присутствию там.

– Надеюсь, что лекция вас заинтересует – небольшое сообщение об упадке драмы. Мы намного отстали от времени Аристофана и Марло в этом отношении. Вся эта бессмыслица, которую пишет Дэмлер и ему подобные, – разве ее можно назвать драмой? Какие-то восточные гаремы… Чушь! Вы ведь не пойдете смотреть этот срам?

– В этом году он ее не представит.

– Нет? Я думал… Все уже знают, о чем пьеса. Сплошные грубости и непристойности. Такие вещи нужно запрещать. Он и Шелли… хорошая парочка безбожников.

Пруденс не очень хотелось идти на лекцию. Но дядя Кларенс ждал партнеров для игры в карты, предстоял скучный вечер, а лекция могла оказаться если не очень развлекательной, то, по крайней мере, поучительной. Когда Ашингтон сообщил, что он дал билеты мисс Берни и Кольриджу, Пруденс решила пойти тоже. Ей льстило общество знаменитостей.

Кларенс был разочарован, что племянница не украсит своим присутствием гостиную, но его утешало, что она проведет вечер в великолепной компании. Имена Кольриджа, Берни и Ашингтона будут чаще произноситься за карточным столом, чем специальные карточные термины, в этом можно было не сомневаться.

В лекционном зале Пруденс сидела одна в первом ряду. Если Кольридж и мисс Берни и присутствовали, она их не видела, хотя народу в заде было немного. Ее стул оказался очень жестким и неудобным. Лекция была неинтересная и очень длинная. Ашингтон знал массу названий пьес и имен авторов, помнил все сюжеты и даты и был решительно настроен передать все сведения аудитории, начиная от Древних греков до Шеридана. Он не мог опускать ни одной детали ни на одном языке. Лекция началась в половине девятого, в половине двенадцатого лектор все еще не закончил. Казалось, что он будет читать вечно. Пруденс почувствовала, что засыпает, но тут раздались аплодисменты, и доктор, раскланиваясь направо и налево, направился к ней принимать поздравления.

Лекция шла без перерыва, и по окончании ей не было предложено перекусить, чтобы подкрепиться после долгого напряженного сидения на неудобном стуле. Весело улыбаясь, Ашингтон сообщил, что теперь можно «домой и в постель». Как у него хватало сил при этом еще и улыбаться, для Пруденс оставалось загадкой.

Не очень комфортабельный экипаж мистера Ашингтона, подбрасывая пассажиров на ухабах, покатил по безлюдным улицам города на Гроувенор-Сквер. По пути они проезжали места, где веселье было в разгаре, у дверей стояло много карет, внутри смеялись нарядно одетые люди, а на углах улиц группами собирались приятели и тоже смеялись и веселились, придумывали, чем бы заняться до «домой и в постель». Пруденс почувствовала, что завидует им. Что она делает в этом экипаже рядом с нудным стариком? Она бы с большим удовольствием провела вечер в театре или опере. Даже общество мистера Севильи было приятнее. Впереди показалась группа джентльменов в черных фраках и ярко одетые женщины, в которых Пруденс угадала особ легкого поведения. Вся компания собиралась перейти улицу на перекрестке.

– Это не Дэмлер ли там? – спросил Ашингтон, выглянув в окно.

Замечание показалось Пруденс самым интригующим за весь вечер. Она быстро посмотрела в окно кареты. Ашингтон сидел напротив нее и ему нетрудно было узнать маркиза по повязке на глазу. Но, когда она взглянула, компания уже удалялась, из экипажа видны были только спины. Пруденс, однако, легко узнала Дэмлера по походке. Рядом с ним шла одна из девиц, не блондинка на этот раз, но пышная рыжеволосая особа того же сорта.

Ашингтон окликнул Дэмлера.

– Добрый вечер, милорд, – крикнул он громко.

– Добрый вечер, доктор, – отозвался маркиз и приветливо помахал рукой как ни в чем не бывало, что заставило Пруденс предположить, что он изрядно выпил. Затем взгляд его остановился на лице Пруденс в другом окне, и улыбка тотчас же погасла.

– Мисс Мэллоу слушала мою лекцию о драме, – сказал Ашингтон. – Жаль, что вас не было.

Дэмлер продолжал молча смотреть на Пруденс и не произнес больше ни слова. Когда Ашингтон поднял раму и карета снова покатила по мостовой, он все еще стоял посреди улицы, хотя рыжеволосая девица тянула его за руку и показывала, что остальные уже далеко ушли.

– Хитрая бестия! – пробормотал Дэмлер. На следующий день маркиз зашел к Пруденс. Он наконец снял повязку. Над левым глазом не было безобразного шрама, просто небольшая припухлость и небольшой беловатый знак над бровью. В этот день он не улыбался и не скрывал раздражения.

– О, лорд Дэмлер! Вы сняли повязку! – Воскликнула Пруденс. – Как вам хорошо без нее.

– А! Теперь я лорд Дэмлер, не так ли? Новый дух официальности, под стать вашему чепцу и вашему седовласому доктору.

– Входите, – пригласила Пруденс, всматриваясь в длинный коридор, не слышал ли кто-нибудь.

Он вошел в комнату и захлопнул за собой дверь.

– Заняты хвалебным очерком по поводу лекции?

– Нет. Ломаю голову, есть ли в Корнуолле заросли кустарника. Моя героиня отправилась туда в гости, а так как я никогда не была в тех местах, мне трудно дать описание окрестностей. А вы были в Корнуолле?

– Кажется, был, но, может быть, я это придумал, у меня есть такая вредная привычка. Лучше спросите у своего наставника.

– Дэмлер, ради Бога, сядьте и перестаньте иронизировать. Чем вызвана вспышка злословия?

Если кто-то и должен был злиться, то не он, а она, но Пруденс радовалась тому, что вела себя прекрасно.

– А вы как думаете, что могло испортить мне настроение? – вскричал он, продолжая стоять. – Вы надеваете прабабушкино платье и этот отвратительный чепец и строите из себя такую скромницу-тихоню, словно наседка в монастыре! И все для того, чтобы угодить этой обезьяне Ашингтону!

– Ах, вот оно что.

– Боже, я еле сдержался, чтобы не дать вам пощечину у всех на виду. Какой негодяй! Как он смел! Это же оскорбление – написать о вас так, словно он имеет дело со школьницей и хвалит ее за удачное сочинение – описание сада или подобной чепухи. А вы улыбаетесь и лебезите перед ним, как кисейная барышня. Он и понятия не имеет, что вы есть на самом деле. Думает, что… – Маркиз беспомощно развел руками, – …думает, что, кроме любовных историй и описаний домашних сцен, вы ни на что не способны. К черту, Пру, почему вы не поточили об него свой острый язычок? Вы же не комнатная собачка, чтобы вилять хвостиком у его ног!

– Но я и в самом деле пишу любовные истории и комические семейные сцены. Он привык к греческим трагедиям, к философии. У него в библиотеке пять тысяч томов.

– И все он знает наизусть, включая имена и даты. Послушать его – можно умереть от тоски, но он упорно делает вид, что имеет собственное мнение.

– Вы несправедливы, Дэмлер. Он обладает обширными познаниями… и говорит на шести языках.

– И ни на одном ни разу не произнес ничего интересного. Как вы не видите, что имеете дело-с самолюбивым напыщенным занудой?! От важности скоро лопнет.

– Он худой, как жердь.

– Я говорю о его эгоизме.

– Но он и в самом деле важный и влиятельный человек. Вчера вечером вы вели себя вызывающе – то есть позавчера, на вечере.

– Согласен, раз уж мы об этом заговорили Полагаю, что он не забыл пройтись на мой счет и выставить меня перед вами в дурном свете. Да и вчера не случайно привлек ваше внимание к нашей компании.

– Он остановился, чтобы поздороваться ничего более. С его стороны, очень дружелюбно, учитывая ваше поведение накануне.

– Дружелюбно?! Как бы не так! Он хотел, чтобы вы узрели меня в смешном виде. Разве он мог упустить столь блестящую возможность!

– Но он же не виноват, что вы пьете не в меру и прочее…

– Особенно прочее. Он был счастлив поймать меня с поличным, так сказать, на месте преступления с пылающими руками.

– И пылающими волосами, точнее, огненно-рыжими, – Пруденс улыбнулась каламбуру.

Дэмлер не удержался, и они вместе расхохотались.

– Пруденс Мэллоу…вы…которая носит чепчик и строит из себя благочестивую старую деву… Да вы просто бессовестная притворщица, обыкновенная простушка, выдающая себя за леди. Все эти трюки имели одну цель – умаслить старого выскочку, признайтесь.

– Ничего подобного. Питаю истинное уважение к доктору Ашингтону.

– Не к нему, а к той выгоде, которую можете извлечь из его расположения, гадкая девчонка.

– Я не настолько корыстна. Он для меня большой авторитет в…

– Во всем. Он пустой надутый пузырь. Не пытайтесь убедить меня, что вы от него в восторге. Для этого вы слишком умны. Думаете, я против, чтобы вы извлекли пользу из старого козла? Сколько угодно. Можете не сомневаться, что за все услуги придется заплатить сполна. Он заставит вас переписывать начисто его статьи, чтобы сэкономить четыре пенса на странице. Мне даже хотелось бы, чтобы вам удалось заставить его работать на вас.

– Но я не собираюсь этого делать! И не пыталась умаслить его, как вы изволили выразиться, чтобы повлиять на его отзыв. Такое занятие мне кажется ужасным и непорядочным, я бы никогда не опустилась так низко.

– Но не хотите же вы сказать, что ему удалось вскружить вам голову видом всезнайки, который он на себя напускает. Вы обратили внимание на присутствовавших у него на обеде? Старая калоша Кольридж с его открытиями и сплетница Берни…

– И лорд Дэмлер, – напомнила Пруденс.

– Я пошел туда из-за вас. Пока он случайно не сказал, что пригласил вас, я и не думал идти. Точнее, он упомянул об этом в приглашении. Наверное, чтобы получить мое согласие.

– А вы медлили с ответом до последней минуты. Тоже не лучший способ вести себя.

– Вижу, что он постарался довести до вашего сведения все мои добродетели. Но, Пруденс, несмотря ни на что, я уверен, что он не может вам нравиться.

– Я его уважаю. Он знает намного больше меня и лучше разбирается… в литературе.

– И в шести языках, два из которых мертвые, остальные мертвеют, когда он начинает на них выражаться. Я тоже говорю на шести языках, но почему-то мне вы не высказываете столько восторгов.

– В самом деле? Какими же языками вы владеете?

– Английским, французским, немецким, испанским, итальянским и русским. Немного хинди и китайским, но совсем мало – знаю по десятку-другому фраз из каждого. Сюда я не включил мертвые языки.

– Я не знала. Какая же я невежда в сравнении с вами обоими.

– Неужели я сразу так вырос в ваших глазах, что вы вознесли меня на один пьедестал с Ашингтоном? Зря я вам раньше об этом не сказал. А в библиотеке у меня хранится около десяти тысяч книг. Разве меня не следует поднять еще выше? В стратосферу, например?

– Дядя Кларенс собирается поставить еще один книжный шкаф, – сообщила Пруденс скромно. – Чтобы собирать номера «Блэквудз Ревью». Он подписался.

– Невероятно! Я начал его глубоко уважать. Когда он начнет рисовать меня?

– Как только вы намекнете, что готовы позировать. От вас требуется немногое – назвать три дня, в которые вы сможете сидеть в студии. Так как повязки больше нет, проблем не будет. – Она тихо засмеялась. Как легко ей было с Дэмлером. Он может сердиться, выходить из себя и даже оскорблять ее, но ей всегда удается вернуть его в нормальное состояние и сделать его ручным, как ягненка. Ей казалось, что он тоже чувствует себя раскованно в ее присутствии, иначе не позволял бы себе вольностей.

– Вы и в самом деле не верите в Бога? – спросила она вдруг.

– Я не хожу в церковь каждое воскресенье, но в Бога, конечно, верю. Разве вы не видите, когда я говорю искренне, а когда нет? Назвал себя атеистом, чтобы позлить Ашингтона.

– С Богом нельзя шутить.

– Почему? Неужели вы думаете, что у него нет чувства юмора? Делаете ту же ошибку, что и ваш обожаемый авторитет, – для него Бог не может принимать иного обличья, кроме самого доктора Ашингтона.

– Почему у вас было плохое настроение на вечере?

– Сначала из-за посвященной вам статьи. Она меня взбесила. Потом неприятно было видеть вас, сидевших рядышком, как два голубка. Думаю, что Кларенс прав. Старый черт задумал заполучить вас в жены.

– Вы же знаете дядю Кларенса. Любой Джентльмен, появляющийся в доме, сразу попадает под подозрение в «серьезных намерениях». При втором появлении ему присваивается титул «постоянного обожателя».

– В каком звании состою я?

– О, в вашем случае вина возлагается исключительно на меня. Я, видите ли, «не выражаю должного поощрения». Вы ведь такой робкий и закомплексованный из-за «физического недостатка» и «нерешительный с прекрасным полом».

– Да, мне лучше избавиться от этих пороков, если захочу сделать предложение, – засмеялся он.

– Но вы еще не сказали, почему ополчились против бедного Ашингтона. Вы ведь не возражали, чтобы я вышла за мистера Севилью. Мне кажется, их трудно даже сравнивать. Ашингтон, если он действительно мною интересуется, во всех отношениях выше того джентльмена, за исключением богатства, конечно.

– Ничего подобного я не думал. Севилье вы нравились. Он бы обходился с вами как с королевой, дал бы вам все, что вы пожелали. Взамен попросил бы только сохранять привлекательность и говорить умные вещи на людях, чтобы все видели, что достойная леди способна терпеть его общество. Ашингтон – совсем другой случай. Он хочет, чтобы вы обожали его, посвятили жизнь тому, что помогали бы ему кичиться своей образованностью, укрепляли бы его репутацию несравненного авторитета и в довершение в свободное от этих почетных обязанностей время переписывали бы начисто его опусы.

– Он любит, когда его хвалят, этого нельзя отрицать, но кто без греха? Однако он никогда бы не потребовал, чтобы я исполняла обязанности переписчицы. Ашингтон считает меня хорошей писательницей.

– Для женщины. Кстати, о похвале. Как вам нравится Шилла? Разве она не очаровательна? Мне она нравится с каждым днем все больше.

– Да. Когда я прочла, как Шилла драпирует свои соблазнительные формы, лежа на оттоманке, я привязалась к ней тоже. Хотя первую часть нужно полностью переделать. Вы сделали ее почти англичанкой, так что будет сложно выдать ее за восточную соблазнительницу. Нельзя ли превратить ее в английскую сироту, которую похитили в Турции?

– Возможно. Неплохая мысль. Говорил о ее последней выходке? – Пруденс покачала головой. – Она сбежала от принца, так ему и надо. Не успел я надеть на него корону, как она впала в набожность и в данный момент подбивается к факиру, которого караван случайно встретил в Константинополе. Пожилой человек, к тому же лицемер до мозга костей. Забивает ей голову религиозной чушью, на самом деле ему нужно владеть ее нежным телом.

– Скотина. Если уж она собирается стать bonne bouche для кого-то, то лучше ей оставаться при принце. Что если вы сжалитесь и согласитесь, чтобы она завела цыплят?

– С этим покончено, – отрезал Дэмлер. – Я даже предлагал ей пару гусей и утку, но она приняла это за неудачную шутку.

Дэмлер беспомощно развел руками, показывая, что бессилен что-либо изменить.

– Вы нехорошо обошлись с ней, если не сказать больше.

– От вашего нового поклонника вы уже набрались категоричных суждений, что не делает вам чести. Но не стану продолжать, чтобы не навлечь критики на свою голову. Возвращаясь к Шилле, должен сказать, что нельзя было выпускать ее из гарема. А все из-за вас, и зачем я вас послушался!

– Я предвидела этот упрек. Странно, что вы еще питаете к ней слабость. Привязанности к факиру достаточно, чтобы любой здравомыслящий мужчина почувствовал к ней отвращение.

– Здравый смысл всегда покидает меня, когда появляется женщина. Увезу ее куда-нибудь на отдых и посмотрю, может быть, удастся образумить эту пустышку.

– Вам такие предприятия обычно удаются, не так ли?

– Сколько в вас яда! Уиллс горит нетерпением включить пьесу в осенний репертуар, а она еще далеко не готова, в Лондоне столько соблазнов.

– Так вы хотите переехать в Лонгбррн-эбби?

– Нет. Малверны приглашают в Файнфилдз. Там я заканчивал поэмы.

– Понятно.

Молва утверждала, что, находясь в поместье Малвернов, маркиз занимался не только поэзией. Даже до Пруденс доходили слухи о его романе с леди Малверн.

– Вы уверены, что в Файнфилдз вас не будут поджидать соблазны? – спросила Пруденс едко.

– Да, мэм, абсолютно уверен. И обещаю как послушный сынок не пить много и не ложиться поздно. Вы, конечно, имеете в виду графиню. Слухи о наших отношениях сильно преувеличены, Пруденс. Я не такой Дон Жуан, каким меня принято считать.

Он посмотрел на нее долгим пристальным взглядом, как бы подкрепляя смысл сказанного.

– Меня это не должно касаться. У меня нет права вмешиваться…

– Разумеется. И вчера вечером вы не имели права смотреть на меня так, словно узрели призрака. У вас было такое неодобрительное выражение лица.

– Была просто удивлена, не ожидала встретить вас на улице и в такое время. И была очень утомлена.

– Я тоже. После того, как вы уехали, пошел прямо домой и лег спать. Один. – Последнее слово было произнесено с особым ударением.

– Дэмлер! – Пруденс вспыхнула. – Вы знаете, что я не терплю фривольностей. Что вы себе позволяете!

Взгляд Пруденс невольно скользнул к двери. Она подумала, что не должна оставаться с ним наедине, в чепце или без него.

– Но я специально подчеркнул, что был один, дабы придать сообщению благопристойный вид, – сказал он и, заметив направление ее взгляда, улыбнулся.

– Именно это и плохо, не надо было объясняться.

– Я подумал, что в душе вы уже заподозрили меня в чем-то непристойном, и попытался развеять сомнения. В сущности ничего плохого не было сказано. «Каждый судит в меру своей испорченности» – так прокомментировал бы ситуацию наш общий друг доктор Ашингтон если бы хватило сообразительности. Я уже говорил вам, Пруденс, и не один раз, что вам не хватает изысканности. Сейчас вы снова это подтвердили. Если бы в вас была хоть половина того благоразумия, на которое вы претендуете, вы не стали бы придавать неприличный смысл моим словам. – Дэмлер криво усмехнулся.

– Я была благоразумной и настоящей леди, – поправила его Пруденс, – пока не встретила вас. Это вы с вашими гаремами и беспутной жизнью сбили меня с толку и лишили душевного равновесия.

– Не сказал бы, что вы полностью сбиты с толку, это не заметно, – произнес он серьезно. Но так как долго оставаться серьезным маркиз не мог, то вскоре снова принялся поддразнивать Пруденс.

– Но вы не в праве предъявлять претензии мне – разве я не предупреждал десятки раз, чтобы вы не водили компании с кутилами и не опасались слишком больших букетов и бриллиантов?

– Да. И скорее внесли в мой кабинет больше неприятностей, чем отвели от него.

– За Ашингтона прошу меня извинить, моя вина. Не следовало напускать на вас этого зануду.

– Из тех, с кем вы меня знакомили, он меньше всех достоин порицания.

– Одному Богу известно кто достоин порицания и в какой степени.

– Думаю, что года через два, если встретите меня на улице, когда на вашем плече будет висеть дама, носящая титул шлюхи, вы почувствуете хотя бы легкие укоры совести.

– Милая моя праведница, прошу – не говорите такие ужасные вещи, – он смущенно хихикнул. – Психическая атака – не лучший метод общения. Но мне приятнее было бы видеть вас в этом звании, чем в роли миссис Ашингтон. Тогда, по крайней мере, вы могли бы лелеять мечту хотя бы о недолгом счастье.

– Полагаю, что наши представления о счастье столь же различны, сколь и о любви.

– Вы хотите привить мне иное понятие о любви. Вы и Шилла. Я помню, что вы говорили на этот счет, и боюсь, что когда останусь наедине с Шиллой в Файнфилдз-хаус, она может заговорить вашим языком.

– И языком леди Малверн.

– И лорда Малверна. Ваша низкая натура снова выглядывает из-под благородного обличья, Пруденс. Надо уходить, пока меня не заставили принять обет целомудрия, как священника или монахиню. Можно зайти к вам еще раз до отъезда? Завтра?..

– Разумеется.

– Утром или днем, когда удобнее?

– Все равно. Хотите – утром.

– Утром. Разве я не послушен, как щенок. До завтра, Пруденс.

Она покачала головой, улыбаясь его ребячеству, и они расстались. Дружеские отношения были восстановлены, только нарастало чувство сожаления, что в кабинете на долгое время воцарятся тоскливые будни, не нарушаемые озорными проделками лорда Дэмлера. Пруденс подумала, какую разную атмосферу создавали визиты Ашингтона и Дэмлера. С приходом Ашингтона кабинет превращался в тюрьму, хотя дверь и оставалась открытой настежь. Стоило появиться Дэмлеру, как становилось легче и свободнее дышать, хотя он всегда плотно закрывал за собой дверь. Пруденс не понимала, как следует отнестись к его последнему посещению. Он так и не дал вразумительного объяснения своему настроению у Ашингтона. Очевидно, сказалась неприязнь к доктору, – она об этом не знала, когда зашел разговор о статьях, но поняла после лекции. Пруденс чувствовала, что сама начинает испытывать к Ашингтону антипатию, ее не впечатляла его ученость. Почему с ним так скучно, если он так много знает? Но после Дэмлера любой мог навеять тоску. Перед глазами стояло его веселое лицо. В ее воспоминаниях он всегда смеялся – всегда доволен, счастлив, всегда с шуткой, порой не очень приличной, но это не снижало его обаяния. Однако он мог бывать очень серьезным – когда говорил о политике, о помощи бедным и сбившимся с праведного пути девушкам. Он, конечно, не пригласит ее в свое поместье. Уедет и забудет о ней, найдет новых друзей. Какова ее роль в его жизни? Просто эпизод – непродолжительное весеннее знакомство. Она никогда не забудет его и не испытает сожаления, что знала его. После знакомства с ним она уже не сможет быть прежней Пруденс, не сможет смотреть на жизнь беззаботно, как прежде, узнав тяжелые стороны жизни, приоткрытые им для нее. Оно и лучше, у нее стало больше опыта. Но как мрачно будущее без него.