Текст книги "Они всегда смеялись надо мной. Как детские обиды перерастают в жестокость"

Кэт и Дара перешли к физическому насилию. Кэт намеренно толкала меня в коридорах, буквально впечатывая меня в шкафчики. Дара пинала. Как-то в туалете она попыталась прижечь мне руку сигаретой. Я закричала, но Джекки зажала мне рот и прошипела, что, если я хоть пискну, они с Дарой изобьют меня до крови.

Родители говорили, что лучший способ борьбы – это остроумие, блестящее и едкое. «Не позволяй им почувствовать, что они тебя допекли, – постоянно твердили они. – Не обращай внимания, и они отстанут».

Я старалась так и поступать. Каждый раз, когда Дара, Кэт или их приятели допекали меня, я не пыталась сопротивляться, а едко отвечала или просто делала вид, что их не вижу. Чем более «по-взрослому» я себя вела, тем сильнее они злились. Если сначала меня третировали за стукачество, то теперь ситуация стала более серьезной.

Питер стал моим героем. Как-то утром перед уроками он спросил Дару:

– Почему ты не оставишь Джоди в покое? Я понимаю, что все на нее злятся, но это не значит, что ее можно бить.

– Питер, только не говори, что ты на стороне этой подлой крысы!

– Нет, Дара, но бить ее – это неправильно. Кроме того, если мистер Уоррен или миссис Гордж тебя поймают, у тебя будут серьезные неприятности.

– Ну и хрен с ними! – С этими словами Дара пошла прочь.

– Спасибо, Питер, – искренне поблагодарила я.

– Не за что, – улыбнулся он.

Я была счастлива. Питер оказался на моей стороне. Он мой защитник. Я не одинока. Я смогу выдержать этот год. Даже если никто не хочет дружить со мной, у меня есть хотя бы Питер и Дебби. Вечером, когда родители спросили, как у меня дела в школе, я сказала, что все в порядке. Впервые за много недель это была правда.

Рождество наступило и прошло быстро. Может быть, все уже забыли о вечеринке у Келли? В конце каникул я поговорила с Питером и Дебби, и они сказали, что мы друзья. Когда я вошла в класс мистера Уоррена, Кэт и Дара на меня не смотрели. Да и смысла не было – мне все равно нечем им ответить. После урока физкультуры ко мне подошли Дара, Кэт и еще несколько девчонок.

– Ну и где твой красивый новый свитер? – ядовито спросили они.

– О чем вы говорите? В моем шкафчике, конечно. А что?

– Ты уверена? – расхохотались они.

Я открыла шкафчик. Разумеется, красивого белого свитера, подаренного тетушкой Эви на Рождество, там не было.

– Что вы с ним сделали?!

– Пошла ты! – И они со смехом выбежали из раздевалки.

Я искала повсюду. В конце концов я нашла его под радиатором возле комнатки уборщика. На скомканном свитере валялись открытые банки с «кока-колой». На шерсти образовались отвратительные коричневые липкие пятна. Я с трудом оторвала свитер от пола, аккуратно сложила его и положила в спортивную сумку. Если повезет, мне удастся хотя бы пятна свести.

Надеть мне больше было нечего, поэтому я осталась в футболке, натянула куртку, подобрала учебники и пошла на урок английского. Когда я закрывала дверь спортивного зала, ко мне с улыбкой подошел Стив и спросил, можно ли проводить меня в класс.

– Отлично!

Я была рада, но в то же время озадачена. Со времени вечеринки у Келли Стив относился ко мне, мягко выражаясь, холодно.

– Джоди, я больше не злюсь, – сказал Стив и протянул руку.

Это показалось мне странным. Он никогда не брал меня за руку раньше, но я была страшно рада, что он решил со мной помириться. Я протянула руку в ответ, Стив схватил меня за запястье и стал выкручивать, пока у меня не подкосились колени. Тогда появились Кэт, Дара, Джекки и еще несколько девчонок. Они схватили меня за руки и за ноги и потащили через парковку подальше от главного здания.

– Мы убьем тебя! – орали они.

Меня пинали, в меня плевали, мою сумку растерзали и выкинули все ее содержимое на землю. Удивительно, но мне не было страшно. Если бы они меня убили, мне стало бы легче.

Я сжалась в комок и слышала, как они хохочут надо мной. Думала я только об одном: как все объяснить дома. Моя куртка и брюки были в грязи, в волосах запутались гравий и плевки. Руки были исцарапаны, по всему телу синяки.

Я так и пролежала, пока не раздался звонок. Мои мучители скрылись. Я села и открыла глаза. Потом собрала книги и тетради и медленно поднялась. Мне было страшно больно. Что делать? Я медленно побрела в медицинский кабинет.

– Я бежала на урок и упала, – соврала я. – Свитер я испачкала, поэтому пришлось надеть спортивную форму.

Наша медсестра отличалась особой внимательностью и смотрела на меня с недоверием.

– Вы не можете помочь мне? – робко спросила я. – Мне больно…

– Джоди, ты говоришь неправду, – сурово сказала медсестра.

– Пожалуйста, – взмолилась я. – Я не могу снова стать стукачкой! Разрешите мне самой со всем разобраться.

– Ну хорошо… Но если я еще раз увижу тебя в таком состоянии, я все расскажу родителям.

– Спасибо.

Хотя медсестра сделала все, что могла, следы все же остались.

– С тобой все хорошо? – спросила миссис Гордж, когда я осторожно усаживалась на свое место.

Все смотрели на меня. Если я скажу миссис Гордж хоть слово, то подпишу себе смертный приговор.

– Я споткнулась и упала.

– Не хочешь пойти домой?

– Нет, со мной все в порядке.

Когда Питер и Дебби узнали, что случилось со мной после урока физкультуры, они пришли в ужас.

– Джоди, почему ты не позвала на помощь? – спросил Питер. – Я помогал тренеру Макмиллану готовиться к футбольной тренировке. Если бы я услышал, то накостылял бы Стиву.

– Да, – подхватила Дебби. – Мне надоело притворяться, что мы не друзья. Мы оба постарались бы их остановить.

– Я знаю, что вы помогли бы мне, – вздохнула я. – Но я так растерялась, что просто не знала, что делать.

То избиение на парковке стало первым в череде унижений. Почему родители и остальные взрослые не дали мне другого совета, как поступить в подобной ситуации? В семье ко мне всегда относились как к маленькой взрослой, и со сверстниками я общалась так же. Мне безумно хотелось выбить дух из Дары. В постели по ночам я мечтала о том, как отвешу пощечину Кэт, ударю Стива под дых, а новую кожаную сумку Джекки швырну в грязь. Ярость кипела во мне. Но я не решалась дать отпор своим мучителям, хотя этим могла бы заслужить их уважение. Я делала вид, что выше этого, и просто подставляла другую щеку.

Школьники же толковали мое поведение по-своему. Они считали, что я заносчивая гордячка. Мой поступок на вечеринке Келли обидел их, но потом обида переросла в презрение. Даже Питер и Дебби со временем отдалились от меня – они не могли выносить насмешки и презрение. Хотя они никогда не дразнили и не мучили меня, но под давлением одноклассников отдалялись от меня все дальше и дальше.

Я безумно боялась, что родители поймут: я и в новой школе стала изгоем. Поэтому, возвращаясь домой, я тщательно скрывала все следы избиений. Руки и ноги я маскировала тональным кремом, чтобы мама не видела синяков. Я замывала одежду в ванне, пока мама не вернулась. Я научилась отлично отмывать кровь и грязь. Я включала музыку, чтобы никто не слышал, что я плачу. Когда меня спрашивали, как дела в школе, я говорила, что все в порядке и что я совершенно счастлива.

Мистер Уоррен и миссис Гордж явно подозревали о том, что происходит, но ничего не говорили и не делали. Как-то днем Стив и Дара пошли вслед за мной в школьный автобус.

– Что случилось? – прошипела Дара. – Ты боишься?

– Почему ты нас боишься? – ехидно произнес Стив. – Мы же твои друзья…

Я почувствовала, что сейчас взорвусь.

– Отстаньте! Просто оставьте меня в покое.

Они расхохотались. А мне стало все равно, что со мной будет. Во мне кипела ярость.

– Пошел к черту, ублюдок! – закричала я.

Стив ударил меня в грудь так сильно, что у меня перехватило дыхание. Я рухнула на землю и зарыдала. Мистер Уоррен шел к своей машине и увидел эту картину.

– Что случилось? – спросил он.

– Стив ударил меня. Я хочу, чтобы вы его исключили, – потребовала я. – Я хочу, чтобы его наказали.

– Джоди, я могу его исключить. Он поступил неправильно. Но тебе не кажется, что вам со Стивом лучше все решить самим, без вмешательства школы? Если я его исключу, тебя будут считать стукачкой. Во взрослом мире мы должны сами решать свои проблемы, – покровительственно произнес мистер Уоррен.

Я почувствовала себя еще более одинокой.

– Думаю, вы правы…

Ночью мне все стало ясно. Мне некуда было идти. Если я все расскажу учителям, у одноклассников будут неприятности, а мое положение станет еще хуже. Я не могла обратиться за помощью к родителям, потому что они поведут меня к психиатру. В школе меня и без того считали уродкой, а психиатр лишь подтвердит это. Я и так часто пропускала занятия. У меня часто болели горло и живот. И это было здорово – в такие дни мне не нужно было идти в школу.

Я не могла спать. Я мечтала покинуть эту землю. «Господь Бог наш, прости, что я прошу Тебя об этом, но не посылай рак тем, кого любят, – молилась я. – Пошли рак мне. Столько детей страдают от лейкемии – пожалуйста, забери болезнь у кого-то из них и пошли ее мне. Я больше не хочу жить». От безнадежности я разрыдалась и не слышала, как открылась дверь спальни.

– Ангелочек, что случилось? – испуганно спросила мама.

– Мама, они снова меня ненавидят. Я неудачница. Пожалуйста, только не говори папе. Я не хочу к психиатру. Пожалуйста, мама!

На следующий день, несмотря на все мои мольбы, меня повели к детскому психиатру, доктору Граффу.

Глава 5
Борьба за воздух

Дождь хлестал в мое окно. Я проснулась и вспомнила про свой кошмар. Я умоляла родителей не везти меня к доктору Граффу, но они были непреклонны.

– Папа, пожалуйста, я постараюсь вести себя лучше! Не заставляй меня ехать к доктору Граффу! – рыдала я. – А вдруг кто-то из школы увидит меня в психушке? Я умру от стыда!

Чем больше я умоляла, тем непреклоннее были родители.

– Детка, он тебе поможет, – спокойно ответил папа. – Доктор Графф – хороший специалист. Он помог многим детям.

Родители не понимали, что делают со мной. Они хотели как лучше, но я чувствовала себя преданной. Я знала, что доктор Графф будет анализировать меня еще пристальнее, чем одноклассники. Мне хотелось кричать. Учителя мне тоже не помогли. Мистер Уоррен и миссис Гордж сказали родителям, что у меня есть «проблемы с социализацией». Такие слова от двух уважаемых учителей лишь укрепили подозрения родителей в том, что я «ненормальная».

– Вы считаете, что мистер Уоррен и миссис Гордж правы: я сама во всем виновата, – с горечью прошептала я.

– Это не так, – ответила мама. – Мы с папой хотим, чтобы ты была счастлива. Нам нужно понять, почему у тебя такие проблемы с другими детьми.

– Просто я другая! Если я могу жить с этим, почему вы с папой не можете смириться? Почему именно меня ведут к психиатру?! Это же не я пыталась расстаться с девственностью в гардеробной, когда мне не исполнилось и тринадцати! Не я грозилась убить одноклассницу! Почему же наказывают меня – ведь я ничего не сделала?!

– Мы везем тебя к доктору Граффу не потому, что ты сделала что-то плохое. Мы хотим понять, почему тебя отвергают. И не только это. Ты слишком часто болеешь. В этом году ты пропустила двадцать один день.

– Мама, это нечестно! У меня больное горло! Я сильно простудилась!

– Я не говорю, что ты симулянтка. Но ты всегда втайне радуешься своим болезням, потому что тогда тебе не нужно встречаться с одноклассниками. Ты используешь болезнь для бегства. Мы с папой не можем больше этого терпеть.

Мама была права в одном. Я радовалась, когда доктор оставлял меня дома. Что угодно, лишь бы не ходить в школу. В Морган-Хиллз стало невыносимо. Болезнь стала моим спасением. Когда я лежала в постели, меня не били и не высмеивали. Хотя родители ничего не говорили, но я знала, что мое эмоциональное состояние их беспокоит. Я махнула на себя рукой. Я больше не заботилась о внешности. Целую неделю я не мыла голову. Даже зубы чистить стало трудно. Я постепенно отдалялась от мира. Мне хотелось лишь свернуться клубочком на диване, смотреть старые фильмы с Джуди Гарленд и Микки Руни и делать вид, что мы дружим с Энди Харди[3]3
    Энди Харди – персонаж фильмов «Любовь находит Энди Харди», «Двойная жизнь Энди Харди» и др. (Прим. ред.)


[Закрыть]. Я погружалась в кокон, и даже любимые тетушки не могли до меня достучаться.

– Я не поеду! – заявила я. – Если хотите отвезти меня к этому доктору для психов, вам придется тащить меня силой!

– Достаточно! – сурово произнес папа. – Мы выезжаем через час.

К доктору Граффу мы ехали молча. Дорога заняла всего пятнадцать минут, мне же она показалась вечностью. Мы остановились на парковке Центра психического здоровья Саутсайд. Современное двухэтажное белое здание с затемненными окнами и широкими стеклянными дверьми больше походило на офисный центр, чем на клинику.

– Пошли же, ангелочек, не бойся. Мы с мамой рядом.

Папа повел меня в клинику.

Приемная показалась мне ледяной. Хром и пластик, линолеум под плитку, журналы о психических болезнях – вряд ли такая обстановка кого-то может успокоить. За стойкой нас встречала суровая медсестра средних лет.

– Чем могу вам помочь?

– Я – Тони Бланко, это моя дочь Джоди. У нас назначена встреча с доктором Граффом, – ответил отец.

– Да, да, присаживайтесь. Я сообщу доктору Граффу, что вы приехали.

В приемной были и другие семьи. В углу съежилась девушка лет четырнадцати. Она бесстрастно смотрела перед собой, запястья ее были перевязаны. Напротив нее сидела другая, бледная и страшно худая – даже под свитером я видела ее ребра. Она нервно крутила пальцами прядь волос. Маленький мальчик раскачивался взад и вперед, что-то бормоча под нос. Как я могла оказаться в таком месте?

– Мама, папа, давайте уйдем отсюда.

Они не успели ответить, как медсестра назвала мое имя. Я окаменела.

– Сюда, мисс Бланко, – сказала она, указывая на длинный коридор.

Мы остановились перед кабинетом с табличкой «Доктор Джек Графф. Подростковые расстройства». Фильм ужасов начался. Ситуация казалась смешной. Я была одинокой, а не эмоционально или психологически нестабильной.

Доктор Графф открыл дверь. Крупный, лысеющий мужчина с пронзительным взглядом. Открытое презрение к психотерапии сделало его знаменитостью. Он помогал упрямым подросткам, которые не отвечали на традиционные методы лечения. Граффа родителям посоветовали в школе. Они считали, что только такой специалист сможет справиться с «девочкой со слишком сильной волей».

– Ты, должно быть, Джоди. Входи, – сказал он, указывая на потертый коричневый кожаный диван напротив его стола.

Доктор в темном костюме в полоску и накрахмаленной белой рубашке с темно-красным галстуком не походил на тех врачей, с которыми мне доводилось встречаться.

– Спасибо, – ответила я, уставившись на множество дипломов на стене.

– Родители сказали, что у тебя проблемы в школе, – сказал доктор, потянувшись за блокнотом. – Расскажи, что происходит.

– Никогда не видела столько дипломов, – решила я сменить тему. – Сколько же колледжей вы окончили?

– На психиатра нужно долго учиться. Я четыре года учился в колледже, четыре года на медицинском факультете, а потом еще много лет проходил специализацию, интернатуру и ординатуру.

– А в чем разница между психиатром, как вы, и психологом?

Я не понимала, почему он уже что-то записывает – ведь я очень старалась не сказать ничего важного.

– Психиатр – это врач, а психолог – гуманитарная специальность.

– А какой предмет на медицинском факультете был самым трудным?

Я радовалась, что моя уловка удалась. Если я смогу проболтать так еще минут сорок, то буду свободна. По крайней мере, я так думала. Но провести доктора Граффа мне не удалось.

– Достаточно, юная леди. Хватит играть в игры. Отвечай на мой вопрос. Что произошло в школе?

Я заерзала на диване, чувствуя себя подопытной крысой в ловушке.

– Вы можете задать мне сотню вопросов, но это ничего не изменит.

– Не изменит чего?

– Что я другая…

– В чем другая? – настаивал доктор.

Его холодный докторский тон нервировал меня. Мне казалось, что я на допросе в ФБР.

– Я просто не вписываюсь, – со стыдом прошептала я.

– Почему? Похоже, что, будучи изгоем в классе, ты получаешь массу внимания от родителей. Может быть, тебе это даже нравится…

«Как доктор Графф может обвинять меня в подобном?» – подумала я.

– Это неправда, – крикнула я, борясь со слезами. – Мне не нравится, что меня никто не любит. Меня убивает то, что собственный отец считает меня изгоем. В глубине души и он, и мама считают, что это моя вина!

Я соскочила с дивана и кинулась к дверям. Двери были заперты.

– Выпустите меня отсюда! – крикнула я, изо всех сил дергая ручку двери. – Вы ничего не понимаете!

– Так объясни мне, Джоди! – потребовал он.

У меня не было другого выбора. Я вернулась на диван и рассказала доктору Граффу обо всем, что случилось со времени учебы в школе Святого Вознесения. Я рассказала, что происходило в Морган-Хиллз и что избиения мучили меня меньше, чем насмешки.

– Что бы я вам ни рассказала, это ничего не изменит, – сказала я. – Может быть, родителям станет легче, что я побывала у психиатра, но мы с вами оба знаем, что вы не можете мне помочь.

– Я этого не знаю, – ответил доктор Графф, закрывая блокнот. – Мне нужно кое-что сказать твоим родителям. Сестра проводит тебя в приемную.

Возвращаясь в приемную, я нервничала все сильнее. Что доктор Графф хочет сказать родителям? Я пробыла в его кабинете всего час. Как он может понять мои проблемы и меня саму за час? Мне казалось, что меня изучал инопланетянин. Я так и слышала их высокие, странные голоса: «Лабораторные результаты исследования человеческого образца номер 42556. Субъект дефективный. Рекомендована изоляция».

– Джоди, детка, ты не хочешь узнать, что сказал доктор Графф? – спросил папа, возвращая меня на землю.

– О, прости, папа, я задумалась и даже не заметила, что вы с мамой вернулись.

– Доктор Графф хочет, чтобы ты приехала завтра на тесты, – сказала мама.

– Какие тесты? – Мне казалось, что меня сейчас вырвет.

– Это часть процесса оценки, – пояснил папа. – Это не рентген и не анализы крови. Доктор Графф будет показывать тебе рисунки и спрашивать, что ты видишь. Помнишь игру, в которую мы играли, когда ты была маленькой? Мы смотрели на небо и думали, на что похожи облака – на животных или драконов. Вот и завтра будет примерно то же самое.

– Забудьте, – отрезала я. – Я не собираюсь становиться морской свинкой.

– Джоди, доктор Граф хочет помочь тебе, но и ты должна помогать себе, – резко оборвала меня мама.

– Что еще он вам сказал?

– Что ты очень эмоциональна, и это может быть причиной проблем с одноклассниками, – ответил папа.

– Что значит «эмоциональна»?

– Ну же, детка, не злись, – мама взяла меня за руку. – Доктор Графф объяснил, что некоторые дети эмоциональны и гиперчувствительны от природы. Они слишком сильно реагируют на то, на что обычный ребенок даже внимания не обратит.

– Что?! Вы хотите сказать, что я слишком сильно реагирую на то, что происходит в школе?!

– Нет, ангелочек, совсем нет. Но доктор Графф говорит, что дети всегда дразнят друг друга. Это нормальная часть взросления.

– Драться и плеваться – это нормально?

– Доктору Граффу кажется, что ты слишком все драматизируешь.

Этого не может быть. Я вспомнила ужасный телевизионный фильм о насилии: взрослый мужчина домогался маленькой девочки, но когда она пыталась рассказать об этом родителям, те ей не верили. «Он не мог такого сделать», – твердила ее мать.

Когда мама и папа смотрели такие фильмы, они всегда говорили, как это ужасно, что родители не верят собственному ребенку. «Как вы можете быть такими идиотами?» – в унисон кричали они актерам на экране. Но разве теперь они не вели себя точно так же? Они разговаривали со мной так, словно считали, что я сознательно преувеличиваю свои проблемы. Они забыли о синяках и царапинах, злобных записках, испачканной одежде. Родители нашли простой ответ, который искали. Их дочка не изгой. Она просто слишком эмоциональна. Ей нужно всего лишь несколько раз побеседовать с доктором Граффом, обзавестись толстой кожей, и однажды все ее проблемы закончатся.

– Мама, папа, да, я эмоциональна, но я не преувеличиваю! – рыдала я. – В школе действительно ужасно! Доктор Графф ошибается!

– Джоди, он один из самых уважаемых специалистов в своей области, – сказал папа. – Мы не можем просто отмахнуться от его слов. Мы должны дать ему шанс.

Я знала, что не могу изменить мнение родителей – ни словами, ни поступками. Я стала аутсайдером в собственной жизни. Что я думаю о себе, стало неважно. Важно то, что думают обо мне родители, учителя, одноклассники, а теперь и доктора. Я так устала быть заложницей чужого мнения, что больше не могла ни о чем думать. Мой мир превратился в цирк, а я – в урода.

Я ходила к доктору Граффу два месяца. Каждый сеанс был таким же, как предыдущий. Он задавал мне множество вопросов и что-то записывал. После шестой недели он вызвал моих родителей на семейный совет.

– У вашей дочери симптомы стресса. Вот почему она так часто болеет. Проблемы с животом и постоянная усталость вызваны стрессом, – сказал он.

Все вели себя так, словно меня нет в комнате. Доктор говорил, родители слушали и кивали. Я почувствовала себя невидимкой.

– Это нечестно, доктор Графф, – в ярости закричала я. – Когда я болею, то болею по-настоящему! Я ничего не выдумываю!

– Джоди, с доктором так разговаривать нельзя! – возмутилась мама. – Извинись немедленно!

– Все в порядке, миссис Бланко, – перебил ее доктор Графф. – Ваша дочь переживает сильнейший стресс. Ей лучше дать волю своему гневу, чем скрывать его. То, что она смогла высказаться, – большой прогресс. Это показывает, что она становится более стойкой!

Я закатила глаза. Какая глупость!

– Я хочу выписать Джоди лекарства от стрессовых симптомов.

Ну вот, теперь они посадят меня на таблетки!

– На рынке появилось новое средство, специально для подростков. «Верстран». Оно должно ей помочь.

– Как долго ей придется его принимать? – встревоженно спросил папа.

– Когда Джоди будет испытывать тревогу или беспокойство, пусть принимает одну таблетку. Это ее успокоит. «Верстран» – легкое лекарство, через несколько часов оно полностью выводится из организма, – пояснил доктор Графф.

– А зависимости оно не вызывает? – спросила мама.

– Нет, совсем нет. Большинство подростков спокойно отказываются от него в течение года-двух.

– Возможно, нам потребуется второе мнение, – сказал папа.

– Папа, пожалуйста, нет! – взмолилась я. – Я не хочу больше врачей и тестов!

– Мистер Бланко, я понимаю ваши сомнения, – сказал доктор Графф и протянул папе буклет. – Вот информация о «Верстране». Если у вас будут какие-то вопросы, позвоните по этому телефону.

– Спасибо, доктор, – папа передал буклет маме.

– Не думаю, что Джоди нужны еженедельные сеансы. Ее трудности в школе – не загадка. Дети всегда останутся детьми. Я объяснил Джоди, что ей нужно перестать принимать слова и поступки одноклассников всерьез. Она должна расслабиться.

Теперь он обращался ко мне:

– Ты замечательная, талантливая девушка. С тобой все будет в порядке.

Родители вздохнули с облегчением. Я сразу это почувствовала. Я знала, что они живут в стране фантазий. Доктор Графф ничего не сделал. Я по-прежнему осталась изгоем в Морган-Хиллз. Ничего не изменилось.

На этой неделе нас возили в музей естествознания. В одной витрине были выставлены существа, пострадавшие от загрязнения окружающей среды, например, лягушка с двумя головами. Мутантов законсервировали в формалине и выставили на всеобщее обозрение.

– Смотрите-ка! Родственнички Бланко! – крикнул мой одноклассник своим приятелям, и те расхохотались.

Вечером, когда я вернулась домой, мне хотелось обо всем рассказать родителям, чтобы они обняли и утешили меня. Но я не могла. Дом и семья перестали быть моим убежищем. Я узнала, что нельзя доверяться взрослым – это несет боль, а не облегчение. Обо всем, что я расскажу, доложат доктору Граффу. Я боялась, что мне пропишут более сильные таблетки, а ведь дело не в стрессе. Я была обозлена и одинока. Разве от этого есть таблетки?

Я вернулась к самому надежному своему другу – к дневнику. Только там я могла честно выразить свои чувства, не боясь осуждения тех, кому больше не доверяла. Я писала и выплескивала на бумагу свою тоску. Утешением для меня стали стихи. Поэзия позволяла мне перевести боль и гнев в символы и образы, которые можно контролировать. Когда одноклассники дразнили меня или перешептывались за моей спиной, я отключалась от них – сочиняла стихи и целиком погружалась в шорох пера, скользящего по бумаге.

Как-то днем, когда я ждала маму, чтобы ехать к доктору Граффу, одноклассница вытащила несмываемый черный маркер и, пока ее подружка удерживала меня, написала на моей руке непристойное слово. Увидев мамину машину, они со смехом убежали.

Если раньше я закрывала глаза и представляла, как меня приглашают на вечеринки, как я общаюсь с чирлидерами и футболистами, то теперь мечтала только об одном: как причинить боль людям. Я не осмеливалась никому говорить о своих мрачных мечтах. Я их записывала.

 

Месть

Вы думаете, это классно, колоть меня прямо в сердце,
Кровожадные стервятники, рвущие мою жизнь на части…
Вы думаете, что напали на лузера, вы пьете мою боль,
Но вы заплатите —
Я больше не побегу.
Месть – какое прекрасное слово.
Месть кажется такой абсурдной.
Но справедливость вас настигнет,
Она лишь выжидает время.
И вы будете корчиться и истекать кровью,
Расплачиваясь за свое преступление.
Жертвы бегут,
Напуганные и слепые,
Потерявшиеся в этом недобром мире.
Порочные и жестокие люди пожирают их души,
Оставляя лишь оболочки,
Пустые и холодные.
Их глаза полны ненависти.
Они клянутся отомстить.
Они бросают вызов судьбе.
 

Если бы доктор Графф узнал об этом, точно прописал бы мне таблетки посильнее. Я была готова на что угодно, лишь бы избежать этой участи. Я изо всех сил пыталась сохранить оптимизм, но раны мои кровоточили. Я хотела выбраться из этого ада.

Я шла на поводу у докторов и родителей, чтобы сохранить мир в доме. Когда я жаловалась на боль в животе или головную боль, мама давала мне очередную голубую таблетку. Я неделями принимала их, но в конце концов взбунтовалась.

– Мама, я больше не хочу принимать «Верстран». Мне все время хочется спать. Я чувствую себя ходячим мертвецом, – заявила я.

Наверное, мама и сама это заметила, потому что, к моему удивлению, не стала спорить.

– Хорошо, ангелочек, я согласна. Я позвоню доктору Граффу.

По телефону мама говорила очень долго. Оставалось лишь надеяться, что новых психиатрических тестов мне не предстоит.

– Доктор Графф говорит, что мы можем отказаться от «Верстрана», но тебе нужно пройти программу управления стрессом, – вернувшись, сказала мама. – Он считает, что решение может крыться в биологической обратной связи.

– Что это такое? – спросила я, гадая, какие еще сюрпризы меня ожидают в нашем цирке.

– Он говорит, что это своего рода мышечное расслабление.

Звучит неплохо. Хотя бы без таблеток.

– Мы должны приехать в клинику завтра после уроков. Он договорится со специалистом, – жизнерадостно заявила мама.

На следующий день мама забрала меня из школы, и мы поехали к очередному психиатру. Всю дорогу я думала об одном. Почему именно те, кого травят в школе, оказываются у психиатров? Почему к психиатрам не отправляют хулиганов? Почему врачи твердят родителям жертв, что это их детям нужна помощь? Что не так со взрослыми? То есть злоба и жестокость по отношению к другим детям – это нормально и обычная часть взросления. А когда они обрушиваются на ребенка и он страдает, то ненормальным объявляют его. Что за извращенная логика?

Когда мы вышли из машины у клиники, я напряглась, пытаясь подготовиться к тому, что меня ждет. Я не представляла, что мне уготовили. Медсестра в приемной уже хорошо нас знала и была гораздо приветливее.

– Привет, Джоди. Я так понимаю, что ты начинаешь у нас курс биологической обратной связи. Будешь работать с доктором Келлером. Вы с мамой можете идти, вас уже ждут. Третий кабинет слева.

Кабинет доктора Келлера был абсолютно пустым и утилитарным. У большинства докторов на столах стояли фотографии семьи, на столе же доктора Келлера лежали только несколько заточенных карандашей, блокнот и небольшая стопка папок.

Доктор Келлер в шуршащем белом халате, надетом поверх джинсов с футболкой, походил на ученого.

– Рад познакомиться, Джоди, – сказал он, протягивая руку. – А вы, наверное, Джой, мама Джоди.

– Рада знакомству, – кивнула я. – Что вы будете со мной делать?

– Вижу, ты не промах, – улыбнулся доктор. – Биологическая обратная связь помогает людям контролировать уровень стресса без помощи лекарств и психотерапии.

– Хотите сказать, мне не придется обсуждать то, из-за чего мне грустно, как с доктором Граффом? – воспрянула я духом.

– Конечно, нет. Почему бы нам не начать? – предложил он. – Джой, вы можете подождать в моем кабинете. Нам понадобится несколько минут, а потом я объясню вам принцип биологической обратной связи и то, что мы будем делать с Джоди.

– Иди, детка, – подтолкнула меня мама. – Представь, что это приключение.

Доктор Келлер привел меня в маленькую комнату без окон. Все походило на сцену из фильма «Заводной апельсин». В центре комнаты стояло кресло, напоминающее электрический стул.

– Садись, – сказал доктор Келлер.

Я изо всех сил пыталась быть смелой. Доктор пристегнул меня и стал подключать к моим рукам и ногам десятки проводов и мониторов. Он включил плеер и надел мне на уши огромные наушники, приказав напрягать и расслаблять мышцы в соответствии с инструкциями, которые я слышала.

– Не бойся, Джоди. Электроды совершенно безвредны. Они лишь оценивают твой прогресс.

Доктор Келлер вышел и закрыл за собой дверь.

Другие дети веселились с друзьями в торговых центрах или занимались спортом, а я сидела в идиотском кресле, «напрягаясь и расслабляясь». Люди смотрели научную фантастику по телевизору, я же сама оказалась главным героем страшной фантастической истории. Впрочем, это было лучше, чем глотать таблетки.

Мне исполнилось двенадцать лет, и я постепенно превращалась в женщину. Процесс меня радовал. Я надеялась обрести красивое тело. Другие девочки в классе уже перешли от спортивных бюстгальтеров к настоящим. В школе только об этом и говорили. Я и сама в раздевалке тайком посматривала на других девчонок, сравнивая себя с ними. Мне стало ясно, что мое развитие задерживается. Как-то в душе я заметила, что с цветущей женственностью у меня что-то неладно. Одна грудь была меньше другой. Я спросила у мамы, нормально ли это. Она сказала, что это не страшно, но нужно все-таки сходить к моему педиатру, доктору Калену. Тот согласился с мамой, сказав, что в этом нет ничего необычного, и все выправится в течение года. Оказалось, что он ошибался.