Текст книги "Искра надежды"

Два часа пополудни

Солнце просто ослепляло, играя на серебристом каркасе инвалидной коляски. На время Иззи даже утратила способность видеть, лишь усилием воли заставила себя, с трудом переставляя ноги, перетащить коляску через порог клиники.

Виной тому было не только солнце – главным образом фотокамеры и те вопросы, которые выкрикивали отовсюду, словно кто-то вышел из чрева чудовища, а не из Центра репродукции.

Ослепленная и оглушенная, Иззи застыла, не зная, куда идти и что делать. Она должна была вывезти Бекс на улицу, а потом вернуться через ту же дверь, хотя ей самой спастись было бы так просто. Она могла пригнуться, низко-низко, и побежать. Она могла бы довезти Бекс до кареты скорой помощи и прыгнуть внутрь. И что смог бы сделать ей стрелок?

Когда из толпы вышел какой-то человек, она уже видела четче. По очертаниям было понятно, что он высокий и широкоплечий, и на секунду ей показалось – Паркер? Но сейчас спасать нужно было не Иззи, которая в придуманной ею для себя сказке все еще боялась, что в любой момент принц может заметить, что она всего лишь нищая сельская девчонка, вообразившая себя принцессой.

Детектив, который вел переговоры с захватчиком заложников, поднял руку и жестом попросил подойти.

У нее было такое чувство, что она зависла между тем, кем она могла бы быть, и тем, кем была на самом деле. Впрочем, как всегда.

Иззи предполагала, что с теми, кто вырос в нищете, обычно так и бывает, отлично помнила, как ее день рождения отмечали через две недели после самого события, потому что именно тогда семья могла себе позволить купить коробку пирожных. Вспомнилось и то, как в молоко обычно добавлялась вода, чтобы на дольше хватило; и то, как кружилась голова в предвкушении долгожданного похода в продуктовый, когда приходили продовольственные талоны; и то, как было стыдно, когда приходилось ими расплачиваться.

Когда Иззи пошла в первый класс, ее семья не могла себе позволить купить канцтовары, поэтому она делала вид, что забыла их дома. А однажды, когда она подняла откидную крышку на маленькой парте, там оказалась коробка с новенькими карандашами «Крайола». Все они были с остренькими кончиками, пахли воском, и у каждого с другой стороны – точилка. Иззи понятия не имела, учительница ли подарила ей эти карандаши или кто-то другой. Так об этом и не узнала. Однако пришлось понять одно: ее семья разительно отличается от других семей. Большинство детей не ходили на обед в «Клуб Сэма»[14]14
  Сеть центров оптовой и мелкооптовой торговли, управляемых холдингом «Уолмарт».


[Закрыть], где можно есть предлагаемые на пробу продукты, даже не являясь членом этого клуба. И сэндвичи с кетчупом в украденных из «Макдональдса» пакетах не были нормой жизни других семей. Ее мать рылась в рюкзаках братьев, вытаскивая флаера в Академический книжный клуб, на экскурсии в музеи, на танцы – на все, что могло повлечь дополнительные расходы. Когда они ужинали, Иззи делала вид, что наелась, потому что знала, что мама ляжет голодной, если она ничего не оставит на своей тарелке.

В старших классах Иззи уже была решительно настроена изменить свою жизнь. Она не могла позволить себе посещать подготовительные курсы для вступительного теста, поэтому попросила другую абитуриентку показать ей программу курса, после чего набрала книг по межбиблиотечному абонементу и стала готовиться сама, параллельно подав заявки на более чем сотню стипендий, которые смогла отыскать благодаря бесплатному Интернету в библиотеке. Всех она не получила. Но на бесплатное обучение наскребла.

Иззи пошла учиться в школу медсестер на студенческий заем, постоянно экономила и во всем себя ограничивала. Пока не встретила Паркера – который впервые отвез ее на отдых. Который все не мог поверить, что она никогда в детстве не ходила к врачу – только к школьной медсестре, поскольку там не требовалось медицинской страховки. Который поймал ее на том, что она добавляет воду в шампунь, чтобы на дольше хватило. И, несмотря на все это, сделал ей предложение.

Если бы она призналась Паркеру, что беременна, он оказался бы на седьмом небе от счастья! И воспользовался бы этой новостью как железным поводом заставить ее сказать «да» вместо «мне нужно подумать».

Но тогда она не смогла бы стать финансово независимой. Самостоятельно оплатить свое обучение в школе медсестер. Купить дом просто потому, что получила на него кредит… И никогда, никогда она бы не смогла ему объяснить, почему это для нее так важно!

Мужчина, который манил ее жестом, стал размахивать руками, чтобы заставить ее двигаться дальше. Если она побежит, то сможет спастись.

Иззи почувствовала, как Бекс взяла ее за руку. Представив себе, какой боли и скольких усилий это движение стоило несчастной, она мягко переплела свои пальцы с пальцами Бекс и слегка сжала их.

– С вами все будет хорошо, – наклонилась она к женщине. Затем глубоко вдохнула и сделала еще один широкий шаг вперед.

Однажды, когда ее братья ссорились из-за того, кому досталось за обедом больше спагетти, мама сказала: «Не заглядывайте в чужую тарелку, чтобы увидеть, не получил ли кто-то больше, чем вы. Смотрите туда только затем, чтобы убедиться, что он получил достаточно».

Вспомнив о докторе Уорде, который продолжал истекать кровью в клинике, Иззи, не отдавая себе отчета, отпустила ручки инвалидного кресла, развернулась и побежала назад, в открытые двери Центра.

Бекс точно поймала тот момент, когда Хью понял, что за женщина сидит в инвалидной коляске. Он шагнул вперед, а Иззи сразу развернулась и побежала, как будто его движение послужило толчком.

Бекс не могла говорить. Глаза ее наполнились слезами, когда Хью бросился к ней, но не успел добежать, как рядом оказались парамедики, подхватили Бекс из инвалидной коляски и, перенеся на каталку, погрузили в карету скорой помощи. Пытаясь разглядеть Хью и подать ему знак рукой, она изогнулась как могла, но вокруг были какие-то люди, которые толкались и кричали друг на друга, каждый силясь удержать свою позицию.

А если ее увезут в больницу и она не успеет перекинуться с Хью и парой слов?

– Как вас зовут, мадам? – спросил парамедик.

– Бекс.

– Бекс, мы о вас позаботимся.

Она схватила его за руку.

– Я должна… сказать…

– Мы свяжемся с вашими родными, когда довезем в больницу…

Бекс покачала головой. Двойные двери стали закрываться, но тут неожиданно она услышала голос Хью.

– Я должен с ней поговорить! – заявил он.

– А я должен доставить ее в операционную, – противопоставил парамедик не менее весомый аргумент.

Зная каждую черточку его лица, любой оттенок эмоции на нем, Бекс заметила, что в душе у него идет борьба между желанием поговорить с ней и подчинением требованию поскорее отправить ее в больницу.

– Хью… – выдавила она. – Нужно…

Он повернулся, предупреждающе глядя на сестру.

– Вы хотите мне что-то сказать, мадам? – Хью посмотрел на парамедика. – Мне нужна минутка, чтобы поговорить с ней наедине, – велел он, оттесняя врача. И тот отошел, оставляя их одних.

Она сглотнула, эмоции мешали произнести все те слова, которые, как она уже предполагала, никогда больше не сможет сказать Хью.

– Бе-екс, – простонал он, наклоняясь ближе и пытаясь придумать, как же ее обнять, а в итоге ограничился одними ее руками, обхватил их своими горячими ладонями. – Ты… как?

– Бывало… и… лучше, – ответила она. – Рен…

– Она внутри, – закончил Хью. – Знаю, она…

– Жива. Спряталась.

Послышался короткий всхлип, и Хью наклонил голову – его волосы упали на ее щеки. Бекс вновь увидела его мальчишкой: скорчившимся от горя, когда умерла его собака; расстроенным из-за того, что не решил задачу; взбешенным, когда его не взяли в футбольную команду университета. Она хотела протянуть руки и заключить его в объятия, как когда-то, убедить его, что завтра станет легче, но… не могла. В этот раз она сама стала причиной его страданий.

– Никто не знает, – прошептал он. – Никто не должен знать. Ты это понимаешь? Если выяснится, что внутри моя дочь, меня тут же отстранят от дела. Тогда я не смогу повлиять на результат. Точка. – Он посмотрел на сестру глазами, темными от боли. – Зачем, Бекс? Зачем ты привела ее сюда?

Она подумала о Рен. Вспомнила, как та, улыбаясь, поднимала правую бровь, как будто у нее есть тайна. Как однажды накрасила ногти разными цветами, потому что не могла подобрать какой-то один оттенок. Как перенастроила все каналы радиовещательной компании SiriusXM в машине Бекс, заявив, что тете пора уже расстаться с этими восьмидесятыми.

– Она попросила.

Хью впился в ее руки. Она видела, что он с трудом сдерживается.

– Рен нужно было… ей пришлось?.. – Он не мог вымолвить эти слова, лишь сглотнул.

– Нет! – перебила его Бекс. – Противозачаточные таблетки. Она… не хотела… чтобы ты знал.

Хью закрыл глаза.

Может ли одно предательство быть менее серьезным, чем какое-то другое? Бекс всматривалась в его лицо, ища хотя бы намек на прощение.

Однако не успела она его заметить, как рядом возник парамедик.

– Лейтенант! – требовательно обратился он к Хью. – Вы закончили?

А они закончили?

Бекс очень ждала, что он ответит. Хоть что-то, что облегчит ей тяжесть на сердце.

Но он просто отпустил ее руки, выпрыгнул из машины скорой помощи и захлопнул двери.

Иззи казалось, что прошла целая вечность, пока она преодолела пять ступенек к дверям клиники. Она заставила себя не сводить глаз с черного узкого проема, оставленного полуприкрытой дверью, который отделял свободу от плена. Пока оттуда не высунулась рука, схватившая Иззи за косу и рывком втянувшая ее внутрь.

Джордж почти сразу отпустил ее, чтобы закрыть и запереть дверь и забаррикадировать ее мебелью.

– Умница! – похвалил он. – Если бы ты не вернулась, кто знает, как бы я разозлился…

У Иззи закружилась голова. Она все еще ощущала запах асфальта, плавящегося на послеполуденной жаре. Видела объективы камер, устремленные в одну точку – на нее. Слышала сбивчивое дыхание Бекс, когда коляска натыкалась на множество трещинок в асфальте.

Какой идиот, вкусив свободы, наплюет на нее?

Она услышала у себя за спиной стон и, обернувшись, обнаружила, что рана доктора Уорда вновь стала кровоточить. Иззи перехватила взгляд Джорджа.

– Можно, я…

Стрелок кивнул, и она опустилась на колени перед доктором Уордом, размотала окровавленные бинты, чтобы сделать перевязку. Как только давление ослабло, кровь из раны хлынула потоком. Иззи гадала, сколько остается времени, прежде чем придется умолять стрелка позволить доктору Уорду получить настоящую медицинскую помощь. У нее было такое ощущение, что так, как с Бекс, не получится. Для Джорджа смерть доктора будет актом мщения, а не прискорбной случайностью.

Ловкими движениями она стала затягивать импровизированный жгут, используя ручку в качестве закрутки, после чего зафиксировала все сверху липкой лентой. Доктор Уорд сдавленно стонал, когда она тревожила его ногу, и Иззи пыталась отвлечь его шутками.

– Знаете, в детстве, когда мой брат сломал руку, я просто зафиксировала ее и велела ему пользоваться только здоровой рукой.

– А я рос в такой нищете, что у нас не было даже деревяшки, чтобы наложить шину и зафиксировать руку, – отозвался доктор Уорд.

– Мне это не в диковинку, – улыбнулась Иззи. – Я целый год болела гриппом, потому что мы не могли себе позволить сходить к врачу.

– А мы ходили только к стоматологу, и то если зуб болел так сильно, что тебя выворачивало.

– А брекеты, – улыбнулась Иззи, – это же будто украшения для зубов, не так ли?

Доктор Уорд тоже едва заметно улыбнулся.

– Эх, девушка, вижу все ваши уловки. Со мной мои же штучки не пройдут.

– Понятия не имею, о чем вы.

– Бросьте. Вы пытаетесь отвлечь меня от того, что происходит с моей ногой.

– Вам прекрасно известно, что с ней происходит, – пожала плечами Иззи.

– Да, – вздохнул он. – Еще немного, и я ее потеряю.

Иззи старалась не думать о плохом. И, что важнее всего, ей придется заставить доктора Уорда тоже не думать об этом.

– Вы говорите так, как будто вы мой единственный пациент. – Она кивнула подбородком в сторону Джанин, которая все еще была без сознания, после того как Джордж ударил ее рукоятью пистолета. – У нее что-то изменилось?

– Без изменений, – со всхлипом зажмурившись от боли, произнес доктор Уорд. – Я глаз не сводил.

В горле Иззи встал ком.

– Что ж, – заметила она, – я бы предпочла, чтобы девушка оставалась без сознания.

Доктор Уорд нахмурился.

– Знаете, я всего один раз отказался прерывать беременность.

– Активистке против абортов? – поинтересовалась Иззи.

Он задумался, потом покачал головой.

– Расистке. Она вошла, увидела меня и заявила, что предпочитает белого врача. А проблема была в том, что я единственный в тот день проводил процедуру прерывания беременности и дальше в ее случае тянуть было нельзя.

Иззи присела на пятки.

– И что же произошло?

– Понятия не имею. После того как она все же решила, что цвет моей кожи не отменяет необходимости сделать аборт, я отказался. Я хорошо себя знаю и осознавал, что потворствовал себе как пьяному. Я был опьянен негодованием, как будто накидался джином. Не мог прикоснуться к ней точно так же, как не смог бы прикоснуться к пациентке, находясь подшофе. А если ей во время процедуры станет больно? Она может подумать, что это я нарочно, из мести. А если бы возникли осложнения? Они бы лишь укрепили ее в убеждении, что я менее квалифицирован из-за цвета кожи. – Он покачал головой. – Как сказал доктор Кинг, «конечно, закон не может заставить белого любить меня, но он не позволяет ему меня линчевать, и, по-моему, это крайне важно».

– А мне кажется, когда дело доходит до прерывания беременности, цвет кожи – последнее, что приходит на ум.

Доктор Уорд с удивлением поднял голову.

– Да что вы, мисс Иззи! Когда дело доходит до прерывания беременности, цвет кожи – первое и самое главное, что приходит всем на ум. – Он кивнул на Джанин. – Вы знаете, она исключение из правил. Среднестатистический противник абортов – это… – он понизил голос, – белый мужчина средних лет.

Иззи посмотрела на Джорджа Годдарда – тот краем рубашки полировал рукоять пистолета. Они слышали, как он упоминал о дочери, знали, что у него личное отношение к этой клинике. И, разумеется, не каждый активист подходил под указанный профиль. И все же…

– Почему? – не поняла Иззи.

– Потому что они пытаются вновь сделать Америку страной для белых.

– Но аборты чаще делают темнокожие женщины, чем женщины с белой кожей…

– Не имеет значения. Им вообще наплевать на уровень рождаемости у цветных женщин. Они просто используют их, как использовали уже на протяжении многих столетий, чтобы продвигать свои расистские идеи. Вы видели эти рекламные щиты о геноциде цветных?

Иззи видела. Эти щиты выросли на скоростных магистралях на Глубоком Юге[15]15
  Штаты Алабама, Арканзас, Джорджия, Миссисипи, Флорида, Южная Каролина.


[Закрыть]. Милый темнокожий малыш и слоган: «САМОЕ ОПАСНОЕ МЕСТО ДЛЯ АФРОАМЕРИКАНЦА – В УТРОБЕ МАТЕРИ». И портрет президента Обамы со словами: «РАЗ В 21 МИНУТУ ПРЕРЫВАЕТСЯ ЖИЗНЬ НОВОГО ПОТЕНЦИАЛЬНОГО ЛИДЕРА».

– Их поставили белые. В этой стране раса – вопрос не только безопасной прогулки в парке, – продолжал доктор Уорд. – Когда противники абортов представляют свои протесты как антирасистские, кажется, будто они пытаются помочь темнокожим женщинам. Однако закон, запрещающий прерывать беременность темнокожей, также запрещает делать аборт и белой – так что же кроется за этой с виду антирасистской картинкой? А вот что: только у белой женщины может родиться белый ребенок, но белая женщина не остается традиционной домохозяйкой, а трудится где-то там, «на работе», и уже подсчитано, что к 2050 году белые окажутся в меньшинстве. Когда посмотришь на положение вещей с этой стороны, становится яснее, ради кого и против кого на самом деле устанавливают эти рекламные щиты. – Заметив выражение лица Иззи, он едва заметно улыбнулся. – Полагаете, я потерял слишком много крови?

– Нет-нет. Я просто никогда раньше об этом не задумывалась.

Доктор Уорд оперся спиной о диван.

– А я только об этом и думаю. – Он посмотрел на повязку. – И вы чертовски хорошая медсестра.

– Перестаньте со мной заигрывать, – шутливо улыбнулась Иззи.

– Вы немного костлявы и бледноваты, на мой вкус, – подшутил он в ответ.

– О, как жаль! А вы, – прищурилась она, – как единорог![16]16
  Символ целомудрия, духовной чистоты.


[Закрыть] Умный мужчина, которого женщинами не напугать. Мне думается, вы, должно быть, самый ярый феминист, которого я когда-либо встречала.

– Можете не сомневаться! Я люблю женщин. Всех без исключения.

– Без исключения? – скосила Иззи взгляд на Джанин, лежащую на полу без сознания.

– Без исключения, – подтвердил доктор Уорд. – И их нам тоже следует любить. – Он повернулся к Иззи. – Нравится вам это или нет, вы все в одной лодке.

Рен пришла сюда не для того, чтобы прерывать беременность! Невероятное облегчение охватило Хью. Так значит, его дочь держат в заложниках лишь потому, что она заранее позаботилась о том, чтобы не забеременеть.

Но она не хотела, чтобы он знал об этом. Хью отвез бы ее сам, если бы она попросила. Почему она не попросила его? Почему обратилась к Бекс? И почему сестра ничего ему не сказала?

Он видел, что Бекс ждет прощения, ждет, что Хью скажет: «Ты ни в чем не виновата». Но у него язык не повернулся. Потому что, если бы не Бекс, Рен бы здесь не было. Тогда Хью пришлось бы признать, что во всем виноват только он один.

Он не вышел бы из себя, если бы Рен обратилась к нему. Это не в его характере. По правде говоря, он очень хорошо умел скрывать свои эмоции за толстым слоем спокойствия – только те, кто знал его всю его жизнь, видели, что за внешней гладкостью скрывались трещины. Перед тем как сбежать от Хью, жена отвесила ему пощечину, чтобы убедиться, сможет ли заставить его выйти из себя. «Она сказала, – потом признался Хью сестре, – что никто не станет ее винить в том, что она бросила меня ради человека, которому знакомы человеческие эмоции».

Упершись локтями в колени, он закрыл глаза ладонью. Когда изо дня в день сталкиваешься с тем, что видишь на такой работе, ты согласен на все, чтобы ничего не чувствовать.

Бекс. Как, черт побери, она посмела привезти его дочь сюда!

Ответ он знал. Его сестра представляла это так: бесплатная клиника, получасовая консультация – и рецепт в руках. Единственный, кто мог быть задет при таком развитии событий, – сам Хью, остающийся в неведении. Бекс не подумала о протестантах и захватчиках. Откуда было знать ей – такой далекой от этих проблем – об актах насилия в клиниках женского здоровья? Только человек, который, как Хью, много лет в этом варился, мог предположить самое страшное.

Но это самое страшное еще не случилось… пока. Бекс уже была в безопасности. И Рен будет спасена, чего бы ему это ни стоило.

За командной палаткой выстроились в ряд журналисты, каждый напротив своего оператора, как будто эти двое готовились к некоему показательному танцу. Ближайший к Хью репортер нес бессвязную, бессодержательную, полнейшую околесицу, лишь бы заполнить прямой эфир:

– Остается, разумеется, вопрос – откуда он взял пистолет? Кто продал ему оружие? Стоит напомнить, что позорное разжалование солдата осуществляется по решению военного трибунала, но основанием должно служить совершение какого-то уголовного преступления, поэтому Годдард не мог законным путем…

Хью закрыл глаза, пытаясь абстрагироваться от голосов журналистов и мыслей о Бекс и Рен, которая пряталась от безумца с оружием. «Не отвлекаться, – приказал он себе. – Не отвлекаться».

Он набрал номер. Джордж ответил после третьего сигнала.

– Браво, – похвалил Хью. – Вы освободили женщину, которой просто необходима помощь. Я понял, что мы могли бы работать согласованно. – Хью вытер испарину. Чертовски жарко – как в аду!

– Я с тобой не сотрудничаю, – ответил Джордж. – Ты чертов коп.

Хью выдохнул. Когда прибудет отряд специального реагирования, дело значительно усложнится. А прибыть он может с минуты на минуту. Остается мало времени, чтобы уговорить захватчика заложников.

– Я веду переговоры, – поправил Хью. – Именно поэтому я здесь.

Он заставил себя отгородиться от окружающих его людей – персонала кареты скорой помощи и журналистов. Если он хочет сделать свою работу, ему придется создать пространство, где будут только они с Джорджем и больше никого.

– Послушайте, – продолжал Хью, – многие из тех, кто здесь толпится, выдвигают всякие предположения. Только не я. Знаю, что вы умный парень. И то, что вы отпустили эту женщину, чтобы она получила медицинскую помощь, только лишний раз это доказывает. – Это был тактический ход: Хью готов был сказать что угодно, чтобы положить конец происходящему.

Эту женщину. Как будто Бекс в буквальном смысле не вырастила его после смерти отца. Когда мама стала выпивать…

– Больше я никого не отпущу, – прозвучало в трубке.

– Но вы только выиграете, Джордж. Если внутри находятся пострадавшие и вы отпустите их, вам больше не придется ломать голову, что с ними делать. И все собравшиеся здесь воспримут вас как человека, которому не чуждо сострадание.

Младший детектив, женщина, похлопала Хью по плечу. И протянула ему мобильный телефон.

– Это его пастор, – шепнула она.

Хью кивнул и поднял вверх указательный палец, призывая ее подождать минутку.

– Джордж, там есть еще раненые?

– А почему я должен тебе признаваться?

– Потому что вы открыли дверь, и я сдержал свое слово. Я ждал. Не стал врываться в клинику, брать ее штурмом. Вы можете мне доверять.

– Зачем? Чтобы в конце всего этого вы меня скрутили?

Детектив что-то написала на листке бумаги и помахала им перед носом Хью. «РОДИЛСЯ ЗАНОВО».

– Нет. Чтобы с вами поступили так, как вы поступаете с ними, – ответил Хью.

– Вы христианин?

– Да, – подтвердил Хью, хотя на самом деле был совершенно не религиозен. – А вы?

В трубке отчетливее послышалось дыхание собеседника.

– Уже нет.

– Бог простит вам ваши прегрешения, Джордж. – Хью наконец взглянул на клочок бумаги, который ему протянула детектив.

– А с чего ты взял, что я готов его простить? – заявил Джордж, и связь оборвалась.

Хью выхватил мобильный телефон у детектива.

– Хью Макэлрой слушает, – произнес он. – С кем я разговариваю?

– Пастор Майк Кирнс, – представился собеседник. – Я служил в храме Церкви вечной жизни в городке Денмарк.

– Спасибо, что позвонили, отче. Как я понимаю, вы знакомы с Джорджем Годдардом?

– Раньше Джордж помогал в церкви. Занимался садом, плотничал. Мне казалось, он мог починить абсолютно все.

– Когда он перестал вам помогать?

– Полгода назад приблизительно. – В голосе пастора послышались нотки стыда. – Мы понесли значительные убытки после урагана, бюджет урезали. Сейчас мы привлекаем волонтеров к тем работам, которые выполнял Джордж.

– Вы сегодня смотрели новости, отче?

– Нет, я совершал похоронный обряд…

– Джордж Годдард открыл стрельбу в репродуктивном центре в Джексоне – в клинике, где в том числе проводят и прерывание беременности. А сейчас Джордж удерживает в заложниках несколько человек.

– Что? Не может быть! Нет, это совершенно не тот человек, которого я знал…

– Вы замечали какие-либо проявления жестокости, когда он у вас работал? – У Хью не было времени разбираться с чьим-то кризисом среднего возраста.

– Джордж? Никогда!

– Он был противником абортов?

– Понимаете, – пространно начал пастор, – наша паства верит в защиту прав нерожденных…

– Настолько, что вы готовы убить, чтобы ваш голос был услышан?

Пастор вздохнул.

– Я не одобряю, когда меня осуждают за мои убеждения, офицер…

– Лейтенант. Лейтенант Макэлрой, – представился Хью. – А я не одобряю, когда такие фанатики врываются в клинику и убивают невинных людей.

– Убивают? О Боже!

– Он вам понадобится… – пробормотал Хью себе под нос. – Послушайте, святой отец, я не хочу на вас вешать всех собак. Но здесь, в клинике, находятся люди, которые могут погибнуть. Я буду крайне признателен, если вы расскажете мне о Джордже Годдарде все, что поможет мне понять мотивы его поступков.

– Мы познакомились чуть больше пятнадцати лет назад, – после некоторой паузы начал пастор Майк. – Однажды ночью он оказался в церкви с ребенком на руках. Малышка была больна, с высокой температурой. Его жена их покинула.

– Умерла?

– Нет, сбежала от него – он так и не признался почему.

Разум Хью заработал на повышенных оборотах, прикидывая варианты. Она сбежала потому, что муж ее избивал? Он сам похитил ребенка и ушел от жены? Она до сих пор жива?

– Вы знаете, как ее зовут? – поинтересовался Хью, снимая зубами колпачок с ручки.

– Нет, – ответил пастор. – Он никогда о ней не упоминал. Всегда были только Джордж и Лиль.

– Лиль?

– Его дочь. Хорошая девочка. Пела в церковном хоре…

Все, что Хью знал о дочери Джорджа, – девочка приехала сюда, чтобы сделать аборт. И теперь он узнал, как ее зовут. Он прикрыл трубку телефона рукой.

– Лиль Годдард, – рявкнул он младшему детективу. – Найдите ее!

Хью знал все способы отыскать человека, который не хочет, чтобы его нашли. Нужно искать через банковские счета, кредитные карточки и телефонные звонки. Отслеживать имена и движение денег. Первое и главное преимущество детектива – он ищет правду, тогда как тот, кто прячется, живет в постоянной лжи. Правда имеет склонность проглядывать, как поблескивает монетка. Ложь, с другой стороны, – это бессчетное количество петель, в конечном итоге сам попадаешься в их силки.

Хью узнал правду благодаря радио в машине. Он тогда взял минивен Анабель, чтобы продлить регистрацию, и по пути стал нажимать кнопки, отыскивая национальное общественное радио. Но попадались только канал «Ностальгия» – от которого он засыпал за рулем, – канал классической музыки и канал для Рен, где постоянно звучали мелодии из мультфильмов Диснея. Кнопка с общенациональным каналом была перепрограммирована на кантри.

Хью вновь потыкал в кнопки. Так и есть. Он редко брал эту машину, Анабель же терпеть не могла кантри.

Хью помнил, как она, положив голову ему на колени, когда они еще встречались, призналась, что больше всего в южных штатах она ненавидит шквал песен о мужиках на грузовиках, мужиках, обманывающих своих жен, мужиках, которые изменяли своим женам в грузовиках…

Хью перепрограммировал радиоканал на общенациональный, продлил жене регистрацию, поменял масло и даже помыл машину. Потом неделю он об этом не вспоминал, пока как-то не вернулся с работы пораньше. Он знал, что Рен еще в школе, и, когда услышал звук льющейся в душе воды, улыбнулся и сбросил свою одежду, собираясь присоединиться к Анабель.

Войдя в ванную, он услышал: «Прежде чем он тебя обманет…» – достаточно громко напевала Анабель. Хью так и продолжал стоять на пороге ванной, когда воду выключили и жена, кутаясь в полотенце, вышла из душа.

– Хью! – вскрикнула она. – Ты до смерти меня напугал! Что ты здесь делаешь?

– Прогуливаю работу, – просто ответил он.

– Голый? – рассмеялась Анабель.

– Счастливая случайность, – пошутил он.

Хью заключил жену в объятия и стал целовать, пытаясь не задумываться о внезапно проснувшемся у нее интересе к музыке кантри. И о том – показалось ему или нет? – что жена напряглась от его прикосновения.

Когда Анабель уехала забирать Рен из школы, Хью натянул шорты и сел за компьютер. Он загрузил их личный кабинет на сайте американского телефонного оператора – семейную программу, где были их с Анабель номера. История ее звонков была защищена паролем, но он знал этот пароль – «Перчик», кличка ее собаки. Когда на экране появился список номеров, он пролистал самые известные: ее матери, знакомых, рабочие… и взгляд его зацепился за постоянные звонки в Брукхейвен, штат Миссисипи. Звонки были продолжительными – временами до часу. Имелись на этот номер и сообщения.

Хью записал номер, натянул футболку и кроссовки, заскочил в машину и резко рванул в участок, до которого было восемь километров.

– Разве вы тайком не улизнули с работы? – взглянула на него, взмыленного, секретарша Паула.

– Не смог пережить разлуку с тобой, – отшутился он.

В отделе уголовных дел Хью, борясь с угрызениями совести, получил постановление суда на расшифровку имени владельца номера: он использовал свое служебное положение, чтобы проверить жену. Он боролся и… проиграл. На следующий день имя уже было известно: Клиф Уаргеддон. Пробив по базам регистрации автотранспорта номер белого «форда-пикапа», Хью узнал и адрес.

Туда он приехал в девять вечера. По указанному адресу находился небольшой одноэтажный дом в тупике с ухоженным садом, маленькими скульптурками гномов и цветными вертушками на палочках. Возле дома был припаркован белый пикап. Перед дверью лежал коврик, на котором выделялась надпись: «ЖИВУЩИЕ В ЭТОМ ДОМЕ – БЛАГОСЛОВЕННЫ». На крыльце – два цветочных горшка с бегониями.

Когда из дверей вышла пожилая женщина с маленькой собачкой на поводке, Хью уже подумал было, что ошибся. Старушка с собачкой обошла квартал и вернулась в дом. Детектив уже хотел покинуть свой наблюдательный пост, когда дверь снова распахнулась, вышел молодой мужчина и что-то прокричал в глубь дома. Потом направился к белому пикапу и сел в него.

Он был моложе Хью. Наверное, лет на десять. И, черт побери, до сих пор жил со своей мамой. Хью довел его до булочной в Джексоне. Парень вошел через черный вход и последующие шесть часов не появлялся. Вышел, только когда уже забрезжил рассвет. Руки и штаны у него были в муке.

Еще два дня слежки – и Уаргеддон припарковал свой белый пикап недалеко от дома Хью, прямо средь бела дня, пока Рен была в школе, а Хью якобы на работе.

Ему понадобилось собраться с силами, чтобы последовать за Уаргеддоном в дом.

Первое, что он заметил, – у этого Уаргеддона была татуировка на правой лопатке в виде скорпиона. Второе – что из радиочасов, стоящих на прикроватной тумбочке, тихо лилась музыка. Он посмотрел на Анабель.

– И с каких пор, – поинтересовался он, – ты полюбила Керри Андервуд?[17]17
  Американская певица, исполнительница песен в стиле кантри.


[Закрыть]

После того как Анабель сбежала, он не раз задавался вопросом: а что бы произошло, если бы он не добыл доказательств ее измены? Узнал бы он об этом? Устала бы она от Клиффа? Уехала бы за этим малолеткой в Париж, где он изучал искусство выпечки багета, а она начала курить и работать над романом (Хью даже понятия не имел, что она хотела писать)? Лучше ли было бы для Рен иметь мать, изменяющую отцу, чем не иметь матери вообще?

Иногда, далеко за полночь, Хью гадал: быть может, не следует раскрывать все тайны?

Интересно, а Джордж Годдард искал свою сбежавшую жену?

Неужели и правда, несмотря на все обстоятельства, у него с этим человеком есть что-то общее?

У Джанин невыносимо болела голова. Попытавшись сесть, она поморщилась, когда резкая боль пронзила ей челюсть и висок.

– Тихо-тихо, – услышала она шепот словно сквозь вату. – Давайте я вам помогу.

Чья-то рука скользнула ей под спину и помогла сесть. Она медленно приоткрыла один глаз, потом другой… Все еще в аду!