Текст книги "Время уходить"

Серенити

Моя мать, которая не хотела, чтобы я демонстрировала свой Дар окружающим, дожила до тех дней, когда мир стал превозносить меня как успешного экстрасенса. Я привела ее на съемки, чтобы она познакомилась со своей любимой звездой мыльных опер, которая пришла ко мне на шоу за предсказанием. Я купила маме бунгало неподалеку от своего дома в Малибу и земельный участок, где было достаточно места, чтобы разбить огород и посадить апельсиновые деревья. Я водила ее на премьеры фильмов, церемонии вручения наград и за покупками на Родео-драйв. Украшения, машины, путешествия по миру – я могла дать матери все, чего она хотела, но оказалась неспособной предсказать рак, который в конце концов сожрал ее.

Я беспомощно наблюдала, как мама худеет и чахнет, пока не настал конец. Когда она умерла, то весила семьдесят пять фунтов, и казалось, порыв сильного ветра мог унести ее. Отец умер уже давно, а вот утрата матери воспринималась по-другому. Я была лучшей в мире актрисой – обманывала публику, заставляя людей считать меня счастливой, богатой и успешной, когда на самом деле ощущала, что какая-то основательная часть меня ушла в небытие.

Смерть мамы сделала меня более чутким экстрасенсом. Теперь я нутром понимала, как люди ухватятся за протянутые им нити в попытке заштопать дыру, возникшую там, откуда были вырваны любимые люди. В гримерке на студии я смотрела в зеркало и молилась: пусть мама придет ко мне. Я упрашивала Десмонда и Люсинду, чтобы они подали мне какой-то знак. Я же была экстрасенсом, черт возьми, и должна была получить подтверждение: в какой бы части «того света» ни находилась моя мать, с ней все в порядке.

В течение трех лет мне приходили послания от сотен духов, пытавшихся связаться с оставшимися на земле родными… однако от собственной матери, увы, не было ни единого слова.

Однажды я села в свой «мерседес», чтобы ехать домой, бросила на пассажирское сиденье сумочку, и… она приземлилась прямо на мамины колени.

Моей первой мыслью было: «Меня хватил удар».

Я высунула изо рта язык. В какой-то статье я читала, как диагностировать инсульт: человек не может высунуть наружу язык. Или может, но он будет заваливаться на одну сторону? Я точно не помнила.

Я лихорадочно ощупала рот и вслух сказала:

– Могу ли я произнести простую фразу? – А про себя подумала: «Да, дура. Ты только что это сделала».

Клянусь всем святым, я была знаменитым практикующим экстрасенсом, но, увидев сидящую рядом мать, решила, что умираю.

Она смотрела на меня и улыбалась, не говоря ни слова.

«Если не инсульт, значит инфаркт. Или, может, просто сильное переутомление?» – гадала я, не отрывая от мамы глаз.

А потом – раз, и она исчезла.

Ох, чего я только тогда не передумала. Что, будь я в тот момент на оживленном шоссе, вероятно, спровоцировала бы аварию, в которой столкнулись бы сразу несколько машин. Что я отдала бы все, чем владею, только бы мама появилась еще раз. Что она не выглядела, как в момент смерти, слабой, хрупкой и похожей на птичку. Это была моя мать, какой я запомнила ее в детстве, – женщина, у которой хватало сил носить меня на руках, когда я болела, и хорошенько отшлепать, если я вела себя неподобающим образом.

Больше я никогда ее не видела, хотя и не оставляла надежды. Но в тот день мне кое-что стало ясно. Я верю, что мы проживаем много жизней и проходим через множество реинкарнаций, а дух – это амальгама всех тех образов, в которых существовала душа. Но в момент приближения к медиуму дух являет ему какую-то одну форму жившей некогда личности. Раньше я считала, что духи показывают себя в том виде, который знаком живым людям, кому они являются, чтобы те их узнали. Но после прихода ко мне матери осознала: они возвращаются такими, какими хотят, чтобы их помнили.

Прочитав это, вы, вероятно, прониклись скепсисом. И ваши чувства справедливы. Скептики не дают разгуляться болотным ведьмам; по крайней мере, я так думала, пока сама не стала одной из них. Если у вас не было личного опыта контактов с паранормальным, вы будете ставить под сомнение все, что вам говорят.

Вот что я сказала бы скептику, заговори он со мной в тот день, когда увидела умершую маму на пассажирском сиденье «мерседеса»: она не была светящейся и полупрозрачной, не мерцала, не отливала молочной белизной. Мне она казалась такой же материальной, облеченной в плоть, как парень, забравший у меня парковочный талон при выезде со стоянки. Я как будто отфотошопила в голове воспоминание о ней и превратила его в восприятие здесь и сейчас, исполнила технический трюк вроде фабрикации видео, где умерший Нэт Кинг Коул поет вместе с дочерью. Моя мать была такой же реальной, как руль под моими дрожащими руками, – тут нет вопросов.

Но сомнения имеют свойство расцветать пышным цветом, словно розовый куст. И стоит одному из них поселиться в сердце, как от него становится невозможным избавиться. Уже много лет ни один дух не приходил ко мне за помощью. Если бы какой-нибудь скептик спросил у меня сейчас: «Кого вы хотите одурачить?», я бы, вероятно, ответила: «Не вас. И уж точно не себя».

Молоденькая сотрудница фирмы по ремонту компьютеров, куда я обратилась за помощью, держится с клиентами высокомерно, словно Мария-Антуанетта с подданными. Она фыркает, открывая мой древний ноутбук, и небрежно пробегает пальцами по клавиатуре. А затем, не глядя на меня, нелюбезно интересуется:

– Ну? И что у вас не так?

Ох, долго перечислять, что у меня не так. Я профессиональный экстрасенс, утративший контакт с миром духов; задолжала арендную плату за квартиру за два месяца; сегодня не выспалась, поскольку до трех часов ночи смотрела по телевизору марафон «Танцующие мамочки»; смогла утром влезть в любимые брюки, только надев утягивающее белье.

Ах да, еще и компьютер сломался.

– Когда я пытаюсь что-нибудь распечатать, ничего не происходит.

– В каком смысле «ничего не происходит»? Что вы имеете в виду?

Я изумленно таращусь на служащую:

– А что люди обычно имеют в виду, говоря это?

– Экран вашего компьютера становится черным? Что-нибудь вылезает из принтера? Появляется сообщение об ошибке? Вы можете сформулировать конкретно?

У меня есть теория относительно поколения Y, этих самовлюбленных двадцатилеток. Они не хотят ждать своей очереди. Не желают трудиться ради того, чтобы подняться вверх по социальной лестнице. Им нужно всё и сразу, они искренне верят, что заслужили благосклонность судьбы. Я полагаю, нынешние молодые люди – это погибшие во Вьетнаме солдаты после реинкарнации. Если произвести подсчеты, то все сходится. Эти детишки злятся на весь мир из-за того, что их убили на войне, которая абсолютно никому не была нужна. Что бы они ни говорили, в их развязном тоне слышится: «Поцелуй меня в задницу».

– Эй, Эл-Би-Джи[8]8
  Имеется в виду Линдон Бейнс Джонсон, тридцать шестой президент США, в правление которого военные операции США во Вьетнаме приобрели характер полномасштабной войны.


[Закрыть], – произношу я сквозь зубы, – скольких детей ты убил сегодня?

Она не поднимает на меня глаз.

– Занимайтесь любовью, а не войной, – добавляю я.

Компьютерщица глядит на меня как на сумасшедшую.

– У вас синдром Туррета?[9]9
  Синдром Туррета – расстройство центральной нервной системы; характеризуется множественными двигательными и хотя бы одним голосовым тиком; изначально описывался как неконтролируемое выкрикивание нецензурных слов или оскорблений.


[Закрыть]

– Я экстрасенс. И знаю, кем ты была в прошлой жизни.

– О Господи Иисусе!

– Нет-нет, я вовсе не Господь Бог.

Если ее убили во Вьетнаме, то она, скорее всего, раньше была мужчиной. Духи бесполы. Я вообще заметила, что самые лучшие медиумы – геи. Думаю, это оттого, что у них в равной мере развиты мужские и женские черты. Но я отклонилась от темы. Была у меня как-то клиентка, очень известная певица в стиле ритм-энд-блюз, которая в прошлой жизни погибла в концлагере. Ее теперешний муж тогда был застрелившим ее эсэсовцем, и в этом воплощении перед ней стояла задача пережить своего убийцу. К несчастью, супруг нещадно бил ее каждый раз, как напивался, и я могу поспорить на что угодно: после смерти она вернется на землю в другом воплощении, но обязательно пересечется с ним. В этом и состоит человеческая жизнь: совершаешь новую попытку, получаешь шанс сделать все правильно… или тебя вернут обратно, и начинай сначала.

Нажав несколько клавиш, девушка открывает новое меню.

– У вас тут куча нераспечатанных файлов, – говорит она, а я гадаю, осуждает ли она меня за намерение вывести на бумагу краткое содержание очередного выпуска «Настоящих домохозяек Нью-Джерси», опубликованное в «Энтертейнмент уикли». – С этим могут быть проблемы. – Компьютерщица делает еще пару манипуляций, и вдруг экран гаснет. – Та-ак, – тянет она и хмурится.

Даже мне известно: если ваш компьютерный мастер хмурится, это не к добру.

Вдруг стоящий на соседнем столе принтер с гудением оживает и начинает с бешеной скоростью выплевывать страницы, сверху донизу покрытые иксами. Листы высятся стопкой на лотке, переполняют его и сыплются на пол. Я бросаюсь их поднимать, просматриваю страницу за страницей, но там какая-то галиматья, ничего не понять. Считаю листы – десять, двадцать, пятьдесят.

Пока девушка в панике пытается остановить печать, к ней подходит менеджер:

– Что случилось?

Один лист слетает с лотка прямо мне в руки. Эта страница тоже покрыта какой-то тарабарщиной, только в небольшом прямоугольнике по центру вместо иксов появились сердечки.

Бедная девушка уже чуть не плачет:

– Я не знаю, что с этим делать.

В середине линии из сердечек виднеется единственное на всей странице понятное слово: «ДЖЕННА».

Вот же черт!

– Зато я знаю.

Ничего не раздражает сильнее, чем полученный свыше знак, указующий непонятно на что. «Поди туда, не знаю куда». В таком настроении я возвращаюсь домой: открылась нараспашку всей Вселенной, а в награду получила шиш. В прошлом Десмонд, или Люсинда, или оба духа-проводника сразу помогли бы мне разобраться, с какого боку тут эта девочка, от одного лишь имени которой заглючило мой компьютер. Сверхъестественное проявляет себя через энергию: вдруг зажигается фонарик, хотя вы не нажимали на кнопку; во время грозы вас посещают видения; звонит телефон, а в трубке тишина. А сейчас выброс энергии пульсирует в Сети, мне явно передают послание, вот только я не могу понять, кто и зачем его отправил.

Перспектива снова связаться с Дженной меня не слишком вдохновляет. Представляю, как она обиделась на то, что я оставила ее в одиночестве у порога полицейского участка. Но при этом не могу отрицать: есть в этой девочке нечто такое, отчего во мне как будто снова пробуждается настоящий экстрасенс, а этого не случалось уже целых семь лет. А что, если Демонд и Люсинда прислали ее для проверки – хотят, прежде чем возвращаться к роли духов-проводников, посмотреть, как я отреагирую?

В любом случае я не рискну вызвать гнев того, кто отправил мне тайный знак, проигнорировав его. Вдруг от этого зависит все мое будущее?

К счастью, у меня сохранились контакты Дженны – в блокноте, куда я прошу записывать свои данные новых клиентов. Им я говорю, мол, это на всякий случай: вдруг ко мне явится дух со срочным сообщением и понадобится экстренно с ними связаться. Но на самом деле через какое-то время я приглашаю их лайкнуть мою страничку в «Фейсбуке».

И я звоню Дженне на мобильный.

– Если это опрос клиентов по поводу качества обслуживания, где один балл означает «полный отстой», а пять приравнивают работу экстрасенса к сервису в отеле класса люкс, я бы поставила вам два, но только из-за найденного бумажника моей матери. Без этого ваша оценка – «минус четыре». Кем вообще надо быть, чтобы оставить тринадцатилетнего подростка возле полицейского участка?

– Если разобраться, – отвечаю я, – то тинейджерам там самое место. Но ты ведь не среднестатистический подросток, верно?

– Не подлизывайтесь, все равно не поможет, – говорит Дженна. – Ну ладно, чего вы хотите?

– Кое-кто из потустороннего мира, похоже, считает, что моя помощь тебе еще не закончилась.

Несколько секунд Дженна молчит, осмысливая мои слова.

– Кто?

– Ну, с этим не очень понятно, – признаюсь я.

– Вы в тот раз сказали неправду, – обвиняет меня Дженна. – Мама умерла, стала призраком, и теперь вы получили от нее послание, да?

– Нет. Я не лгала тебе. И вовсе не уверена, что сигнал мне послала твоя мать. Не знаю даже, мужчина это или женщина. Просто почувствовала, что должна связаться с тобой.

– Как почувствовали?

Я могла бы рассказать Дженне о принтере, но не хочу пугать девочку.

– Когда дух хочет поговорить, это как икота. Ты не можешь не икать, как ни старайся. От икоты избавиться можно, но предотвратить ее появление нельзя. Понимаешь?

Я не сообщаю Дженне, что раньше без конца получала послания от духов и чувствовала себя заезженной клячей. Мне это порядком поднадоело. Я не понимала, отчего люди так носятся с этим, ведь способность контактировать с духами была такой же неотъемлемой частью меня, как розовые волосы или зубы мудрости. Я думала, что так будет всегда, и даже не подозревала, что этого чудесного Дара можно лишиться в одночасье. А теперь, когда подобное произошло, я готова пойти на все, даже на убийство, лишь бы ко мне вернулась эта «икота экстрасенса».

– Ладно, – отвечает Дженна. – Я не возражаю. И что мы теперь будем делать?

– Я не знаю. Может, нам снова пойти на то место, где мы нашли бумажник?

– Вы думаете, там есть еще какие-нибудь улики?

Вдруг на заднем плане раздается другой голос, мужской:

– Улики? – повторяет он. – С кем это ты говоришь?

– Серенити, – обращается ко мне Дженна, – думаю, вам нужно кое с кем встретиться.

Может, я и утратила былую хватку, но с первого взгляда определяю, что Верджил Стэнхоуп будет полезен Дженне в этом деле, как москитная сетка на подводной лодке. Он рассеян и небрежен, как бывший звездный мальчик из школьной футбольной команды, который последние двадцать лет ничем путным не занимался.

– Познакомьтесь, Серенити, – говорит Дженна, – это Верджил. Он бывший полицейский, выезжал на место происшествия в тот день, когда исчезла моя мама.

Стэнхоуп смотрит на мою протянутую руку, небрежно ее пожимает ее и заявляет:

– Дженна, давай не будем заниматься ерундой. Мы лишь понапрасну тратим время…

– Я хочу использовать все возможности, – настаивает девочка. – Давайте еще раз съездим туда, вместе с Серенити.

Верджил скептически смотрит на меня. Надо сразу поставить его на место.

– Мистер Стэнхоуп, вообще-то, меня десятки раз приглашали на места преступлений. Иногда мне даже приходилось надевать специальные ботинки, потому что по полу было разбрызгано мозговое вещество. Я посещала дома, из которых похищали детей, а потом приводила полицейских в чащу леса, где находили их тела.

Он приподнимает бровь:

– А вы хоть раз официально давали показания в суде?

У меня розовеют щеки.

– Нет.

– Что и требовалось доказать.

Дженна делает шаг к нему.

– Если вы не можете играть в одной команде, объявляется тайм-аут, – говорит она и поворачивается ко мне. – Так какой у нас план?

План? Да нет у меня никакого плана. Я просто надеюсь, что если поброжу по этой пустоши достаточно долго, то на меня снизойдет озарение. Впервые за семь лет.

Вдруг мимо проходит мужчина с мобильным телефоном в руке.

– Вы его видели? – шепчу я.

Дженна и Верджил переглядываются, а потом смотрят на меня и одновременно кивают:

– Да.

– Ага. – Я смотрю, как парень садится в «хонду» и уезжает, продолжая разговаривать по телефону.

Осознав, что он живой, я немного сникаю.

Прежде, бывало, я видела в людном холле гостиницы человек пятьдесят, и половина из них оказывались духами. Они не громыхали цепями и не держали в руках свои отрубленные головы, а болтали по мобильникам, пытались вызвать такси или брали мятные конфеты из вазочки у входа в ресторан. Словом, вели себя совершенно обычно.

Верджил закатывает глаза, а Дженна пихает его локтем и спрашивает у меня:

– А что, здесь сейчас есть духи?

Я озираюсь, как будто и теперь могу их видеть.

– Вероятно. Они могут прицепляться к людям, местам, предметам. Но вполне способны также и перемещаться самостоятельно. На вольном выпасе, так сказать.

– Как куры, – хмыкает Верджил. – Вам не кажется странным, что в бытность свою копом я видел множество убитых людей, однако ни разу не встречал рыскающего вокруг трупа призрака?

– Вовсе нет, – парирую я. – Зачем призракам обнаруживать себя, когда вы так отчаянно стараетесь их не замечать? Это все равно что, не будучи геем, пойти в бар, где они собираются, и рассчитывать на удачный исход.

– Что? Я не гей.

– Никто вас в этом и не подозревает, я совсем другое хотела сказать… Ладно, проехали.

Несмотря на то что этот тип – настоящий неандерталец, Дженна, похоже, очарована им.

А сыщик продолжает расспросы:

– Допустим, ко мне прицепился дух. Он будет наблюдать за мной, когда я моюсь в душе?

– Сомневаюсь. Они ведь тоже прежде были живыми и понимают, что такое личное пространство.

– Тогда что за радость быть призраком? – бормочет себе под нос Верджил.

Мы переступаем цепочку, висящую на столбиках перед входом в бывший заповедник.

– А я ничего и не говорила про радость. Большинство призраков, с которыми я встречалась, не были особенно счастливы. Они беспокоились, если у них осталось какое-то незавершенное дело. Или сосредоточенно заглядывали в бездны прошлой жизни, чтобы подчистить за собой и двинуться дальше к тому, что ждет впереди.

– Вы утверждаете, что у вуайериста Тома, которого я арестовал в сортире на заправке, после смерти автоматически проснется совесть? Было бы здорово, конечно, да только верится с трудом.

Я оглядываюсь через плечо:

– Иногда возникает конфликт между телом и душой. Ваш Том, может быть, явился на землю вовсе не для того, чтобы подглядывать за людьми в туалете на заправочной станции, но как-то случилось, что «эго» взяло над ним верх, в нем расцвел нарциссизм или еще какая-нибудь дурь приключилась, пока он был здесь. Может быть, душа советовала ему не смотреть в эту дырку, а тело говорило: «Ничего не попишешь». – Я пробираюсь сквозь высокую траву, стебли цепляются за бахрому пончо. – То же самое происходит с наркоманами и алкоголиками.

Верджил резко разворачивается:

– Я лучше пойду вон туда.

– Вообще-то, – говорю я, указывая в противоположном направлении, – у меня есть ощущение, что нам нужно двигаться в ту сторону.

На самом деле никакого предчувствия у меня нет, просто Верджил ведет себя как настоящий осел, и, если он назовет что-то черным, мне непременно нужно наперекор ему заявить, что это белое. Этот тип, образно выражаясь, уже осудил и повесил меня, что наводит на мысль: вероятно, ему известна моя биография, включая и случай с сыном сенатора Маккоя. Честно говоря, не будь я абсолютно уверена в том, что должна помочь Дженне, я бы немедленно продралась обратно сквозь кусты, села в машину и уехала домой, к чертям собачьим.

– Серенити, – окликает меня Дженна, у которой хватает здравого смысла следовать за мной, – то, что вы сказали о душе и теле, верно для всех, кто совершал дурные поступки?

Я гляжу на нее:

– Что-то подсказывает мне: это не праздное любопытство, да?

– Верджил думает, мама сбежала, потому что убила смотрительницу в заповеднике.

– А мне казалось, что это был несчастный случай.

– Так решила полиция. Но, по-моему, оставались кое-какие вопросы, а моя мать, очнувшись, исчезла, прежде чем Верджил успел задать их. – Дженна качает головой. – В отчете судмедэксперта сказано, что причиной смерти стала травма от удара тупым предметом, полученная вследствие затаптывания слоном. Но что, если травму нанес человек? А слон затоптал уже мертвое тело? Можно установить, как было дело?

Откуда мне знать. Надо будет спросить у Верджила, если мы отыщем друг друга в этом лесу. Но меня бы не удивило, если бы один из слонов, за которыми присматривала мать Дженны, страстно любившая этих животных, попытался скрыть ее преступление. Не об этом ли вечно толкуют любители зверей, верящие, что их питомцы тоже попадают на небеса и что в загробном мире можно будет встретиться с ними, перейдя мост-радугу? Среди моих клиентов попадались люди, желавшие пообщаться с дорогими их сердцам почившими существами: кошками, собаками, лошадьми… А однажды меня даже попросили связаться с тарантулом.

Если принять версию, что смерть смотрительницы не была несчастным случаем, а во всем виновата Элис Меткалф, которая, вероятно, находится в бегах, это объясняет, почему ее дух не пытается войти в контакт с дочерью. Хотя для этого могут иметься и другие причины.

– Ты хочешь найти свою мать, даже если она окажется убийцей?

– Да. Потому что тогда я, по крайней мере, буду точно знать, что она жива. – Дженна садится в высокую траву, которая скрывает ее почти до макушки. – Вы обещали сказать мне, если вдруг почувствуете, что мама умерла. Но ведь до сих пор этого не произошло, да?

– Да, ее дух не входил со мной в контакт, – подтверждаю я, а про себя думаю: «Ох, девочка, это еще вовсе не значит, что Элис Меткалф жива. Возможно, я уже просто никуда не гожусь как экстрасенс».

Дженна обрывает с травинок метелочки и сыплет их на свои голые колени.

– Похоже, Верджил считает вас сумасшедшей. Вы не обижаетесь? – спрашивает она.

– А смысл? В любом случае мы узнаем, кто из нас прав, только когда умрем.

Девочка обдумывает мои слова:

– Наш школьный учитель математики, мистер Аллен, говорит: «Если ты сам точка, то и видишь только точку. Если ты линия, то видишь линию и точку. Ну и так далее. Если люди не могут увидеть четвертое измерение, то это еще не значит, что его не существует. Просто мы до него пока не добрались».

– Ты очень мудра для своих лет, милая, – говорю я.

Дженна хмурится и спрашивает:

– А призраки, которых вы встречали, долго не уходят из нашего мира?

– По-разному. Когда у них не остается здесь дел, они обычно двигаются дальше.

Я понимаю, о чем она спрашивает и почему. Есть один миф о посмертном существовании, который мне очень неприятно развенчивать. Люди думают, что после смерти навечно воссоединятся с теми, кто был им дорог. Позвольте разочаровать вас: все устроено не так. Потусторонняя жизнь вовсе не является продолжением земной. Вы не встретитесь со своим любимым супругом там, где расстались, не будете решать вместе кроссворды, сидя за кухонным столом, или спорить, кому достанется последняя порция молока. Вероятно, иногда такое возможно, но чаще случается, что ваш муж уже продвинулся дальше и перешел на следующий уровень инобытия; или, наоборот, вы более развиты духовно и обойдете супруга, пока он разбирается, как оставить эту жизнь позади.

Приходившие ко мне клиенты, как правило, хотели услышать от своих почивших любимых только одно: «Я буду ждать, когда ты тоже окажешься здесь». Однако в девяти случаях из десяти вместо этого им говорили: «Ты больше никогда меня не увидишь».

Дженна сидит в траве понурая и кажется совсем маленькой.

– Если бы твоя мать была мертва, я бы это сразу почувствовала, – лгу я.

Я боялась, что отправлюсь в ад за то, что морочила голову людям, став болотной ведьмой. Но сегодня, заставив этого ребенка поверить мне, хотя сама в себя давно уже не верю, я точно зарезервировала место в первом ряду в театре Люцифера, на спектакле одного актера.

– Эй, вы уже закончили пикник или я должен в одиночестве искать иголку в стоге сена? Хотя нет, сравнение некорректное, – вносит поправку Верджил. – Иголка – все-таки вещь полезная, а мы тут занимаемся полнейшей лабудой.

Он возвышается над нами, уперев руки в боки, и хмурится.

Может, меня занесло сюда не только ради Дженны, но и ради Верджила Стэнхоупа?

Я встаю и пытаюсь оградить себя от негатива, который исходит от него мощной волной.

– Отбрось предубеждения и тогда, вероятно, найдешь что-нибудь неожиданное.

– Спасибо за мудрый совет, гуру, но я предпочитаю оперировать фактами, а не всякой там мумбой-юмбой.

– Эта, как ты выражаешься, мумба-юмба принесла мне три премии «Эмми», – замечаю я. – И не кажется ли тебе, что все мы немного экстрасенсы?

– В смысле?

– С тобой никогда не случалось такого: ты вспомнил о друге, которого не видел давным-давно, и вдруг он – ни с того ни с сего – звонит тебе?

– Нет, не случалось, – бесстрастно отвечает Верджил.

– Разумеется. У тебя ведь нет друзей. Пример неудачный. Ладно, а как насчет такой ситуации? Ты едешь по дороге с включенным навигатором и думаешь: «Мне нужно свернуть налево», а навигатор тут же советует тебе сделать именно это.

Он смеется:

– То есть быть экстрасенсом означает просчитывать вероятность? Но ведь шансы оказаться правым всегда составляют пятьдесят на пятьдесят.

– Ты никогда не слышал внутренний голос? Не чувствовал что-либо нутром? Интуиция тебе ничего не подсказывала?

– Хочешь знать, что подсказывает мне интуиция прямо сейчас? – усмехается Верджил.

Мы с ним и сами не заметили, как перешли на «ты».

Я безнадежно машу рукой и говорю Дженне:

– Пожалуй, я выхожу из игры. Боюсь, что я вряд ли смогу…

– Погодите-ка, а ведь это то самое место! – перебивает меня Верджил; он идет сквозь заросли камыша, мы с Дженной пробираемся следом. – Тут прежде росло очень большое дерево, но видите, как его расколола молния? А там есть пруд, – продолжает сыщик.

Он делает неопределенный жест рукой, пытаясь сориентироваться, и несколько раз поворачивается из стороны в сторону, после чего проходит еще сто ярдов на север. Оказавшись на поляне, Верджил начинает двигаться кругами, пока под его ботинком не проседает земля. Он нагибается, принимается расшвыривать упавшие ветки и похожий на губку мох, под которым обнаруживается глубокая яма.

– Вот здесь мы и нашли мертвую женщину, – торжествующе объявляет он.

– Затоптанную слоном, – твердо произносит Дженна.

Я делаю шаг назад, не желая находиться в центре этого драматического представления, и тут вижу некий блестящий предмет, подмигивающий мне из-подо мха, который перевернул Верджил. Я наклоняюсь и вытаскиваю кулон: цепочка цела и подвеска тоже. Это отполированный до зеркального блеска камушек.

Еще один знак.

«Я слышу тебя», – мысленно обращаюсь я к тому, кто кроется за этой стеной молчания, и опускаю украшение на ладонь:

– Взгляните-ка сюда. Может быть, эта вещь принадлежала жертве?

Дженна бледнеет:

– Это цепочка моей мамы. И она никогда, никогда ее не снимала.

Встречая очередного Фому неверующего, а таких людей почему-то притягивает ко мне, словно магнитом, я привожу ему в пример Томаса Эдисона. На всей планете не найдется скептика, который стал бы отрицать, что Эдисон – эталон ученого, просто гениальный физик, создавший фонограф, электрическую лампочку, кинокамеру и проектор. Мы знаем, что он был свободным мыслителем, отвергавшим существование высших сил, и запатентовал одну тысячу девяносто три изобретения. Кроме того, на закате жизни Эдисон всерьез занимался разработкой «некрофона» – аппарата для разговоров с умершими.

Как ни странно, в разгар Промышленной революции произошел также и расцвет спиритизма. Хотя Эдисон был приверженцем точных наук, это не мешало ему увлекаться метафизикой. Если медиумы способны во время сеансов входить в контакт с потусторонним миром, рассуждал он, то почему бы не создать технический прибор, который тоже сможет это сделать?

Эдисон не слишком распространялся о задуманном изобретении. Может быть, опасался, что его идею украдут, или же пока не очень понимал, как именно будет устроен этот аппарат. В интервью журналу «Сайентифик американ» ученый объяснил принцип работы этого устройства: при малейшей попытке потусторонних сущностей вступить в контакт с нашим миром будет задет некий проводок и зазвенит колокольчик, что и станет доказательством существования духов.

Имею ли я право утверждать, что Эдисон верил в загробную жизнь? Разумеется нет. Ведь сам он мне ничего такого не говорил.

А может, он таким образом, наоборот, пытался развенчать спиритизм? Что же, и это не исключено. Но лично мне кажется, что ученый никого не стремился разоблачать, а просто хотел приложить достижения точных наук к сфере, которую трудно просчитать, определить количественно, иными словами, предъявить миру неопровержимые факты существования сверхъестественного, а потом подвести под это теоретическую базу.

Между прочим, Эдисон был убежден: момент между сном и бодрствованием – это пелена, пробираясь сквозь которую мы проникаем в глубины паранормального. Ученый ставил на пол рядом с подлокотниками кресла жестяные формы для выпечки, брал в каждую руку по тяжелому металлическому шару и погружался в дремоту; он клевал носом, пока металл не ударял о металл. Все, что он видел, о чем думал и что представлял себе в момент пробуждения, Эдисон подробно записывал и со временем научился весьма искусно вводить себя в это промежуточное состояние.

Может быть, таким образом он пытался дать выход своей творческой энергии. Или наладить, как бы это лучше сказать… канал связи с потусторонним миром.

После смерти Эдисона не было обнаружено никаких бумаг, чертежей, расчетов или предварительных набросков, которые подтверждали бы, что он действительно начал разработку «некрофона». А может, правду просто скрыли от общественности, боясь, что столь сомнительные изыскания могут повредить репутации великого физика.

Хотя мне кажется, Томас Эдисон все-таки посмеялся последним, потому что рядом с его домом в Форт-Майерсе, штат Флорида, поставили статую, которая изображает ученого в полный рост: одной рукой он опирается на палку, а в другой держит тот самый металлический шар.

Я ощущаю рядом мужское присутствие.

Хотя, если быть до конца честной, может быть, у меня просто начинается приступ головной боли.

– Разумеется, ты чувствуешь, что здесь замешан какой-то парень, – говорит Верджил, сминая в комок алюминиевую фольгу – обертку от хот-дога с соусом чили.

Никогда не видела, чтобы человек столько ел. Он просто сметает все подряд, как гигантский кальмар или пылесос, делающий влажную уборку.

– Кто еще мог подарить телке цепочку?

– Ты всегда такой грубый?

Он выхватывает из моего стакана картошку фри.

– Нет, не всегда, но для тебя решил сделать исключение.

– Неужели ты еще не наелся? – удивляюсь я. – Хочешь, приготовлю свое фирменное блюдо – сделаю отбивную из твоего самолюбия?

Верджил хмурит брови:

– Ну, ты не очень-то задавайся! Подумаешь, наткнулась на какую-то побрякушку! Тоже мне, достижение!

– Ну а ты сам-то много нашел?

Прыщавый парнишка, который подавал нам хот-доги, с интересом наблюдает за перепалкой из побитого ржавчиной трейлера.

– Чего пялишься?! – рявкаю я на него. – Не видел, как люди ругаются?

– Вероятно, он просто никогда не встречал женщин с розовыми волосами, – бормочет Верджил.

– У меня, по крайней мере, еще есть волосы, – огрызаюсь я.

Кажется, я наступила мужику на больную мозоль. Верджил проводит рукой по почти лысой голове и примирительно произносит:

– Эй, не заводись на пустом месте.

– Скажи то же самое себе. – Я краем глаза слежу за продавцом хот-догов, который продолжает глазеть на нас. Хочется верить, что его привлек спектакль с участием Человека-Пылесоса, но в душу невольно закрадывается тревожная мысль: а не узнал ли он во мне прежнюю знаменитость? – Займись лучше делом и наполни кетчупом пустые бутылки! – кричу я пареньку, и он отшатывается от окошка.