Текст книги "Где живет счастье"

– Все дело в завещании, так? Ты по-прежнему дергаешься из-за завещания.

– Ничего я не дергаюсь.

– Знаешь, тебе придется смириться. Ты ведь не хочешь управлять поместьем. И никогда не хотела. Ты мне сама говорила, что это свело бы тебя с ума.

– Дело совсем в другом.

– Однако тем самым ты отравляешь наши отношения. И безумно расстраиваешь маму с папой.

– Нет, это они меня расстраивают.

– Неужели ты настолько зациклилась на том, что будет с папиными деньгами после его смерти?! Неужели ты готова внести разлад в семью из-за того, что тебе, вообще-то, не принадлежит?! Ты ведь знаешь, нас с тобой он тоже не обидит.

– Папины деньги тут ни при чем. Просто меня возмущает сам факт, что он продолжает придерживаться устаревших взглядов, будто мальчики гораздо важнее девочек.

– Право майората.

– Да какая разница! Люси, это несправедливо. Я ведь старше Бена. Это несправедливо и очень спорно, да и вообще, в наше время такого не должно быть.

– Но ты ведь не хочешь управлять поместьем. И никогда не хотела! – Люси дала волю своему раздражению.

– Блин, дело совсем не в этом!

– Значит, ты готова разделить и продать поместье, лишь бы получить равную долю?

– Нет, Люси. Нет. Я только хочу получить подтверждение того, что я… что мы… не менее важны, чем Бен.

Мужчина за окном закончил телефонные переговоры. Склонился над письменным столом. Затем дверь открылась, и мужчина появился на пороге. Коротко кивнул и сел в машину.

– Сюзанна, послушай меня. Я единственная в нашей семье способна без обиняков сказать все, что думаю, и хочу наконец расставить все точки над «i». Папино мнение о тебе не имеет к его завещанию никакого отношения. Более того, в юности ты всегда получала больше внимания, чем мы с Беном. – Люси взмахом руки остановила попытавшуюся возразить Сюзанну. – Что совершенно нормально. Возможно, ты нуждалась в этом больше нас. Но ты не имеешь никакого морального права обвинять отца в том, что произошло с тобой после. Господи помилуй, он ведь отдал вам дом!

– Не отдал. Мы вносим арендную плату.

– Лишь номинальную. Ты не хуже моего знаешь, что если бы захотела, то получила бы дом бесплатно.

Сюзанна с трудом поборола детское желание сказать, что в гробу она видала папин дом. Она ненавидела этот домишко с его убогими комнатами и потолочными балками.

– Просто папа чувствует себя виноватым. И пытается хоть как-то компенсировать мне моральный ущерб.

– Боже мой, до чего же ты испорченная! Поверить не могу, что тебе тридцать пять.

– Тридцать четыре.

– Как будто это что-то меняет! – Люси, осознав, возможно, что выбрала слишком резкий тон в разговоре с сестрой, примирительно пихнула ее в бок локтем. Сюзанна, успевшая слегка подмерзнуть, обняла себя за коленки и задумалась. Интересно, как это Люси в ее двадцать восемь удается быть такой уверенной и хладнокровной? – Послушай. Папа может делить имущество так, как считает нужным. Он в своем праве. А тебе надо разобраться со своей жизнью, тогда все остальное уже будет не важно.

Сюзанна собралась возразить, но вовремя прикусила язык. Было нечто унизительное в том, чтобы выслушивать поучения из уст младшей сестры и ловить отголоски семейных разговоров, происходивших в ее, Сюзанны, отсутствие. И тем более осознавать, что сестра, в сущности, права.

– Постарайся раскрутить свой магазин, и папа будет смотреть на тебя совершенно другими глазами.

– Если мне удастся раскрутить магазин, папу хватит удар. – Теперь Сюзанну уже буквально трясло. Люси поднялась на ноги с легкостью человека, привыкшего к ежедневным физическим тренировкам. Но когда Сюзанна последовала примеру сестры, ей показалось, что она буквально слышит, как хрустят коленки. – Прости, – сказала она Люси и, помолчав, добавила: – С днем рождения.

Люси протянула ей руку:

– Ладно, пошли в дом. Я покажу тебе жестянку с печеньем, которое подарила мне бабуля. Похоже, то самое, что миссис Попльюэлл преподнесла ей на Рождество два года назад. Ну а кроме того, если мы хоть на минуту задержимся, бабуля решит, что у тебя уже начались роды.

Грузно опустившись на табурет, Виви потянулась за баночкой, чтобы стереть с лица следы трудного дня. Она не отличалась особым тщеславием: на ее туалетном столике было всего две баночки, с очищающим молочком и увлажняющим кремом из супермаркета, – но сегодня Виви посмотрела на свое отражение в зеркале и вдруг почувствовала себя безумно усталой, словно на ее плечах лежало невыносимое бремя. Я с таким же успехом могла бы быть невидимкой, подумала она, ведь в нашей семье мое слово вообще ничего не значит. В молодости она возила своих троих детей по стране, следила за тем, чтобы они читали хорошие книги, нормально питались и чистили зубы, была третейским судьей во время их вечных разборок, указывала им, какую одежду следует носить. Без лишних рефлексий и сомнений в собственных силах она выполняла материнские обязанности, подавляя протесты детей и устанавливая четкие границы дозволенного.

Теперь же она чувствовала себя абсолютно беспомощной, неспособной погасить их конфликты или облегчить душевные страдания. Виви старалась не думать о магазине Сюзанны. Новость о его открытии заставила Виви остро почувствовать свою никчемность, буквально оказавшись ударом под дых.

– Твоя собака опять охотилась на мои шлепанцы. – Виви резко обернулась. Ее супруг внимательно рассматривал хорошо пожеванную подметку шлепанцев. – По-моему, тебе не стоит пускать собаку наверх. Собакам тут вообще не место. А почему бы нам, собственно, не поместить ее в конуру?

– Во дворе слишком холодно. Бедняжка там непременно околеет. – Виви снова повернулась к зеркалу. – Пожалуй, завтра съезжу в город, куплю тебе новые.

Дальнейшие приготовления ко сну они закончили в полном молчании. Виви, надев ночную рубашку, горько пожалела, что успела дочитать свой роман. Сегодня вечером интересная книга стала бы для нее хорошей отдушиной.

– Кстати… Мама спрашивает, не могла бы ты выделить ей противень. Она хочет испечь ячменные лепешки, а готовить, как оказалось, не на чем.

– Она оставила противень в саду. Насыпала туда корм для птиц.

– Ну, тогда, может, сходишь за ним?

– Дорогой, по-моему, ты сегодня был к Сюзанне излишне строг. – Виви отчаянно старалась, чтобы в ее голосе не прозвучало упрека. Муж в ответ лишь протестующе хмыкнул. Тот факт, что он решил не тратить лишних слов, придал Виви смелости. – Знаешь, если она родит ребеночка, это будет первым шагом на пути к успеху. Ведь у них с Нилом были серьезные проблемы. А так у них появится цель в жизни. – (Муж сидел, уставившись на свои голые ноги.) – Дуглас? Она очень старается. Они оба стараются. – Виви показалось, что он не слышит ее. – Дуглас?

– А что, если мама права? А что, если она кончит точно так же, как Афина? – Он крайне редко произносил это имя. Виви почувствовала, что оно, материализовавшись, встало между ними стеной. – Виви, тебе стоит подумать об этом. Я серьезно. Хорошенько подумать. Потому что кто-то разбрасывает камни, а кому-то приходится их собирать.

Глава 9

Поместье Дируорд считалось одним из наиболее крупных в Суффолке. Расположенное в так называемой стране Констебля, оно было основано в 1600-х годах и передавалось по практически непрерывной наследственной линии из поколения в поколение. Несмотря на холмистый рельеф местности, поместье оказалось исключительно удобным для самых различных видов деятельности, начиная с пахотного земледелия и кончая рыболовством; более того, там имелось большое количество – по мнению некоторых, даже избыточное – времянок для сезонных рабочих. А в целом здания, расположенные на 450 акрах земли, отличались особой величественностью, и обитающие там семейства, чтобы подчеркнуть свой статус, даже обзаводились картинной галереей или бальным залом. Хозяева поместья Дируорд имели определенные основания гордиться его историей. Их галерея фамильных портретов получила широкую известность, и не потому, что там имелись портреты каждого наследника в течение последних четырехсот лет, а скорее потому, что живописцам удалось запечатлеть во всех подробностях, возможно даже чересчур натуралистических, кончину благородных предков. Однако сам господский дом, горчичного цвета, с тяжелыми балками, восемью спальнями, перестраивался и разрастался довольно хаотично, в совершенно разных архитектурных стилях.

И тем не менее первоначально резиденция семейства Фэрли-Халм располагалась на каких-то шестидесяти акрах, но впоследствии границы владения были расширены единственно и исключительно как результат выигранного пари между Джейкобом Халмом (1743–1790; погиб вследствие неосторожного контакта с одной из первых в Суффолке молотилок) и вечно пьяным хозяином соседнего поместья Филмор. Как ни странно, семейство Халм, привыкшее трубить о славных вехах своей истории, предпочло забыть об этом ее фрагменте. И действительно, требование Джейкоба Халма вернуть ему выигрыш едва не обернулось восстанием местных жителей, испугавшихся потерять жилье и средства к существованию, однако Джейкоб, обладавший, в отличие от большинства представителей класса землевладельцев, довольно острым умом, утихомирил крестьян, обещав им уменьшить подати и построить новую школу под началом некоей Кэтрин Лис. Позднее мисс Лис родила при невыясненных обстоятельствах ребенка, при этом Джейкоб, проявив неслыханную щедрость, предложил незамужней директрисе материальную помощь и обеспечил ей крышу над головой.

Филмор-Хаус по большей части пустовал и, как поговаривали, служил местом тайных увеселений мужской половины семейства Халм, правда до тех пор, пока некая Арабелла Халм (1812–1901; умерла, подавившись засахаренным миндалем), чей брат, прямой наследник поместья, погиб в Крыму и замужеству которой семейство обязано двойной фамилией Фэрли-Халм, дабы не вводить мужа во искушение, не положила конец существованию этого гнезда разврата. Она наняла необычайно суровую экономку и посодействовала распространению жутких слухов о способности якобы населяющих дом призраков лишать представителей сильной половины человечества потенции. Впрочем, у почтенной дамы не имелось другого выхода, ведь к этому времени Филмор-Хаус стал притчей во языцех. Поговаривали, будто стоит мужчине открыть входную дверь, как у него тотчас же возникают похотливые помыслы. Так вот, благодаря решительным действиям Арабеллы Халм многие семейства выбрали окрестности Филмор-Хауса в качестве постоянного местожительства в расчете на то, что редкий дар местных призраков гарантирует безопасность их дочерям.

Итак, Арабелла Халм оказалась единственным облаченным в кринолины исключением в бесконечном ряду властных мужских лиц, хотя и была обладательницей выдающейся нижней челюсти и отнюдь не нежного профиля, вследствие чего распознать в ней женщину можно было разве что со второго взгляда. С начала двадцатого века были предприняты попытки запечатлеть несколько представительниц прекрасного пола из семейства Халм, причем исключительно на фоне протестов в связи с возможностью наследования поместья по женской линии. Однако на портретах жёны и дочери смотрелись не слишком убедительно, словно сомневались в своем праве быть увековеченными кистью художника. Женские портреты в менее вычурных золоченых рамах висели не на самых видных местах и со временем обычно бесследно исчезали. Фэрли-Халмы, как не уставала повторять Розмари, не просуществовали бы четыреста лет, если бы отдавали дань моде и политкорректности. Необходимость соблюдения традиций требовала от них быть сильными и придерживаться незыблемых правил. Для столь верного приверженца многовековых устоев Розмари на удивление мало рассказывала об истории своей собственной семьи, и не без оснований: Бен раскопал в Интернете ее генеалогическое древо, обнаружив при этом, что предки Розмари в свое время владели скотобойней в Блэкберне.

Однако по мере изменения общественных нравов помпезность несколько упала в цене, и галерея фамильных изображений закончилась на отце Сюзанны: его жуткий концептуальный портрет, написанный маслом, висел, без особой торжественности, на стене того, что из поколения в поколение именовалось берлогой: уединенного кабинета с огромным камином из неотесанного камня и низкими потолками. Именно здесь детишки разбрасывали игрушки, подростки смотрели телевизор, а собаки мирно дремали на полу. Последним должен был стать портрет матери Сюзанны. Для этой цели на ее восемнадцатилетие был приглашен молодой художник, ставший несколько десятилетий спустя весьма знаменитым. И теперь портрет, принадлежащий Сюзанне, нашел приют в ее скромном коттедже, хотя Виви неоднократно заверяла падчерицу, что будет более чем счастлива, если портрет Афины займет свое законное место в хозяйском доме.

«Она прекрасна, дорогая, и если для тебя так важно видеть ее перед глазами, пусть так и будет. Мы можем отреставрировать раму, и картина будет смотреться восхитительно». Бедняжка Виви вечно из кожи вон лезла, стараясь разделить чувства других людей. Как будто у нее не было своих.

Сюзанна объяснила Виви, что решила оставить портрет в своем доме исключительно потому, что он красивый. И не то чтобы она тосковала по Афине: Виви была единственной матерью, которую она знала. Нет, Сюзанна не могла сформулировать истинную причину. Наверное, дело было в чувстве вины, обиды и в невозможности упрекнуть отца за то, что у него некогда была другая жена, поскольку он решительно не желал говорить о ней. Более того, когда Сюзанна снова отрастила длинные черные волосы и своей неистовой, как любил говорить Нил, красотой стала напоминать мать, отец вообще отказался на нее смотреть. «Афина Форстер» – гласила надпись на раме с облезшей позолотой. К счастью для Сюзанны, ее мать на картине была изображена не в момент смерти.

– Вы что, собираетесь выставить это на продажу? – (Сюзанна увидела незнакомую девушку, стоявшую, склонив голову, на пороге.) – Она очень похожа на вас, – жизнерадостно произнесла девушка.

– Это моя мать, – неохотно призналась Сюзанна.

В коттедже картина вообще не смотрелась: уж больно она была роскошной. Афина, с ее сияющими глазами и бледным треугольным личиком, заполняла собой все пространство гостиной, практически не оставляя жизненного пространства кому-то еще. Но, повесив портрет в магазине, Сюзанна поняла, что здесь ему тоже не место. Тот факт, что совершенно незнакомый человек разглядывает портрет, нервировал Сюзанну, она чувствовала себя уязвимой. Повернув картину лицом к стене, Сюзанна направилась к кассе.

– Я как раз собиралась забрать портрет домой. – Сюзанна всем своим видом давала понять, что тема закрыта.

Девушка тем временем принялась стягивать пальто. И хотя она явно вышла из школьного возраста, ее светлые волосы были заплетены в две аккуратные косички.

– Я чуть было не лишилась девственности на этой лестнице. Напилась до поросячьего визга. Вы подаете кофе?

Сюзанна подошла к кофемашине и, не оглядываясь, бросила через плечо:

– Вы, должно быть, что-то путаете. Раньше здесь был книжный магазин.

– Десять лет назад здесь был винный бар. «Красная лошадь». Продержался всего пару лет. Когда мне было шестнадцать, мы любили собираться в субботу вечером, напиваться на рыночной площади до положения риз, а потом приходили сюда потусоваться. Здесь я и встретила своего парня. Обжималась с ним на этих ступеньках. Прикиньте, если бы я тогда знала… – рассмеялась она и, сделав паузу, спросила: – А можно мне эспрессо? Вы ведь готовите кофе?

– О да. – Сюзанна принялась бороться с кнопками и дозаторами, радуясь про себя, что рев кофемашины освобождает ее от необходимости поддерживать беседу.

Ведь она искренне надеялась, что люди будут приходить сюда попить кофейку и пообщаться друг с другом. А она сможет спокойно наблюдать за ними из-за прилавка. Но за два месяца, прошедшие с момента открытия, Сюзанна успела обнаружить, что посетители, невзирая на ее сдержанность, предпочитают общаться скорее с ней, нежели друг с другом.

– В результате им пришлось закрыть бар. И неудивительно, если учесть слишком низкую цену на напитки.

Сюзанна положила на блюдце два кусочка сахара и осторожно поставила перед девушкой чашечку кофе.

– Запах изумительный. Я уже несколько недель собираюсь зайти в ваше заведение. Мне нравится, как вы тут все устроили.

– Спасибо, – сказала Сюзанна.

– А вы, случайно, не знакомы с Артуро из соседнего магазина деликатесов? Здоровый такой. Вечно прячется за своими салями, если в магазин входит женщина. Так вот он перестал подавать кофе месяцев восемнадцать назад. Потому что у него постоянно ломалась кофемашина.

– Я знаю, о ком вы говорите.

– А с Лилианой? Из «Уникального бутика»? Это магазин одежды по соседству. Прямо на углу.

– Нет, с ней я не знакома.

– Оба одиноки. Оба не первой молодости. По-моему, они уже давным-давно сохнут друг по другу.

Сюзанна, представив, что ей точно так же могут начать перемывать косточки, предпочла промолчать. Девушка, которая невозмутимо прихлебывала кофе, неожиданно увидела в углу стопку глянцевых журналов:

– Ой, а можно мне посмотреть журналы?

– Они тут для этого и лежат.

Сюзанна обзавелась ими неделю назад в тайной надежде, что это избавит ее от необходимости болтать с посетителями. Девушка бросила на нее странный взгляд, потом беззаботно улыбнулась и принялась листать «Вог». Она изучала журнал с нескрываемым удовольствием, свидетельствовавшим о том, что ей не часто приходится брать в руки глянец.

Девушка просидела за столиком минут двадцать, в течение которых в магазин заскочили выпить крепкого кофе двое парней, державших магазин запчастей для мотоциклов, а также миссис Крик, совершавшая дважды в неделю традиционный набег на полки. Она еще ни разу ничего не купила, но зато успела посвятить Сюзанну в историю своей жизни. Сюзанне пришлось выслушать о карьере миссис Крик в качестве портнихи в Колчестере, о несчастном случае, произошедшем с ней в поезде, о ее бесчисленных аллергиях, в том числе на собак, пчелиный воск, синтетические волокна и мягкий сыр. Причем бо́льшую часть жизни миссис Крик, естественно, понятия не имела о наличии у нее аллергии. Поскольку у нее не было особенных проявлений. Однако как-то раз она зашла посмотреть гомеопатические товары в маленьком магазинчике за углом, где ей сделали ряд тестов с помощью пищалок и маленьких бутылочек, в результате чего обнаружилось, что миссис Крик следует остерегаться бесчисленного множества вещей.

– Надеюсь, у вас здесь нет воска? – шмыгая носом, поинтересовалась она.

– Или мягкого сыра? – с готовностью подхватила Сюзанна.

Миссис Крик заказала чашечку кофе и, скривившись, посетовала, что, на ее вкус, кофе слишком горький.

– В «Трехногой табуретке» на шоссе они, если попросите, кладут в кофе «Кофе мейт». Ну, вы знаете, вроде сухого молока. А еще бесплатное печенье, – с надеждой в голосе произнесла она, но, не увидев ответной реакции Сюзанны, добавила: – Кстати, для печенья не требуется лицензия на продажу продуктов питания.

В результате миссис Крик покинула магазин незадолго до двенадцати, сообщив блондинке с косичками, что обещала одной пожилой даме из центра партию в джин-рамми.

– Она, конечно, зануда, – трагическим шепотом призналась миссис Крик, – но, по-моему, ей очень одиноко.

– Не сомневаюсь, она будет страшно рада вас видеть, – ответила девушка. – В нашем городе полно одиноких людей.

– Именно так, дорогая. Разве нет? – Миссис Крик поправила шляпку, бросила на Сюзанну многозначительный взгляд и резво выскочила на улицу, залитую водянистым весенним солнцем.

– А можно мне еще кофе? – Девушка встала с места и подошла с чашкой в руках к прилавку.

Сюзанна заправила кофемашину. И уже собралась было ее запустить, но внезапно поймала на себе спокойный, оценивающий взгляд девушки.

– Какой странный выбор – открыть кофейню, – сказала девушка. – Я имею в виду, для человека, который не любит людей.

Сюзанна застыла на месте.

– Это не совсем кофейня, – отрезала она и, бросив взгляд на девушку, добавила: – Да и вообще, я не мастер вести пустопорожние разговоры.

– Тогда советую вам поскорее научиться, – заявила девушка. – А иначе вы долго на плаву не продержитесь, каким бы распрекрасным ни был ваш магазин. Зуб даю, вы приехали из Лондона. Эти лондонцы никогда не разговаривают в магазинах. – Она огляделась по сторонам. – Вам тут нужна музыка. Музыка, как ничто другое, поднимает настроение.

– Да неужели? – Сюзанна с трудом подавила раздражение.

Надо же, эта шмакодявка, которая лет на десять моложе ее, еще смеет учить ее бизнесу!

– Я не слишком бестактна? Простите. Джейсон вечно бранит меня за бестактность. Просто это реально чудесный магазин, просто волшебный, и, по-моему, вы действительно сможете преуспеть, если научитесь не вести себя с покупателями так, будто вас от них тошнит. А можно мне сахара?

Сюзанна подтолкнула поближе к ней сахарницу.

– Неужели я произвожу именно такое впечатление?

– Да уж, приветливой вас точно не назовешь. – Заметив, что у Сюзанны вытянулось лицо, девушка поспешно поправилась: – Я хочу сказать, мне, вообще-то, плевать, потому что я умею разговорить любого. Впрочем, так же как и та старая дама. Правда, здесь найдется куча других людей, которым это не слишком понравится. Вы ведь из Лондона?

– Да, – ответила Сюзанна, решив не вдаваться в подробности.

– А я выросла в жилом комплексе рядом с больницей. Мидвилл. Может, знаете? У нас здесь забавный старый городишко. Жуткие зеленые веллингтоны. И все всегда в курсе. Понимаете, о чем я? Я вам вот что скажу. Здесь полно тех, кто на вас во второй раз даже не взглянут, потому что вещи в вашей витрине кажутся им донельзя странными. Но здесь есть люди, выделяющиеся из общей массы. Люди, не желающие есть яблочный пирог и пить чай лапсан сушонг за соседним столиком с какой-нибудь крикливой старухой в платочке и с сединой, подкрашенной синькой. Спорим, будь вы чуть-чуть поприветливее, то наверняка смогли бы сделать их своими постоянными покупателями.

Сюзанна почувствовала, что у нее помимо воли рот расползается в улыбке.

– Похоже, вы считаете, что я могу стать у вас чем-то вроде социальной службы.

– Если это поможет привлечь покупателей. – Девушка бросила в рот сахарный кубик. – Вам ведь нужно зарабатывать деньги, да? – Она наградила Сюзанну лукавым взглядом. – Или магазин просто ваше маленькое хобби?

– Что?

– Ну, типа муженек работает в Сити. И дамочке нужно маленькое хобби.

– Нет, я не из таких.

– Когда ваши клиенты поймут, что они здесь желанные гости, тогда, ради бога, делайте что хотите. Можете даже повесить объявление: «Просьба не доставать меня разговорами». Постоянные покупатели уж точно не обидятся… Я имею в виду, если вам действительно настолько неприятно разговаривать с людьми…

Они посмотрели друг на друга и, не сговариваясь, ухмыльнулись. Похоже, они оказались родственными душами, хотя обе были не в том возрасте, чтобы признаваться в готовности вот так с ходу заводить друзей.

– Джесси.

– Сюзанна. Не уверена, что смогу запросто трепаться с посторонними.

– Неужели у вас столько заказов, что вы можете себе позволить быть букой?

Сюзанна задумалась. Вспомнила о своей пустой кассе. О сурово сдвинутых бровях Нила при проверке счетов.

– Не совсем.

– Ладно. С вас бесплатный кофе, и я буду приходить к вам на пару часов по утрам. Немного подсобить. Мама берет малышку Эмму на пару часов перед занятиями в моей вечерней школе, а мне куда интереснее побыть здесь, чем пылесосить дом. Хоть какое-то разнообразие.

Сюзанна внутренне напряглась, мысль, что ею пытаются манипулировать, вывела ее из равновесия.

– Не уверена, что здесь достаточно работы для двоих.

– Ой, уж я как-нибудь постараюсь, чтобы работы хватило. Ведь я здесь всех знаю. Ладно, мне пора бежать. Подумайте над моим предложением, а завтра утром я к вам загляну. Если вы решите, что не нуждаетесь в моих услугах, то просто выпью кофе и уйду. Ну как, по рукам?

– Если вы так уверены, то да, – пожала плечами Сюзанна.

– Черт! Мне надо бежать. Его милость уже заждался. До скорого.

Джесси швырнула на прилавок пригоршню мелочи – как выяснилось, нужную сумму, – набросила на плечи пальто и выскочила на улицу. Она выглядела совсем крошечной. Проводив Джесси глазами, Сюзанна подумала, что со спины ее новая знакомая кажется ребенком. Надо же, такая малышка уже успела родить, а она, Сюзанна, все еще не готова!

Сюзанна боялась признаваться в этом даже себе самой, но, похоже, она снова увлеклась. Но как иначе объяснить, что за несколько минут до того, как закрыть магазин, чтобы купить сэндвич в соседнем магазине деликатесов, она непроизвольно смотрится в зеркало, подкрашивает губы, приводит в порядок одежду? Хотя для нее это было не впервой: за время своей супружеской жизни она влюблялась в среднем раз в год. Причем в самых разных мужчин: начиная с инструктора по теннису с удивительно мускулистыми руками и кончая братом ее подруги Дины, а также боссом маркетинговой компании, где она работала, который однажды сказал ей, будто она одна из тех женщин, что лишают мужчин сна. Она была совершенно уверена в том, что он выразился вполне недвусмысленно.

Однако до сих пор все как-то обходилось. Она или любила издалека предмет своих воздыханий, рождая в своем воображении нечто вроде его параллельной жизни и новой личности, нередко куда более привлекательной, нежели в действительности, или вступала с ним в дружеские отношения, когда невысказанные вопросы висят в воздухе, а затем моментально испаряются, когда до ее нового друга внезапно доходит, что на большее она не способна. Правда, однажды, с боссом по маркетингу, она позволила себе запретное удовольствие поцелуя украдкой – было так романтично, когда он закрыл за ними дверь своего кабинета и молча окинул ее страстным взглядом, – но, после того как он признался ей в любви, она настолько перепугалась, что вообще решила уволиться. И потом, в глубине души ей было безумно обидно, что Нил усмотрел в этом ее поступке неспособность серьезно относиться к своим служебным обязанностям. Нет, она вовсе не является неверной женой, уговаривала она себя, для нее это просто как разглядывание витрин без намерения что-либо купить, как желание пощекотать себе нервы, которое моментально исчезает, стоит ей снова оказаться в домашней обстановке.

Вот, правда, в данном случае она не была уверена, кто именно ее привлекает. В магазине деликатесов Артуро, о невероятной застенчивости которого ей поведала Джесси, работали трое мужчин, причем таких красавцев Сюзанна, пожалуй, еще не встречала. Стройные, темноволосые, полные бьющего через край жизнелюбия, свойственного людям, которые не только хорошо знают цену своей внешности, но и отлично понимают, что они здесь вне конкуренции. С шутками и прибаутками они швыряли друг другу головки сыра и банки с оливками, а Артуро тем временем топтался, как добродушный медведь, за прилавком.

Когда Сюзанна вошла в торговый зал, помощники Артуро выкрикивали какие-то непонятные цифры. То ли вес продуктов, то ли результаты замеров.

– Семь целых восемь десятых!

– Нет-нет. Восемь целых две десятых.

У местных жителей, которые считали чересчур экстравагантными любые предложения, выходящие за рамки убогого меню местной китайской забегаловки с обедами навынос, и благоразумно воздерживались от посещения индийского ресторана, заведение Артуро, как ни странно, пользовалось особой популярностью. Жительницы городка, стоявшие в длинной очереди за сырной тарелкой или рассыпчатым печеньем к утреннему кофе, вдыхали пряные ароматы салями с перцем, сыра стилтон, молотого кофе и с вежливым удивлением взирали на молодых людей, время от времени инстинктивно поправляя прядь тусклых волос. А молодые девушки нервно хихикали, перешептывались и уже у самого прилавка неожиданно вспоминали, что забыли дома деньги.

Что ж, они действительно были красивыми, смуглыми и гладкими, точно тюлени. А их глаза загадочно блестели, намекая на звенящие смехом летние вечера, сумасшедшую езду на стильных мопедах и жаркие ночи, полные лукавых заверений. Нет, я для них слишком старая, совсем как солидная матрона, уговаривала себя Сюзанна, мысленно гадая, компенсирует ли уверенная манера держаться морщинки на лице и расплывшуюся задницу.

– Девять. Девять целых одна десятая.

– Ты или тупой. Или слепой. Все твои цифры – бред сивой кобылы.

– А можно мне сэндвич с мортаделлой, помидором, оливкой, на черном хлебе? И без масла, пожалуйста.

Артуро принял у нее заказ, густо покраснев. Что было несомненным достижением для человека с такой смуглой кожей.

– Я смотрю, у вас сегодня полно народу, – заметила Сюзанна, когда один из продавцов залез на стремянку, чтобы достать панеттоне в яркой обертке.

– А у вас? – Артуро говорил так тихо, что Сюзанне пришлось наклониться к нему поближе.

– Да нет, не слишком. По крайней мере, сегодня. Хотя мы ведь только недавно открылись, – ослепительно улыбнулась Сюзанна.

Артуро протянул ей бумажный пакет:

– Завтра зайду посмотреть. Утром к нам забегала малышка Джесси. Приглашала нас зайти. Вы не против?

– Что? Ну конечно нет. Приходите. Джесси помогает мне справиться с делами.

Артуро одобрительно кивнул:

– Славная девчушка. Я ее давно знаю.

И пока Сюзанна ломала голову, кого из троих своих помощников имел в виду Артуро под этим «мы», он, тяжело ступая, подошел к концу прилавка, достал с верхней полки ярко раскрашенную жестяную коробку печенья с амаретто.

– Вот, к вашему кофе, – сказал он Сюзанне.

Она растерянно посмотрела на коробку:

– Нет, я не могу это принять.

– Возьмите на счастье. Для удачи в бизнесе. – Он застенчиво улыбнулся, обнажив два ряда мелких белых зубов. – Попробуете, когда я к вам загляну. Печенье отличное.

– Ух ты! Артуро явно подбивает под кое-кого клинья. – За спиной у Сюзанны раздалось дружное улюлюканье. Двое подручных, сложив руки на белых передниках, смотрели на Артуро с шутливым неодобрением. – Дамы, советуем вам держать ухо востро. Ведь дальше он предложит вам бесплатно попробовать его салями… – (По очереди пробежал сдержанный смешок, а Сюзанна почувствовала, что краснеет.) – А ты знаешь, Артуро, что они говорят об итальянской салями?

Артуро повернулся к кассе, поднял руку толщиной с окорок и ответил обидчикам залпом итальянских ругательств.

– Чао, сеньора.

Сюзанна, красная как рак, покинула магазин деликатесов, изо всех сил стараясь сдержать улыбку, чтобы, упаси господи, не походить на тех женщин, которые приходят в экстаз от мужского внимания.

Вернувшись к себе, она обнаружила, что забыла взять сэндвич.

Джесси Картер, родившаяся в роддоме Дира, была единственной дочерью Кэт, местной пекарши, и Эда Картера, работавшего городским почтальоном до тех пор, пока не скончался два года назад от инфаркта. Справедливости ради стоит сказать, что жизнь Джесси не отличалась особой экзотикой. Она росла вместе с друзьями в жилом массиве Мидвилл, ходила в начальную школу Дира, затем перешла в хэмптонскую среднюю школу, которую окончила в шестнадцать лет с аттестатами о среднем образовании в области искусства и экономики домашнего хозяйства, а также с бойфрендом по имени Джейсон, ставшим два года спустя отцом ее дочери Эммы. Эмма не была запланирована, но оказалась желанным ребенком, и Джесси нисколько не жалела о ее рождении; более того, Кэт Картер оказалась на редкость самоотверженной бабушкой, благодаря чему Джесси, в отличие от большинства девушек в аналогичном положении, могла свободно распоряжаться своим временем.