Текст книги "Франкенштейн. Запретные знания эпохи готического романа"

К 1800 году амбиции Гемфри Дэви вышли за пределы Пневматического института в Бристоле, где он занимался исследованиями медицинских эфиров (см. страницу 26). Едва услышав о вольтовом столбе, Дэви немедленно уловил суть и потенциал этого изобретения. Он проанализировал принцип действия столба и заключил, что столб генерирует ток путем окисления цинка. Этот вывод помог ученому выиграть выборы в Королевское общество и ознаменовал его переход на более высокую ступень лондонского научного сообщества. В 1801 году Королевский институт – орган, созданный для распространения знаний и содействия применению науки и техники в повседневной жизни, – нанял Дэви. Именно здесь ученый начал вести знаменитые лекции, пользовавшиеся большой популярностью; среди слушателей была и Мэри Уолстонкрафт Годвин.

Влиятельный французский химик Антуан Лавуазье (1743–1794) предсказал, что вещества, известные как сода и поташ, окажутся оксидами еще неизвестных науке металлов, если только удастся разложить их на составляющие. Дэви намеревался открыть эти новые металлы и считал, что вольтов столб поможет ему в этом. В скором времени стараниями Дэви Королевский институт смог собрать средства для строительства сверхмощного столба, состоящего аж из 250 дисков. В 1807 году ученый использовал его для электролиза расплавов соды и поташа и впервые получил натрий и калий в чистом виде. В известном докладе кузена Дэви, Эдмунда, чувствуется тот дух романтизма, что придавал Гемфри такое очарование и делал его столь харизматичной личностью: «Когда он увидел, как крошечные частицы калия прорываются сквозь корку поташа и воспламеняются, входя в атмосферу, то не мог сдержать свою радость – он буквально скакал по комнате в восторженном экстазе».

Годом позже, на лекции в Королевском институте Дэви восторгался действием, произведенным столбом. Он говорил об открывшейся «бескрайней перспективе инновации в науке, целой неисследованной стране» и считал, что этот многообещающий эксперимент «совершенно точно прольет свет на философское видение человечества и, возможно, предоставит в его распоряжение новые силы». И пророчества эти сбылись благодаря самому Дэви, закрепившему в общественном мнении статус электричества как чудодейственной технологии, сулящей божественную силу тому, кто сможет овладеть ее тайнами. Несмотря на то, что Шелли, по сути, нигде в романе не указывает, что Франкенштейн использовал именно электрический аппарат, идеи, с таким энтузиазмом выдвигаемые Дэви, наверняка оказали влияние на сознание писательницы, ну а впоследствии электрические технологии стали важнейшим элементом более поздних адаптаций истории о Франкенштейне.

Реанимация человека: гальваническое оживление и электрический театр

«Наверняка тела можно будет реанимировать, – вспоминает Мэри Шелли свои рассуждения в предисловии к изданию «Франкенштейна» 1831 года, – гальванизм служит доказательством этому». Так оно и было, ведь гальваническое оживление стало величайшим достижением медицинских исследований времен создания «Франкенштейна». Эксперименты, настолько захватывающие, насколько же и отвратительные, стали доступны широкой публике, и их тесная связь с произведением Шелли очевидна: с одной стороны, писательница черпала вдохновение из реальной жизни, а с другой стороны – ее роман сам служил вдохновением разного рода энтузиастам.

Эксперименты, описанные Бенджамином Франклином (см. страницу 38), были связаны с личным опытом сильнейших ударов током, полученных при взаимодействии с лейденскими банками. Эти эксперименты породили первые рассуждения о механизме смерти от электрического удара и о вероятности того, что этот же удар способен возвращать к жизни. В 1755 году Джованни Бианки проводил эксперименты на собаках: ударяя их током, он вызывал у животных судорожный припадок и остановку дыхания, после чего, по его словам, оживлял их. Эти опыты послужили предпосылкой к первому зарегистрированному случаю осознанной дефибрилляции (медицинской процедуры, при которой электрический ток используется для нормализации деятельности сердца) – эксперимента, о котором писал датский ветеринар Петер Христиан Абильгор. В его опубликованном в 1775 году докладе «Исследования медицинского общества Копенгагена» говорилось:

«Ударом в голову животное было лишено жизни, но поднялось после второго удара в грудь. Однако, после того как эксперимент повторяли несколько раз подряд, курица была совершенно оглушена, ходила с некоторым трудом, не ела в течение суток, затем начала чувствовать себя очень хорошо и даже отложила яйцо».

На первый взгляд, в этом докладе рассказывается об успешном применении дефибриляции для оживления курицы, убитой искусственной фибрилляцией (когда электрический ток якобы остановил биение сердца животного). Однако маловероятно, что на практике лейденская банка смогла обеспечить заряд необходимой мощности и в течение необходимого для наружной дефибрилляции времени, поэтому заявления Абильгора звучат сомнительно. И все же, надо признать, понятие реанимации с помощью электрического тока вошло в обиход и используется и в наши дни.

Проводилось и множество других экспериментов, использовавших идею реанимации с помощью электрического разряда. Шведский математик Даниил Бернулли, к примеру, заявлял, что оживлял утонувших птиц с помощью искр от электростатического генератора. В 1796 году прусский натуралист Александр фон Гумбольдт в ходе эксперимента вставлял электроды в клюв и анальное отверстие находившихся без сознания птиц и пропускал сквозь них электрический ток, стимулируя тем самым внезапный приход животных в сознание. Подобные методы испытывались и на людях; помимо электродов во рту и в анусе, электрический ток подавался к пациентам, сидящим в наполненных соленой водой металлических ваннах и окованным металлическими цепями.

В 1774 году в Лондоне Королевское гуманистическое общество сообщило о выдающемся случае наглядного оживления человека ударом электрического тока. Подопытной служила девочка по имени София Гринхилл:

«Трехлетняя девочка выпала из окна с высоты одного лестничного пролета на тротуар и лежала без признаков жизни. Послали за аптекарем; он заявил, что ничего нельзя сделать, ребенок безвозвратно мертв. Однако господин из дома напротив предложил попробовать применить электричество, и родители согласились. Прошло не менее двадцати минут до того момента, как он смог применить действие тока к различным частям тела без признаков успеха. Наконец, после нескольких разрядов, пропущенных через грудную клетку, стало ощущаться слабое биение пульса; вскоре после этого ребенок вздохнул и задышал, хотя и с большим трудом. Примерно через десять минут девочку стошнило. В течение нескольких дней у нее сохранялось состояние, напоминающее ступор; однако примерно через неделю она была в отличном состоянии и настроении».

Этот случай также приводился в качестве примера первой зарегистрированной успешной дефибрилляции, за ним последовали и другие. В 1787 году, например, Королевское гуманистическое общество сообщило об аналогичном случае, когда двухлетний мальчик, признанный мертвым после выпадения из окна, был оживлен с помощью удара током. В 1788 году изобретатель Чарльз Кайт написал для Общества «Эссе об оживлении внезапно умерших», где описал устройство, напоминающее лейденскую банку, способное генерировать ток напряжением до 50 000 В и производить разряд длиной 3 сантиметра (1,2 дюйма). Устройство Кайта упоминалось в обзоре случаев реанимации британского ученого Джеймса Карри от 1792 года, в котором описывались технологии, очень напоминающие те, что используются в современных процедурах дефибрилляции. Однако, несмотря на все это, как и в случае с заявлениями Абильгора, кажется маловероятным, что имеющиеся в те времена устройства могли осуществлять эффективное проведение электрических разрядов к сердцу.

Тем не менее в 1802 году Королевское гуманитарное общество опубликовало отчет, превозносивший возможности реанимации с помощью тока и содержавший предположение, что электрические разряды можно использовать в качестве точной, решающей проверки для доказательства безвозвратной смерти (один из самых животрепещущих вопросов по тем временам – см. страницу 137).

В это же самое время проводились одни из наиболее скандальных экспериментов с реанимацией при помощи тока, поистине леденящие душу опыты, которые могли послужить вдохновением при написании ключевой сцены романа Шелли. Автором этих чудовищных экспериментов, показываемых на публику, был Джованни Альдини, племянник Луиджи Гальвани, занявший в 1798 году должность профессора физики в Болонском университете, приняв эстафету у своего выдающегося родственника.

Альдини продолжал исследовать «животное электричество» и его роль в сокращении мышц. Раздобыв тушу только что забитого быка, он отрезал его голову и применил электрический ток, чтобы заставить язык животного извиваться. Вернувшись к обезглавленному телу, ученый пропустил ток высокого напряжения сквозь диафрагму и получил невероятный результат. «Разряд, – писал Альдини, – оказал очень сильное воздействие на прямую кишку, что даже привело к извержению фекалий».

Альдини, племянник Гальвани, продолжил его дело, принявшись за жуткие эксперименты с бычьими головами. …Но раз уж брать крупных млекопитающих, то почему бы не попробовать провести опыт на человеке?

После принятия в 1751 году Закона об убийстве в Англии разрешили использовать теля казненных убийц для опытов – в некоторой степени из-за нехватки анатомического материала для студентов медицинских заведений и довольно зверских методов устранения этой нехватки (см. страницу 128). В 1803 году Альдини приехал в Лондон, чтобы продемонстрировать публике свое изощренное зрелище в Королевском хирургическом колледже. Доклад о его сенсационных результатах во многом совпадает с ключевыми отрывками из текста «Франкенштейна».

Сам Альдини так описал результаты своих экспериментов над «телом убийцы, казненного в Ньюгейте»:

«Первый из этих обезглавленных преступников был доставлен в комнату, предоставленную для моих экспериментов, неподалеку от места казни; его голова была подвергнута гальваническому воздействию. Для этой цели я построил столб, состоящий из сотни серебряных и цинковых пластин. Увлажнив внутреннюю часть уха подопытного соленой водой, я сформировал дугу из двух металлических проводов, которые, выходя из обоих ушей, были присоединены один к верхней, другой к нижней части столба. Когда это сооружение было устроено, я наблюдал сильные сокращения мышц лица, которое искажалось таким невероятным образом, что на нем появлялись самые жуткие гримасы. Весьма поражали движения век, хотя они и были менее выраженными, чем у бычьей головы».

В репортаже лондонской «Таймс» того времени приводится больше подробностей, в том числе о личности повешенного, Джорджа Форстера, с описанием того, как его тело «было подвергнуто профессором Альдини… гальваническому процессу». В этом же издании был опубликован еще более сенсационный отчет о том, как Альдини «продемонстрировал, что очевидные исключительные возможности гальванизма по своей сути значительно превосходят возможности других стимулирующих средств»:

«При первом применении этого процесса к лицу преступника челюсть его задрожала, соседние мышцы чудовищно исказились, а один глаз даже открылся. При последующем применении процесса правая рука убийцы поднялась и сжала кулак, а голени и бедра пришли в движение. Несведущим зрителям показалось, что несчастный вот-вот оживет. Однако это было невозможно…»

Альдини делал попытки разумного научного обоснования таких демонстраций, объясняя, что его эксперимент «имеет благие намерения и преследует общественно-полезные цели» и что гальванизм в целом «открывает самые вдохновляющие перспективы для блага человечества». На самом деле, Альдини стал первым в истории человеком, применившим электроконвульсивную терапию, или по крайней мере некое ее подобие, – направляя электрический ток в головы душевнобольных пациентов и, по общему мнению, достигая впечатляющих результатов.

Однако Альдини во многом был еще и шоуменом: то он потчевал аудиторию демонстрацией того, как рука обезглавленного тела сжимает монету и бросает ее через всю комнату, то рассказывал истории о том, как подвел электричество к головам двух обезглавленных преступников, поставленных лицом к лицу, и вызывал у них такие страшные гримасы, что «зрители… едва не лишались чувств от ужаса». На самом деле, согласно одному докладу, лондонские показы Альдини были настолько жуткими, что некий несчастный судебный посыльный, присутствовавший на одном из них, действительно умер от страха!

Зловещая серия гальванических экспериментов над телами, отрубленными головами, а также и с тем и с другим.

Такие мрачные и эффектные события не мог пропустить ни один начинающий писатель, черпавший вдохновение в подобных зрелищах, и с большой долей вероятности можно предположить, что существует прямая связь между чудовищными гримасами лица Форстера, при которых, как было сказано, «один глаз даже открылся», и описанием пробуждения монстра в романе Шелли: «Я увидел, как открылись тусклые желтью глаза; существо начало дышать и судорожно подергиваться».

Могла ли эта связь – между экспериментами с гальваническим оживлением и «Франкенштейном» Шелли – действовать в обоих направлениях? В 1818 году – тогда же, когда был опубликован роман, – шотландский химик Эндрю Юр предпринял попытку осуществить еще более амбициозный эксперимент, чем все опыты Альдини. Придя к выводу, что предыдущие усилия не возымели должного результата из-за недостаточного напряжения в вольтовых столбах и из-за того, что разряды были направлены на мышечную ткань, а не на нервы, возбуждающие мышцы, Юр решил доказать, хотя бы в общем, что гальваническое оживление осуществимо и мертвое тело можно оживить. Датский академик и писатель Ульф Хоу в журнале «Исследования романтизма» заметил: «В то время как Альдини довольствовался ролью кукловода, амбиции Юра были практически франкенштейновскими».

Эксперимент Юра был проведен в ноябре в анатомическом театре в университете Глазго. Мускулистое тело молодого убийцы по имени Мэттью Клайдсдейл доставили «примерно через десять минут после казни», как описывает Юр в своем отчете об опытах. За пять минут до этого Юр заполнил азотной и серной кислотой мощную батарею, «состоящую из 270 пар четырехдюймовых пластин» и присоединенную к «заостренным металлическим стержням с изолированными ручками для более удобного применения электрического тока». На теле были выполнены разрезы для обнажения нервных окончаний на шее, бедре и пятках, и к ним с помощью металлических прутьев был подведен ток, что дало поистине невероятные результаты.

После прикосновения прута к пятке труп выпрямил согнутую ногу с такой силой, что один из ассистентов отлетел в сторону. После стимуляции седалищного нерва «каждая мышца тела немедленно начала производить конвульсивные движения, напоминавшие сильную дрожь от холода». Когда ток подвели к разрезу на кончике указательного пальца, «ранее сжимаемый в кулаке палец тут же распрямился; из-за судорожного движения руки он будто бы начал указывать на разных зрителей, и некоторые из них решили, что убийца ожил».

Зрелище становилось все более жутким. Вот что произошло при воздействии на лоб Клайдсдейла:

«Каждый мускул на его лице одновременно пришел в движение. Ярость, ужас, отчаяние, боль и отвратительная искаженная улыбка – все эти выражения сменяли друг друга на лице убийцы, затмевая и кошмарные сюжеты Фюсли (живописец эпохи романтизма), и правдоподобные выступления Кина (актер-трагик). Некоторые зрители, увидев это, были вынуждены покинуть зал из-за приступов тошноты, а один джентльмен потерял сознание».

Однако в наибольший восторг Юра привели результаты пропуска электрического разряда сквозь диафрагму Клайдсдейла. Ученый описал это так: «Успех был поистине невероятен. Немедленно начались полные, несколько натужные вздохи. Грудная клетка поднялась и опала…» Юр был убежден, что если бы это было не тело повешенного, которому нанесли серьезные травмы и из которого перед экспериментом выкачали кровь, он бы смог оживить его.

Карикатура, иллюстрирующая распространенные в то время страхи перед перспективой гальванического оживления. Очень напоминает историю о Франкенштейне и его лаборатории.

Судя по всему, эксперименты Юра не вызвали большого энтузиазма. Более того, брошюра, в которой он описал результаты собственных исследований, была раскритикована В. В. Фарраром в «Записках и отчетах Лондонского королевского общества» как «грубейшая самореклама». Фаррар охарактеризовал начинание Юра как «поистине готический эксперимент, описанный в столь соответствующем литературном стиле…»

Слава пришла к Мэри Шелли после многочисленных театральных постановок, первая из которых появилась через несколько лет после публикации книги. В таком воплощении «Франкенштейн» еще полнее отражал театрализованный характер экспериментов, вдохновивших его написание. На самом деле, несмотря на всю научную значимость, учение об электричестве в то время имело несколько сомнительную репутацию, ведь публичные эксперименты зачастую проводились в пивных и трактирах, представляя собой – наряду с образовательным мероприятием – популярное развлекательное шоу. Послужила ли вдохновением для жутких опытов Юра случившаяся одиннадцатью месяцами ранее публикация «Франкенштейна», ведь эти эксперименты стали в некотором смысле подлинной театральной адаптацией романа?

Глава 3
То, что надо. Витализм, самозарождение и смысл «жизни»

Когда научная революция добралась до биологии, зазвучали яростные дебаты о самом смысле жизни и о природе жизненной силы. Древние предрассудки по поводу самозарождения уступили дорогу новым гипотезам о семенах и спорах. Возможность научного объяснения тайны появления жизни понемногу становилась все более вероятной.

Быстрый и мертвый: откуда берется жизнь?

«…я собрал все необходимое, чтобы зажечь жизнь в бесчувственном создании, лежавшем у моих ног». Оживление – один из важнейших элементов в современной литературе, в частности в истории научной фантастики, и тем не менее ему отводится всего несколько слов: Франкенштейн «[зажигает] жизнь в бесчувственном создании». Лаконичность описания позволила Шелли избежать возражений и домыслов и стала одной из особенностей, сделавших ее творение памятником мировой литературы, актуальным во все времена (см. ниже). И все же ее формулировки, при всей своей простоте, наполнены смыслом: они дают отсылку к одному из основных споров того времени – спору, в котором роману Шелли предстоит сыграть центральную, хотя и весьма спорную роль. Что есть жизнь? В чем разница между живым и мертвым? Существует ли некая живительная сила, первооснова, так называемая «искра жизни»? Изменился бы ответ на эти вопросы, если бы люди на самом деле могли реанимировать мертвые ткани организма и оживлять умерших? Получается, что роман Шелли попадает в эпицентр дебатов между витализмом и механицизмом.

Витализм – это учение о том, что жизнь невозможно объяснить или свести только к чисто физическим или химическим терминам и что живые существа наделены некой особой сущностью – душой, или жизненной силой. Противоположная витализму теория, механицизм (иногда называемый также материализмом или физикализмом, хотя это несколько другие вещи), настаивает на том, что жизнь можно объяснить чисто физическими или химическими терминами, что нет фундаментального различия между живой и неживой материей и не существует такого явления, как жизненный дух. Дебаты между двумя этими философскими течениями были весьма актуальны в кругу общения Шелли именно тогда, когда Мэри вынашивала идею своего романа. И действительно, писательница рассказывает, что во время обсуждения «различных философских учений» с Байроном и Шелли они затрагивали тему «природы жизненного принципа и того, есть ли вероятность, что однажды он будет обнаружен и разъяснен». Эти дебаты отражали главные достижения в теории и практике биологии. Сам витализм, однако, уходит корнями еще в период Аристотеля.

ЭНТЕЛЕХИЯ АРИСТОТЕЛЯ

Простые наблюдения всегда были одним из самых сильных аргументов в обосновании виталистического мышления. В момент смерти животное и полностью трансформируется, и в то же время остается прежним: несмотря на то, что жизнь уже покинула тело, грудь перестала вздыматься, а сердце остановилось, материя, из которой состоит существо, кажется неизменившейся. Один и тот же набор тканей в один момент обладает жизнью – со всеми вытекающими последствиями, – а в следующий момент это попросту мясо. Возможно, самый естественный вывод из таких наблюдений состоит в том, что разница между этими двумя состояниями состоит в наличии некой жизненной силы или принципа, духа или души.

Аристотель, наиболее влиятельный натурфилософ древности, основоположник исследований в биологии и естествознании.

Именно такой вывод сделал Аристотель из своих биологических исследований. Он утверждал, что живой организм отличается от материи, из которой он состоит, наличием души, или жизненной силы, которой философ присвоил термин «энтелехия» – некая сущность, делающая реальным то, что изначально было лишь возможностью. Получается, жизненная сила не только дарует созданию жизнь, но и фактически направляет его развитие. Это убеждение помогло определиться с ответом на схожий вопрос: как живые существа приобретают внешний облик и формируют устройство организма из бесформенной, однообразной материи – то есть как яйцо превращается в курицу?

Не все античные философы разделяли позиции витализма. Атомисты и эпикурейцы, такие как Фалес, Демокрит, Эпикур и (позднее) Лукреций были материалистами, видевшими в материи и движении основополагающие принципы и отводящими нематериальному и духовному второстепенную роль. Однако древнеримский физик греческого происхождения Гален все же выступал в поддержку витализма, придерживаясь мнения, что жизненный дух необходим для существования, и, так как он и Аристотель оказали наибольшее влияние на средневековую западную биологию, витализм вплоть до эпохи Просвещения оставался главенствующим направлением. Энтелехия Аристотеля, заключающая в себе цель оживления и результат развития, вписывалась в религиозные взгляды. Бог вдохнул во все живые создания искры жизни, или дýши, и это убеждение в свою очередь помогает осознать естественное сотворение.