Текст книги "Советские партизаны. Легенда и действительность. 1941–1944"

Работающее население городов испытывало на себе более сильное влияние коммунистов, чем крестьяне. Советский план индустриализации произвел на рабочих глубокое впечатление. Хотя жизненный уровень оставался крайне низким, немецкие исследователи отмечали, что городское население приветствовало происходившие перемены: появилось больше возможностей для получения образования, строились новые заводы, снизились цены на билеты в кино и театр. И тем не менее с началом немецкой оккупации многие надеялись извлечь из нее выгоду. Разочарование в этих надеждах привело к усилению поддержки советской системы. Люди считали, что при правлении Сталина удалось добиться прогресса. Война же принесла с собой разрушения и развал экономики в городах; городским жителям пришлось испытать серьезные трудности, в результате чего их жизненный уровень быстро снижался и становился даже ниже уровня жизни крестьян.

Положение трудящихся городов было безнадежным. Рыночные цены непомерно выросли в сравнении с получаемой заработной платой, и полученных за неделю денег не хватало даже для того, чтобы обеспечить себя пропитанием. Если рабочих иногда и кормили на предприятиях, то их семьи фактически голодали. В результате этого пропадало всякое желание работать, а в конечном счете приводило к отказу от работы. Все это заставляло многих рабочих, в особенности молодых и неженатых, вливаться в ряды партизан.

Невозможно дать точную оценку количества покинувших города, чтобы присоединиться к партизанам. По всей видимости, это количество было небольшим по сравнению с крестьянами и бывшими красноармейцами. В целом их стремление оказаться в партизанах было вызвано не столько идеологическими соображениями, сколько трудностями экономического порядка, но по сравнению с крестьянами они были более сплоченной и преданной делу группой.

Термин «интеллигенция» используется здесь не столько по отношению к высшим слоям интеллигенции – ученым, писателям, редакторам и т. д., большинство которых были эвакуированы и численность которых в целом была мала, – сколько к более широким слоям этой группы – врачам, учителям, мелким чиновникам, бухгалтерам и т. д. Этим людям, поскольку они мыслили категориями своей профессии, приходилось выбирать ту или иную сторону. Кроме того, они не были такой обезличенной массой, как, например, крестьяне, и потому им надлежало серьезно продумать свое положение. С точки зрения партизан, их стоило призвать на службу ради того, чтобы лишить противника возможности использовать их навыки, и еще потому, что они были людьми, чьи настроения, как правило, оказывали сильное влияние на других.

В целом уровень жизни представителей интеллигенции при советском режиме был выше, чем при немцах. Многие из них имели возможность продвигаться по службе; при немцах их карьерный рост оказывался под угрозой. Даже те, кто не испытывал симпатий к советскому режиму, вскоре поняли, что не извлекут никакой пользы из немецкой оккупации. Из 5000 учителей Витебской области, например, большая часть являлась безработными в период с 1941 по 1944 год. В результате уже к маю 1942 года значительное количество их наладило связь с партизанами.

Доля интеллигенции в составе партизанских отрядов в 1941 году была значительной; представители этой группы были по большей части офицерами, но также являлись и рядовыми бойцами. По мере роста партизанского движения численность интеллигенции снижалась, хотя она продолжала играть важную роль в достижении партизанских успехов.

За первые шесть месяцев войны в плен к немцам попало более трех миллионов человек. Несколько сотен тысяч оказались военнопленными, попав в окружение в ходе ряда крупных сражений – под Белостоком, Минском, Киевом и в ряде других мест. Верно и то, что не все советские солдаты, оказавшиеся за линией фронта, сдались в плен. С определенной долей уверенности можно сказать, что каждый десятый избежал плена, и таким образом общее количество оставшихся на свободе составило более 300 000. Кроме того, после своих первых успехов немцы освободили несколько тысяч человек, главным образом украинцев и представителей других национальностей, считавшихся враждебно настроенными к советской власти. Крайне тяжелые условия в лагерях военнопленных вынуждали тысячи заключенных пытаться спасти свои жизни путем побегов. К январю 1942 года общее количество находившихся на оккупированной территории советских солдат, по всей видимости, составляло от 300 000 до 400 000.

Эти люди представляли собой новую социальную группу, имевшую четко выраженную поведенческую модель. Они находились на нелегальном положении; при столкновении с немцами их в лучшем случае отправили бы в лагерь военнопленных, что было равносильно смертному приговору. Быстро откатывающийся на восток фронт лишал большинство из них возможности вернуться на советскую сторону; более того, многим надоела война, и они не стремились вернуться в ряды Красной армии. Небольшая часть ассимилировалась с местным населением, но большинство вне зависимости от их желания все равно оказалось втянутым в войну. Будучи солдатами, они несли определенные обязательства перед советским правительством, в глазах которого они уже были виновны в предательстве. Поэтому они постоянно находились под гнетом необходимости реабилитировать себя, и этот гнет стал особенно осязаем, когда чаша весов в войне склонилась в пользу Советского Союза.

Проводимая немцами политика усугубляла положение. В июле 1942 года начальник немецкой полевой жандармерии описывал эту проблему так: «Мощь партизанского движения значительно возросла за счет притока военнослужащих, оказавшихся отрезанными от своих частей в ходе крупных прошлогодних сражений, и бежавших из лагерей военнопленных, которые сначала прятались в деревнях. Кое-кто из них даже женился на местных женщинах, чтобы выдавать себя за местных жителей. В процессе реорганизации системы сельского хозяйства этих людей упустили из виду, и, когда они пытались устроиться в местные органы вспомогательной полиции или обращались с просьбой об отправке на работу в Германию, большинство из них не брали, поскольку у них не было документов. Кроме этого, как уже говорилось, в начале кампании по набору рабочей силы для отправки в Германию распространялись самые невероятные слухи о судьбе попавших туда людей. И наконец, когда стало известно, что бывшие советские солдаты должны быть интернированы и отправлены в лагеря военнопленных, они стали покидать места своего пребывания и устремлялись в леса, где присоединялись к партизанам».

В ходе массового подъема партизанского движения, последовавшего после успешного советского зимнего наступления 1941/42 года, тысячи бывших военнослужащих вливались в него, и к лету 1942 года они уже стали основным контингентом в составе партизан. По немецким оценкам, в июле 1942 года отрезанные от своих частей военнослужащие и бежавшие военнопленные составляли до 60 процентов всех партизан. В 1943 и 1944 годах в партизанских отрядах находилось в среднем до 40 процентов бывших военнослужащих Красной армии. Во многом эти люди являлись «хребтом» партизанского движения: они прошли военную подготовку и имели боевой опыт; у большинства из них не было собственности и семейных связей на оккупированной территории; у них существовали юридические и моральные обязательства перед советской властью; благодаря своему предшествующему опыту они предпочитали участие в партизанских действиях, чем жизнь в условиях немецкой оккупации.

В составе некоторых отрядов, организованных в июле и августе 1941 года, насчитывалось до 80 процентов членов партии. Но такие отряды даже в начальный период не являлись типичными, хотя появлявшиеся в начале отряды имели сравнительно высокую численность членов партии – от 25 до 40 процентов. После весны 1942 года, когда начался массовый призыв в партизаны, численность членов партии резко сократилась. Захваченные документы партийных организаций двух партизанских отрядов, действовавших весной 1942 года, показывают, что в одном отряде численностью в 150 человек было 6 членов партии (4 процента); в другом, чья общая численность составляла 142 человека, было 7 членов партии (5 процентов), 2 кандидата в члены партии (2 процента), 24 комсомольца (16 процентов) и 108 человек (77 процентов) были беспартийными. В сентябре 1943 года в бригаде общей численностью 1113 человек насчитывалось 40 членов партии (3,5 процента), 87 кандидатов в члены партии (7,8 процента), 334 комсомольца (30 процентов) и 652 беспартийных (58,7 процента). Члены партии, включая кандидатов, редко составляли более 10 процентов от общей численности отдельного отряда. Процент комсомольцев был выше – от 15 до 30 процентов, что, по всей видимости, объяснялось более низкими требованиями, предъявляемыми к вступавшим в комсомол, а также тем, что была высока доля молодежи среди партизан. К тому же численность членов комсомола, в отличие от численности членов партии, не столь заметно уменьшилась в результате советской эвакуации и полицейских операций немцев[154]154
  Сравните с оценкой в книге Джона А. Армстронга «Политика тоталитаризма»; хотя все оценки там основаны на советских источниках, они почти полностью совпадают с приведенными здесь.


[Закрыть].

Члены партии на протяжении всей войны являлись элитной и самой влиятельной группой в партизанском движении. Вместе с тем члены партии были важны главным образом в качестве орудия, позволявшего усилить контроль за партизанами; нет свидетельств того, что члены партии действовали в качестве спонтанной направляющей силы.

Очень многие из находившихся на оккупированной территории запятнали себя сотрудничеством с немцами. По советским меркам любой, кто не принимал активного участия в борьбе с врагом, был виновен. Советская пропаганда постоянно задавала одни и те же вопросы: «Как ты сражался с фашистами? Как ты защищал свою родину? Где ты находился, когда все советские люди вели героическую борьбу с врагом?» Тем, кто не мог дать вразумительных ответов, была обещана быстрая расправа после возвращения Красной армии. Поэтому практически для любого участие в партизанском движении являлось алиби, средством избежать наказания за сотрудничество с противником. Одним из следствий такого положения стало то, что на более поздних этапах войны в Красной армии всех партизан стали считать бывшими коллаборационистами, которые, прячась в лесах и делая вид, что оказывают сопротивление, на деле пытались спасти свою шкуру.

Самой значительной группой среди сотрудничавших с противником были так называемые «военные коллаборационисты» – полицаи, члены вспомогательных отрядов и военнослужащие организованных немцами национальных воинских подразделений. Эти люди действовали в качестве основной противостоящей партизанам силы. По разным оценкам их количество составляло от 800 000 до 2 000 000 человек[155]155
  Фишер Дж. Оппозиция Сталину в Советском Союзе. Кембридж, Массачусетс: Гарвард университи пресс, 1952. С. 45.


[Закрыть]. Если объединить все типы формирований – полицию, регулярные части и вспомогательные отряды, – то с полным основанием можно утверждать, что общее количество личного состава этих формирований превышало 1 000 000 человек (больше, чем состав всего партизанского движения).

Когда стало ясно, что Советский Союз одерживает победу в войне, «военные коллаборационисты» оказались в безвыходном положении. Партизаны стремились полностью деморализовать их, обещая амнистию тем, кто дезертирует и пойдет на службу в партизанские отряды. Этот призыв возымел действие. В отдельных случаях коллаборационисты целыми подразделениями переходили на сторону партизан. Летом 1943 года в Белоруссии подразделение СС, в составе которого было 2000 бывших военнопленных, перешло на сторону партизан по приказу своего командира, бывшего полковника Красной армии. За несколько месяцев до этого в этом же регионе 700 татар дезертировали из другой немецкой части и перешли на сторону партизан. Массовое бегство, хотя и впечатляющее, играло менее важную роль, чем постоянный приток в партизанские бригады дезертировавших поодиночке. Особенно сильно этот процесс коснулся разбросанных по территории подразделений местной полиции: после очередного отступления немцев волна дезертировавших возрастала.

Как правило, партизаны выполняли свое обещание об амнистии. Коллаборационисты являлись полезным пополнением, поскольку многие из них прошли военную подготовку, а их перспективы уцелеть в случае перехода обратно на сторону немцев были весьма призрачными. В отличие от немцев партизаны обычно старались избегать лжи в своей пропаганде. Вместе с тем в качестве дополнительной силы для партизанского движения коллаборационисты не играли важной роли. К середине 1943 года, когда они были готовы дезертировать в больших количествах, для партизан проблем с людскими ресурсами уже не существовало. В последний год войны коллаборационисты составляли от 10 до 20 процентов в общей численности партизанского движения.

Для немцев, чья концепция роли женщин в обществе сводилась к лозунгу «Kirche, Kueche, Kinder» («Церковь, кухня, дети»), призыв женщин на военную службу был абсолютно неприемлем. Советская власть, наоборот, пропагандировала участие женщин в партизанских действиях в качестве примера беззаветного мужества и преданности идее.

В партизанских отрядах женщин использовали главным образом в качестве разведчиков и тайных агентов. Советская разведка стремилась широко привлекать женщин, в особенности в наводненных партизанами районах, где женщины лучше подходили на роль агентов, поскольку мужчины призывного возраста практически сразу попадали под подозрение и подвергались арестам. Женщины проходили подготовку и становились радистами и медицинскими сестрами; большое число врачей, получавших назначение в партизанские отряды, были женщинами. Дипломированные медсестры и врачи имели офицерские звания. Иногда женщины наравне с мужчинами участвовали в боевых действиях, но, по всей видимости, помимо выполнения разведывательных заданий их чаще использовали в качестве медицинского персонала, поваров и уборщиц.

Путем призыва в партизаны попадало мало женщин. По большей части они шли на службу добровольно в силу своих политических убеждений или в надежде заслужить почет и уважение. Часть женщин, подготовленных в советском тылу, строго говоря, добровольцами не являлись, поскольку поручаемые им задания они выполняли в приказном порядке; как правило, они были членами комсомола и считались политически благонадежными.

Почти в каждом партизанском отряде было несколько женщин, хотя обычно их количество составляло не более 5 процентов от всего личного состава отряда. Именно такое количество женщин можно было наиболее эффективно использовать в отдельном партизанском отряде. Их ценная роль в качестве разведчиц и тайных агентов уже упоминалась. Помимо этого, они служили главным образом в качестве вспомогательного персонала и, поскольку не принимали участия в боевых действиях, не состояли на довольствии из-за ограниченности запасов продуктов питания и вооружения у партизан.

Одной из главных, если не самой главной причиной включения женщин в состав почти каждого партизанского отряда являлось то, что женщина, находившаяся рядом с партизанским офицером, становилась одной из «привилегий», которыми он мог пользоваться наряду с имевшимся у него револьвером системы «наган» и, когда он мог себе это позволить, кожаной курткой. Обычно все офицеры, начиная от командира бригады до командира батальона, «брали в жены» набранных в отряд женщин. Рядовым партизанам рассчитывать на такие «удобства» не приходилось. Результатом этого было циничное отношение к участию женщин в партизанских действиях. При наличии нескольких женщин, оказавшихся в чисто мужском обществе, сексуальный мотив становился доминирующим. Рядовым партизанам интимная связь с женщинами возбранялась по соображениям морального и дисциплинарного порядка, и женщины становились «собственностью» офицеров, что давало им такие привилегии, как отдельное жилье, освобождение от участия в боевых операциях и т. д. Женщины в свою очередь часто стремились довольствоваться вносимым ими вкладом в качестве офицерских «жен». Однако в ряде случаев, как показывает приводимая ниже выдержка из партизанского дневника, женщины начинали считать, что благодаря своей связи с офицерами они обретают статус командира: «…Каждый женившийся во время службы в отряде не будет считаться женатым и обязан жить отдельно (от своей жены) в роте, в состав которой он входит. Находящиеся в штабе женщины получают назначение в роты, и их требуется незамедлительно перевести туда. Такой приказ был необходим, поскольку жена начальника штаба бригады, Мальвина, считала себя, а не своего мужа командиром и постоянно вмешивалась в военные вопросы. Кроме того, в отряде много женщин, которые фактически ничего не делают и считают себя женами членов штаба. С подобным положением больше мириться нельзя. Однако не было необходимости начинать именно с этого. Важнее было сначала попросить офицеров не позволять своим женам больше вмешиваться в дела. От всего этого (как было сделано на самом деле) попахивает насильственным разлучением с законной женой». Автор, батальонный политрук, по-видимому, сам имел жену.

Одним из косвенных последствий такого положения становилось то, что женщины-партизаны были очень хорошо осведомлены и, попав в плен, могли выдать весьма ценные сведения.

Советское партизанское движение отнюдь не являлось статичным. Партизанское движение 1943 года, например, было настолько отлично от партизанского движения 1941 года, что скорее являлось преемником, чем прямым наследником последнего. Подобное положение, при котором постоянно происходили изменения, было свидетельством одновременно и силы, и слабости. Оно демонстрировало способность советского командования приспосабливаться к возникавшей ситуации. Вместе с тем оно указывало на то, что, если бы оккупанты сумели воспользоваться появлявшимися новыми тенденциями, обратив их себе на пользу или воспрепятствовав их развитию, партизанское движение могло быть ослаблено на любом из нескольких этапов своего развития.

В 1941 году партизанское движение отчасти имело черты добровольной организации. Оно во многом зависело от членов партии и тех, кого в определенном смысле можно считать добровольцами. Число людей, стремившихся участвовать в партизанских действиях по собственной воле, по всей видимости, было невелико. Большинство попадало в партизанское движение, руководствуясь традиционными мотивировками: чувство долга, соглашательство с существующей властью, стремление получить признание и т. д. За исключением трех или четырех отрядов на Украине и еще нескольких в Крыму и неподалеку от Ленинграда, сформированные отряды были небольшими и редко имели численность более ста человек. Предполагалось, что они будут оставаться в местах своего формирования и пополняться за счет местных жителей. Есть указания на то, что, если бы сложившаяся летом и осенью 1941 года ситуация на фронтах продлилась до середины 1942 года, эти отряды перестали бы существовать или, в лучшем случае, оказались бы крайне инертными. Они почти не проявляли признаков жизнеспособности. Наступившие к весне 1942 года изменения способствовали быстрому росту численности этих отрядов; при этом значительному числу офицеров, командовавших на раннем этапе, удалось сохранить свои посты и даже получить повышение.

Решающий и явно ощутимый сдвиг последовал за победами Красной армии в декабре 1941 и январе 1942 года. Партизанское движение стремительно возрождалось за счет получаемой поддержки Красной армии и проводимой советским режимом политики. Победы создали новую атмосферу, насыщенную одновременно страхом и оптимизмом, что способствовало массовому притоку новобранцев в ряды партизан на оккупированной территории. Основной контингент составляли красноармейцы, оказавшиеся отрезанными от своих частей в ходе сражений 1941 года. Характерные особенности этой группы – безнадежное положение, необходимость реабилитировать себя в глазах советского режима, уязвимость перед репрессиями. Эта группа представляла собой более подходящий контингент людей для ведения партизанской войны, чем большинство призванных позже. В определенном смысле они были добровольцами; мелкими группами они прибегали к партизанским действиям, начиная уже с июля и августа 1941 года. После зимних сражений они влились (или были призваны) в партизанское движение и к лету 1942 года составляли почти 60 процентов от общего количества партизан, которых насчитывалось 150 000 человек.

Вместе с тем весной 1942 года партизаны начали массовый призыв в свои ряды. Таким образом, в партизанах оказалось много бывших красноармейцев, хотя основную массу призывников составляли гражданские лица из местного населения. Успеху призыва способствовала официально проводимая советским и партизанским руководством политика, в соответствии с которой все мужчины в возрасте от пятнадцати до шестидесяти лет подлежали призыву на службу. Она преследовала две цели: увеличить численность партизанских отрядов и задействовать людские ресурсы, которые иначе могли бы быть использованы немцами. Призванные на службу были далеко не идеальным материалом для партизанского движения; почти все они были крестьянами, чьи характерные особенности упоминались выше, и они с самого начала войны не проявляли энтузиазма. Призыв набирал силу в 1942 году и продолжался до 1944 года. Однако к концу 1942 года он достиг своего пика, обусловленного возможностями поставок вооружения и продовольствия. После этого призывники оставались главным источником замены, в результате чего потери и уменьшение численности других социальных групп компенсировались за счет призываемых крестьян, которые к концу 1943 года составляли около половины численности всех партизан.

В 1943 году новая волна добровольцев влилась в партизанское движение. Многие из этих людей имели сомнительное прошлое – это были либо открыто сотрудничавшие с немцами лица, либо люди различных профессий, пытавшиеся продолжать свою профессиональную деятельность при немецкой администрации. Другие решали «примкнуть к победителям» либо присоединялись к партизанам, потому что жизнь между партизанами и немцами становилась невыносимой. Трудно дать точную оценку, сколько таких людей оказалось в партизанском движении; вполне вероятно, что их количество, в особенности на Украине, было значительным. Они играли важную роль по двум причинам: их переход на сторону партизан ознаменовал собой и отчасти ускорил распад власти немцев в оккупированных регионах, и они способствовали укреплению несомненно существовавшего в определенных советских кругах мнения о том, что партизанское движение представляло собой главным образом пристанище для бездельников и коллаборационистов.