Текст книги "Женщины Древнего Рима. Увлекательные истории жизни римлянок всех сословий"

Начиная с 200 года до н. э. ход событий фиксировали римские историки того времени, работы которых до нас не дошли. Но они были доступны Ливию и другим авторам, по книгам которых мы теперь и изучаем историю Рима. По крайней мере, мы ступили на твердую почву, или надеемся, что ступили.

Среди историков, живших в середине II века до н. э., чьи работы до нас не дошли, был Катон Старший, очень самоуверенный и грубый человек, живое воплощение суровой морали. По его мнению и по мнению других римских историков, это была эпоха невиданного падения нравов. Они расходились лишь в одном: в какое время началось это падение. Одни считали, что его породило ослабление общества, которое наступило после разгрома Ганнибала в 202 году до н. э. и окончания тяжелой 2-й Пунической войны. Другие полагали, что критическим моментом стал разгром Македонии в 3-й Македонской войне, когда в 168 году до н. э. произошла битва при Пидне и армии-победительницы, вернувшись в римскую Италию, заразили ее жителей любовью к искусству и роскоши, которая царила в грекоговорящем мире. Другим казалось, что моральный упадок начался в 146 году до н. э., когда Карфаген был полностью разрушен и у Рима в средиземноморском мире больше не осталось соперника, власти и могущества которого можно было бы опасаться.

Главным симптомом упадка нравов стала прогрессирующая эмансипация женщин и рост их самосознания. В 195 году до н. э. сенат отменил закон Оппия, принятый двадцать лет назад в условиях военного времени, который привел к тому, что женщины и те, кто разделял их взгляды, лишились благоразумия. Дошло до того, что женщины стали вести себя, как суфражистки XX века (борцы за права женщин. – Пер.). Во время дебатов в сенате они устраивали на улицах демонстрации. Одного этого было достаточно, чтобы убедить несговорчивого Катона, который был в тот год консулом, занять жесткую позицию. Именно он однажды произнес с горечью: «Все мужчины управляют своими женами, мы управляем мужчинами, а кто же управляет нами? Наши жены!» Ливий приводит текст длинной и помпезной речи, которую произнес Катон.

В свою «Историю» («Происхождение») Катон включил и описание собственной карьеры. Кроме того, нам известно, он вставил в эту книгу и тексты своих речей, так что если историки, на основе трудов которых Ливий писал свою книгу, использовали «Историю» Катона, то можно надеяться, что у Ливия мы читаем речь, которую тот действительно произнес в 195 году в сенате. Историки, которым можно доверять, полагают, что это действительно так. Тем не менее существует мнение, будто это не подлинная речь, а придуманная, и автор ее либо сам Ливий, либо историк (вероятно, Валерий Антиас), труд которого тот использовал. Во всяком случае, если это и выдумка, то очень хорошая. Такую речь не постеснялся бы произнести и сам Катон, а с некоторыми изменениями и многие викторианцы.

«Если бы всякий женатый мужчина заботился о том, чтобы его собственная жена смотрела на него с почтением и уважала бы его, мы не имели бы и половины тех проблем, которые создают нам женщины. Вместо этого женщины приобрели столько власти, что мы лишились свободы в своих собственных домах, а теперь нас уже топчут и унижают публично. Нам не удалось усмирить их по отдельности, и теперь они объединились, чтобы ввергнуть нас в панику… Несколько минут назад я, сгорая со стыда, пробирался через целый полк женщин, чтобы оказаться здесь. Мое уважение к положению и скромности каждой женщины в отдельности, уважение, которого я не чувствую, когда они собираются толпой, не позволяло мне, как консулу, сделать что-нибудь, что допускало бы применение силы. Мне надо было бы сказать им: «Чего вы хотите добиться, бегая по улицам, чего прежде никогда не бывало, мешая движению и крича на мужчин, которые не являются вашими мужьями? Неужели вы не могли задать свои вопросы дома, и задать их своим мужьям? Или вы думаете, что на публике вас выслушают внимательнее, чем дома, что мужья других женщин воспримут ваши слова скорее, чем ваши собственные мужья? И дома, если женщины достаточно скромны, чтобы ограничить свои интересы тем, что их касается, они ни в коем случае не должны проявлять интерес к тому, какие законы были приняты в этом доме, а какие – отклонены…

Женщина – это дикое и неконтролируемое животное, и не стоит отдавать ей в руки вожжи, думая, что она не собьется с пути. Нет, вы должны крепко держать бразды правления в своих собственных руках, иначе обнаружите, что это дело совсем незначительное, по сравнению с другими ограничениями, налагаемыми на женщин обычаями или законами, которые женщины презирают и ненавидят. Они хотят одного – полной свободы или, если говорить прямо, полной вседозволенности. Уж если они задумали решить нынешнюю проблему бунтом, то что они сделают в следующий раз? Вспомните, сколько запретов было введено в прошлом, чтобы ограничить их вседозволенность и подчинить их своим мужьям. И несмотря на эти запреты, вам с трудом удается их контролировать. Предположим, вы позволите им приобрести возможность выбивать из вас одно право за другим и в конце концов добиться полного равенства с мужчинами, так неужели вы думаете, что сможете все это терпеть? Чепуха! Добившись равенства, женщины станут вашими господами…

Я не вижу ни смысла, ни прока в некоторых их жалобах. Вероятно, некоторым женщинам кажется вполне естественным злиться и стыдиться, если им не позволяют обладать тем, чем владеет другая женщина; однако сейчас, когда ограничения в одежде применяются повсеместно, стоит ли женщинам боятся, что на них будут с презрением указывать пальцем? Жить экономно или в бедности – это последнее, чего следует стыдиться; но, благодаря закону, вам не требуется стыдиться ни того ни другого. Чего у вас нет, вам не позволено иметь по закону. Конечно, богатые женщины презирают такое равенство. Почему, спрашивают они, мы не можем стать привлекательными для всех, облачившись в пурпур и золото? Почему другие женщины, которые не могут себе позволить подобной роскоши и защищены этим законом, думают, что они тоже так бы оделись, если бы им позволял закон? Я спрашиваю вас – вы что, хотите, чтобы началось соперничество в одежде? Богатые женщины хотят носить платья, которые никто в мире не может себе позволить, бедные женщины тратят больше того, что имеют, потому что иначе на них будут смотреть с презрением? Если вы ощущаете стыд безо всякой причины, то вам уже не будет стыдно тогда, когда это нужно. Если женщина может себе что-нибудь позволить, она это купит; если нет, то обратится к своему мужу за деньгами. И жалок тот бедный муж, который уступает своей жене, и тот, который не уступает. Если он не найдет денег, их найдет другой…»

Речь, которую произнес трибун Л. Валерий, защищавший противоположную точку зрения, была не менее пылкой:

«В то время когда все наслаждаются возрождением всеобщего процветания, наши жены, похоже, не получают никаких выгод от восстановления мирной жизни. Мужчины конечно же будут носить пурпурные тоги, если они служат судьями или жрецами; это же касается и наших сыновей; это же касается и важных персон в провинциальных городах и здесь в Риме, даже чиновников на местах, которые, в конце концов, не относятся к сливкам общества. На это мы не имеем никаких возражений, и не только во время их жизни, но и после смерти, когда их сожгут в пурпурных одеждах. Но женщинам, видите ли, носить пурпурные одежды запрещено. Если вы мужчина, то вам позволяется покрывать свое седло пурпуром; женщине же, которая занимается вашим домашним хозяйством, надевать пурпурное платье запрещено; таким образом, ваша лошадь будет экипирована лучше, чем ваша жена.

Однако, когда пурпур изнашивается, его выбрасывают, и здесь я вижу кое-какое основание, хотя и несправедливое, для вашего упрямства. Но что вы скажете о золоте? Вам, может быть, придется заплатить златокузнецу за его работу, но золото само по себе никогда не потеряет своей ценности. И для частного человека, и для государства, как показали недавние события, это полезная форма вложения капитала.

Но если принять за истину следующий аргумент Катона, в государстве, где никто не владеет золотом, между женщинами не может возникнуть ревнивого соперничества. А что же мы наблюдаем сейчас, когда все без исключения женщины чувствуют себя обиженными и злятся? Они смотрят на жен наших латинских союзников, и что же они видят? Этим женщинам разрешено носить украшения, которые запрещены римским женщинам; эти женщины поражают нас красотой в своих золотых и пурпурных облачениях; эти женщины ездят по улицам Рима, а нашим приходится ходить, словно это не римляне, а наши латинские союзники правят империей. Это и мужчинам покажется странным. Что же тогда говорить о женщинах, которых может расстроить любой пустяк? Женщины не могут занимать посты жрецов и судий, праздновать триумфы и приобретать украшения или подарки или трофеи войны. Элегантность, ювелирные украшения и красоту – вот что ценят женщины; все это составляет то, что прежние поколения называли «женским туалетом». От чего приходится отказываться женщинам во время траура? От пурпура и золота. А когда время траура заканчивается, именно это они и надевают. Как они отмечают праздники и святые дни? Меняя одежду и облачаясь по этому случаю в самые лучшие свои наряды.

Перехожу к следующему аргументу Катона: если вы отмените закон Оппия, то никогда уже больше не сможете наложить ни одного ограничения, которое теперь накладывает этот закон; и обнаружите, что уже больше не можете контролировать своих дочерей, своих жен и даже сестер. Независимость, которую они приобретут, потеряв своих родителей или овдовев, – это то, от чего они умоляют их избавить. Что касается их внешнего вида, то они скорее согласятся с вашими требованиями, чем с требованиями закона. А вы, со своей стороны, не должны превращать своих женщин в рабынь и называть себя их господами; вы должны заботиться о них и защищать их; о вас должны говорить, как об их отцах или мужьях».

Хорошо это или плохо, но победил либеральный взгляд. Валерий Максим, живший более двух веков спустя, в эпоху императора Тиберия, считал, что это были черные времена в истории Рима. «Окончание Второй Пунической войны… поощряло более скудный образ жизни. Замужние женщины не побоялись запереть трибунов М. и П. Юниев Брутов в их домах, поскольку те собирались наложить вето на отмену закона Оппия… Им удалось одержать победу, и закон, действовавший в течение 20 лет, был аннулирован. Это произошло потому, что мужчины того времени не представляли, до каких крайностей может довести женщин их непреодолимая страсть к обновлению одежды или до чего дойдет их развязность после того, как они начнут добиваться отмены неугодных им законов. Если бы они могли предвидеть, во что превратится погоня за модой, когда ни дня не сможет пройти без изобретения какого-нибудь нового дорогого платья, они задавили бы эти экстравагантные стремления в самом зародыше. Но почему мы говорим только о женщинах? Лишенные интеллектуальных способностей и возможности развивать более серьезные интересы, они, естественным образом, сосредоточили свое внимание на том, чтобы их внешность производила все более потрясающее впечатление. А что же мужчины?..»

Спустя девять лет: 186 год до н. э.

П. Эбутий, отец которого служил в кавалерии и погиб во время войны, имел опекуна. После его смерти воспитанием Эбутия занялись его мать Дурония и ее второй муж Т. Семпроний Рутил, в которого она была безумно влюблена. Не желая представить отчет о том, как управлял собственностью пасынка, Рутил столкнулся с выбором – либо убить его, либо полностью подчинить своей власти. Одним из способов было развратить юношу во время вакханалии. Поэтому Дурония послала за сыном и сообщила ему, что, когда он болел, она пообещала, в случае его выздоровления, приобщить его к вакхическому культу. Ее молитвы были услышаны, и она решила выполнить свое обещание. Он должен провести десять дней в полном воздержании, потом пообедать и, после исполнения ритуала, войти в храм Вакха.

В их городе жила девушка, которая когда-то была рабыней, по имени Гиспала Фецения, по натуре своей слишком добродетельная, чтобы заниматься своей профессией. Она была знаменитой куртизанкой – ее принудили к этому, когда она была еще рабыней. Получив свободу, Гиспала не стала менять свой образ жизни. Она жила неподалеку от молодого Эбутия и была его любовницей, но не слишком дорогой, так что не наносила вреда ни его кошельку, ни репутации. Гиспала была искренне привязана к Эбутию, а поскольку родители не оставили ему никаких средств к существованию, то он жил на ее средства. Женщина любила его так сильно, что, когда ее покровитель умер и она обрела независимость, решила обратиться к властям с просьбой дать ей наставника и составила завещание, назвав своим единственным наследником Эбутия. Их любовь была так сильна, что они не имели секретов друг от друга; и юноша с улыбкой сообщил ей, что пусть не удивляется, если не увидит его несколько ночей, поскольку, по религиозным соображениям, он хочет быть инициированным в культ Вакха, во исполнение обета, данного во время его болезни.

– Боже сохрани! – в ужасе воскликнула Гиспала. – Уж лучше нам с тобой умереть. Пусть проклятия и гибель падут на голову того, кто убедил тебя сделать это!

– Прибереги свои проклятия для кого-нибудь другого, – урезонил ее Эбутий в ответ. – Мне велела сделать это моя собственная мать, а отчим ее поддержал.

Он не мог понять, почему Фецения восприняла сообщенную ей новость с таким негодованием.

Тогда она сказала:

– Я не имею права осуждать твою мать; но скажу вот что: твой отчим хочет во что бы то ни стало погубить твою душу, твою репутацию, твои надежды и саму твою жизнь.

Эбутий еще больше удивился, а когда спросил ее, в чем дело, она стала умолять богов простить ее за то, что, побуждаемая горячей любовью, она вынуждена рассказать ему то, о чем говорить нельзя. Будучи рабыней, она должна была сопровождать свою госпожу в храм Вакха, но, когда стала отпущенницей, ее нога туда больше не ступала. Она знала, что это пристанище разврата и что в течение двух лет Вакху не было посвящено ни одного человека старше двадцати лет. Вначале, словно священную жертву, человека передают жрецам, которые отводят его туда, где ужасающий шум, рев, заклинания, грохот цимбал и барабанов заглушают его крики, когда его насильно совращают. Гиспала отказывалась отпустить его домой, пока не добилась обещания, что он откажется от мысли подвергнуться этой процедуре.

Эбутий вернулся домой. Мать объяснила ему, какой ритуал он должен исполнить в этот день и все последующие; тогда в присутствии отчима он заявил: «Я отказываюсь это делать. Я не хочу проходить ритуал посвящения Вакху». Услышав это, мать воскликнула: «Я знаю, в чем причина! Ты не можешь и десяти дней прожить без своей Гиспалы! Эта грязная сучка подчинила тебя, ты потерял уважение к матери и отчиму, и даже к богам!» Утратив над собой контроль, мать и отчим с помощью четырех рабов выставили юношу из дома, и он отправился к своей тетушке Эбутии, объяснил ей, почему его выгнали, и, по ее совету, на следующий день рассказал свою историю консулу Постулию, закрывшись с ним наедине. Консул велел ему через два дня явиться к нему домой.

Консул отправился к своей теще, Сульпиции, которую все очень уважали, и спросил ее, знает ли она старую женщину по имени Эбутия, которая живет на Авентине. Сульпиция ответила, что хорошо знает эту старомодную даму, которая славится редким здравомыслием. Постулий сказал, что хочет с ней поговорить, и попросил Сульпицию послать за ней кого-нибудь из слуг. Эбутия вскоре пришла, и в разговоре консул, якобы случайно, упомянул имя ее племянника. Услышав это, Эбутия разразилась слезами и с огорчением рассказала о несчастьях, постигших молодого человека, – он был лишен всех своих владений теми, кто должен был больше других заботиться о нем, выгнан из дому своей матерью и живет теперь с ней, и все потому, что он добродетельный молодой человек. Да простит ее Господь за то, что она рассказывает об этом, но он отказался быть посвященным в культ, который, если верить молве, крайне непристоен.

Выслушав ее рассказ, консул понял, что Эбутию можно доверять. Он попрощался с пожилой женщиной и попросил свою тещу, не теряя времени, послать на Авентин и привести в его дом освобожденную рабыню Гиспалу, которую, очевидно, хорошо знают соседи, поскольку он хочет задать ей несколько вопросов. Узнав, что, по непонятной причине, ее вызывают в дом столь достойной и уважаемой дамы, Гиспала испугалась. Прибыв туда и увидев в зале консула и его слуг, она упала в обморок. Ее отнесли в отдаленную комнату, и консул стал расспрашивать ее в присутствии своей тещи. Он заверил Гиспалу, что если она расскажет ему правду, то может рассчитывать на слово Сульпиции и его собственное, что никто не причинит ей вреда. Все, что ему от нее нужно, – это узнать, что происходит во время вакханалий в пещере Семела после наступления темноты.

После этих слов Гиспала поежилась от страха и едва нашла силы заговорить: «Когда меня посвятили вместе с хозяйкой, я была еще девочкой. И в течение нескольких лет, после своего освобождения, не знала, что там происходит». Консул похвалил ее за то, что она призналась в причастности к культу Вакха, и стал убеждать рассказать ему все. Когда она заявила: «Я сообщила вам все, что знаю», пригрозил, что если им придется подвергнуть ее допросу, чтобы узнать всю правду, то к ней уже будут относиться совсем по-другому. Ей лучше во всем признаться сейчас, так как один человек уже сообщил им то, что рассказала она.

Догадавшись, что ее секрет выдал Эбутий, она упала к ногам Сульпиции и стала умолять не принимать слова, сказанные бывшей рабыней своему любовнику, всерьез и не доводить дело до смертной казни. Она и вправду ничего не знает и завела с Эбутием речь о культе только для того, чтобы напугать его.

Тут Постулий потерял терпение и заявил: «Ты, по-видимому, думаешь, что сумела одурачить своего любовника, но забыла, что находишься в доме уважаемой дамы и в присутствии консула». Но Сульпиция подняла обезумевшую от страха девушку и стала ее успокаивать; одновременно она усмирила и своего зятя. Когда Гиспала вновь обрела уверенность в себе, она принялась проклинать Эбутия за то, что он так жестоко отплатил за ее великодушие. Еще она сказала, что если раскроет тайны ритуалов, то на нее обрушится гнев богов, а еще сильнее рассердятся поклонники вакхического культа, которые, узнав о предательстве, разорвут ее на части. Она умоляла Сульпицию и консула тайно вывезти ее из Италии в такое место, где она сможет прожить остаток своих дней в безопасности. Консул заверил ее, что лично проследит, чтобы ее жизни в Риме ничто не угрожало.

После этого Гиспала рассказала о происхождении ритуалов. Сначала это был женский храм, куда мужчин не допускали. В году отмечали три праздника, во время которых при свете дня исполнялись вакхические ритуалы, а роль жриц по очереди исполняли замужние женщины. Однако жрица из Калиганьи по имени Пакулла Анния заявила, что ей якобы явился бог и потребовал все изменить. Она первая посвятила в этот культ мужчин: своих сыновей, Миния и Херенния Церриниев; она же изменила и время проведения церемонии. Теперь она начиналась после наступления темноты; Пакулла также увеличила число церемониальных дней – с трех в год до пяти в месяц. После того как мужчины стали отправлять культ бок о бок с женщинами, предаваясь разврату под покровом темноты, начали твориться безобразия и преступления. В ритуалах стали преобладать извращения. Отказ мужчин от этих греховных практик означал смерть. Поклонники культа Вакха не признают никаких моральных ограничений, и это составляет самую суть их религии. Мужчины вели себя словно одержимые: их члены им не подчинялись, они несли всякую чушь; замужние женщины одевались вакханками, распускали волосы, бегали на берег Тибра, опускали в воду горящие факелы, и они там не гасли (поскольку их обмазывали серой, смешанной с известью). Мужчин привязывали к механизму, который затаскивал их в глубокие пещеры; им объясняли, что их утащили боги; это были мужчины, которые отказывались принимать участие в заговоре, преступлении или разврате. Число участников было огромным, почти половина всего населения; среди них были мужчины и женщины самых знатных фамилий. Два года назад они установили правило – принимать только юношей и девушек не старше двадцати лет, поскольку молодых людей легче всего развратить и испортить.

Таков был ее рассказ, и, закончив его, она снова упала на колени и стала умолять отправить ее в безопасное место. Однако консул спросил свою тещу, может ли она отдать часть своего дома, чтобы там поселилась Гиспала. Теща согласилась, и в распоряжение бывшей рабыни были предоставлены комнаты наверху. Вход на внешние лестницы был перекрыт, и в ее комнаты можно было пройти только изнутри. В дом перенесли вещи Гиспалы и перевели ее слуг. Эбутию было велено поселиться в доме одного из помощников консула.

Это был первый крупный религиозный скандал в истории Рима; как и во всех последующих скандалах, женщины сыграли в нем не последнюю роль.

Политические оппоненты Сципиона, одним из которых был Катон, а также Фламиния (который разбил Филиппа Македонского во 2-й Македонской войне и «освободил» Грецию в 196 г. до н. э.) считали увлечение греческой культурой опасным для Рима. Из нашего рассказа о вакхическом культе хорошо видно, какое разлагающее влияние оказывала на Рим религия, пришедшая из Греции. Твердолобые моралисты вроде Катона это предвидели; греческие культы воздействовали на эмоции людей и превращались в оргии. Они подразумевали такие действия, которые, по представлениям римлян, были несовместимы с религией. Не успел закрепиться в Риме культ Большой матери (Цибелы), и было сделано все, чтобы публичные празднования в ее честь, получившие название Мегаленсий, проходили строго в римских традициях, а римским мужчинам было запрещено превращаться в кастрированных жрецов этой богини, носивших огромное количество украшений, как прозвенел второй тревожный звонок. Можно себе представить, какую гневную речь произнес Катон; к сожалению, до нас не дошло ни единого слова из этой речи.

Консулу и соответствующим судьям были даны указания немедленно изловить поклонников вакхического культа, и, если суд признает их виновными в преступных действиях, для которых этот культ, по мнению властей, служил прикрытием, то и казнить. Это заняло много времени, поскольку культ Вакха укоренился уже во многих итальянских городах. Эти тревожные известия были сообщены народу консулом во время публичного собрания.

Утверждение, что в «заговоре» принимало участие семь тысяч человек, несомненное преувеличение римских хронистов, которые всегда любили большие числа. Мужчин, признанных виновными, предавали смерти целыми группами; женщин для казни передавали в руки их родственников. И когда с первым кризисом было покончено, сенат 7 октября принял законы, запрещавшие в будущем отправлять вакхический культ без разрешения городского претора (которое утверждалось сенатом при наличии кворума). При этом разрешалось собираться в одном месте более чем пяти поклонникам (трем женщинам и двум мужчинам). Экземпляры с текстом этого закона были официально разосланы по всем землям Италии, которым вежливо предлагалось (по конституции им нельзя было приказывать) соблюдать его.

На юге Италии, где-то между Никастро и Катанцаро, в 1640 году была найдена бронзовая табличка с отчеканенным на ней текстом этого закона. Благодаря ей мы и узнали, какого числа сенат принял это постановление, что бывает крайне редко.

А что же Эбутий и Гиспала Фецения? Ливий пишет, что П. Эбутий, по решению сената, получил 100 000 сестерциев и был освобожден от военной службы, и Фецения тоже получила 100 000 сестерциев, а также все права, которыми пользовались в Риме свободные женщины. Теперь она могла выйти замуж за самого знатного аристократа.

Однако историки, как серьезные люди, не очень-то в это верят. Это не исторический факт, а выдумка, говорят они. Образ великодушной проститутки взят из пьесы греческого комедиографа Менандра. Если же это выдумка, то не очень удачная – развитие действия доведено до кульминации, но кульминации-то и нет! Почему Эбутий и Фецения не поженились и не зажили счастливо?

Между тем найденная бронзовая табличка с текстом свидетельствует о том, что Ливий абсолютно точно отметил по крайней мере два постановления сената, поэтому отрицать достоверность его информации о приказе, согласно которому оба информанта получили в награду деньги, – значит намеренно искажать истину. Поэтому придется все-таки признать, что основная заслуга в раскрытии «заговора» принадлежит юноше призывного возраста по имени Эбутий и бывшей рабыне, молодой девушке, мечтавшей о браке, по имени Гиспала Фецения. Это имя очень редкое и нигде больше не встречается, что только подтверждает нашу правоту.

В сложные для Рима дни нередко случалось так, что всю необходимую информацию власти Рима получали от рабынь и проституток. В 63 году до н. э. падшая женщина по имени Фульвия по своей собственной инициативе пришла к консулу М. Туллию Цицерону и сообщила ему сведения, которые помогли раскрыть заговор Катилины.

Рассказ Ливия о вакхическом «заговоре» частично объясняет, как был раскрыт более поздний «заговор» Катилины. Обратим внимание на то, что, хотя преступления поклонников Вакха, по словам Фецении, касались лишь узкого круга сексуальных извращений, перечень уголовных преступлений, за которые консул велел казнить людей, включает в себя все то, к чему призывал молодых людей своего круга Катилина: разврат, убийства, лжесвидетельство, подделка подписей и завещаний.

Однако у нас нет никаких причин не доверять рассказу Ливия о Эбутии и Фецении, если, конечно, мы не будем изучать историю, искренне полагая, что все романтическое в ней – чистая выдумка.