Текст книги "Англия Тюдоров. Полная история эпохи от Генриха VII до Елизаветы I"

Историки нередко расходятся во мнениях по поводу долгосрочных последствий роспуска монастырей, которые легко разделить на те, что предусматривались заранее, и те, что оказались неожиданными. В рамках первой категории последствий Генрих VIII ликвидировал последние оплоты возможного сопротивления своему верховенству над церковью. На остатках монастырских зданий и владений король основал шесть новых епархий – Питерборо, Глостер, Оксфорд, Честер, Бристоль и Вестминстер. Вестминстерская епархия была расформирована в 1550 году. Генрих заново учредил кафедральные соборы Кентербери, Рочестера, Винчестера, Или, Нориджа, Вустера, Дарема и Карлайла. Король также сделал вклад в материальное обеспечение колледжа Уолси в Оксфорде, преобразовал Кингс-Холл Кембриджа в Тринити-колледж и в обоих университетах создал королевские кафедры. Однако планы поддержать финансами проповедников, школы, колледжи, больницы, изучение древнегреческого и древнееврейского языков, бедняков, строительство больших дорог и т. д. были отброшены. Гуманист Томас Старки, а также проповедники Роберт Кроули и Томас Левер осудили Генриха за то, что король не смог направить большее количество средств из монастырского имущества на школы, университеты и помощь бедным – верх взяли другие финансовые нужды.

Непредвиденными последствиями стали узаконенные акты варварства: массовое разрушение прекрасных готических зданий, переплавка великолепных средневековых изделий из металла и драгоценных украшений, разграбление библиотек. Духовенство мгновенно пало духом, резко уменьшилось количество кандидатов на рукоположение в духовный сан – мало было свидетельств, что Реформация Генриха имела серьезное отношение к духовной жизни или к Богу. Примерно 7000 монахов, монахинь и их обслуживающего персонала оказались на улице. Корона пожаловала большинству монахов пособия, пропорционально их положению и доходам их монастырей, однако церковные налоги лишились источников, поэтому лишь аббаты и приоры прожили остаток своих дней среди местного дворянства. Некоторые аббаты стали епископами и деканами кафедральных капитулов, примерно 2000 монахов получили разрешение служить в качестве белого духовенства – чтобы компенсировать снижение количества рукоположений. Тем не менее, вне всякого сомнения, возникли большие трудности. Исчезновение аббатов из палаты лордов обеспечило господство мирян в обеих палатах. На уровне церковных приходов львиная доля влияния тоже перешла к землевладельческим кругам мирян вследствие активных продаж земель королем. Монастырям принадлежали две пятых прав при поставлении на приход, корона сначала сократила эти права, а затем ликвидировала их вместе с проданными землями – устанавливая модель, просуществовавшую в течение трех столетий. И наконец, роспуск монастырей и последствия этих событий перераспределили национальное богатство в 1535–1558 годах преимущественно в пользу короны и мирян в ущерб церкви, но и существенно в пользу аристократии и мелкопоместного дворянства в ущерб короне. К 1558 году очень немногие новые или в значительной степени увеличившиеся частные имения были построены исключительно из прежде монастырских земель. Возьмем, например, графство Норфолк. К восшествию на престол Елизаветы богатства там перераспределились следующим образом: 4,8 % поместий графства принадлежало короне; 6,5 % – епископам, деканам и капитулам; 11,4 % – аристократам; 75,4 % – мелкопоместному дворянству. В 1535 году корона имела 2,7 % маноров; 20 % принадлежали церкви; 9,4 % находились в руках аристократии, а 64 % владели семейства джентри[303]303
  Knowles. Religious Orders, iii. 389–392, 402–417; Swales T. H. The Redistribution of the Monastic Lands in Norfolk at the Dissolution // Norfolk Archaeology, 34 /1. 1966. P. 14–44.


[Закрыть]. Эти цифры показывают, что церковь сохраняла одну треть своих земель, несмотря на роспуск монастырей, и епархиальная собственность стала добычей короны в 1540-е и 1550-е годы.

Поскольку роспуск монастырей включал в себя крупнейшую со времен Нормандского завоевания конфискацию и перераспределение богатств, он неизбежно вызывал противодействие на религиозной и экономической почве. 1 октября 1536 года в городке Лаут началось Линкольнширское восстание. Оно распространилось на север и к концу месяца охватило северные графства от реки Дон до границы с Шотландией: Йоркшир, Дарем, Нортумберленд, Камберленд, Уэстморленд, отдельные районы Ланкашира и Чешира. По сути дела, частично совместились три самостоятельных восстания: Линкольнширское восстание закончилось к 18 октября, «Благодатное паломничество» длилось до декабря 1536 года, а в январе-феврале 1537 года разразились новые мятежи в Ист-Райдинге и на северо-западе[304]304
  Dodds M. H., Dodds R. The Pilgrimage of Grace, 1536–1537, and the Exeter Conspiracy, 1538. 2 vols., Cambridge, 1915; Davies C. S. L. The Pilgrimage of Grace Reconsidered // Past and Present, no. 41. 1968. P. 54–76; Davies C. S. L. Popular Religion and the Pilgrimage of Grace // Order and Disorder in Early Modern England /A. Fletcher, J. Stevenson. Cambridge, 1985. P. 58–91; James M. E. Obedience and Dissent in Henrician England: The Lincolnshire Rebellion 1536 // Past and Present, no. 48. 1970. P. 3–78; Haigh C. The Last Days of the Lancashire Monasteries and the Pilgrimage of Grace. Chetham Society, 3rd ser. 17, 1969; Haigh C. Reformation and Resistance. P. 118–138; Smith R. B. Land and Politics in the England of Henry VIII: The West Riding of Yorkshire, 1530–1546. Oxford, 1970. P. 165–212; Harrison S. M. The Pilgrimage of Grace in the Lake Counties, 1536–1537. London, 1981.


[Закрыть].

«Благодатное паломничество» представляло собой значительную угрозу, поскольку в нем объединили свои силы аристократия, джентри, духовенство и простой народ, и все разделяли одну идеологию. Несомненно, это выступление не было ни конфликтом разных социальных групп, ни расколом внутри правящего класса, а народным восстанием жителей северных графств в целом. Они надевали на себя символы Пяти ран Христовых; они давали клятву, которая противоречила клятве о признании королевской супрематии, и они распространяли баллады, связывающие тему церкви с социально-экономическим бедствием, которое, по их мнению, наступит в результате потери монастырской благотворительности:

 
Увы! Увы!
Ради церкви,
Бедные люди, просыпайтесь
И не удивляйтесь!
Всем ясно,
О потере
Бедные пожалеют,
Что не хватит слов описать[305]305
  Alack! Alack! / For the church sake / Poor commons wake, / And no marvel! / For clear it is / The decay of this / How the poor shall miss / No tongue can tell.


[Закрыть][306]306
  Fletcher A. Tudor Rebellions. London, 1968; 2nd edn., 1973. P. 24.


[Закрыть].
 

Их клятва, которую сформулировал Роберт Аск в Йорке 17 октября, обязывала их принять Крест Христа, защищать католическую церковь, бороться с «этими еретиками» и изгнать «дурную» кровь и «порочных советников» из Королевского совета. В своих манифестах они называли имена Кромвеля, Кранмера, Одли и сэра Ричарда Рича, главу Палаты приобретений.

Однако хотя «Благодатное паломничество» следовало средневековым моделям проявления несогласия (то есть протест сочетался с торжественными заявлениями о лояльности королю и установленному порядку), восставшие ошибались, если думали, что смогут повторить успех противников «Дружественного дара» Уолси в Восточной Англии. Генрих VIII понимал, что нужно держать лицо и не делать никаких уступок. Восстание было слишком крупным, чтобы с ним мириться: протестовало более 30 000 человек, Йорк и Гулль находились в руках восставших, лорд Дарси сдал бунтовщикам замок Понтефракт. Генрих немедленно призвал аристократию к оружию: герцогов Норфолка и Саффолка, маркиза Эксетера и графов Шрусбери, Дерби, Арундела и Хантингдона. Когда Норфолк столкнулся с участниками «Паломничества» у Донкастерского моста, его армия сильно уступала восставшим в численности, соответственно, требовалось договориться, лишь немногие паломники желали гражданской войны. На самом деле лидеры мятежников тоже рассматривали переговоры как путь к успеху. Так, под видом перемирия Норфолк предложил условия, на основании которых мятежники разошлись 8 декабря, когда ланкастерский герольд зачел всеобщую амнистию, а герцог пообещал, что закрытые монастыри восстановят и будет созван свободный парламент.

Однако Генрих VIII лицемерил, он не намеревался держать слово. Вспышка новых выступлений в Ист-Райдинге и Озерном крае дала ему предлог потребовать репрессий, и герцог Норфолк объявил в Карлайле военное положение. Около 6000 бунтовщиков быстро сдались, 74 человека тут же повесили. В других местах использовалось общее право: люди, которых Кромвель определил как лидеров мятежников, были доставлены в Лондон для дознания и судебного разбирательства. Порядок восстановили к марту 1537 года. Руководителей казнили, включая лордов Дарси и Хасси, сэра Роберта Констебла, сэра Томаса Перси, сэра Фрэнсиса Бигода, сэра Джона Балмера и Роберта Аска. Среди церковников жертвами стали Джеймс Кокерелл из монастыря Гисборо, приор Бридлингтона Уильям Вуд, монах Джон Пикеринг, аббат Жерво Адам Седбар и Уильям Тирск из аббатства Фонтейнс.

Историки давно спорят по поводу того, какие мотивы руководили мятежниками: религиозные, экономические, или во главе угла стояло желание защитить традиционные общины от Кромвеля и его представителей? В разной степени присутствовали все эти факторы, поскольку за неурожаем в 1535 году последовал плохой урожай в 1536-м; в Линкольншире и Йоркшире собирали налоги мирного времени (кромвелевскую субсидию 1534 года), когда начались выступления; возрождение фискального феодализма короны на заключительной сессии парламента Реформации напугало землевладельцев; распускали небольшие монастыри; епархиальные власти и мировые судьи приводили в исполнение кромвелевские судебные запреты, циркуляры и указания отменить второстепенные праздники. Разумеется, в таких обстоятельствах «задачи упрощаются и разделяются»: защита католической церкви и бедных людей от короны «превратилась в единственную задачу»[307]307
  Davies. Popular Religion and the Pilgrimage of Grace. P. 68–72.


[Закрыть]. Однако хотя повсюду распространялась критика фискальной политики и централизации Кромвеля, а его представителей ненавидели, недовольство мятежников по-прежнему носило преимущественно религиозный характер, и их объединяли религиозные образы: эмблемы и символы Пяти святых ран Христа, баллады и походные песни, квазирелигиозная клятва и использование слова «паломничество». «Государственные» лозунги тоже служили полезным стимулом, но «истинная вера» стала самой главной платформой восставших, не в последнюю очередь потому, что оправдывала движение против правления Генриха VIII[308]308
  Ibid. P. 75–78.


[Закрыть].

Было ли «Благодатное паломничество» стихийным выступлением народа и духовенства, за которыми пошли аристократы и джентри против собственной воли, или его спланировали заранее аристократы и джентри, использовавшие свою власть на местах, чтобы поднять страну? Хотя этот вопрос до сих пор обсуждается, существуют убедительные признаки, что поддерживавшие принцессу Марию представители аристократии и поместного дворянства объединили силы с католическими юристами из судебных иннов в борьбе против администрации Кромвеля. Именно это объединяет лордов Дарси и Хасси, сэра Роберта Констебла, Роберта Аска, Уильяма Стэплтона, Роберта Пламптона, Уильяма Бабторпа и других[309]309
  Elton. Studies, iii. 183–215; James. Obedience and Dissent. P. 51–68; Smith. Land and Politics. Р. 208; Davies. Popular Religion and the Pilgrimage of Grace. P. 89–91.


[Закрыть]. Дарси и Хасси, в частности, заверяли Шапюи в сентябре 1534 года, что, если Карл V объявит войну, политика Англии изменится вследствие «народного восстания, к которому сразу присоединится знать и духовенство»[310]310
  LP VII, no. 1206.


[Закрыть]. Они заявляли, что на севере их поддерживают 16 графов и других «знатных вельмож», а Дарси обещал «поднять знамя Распятия Христова» и выставить на поле боя 8000 своих людей. Тем не менее, хотя Дарси, Хасси и Аск побуждали разработать предварительный план и приходские священники в северных графствах побуждали народ к восстанию, фактическая последовательность событий отличалась от планов. На деле «заговорщики» были захвачены врасплох, когда в Линкольншире начались выступления. Кроме того, скорость, с которой распространялось протестное движение, наводит на мысль, что «количество горючего материала было таково, что требовалось совсем немногое, чтобы его поджечь»[311]311
  Davies. Popular Religion and the Pilgrimage of Grace. P. 90; James. Obedience and Dissent. P. 57–68.


[Закрыть]. Хотя католическая фракция привлекала к себе некоторых членов правящей элиты, мобилизацию и сплоченность столь огромного количества северян невозможно воспринимать как нечто само собой разумеющееся. К тому же беспорядки не особенно распространились в южных графствах: Восточной Англии, Сомерсете и Корнуолле. Соответственно, если дворцовые интриги и определили формат «Паломничества» до какой-то степени, они не объясняют в достаточной мере его мощь и масштаб.

Мятежники могли свергнуть Генриха VIII лишь при поддержке ведущих вельмож, которых король назначил членами «чрезвычайного» Тайного совета осенью 1536 года: герцогов Норфолка и Саффолка, маркиза Эксетера, графов Шрусбери, Сассекса и Оксфорда. Тогда как лорды Невилл, Латимер, Ламли, а также братья и клиенты графа Нортумберленда присоединились к восставшим, пять северных графов (Нортумберленд, Уэстморленд, Камберленд, Дерби и Шрусбери) хранили верность королю, как и герцоги Норфолк и Саффолк. Верно, что Нортумберленд и Уэстморленд колебались, а Норфолк, Эксетер и Дерби были подвержены сильным сомнениям, но ни один из них не видел пользы в измене. Ключевой фигурой явился Шрусбери. Он, несмотря на то что прежде поддерживал Екатерину Арагонскую и принцессу Марию, а также находился в преклонных летах, бросился в бой в качестве помощника Генриха, чтобы подавить восстание, вопреки своей дружбе с Дарси и Хасси[312]312
  James. Obedience and Dissent. P. 62–63; Smith. Land and Politics. P. 171–176.


[Закрыть]. Шрусбери, Норфолк и Саффолк попросту были слишком многим обязаны Генриху VIII, чтобы восставать. Кромвель воспользовался их долгом в ноябре 1538 года, когда нанес удар Эксетеру и таким образом уничтожил остатки дворцовой группировки принцессы Марии. Самого маркиза, лорда Монтегю, графиню Солсбери, сэра Эдварда Невилла и сэра Николаса Кэрью арестовали и казнили за измену, правда, смерть графини Солсбери откладывали до 1541 года[313]313
  Dodds. Pilgrimage of Grace, ii. 297–327; Elton. Reform and Reformation. P. 279–281. Графиня была осуждена по акту дознавателя в мае 1539 года.


[Закрыть].

Независимость английской церкви окончилась в 1530-е годы. Генрих VIII аннулировал судебный иммунитет церкви, который признавался с XII века. Священство больше не подчинялось Риму, и Собор духовенства перешел под власть короны. Стратегия принуждения, примененная Кромвелем, также ускорила процесс централизации и восстановления королевской финансовой системы Тюдоров: миряне господствовали в парламенте и правительстве, а парламентские статуты и общее право превалировали над каноническим правом. Когда Англия приняла новый закон, страна, таким образом, нарушила статус-кво, Генрих VIII заблуждался, полагая, что сможет поддерживать католицизм без папы римского. Осенью 1532 года король поддержал Кромвеля и радикальную фракцию; Анна Болейн стала королевой. Протестантство, явившееся при дворе, полностью не исчезло с уходом королевы, политика больше не была прежней. Как и Кромвель, она покровительствовала ученым и защищала реформаторов; она поощряла ввоз и распространение протестантских книг; она играла значительную роль в помощи бедным и пропагандировала социальные реформы. Несмотря на ее казнь, Реформацию не прекратили в 1536 году: старинное почитание святых и изваяний подвергли критике; роспуск монастырей многие восприняли как отмену чистилища; учение Эразма Роттердамского отвергло клерикализм и обрядность; проповедники Кромвеля опровергали консервативных епископов; печатные станки распространяли современные идеи. В частности, девиз Тиндейла «Истина открывается в Священном Писании» был направлен против католицизма, поскольку «Священное Писание» в этом смысле означало «Библия», а не неписаные традиции римской церкви, которые столь энергично защищал Томас Мор. Неслучайно, что в Звездной палате слушали дело о ереси и в его рамках расследовали сомнительное чудо в канонической практике, поскольку католическая устная традиция не могла уцелеть после отказа от папской власти[314]314
  All Souls College, Oxford, MS258, fo. 64; Block J. S. Religious Nonconformity and Social Conflict: Philip Gammon’s Star Chamber Story // Albion, 13. 1981. P. 331–346; cf. Guy. Christopher St German. P. 27–28, 131.


[Закрыть]. Впрочем, только после смерти Генриха VIII приверженцы традиций полностью осознали опасность кесаропапизма: власть королевской супрематии позволяла отказаться от католической доктрины так же легко, как она осуществила разрыв с Римом.

6
Система управления страной Генриха VIII

«Я молюсь, чтобы Господь дал мне жизнь сроком не долее, чем я буду рад использовать свою должность для созидания, но не для разрушения»[315]315
  Merriman R. B. Life and Letters of Thomas Cromwell. 2 vols. Oxford, 1902. ii. 129. В описании начала карьеры Томаса Кромвеля использована информация из следующих работ: Merriman R. B. Life and Letters of Thomas Cromwell. i. 1–55; Elton R. Studies in Tudor and Stuart Politics and Government. 3 vols.; 1974–1983. ii. 215–235, iii. 373–390; Merriman R. B. Reform and Renewal: Thomas Cromwell and the Common Weal. Cambridge, 1973; Slavin A. J. The Gutenberg Galaxy and the Tudor Revolution // Print and Culture in the Renaissance: Essays on the Advent of Printing in Europe / Ed. G. P. Tyson, S. S. Wagonheim. Newark, NJ, 1986. P. 90–109.


[Закрыть]. Так Томас Кромвель говорил своему критику из епископов незадолго до роспуска крупных монастырей. Специалисты справедливо считают Кромвеля выдающимся государственным деятелем. Он родился в местечке Путни около 1485 года, его отец был трактирщиком. На пороге нового столетия Томас покинул Англию при невыясненных обстоятельствах. Либо он повздорил с отцом, отличавшимся буйный нравом, либо сам попал в историю, поскольку впоследствии признавался Кранмеру, что в юности был «негодяем». Странствуя по Италии как искатель приключений, Кромвель поучаствовал наемным солдатом или пажом на побежденной французской стороне в битве при Гарильяно (1503). Потом он учился коммерции и бухгалтерскому делу, послужив у флорентийских банкиров, венецианских и английских купцов. Его отправляли по делам в торговые города Фландрии. В мае 1514 года он был в Риме, давал показания на судебном процессе как клиент кардинала Бейнбриджа, английского резидента при папском дворе. После смерти Бейнбриджа (предположительно того отравили) Кромвель вернулся с людьми кардинала обратно в Англию, чтобы предложить свои услуги Уолси.

К 1516 году Кромвель стал членом двора Уолси, а к 1519-му его «советником». Вскоре он был также его адвокатом. Так или иначе, Томас Кромвель сделался умелым практикующим юристом, не обучаясь официально в судебном инне, и в 1520-е годы, наряду со службой у Уолси, он самостоятельно вел дела как адвокат, эксперт, коммерсант и ростовщик. В 1523 году Кромвель вошел в парламент, а в следующем году был принят в Грейс-Инн. После возвращения из Италии он женился на довольно состоятельной вдове, обрел ценные знакомства в юридических и коммерческих кругах Лондона, а также завел собственный домашний штат. Кромвель играл в шары в доме Джона Растелла и был знаком с Томасом Мором – Антонио Бонвизи, влиятельный коммерсант из Лукки, был их общим другом.

Таким образом, Кромвель был человеком, который добился всего сам, – человеком действия, а не интеллектуалом с университетским образованием, как Мор, Кранмер и Реджинальд Поул. Однако различие между ними не стоит преувеличивать, поскольку в Италии Кромвель выказал широкие интеллектуальные интересы. Кромвель обладал познаниями в истории и праве, бегло говорил на итальянском и удовлетворительно на французском языке, писал на латинском и немного на греческом. Впоследствии он покровительствовал писателям и заказывал картины Гансу Гольбейну Младшему. Он обладал явным даром к ораторскому искусству и (подобно Уолси) был оратором от природы. Он представлял собой грозного оппонента в споре, достаточно колкого, чтобы победить Мора, Джона Фишера и Стивена Гардинера в словесной борьбе. Однако притом его манера поведения обычно была мягкой и привлекала людей. Когда он говорил, его лицо светилось, речь блистала. Отковывая афоризмы, он быстро, лукаво поглядывал на собеседника. Что особенно важно, его умение управлять людьми и организациями было интуитивным. Джон Фокс вспоминал Кромвеля как «находчивого… в суждениях осторожного, в речах яркого, в службе верного, во вкусах смелого, в литературных трудах активного»[316]316
  The Acts and Monuments of John Foxe / Ed. G. Townsend. 8 vols.; London, 1843–1849, v. 362–403.


[Закрыть]. Чрезвычайно усердный работник с великолепной памятью, Кромвель был широко эрудирован, тверд внутри, но внешне мягок. «Не было ничего слишком сложного, с чем он не мог бы справиться своим умом и усердием». Фокс утверждал, что по дороге в Рим, куда он отправился в 1516–1518 годах по делам гильдии Святой Марии из Бостона (графство Линкольншир), Кромвель наизусть выучил Новый Завет в переводе Эразма Роттердамского – упражнение, по всей видимости, заложившее основу для размышлений в течение всей его жизни. На самом деле эта история звучит правдоподобно: людей эпохи Ренессанса лучшие идеи посещали во время их поездок верхом.

Разумеется, несмотря на мягкость манер, доступность и способность налаживать отношения, Кромвель имел одно опасное качество. Он был политиком, который всегда доводит дело до конца. Некоторая беспощадность была следствием его целеустремленности, о чем говорит роль Кромвеля в заговоре 1536 года. Однако обвинение Поула, что уже в 1528 году Кромвель был «макиавеллистом», считавшим, что искусство политика состоит в том, чтобы дать возможность королям удовлетворять свои страсти, не оскорбляя общественной морали и религиозных убеждений, – было типичным выплеском яда. Во-первых, трактат Макиавелли «Государь» опубликовали только в 1532 году, через несколько лет после того, как состоялся сомнительный разговор с Поулом. Хотя работа была написана в 1513–1514 годах, нет никаких свидетельств, что Кромвель знал о ней, пока лорд Морли не обратил на нее его внимание в 1539 году. Во-вторых, дурная слава «Государя» в XVI веке объяснялась в значительной степени антиклерикализмом автора. И наконец, «Государь» имел какое-то отношение к Англии только до гражданской войны, поскольку в работе отдавалось предпочтение экспансионистской военной энергии Рима, а не стабильности и устойчивости Венеции. Тюдоры не имели права на «энергию» в ущерб стабильности[317]317
  Pocock J. G. A. The Machiavellian Moment. Princeton, NJ, 1975. P. 277.


[Закрыть]. Кромвель, безусловно, считал, что правильное государственное планирование может предоставить определенный иммунитет от превратностей судьбы. Однако в той же степени справедливо, что он, вовсе не приуменьшая значения ума, способностей и образования в готовности людей руководить в пользу военной «энергии», фактически ставил на первое место человеческую добродетель, причем так, что участники «Благодатного паломничества» обвиняли его в том, что он отдает предпочтение «вилланам», а не аристократам, а обвинительный акт против него в июне 1540 года включал обвинение в scandalum magnatum (то есть в том, что он сумел испортить репутацию родовой знати)[318]318
  Fox A. G., Guy J. A. Reassessing the Henrician Age: Humanism, Politics, and Reform, 1500–1550. Oxford, 1986. P. 143–144; Burnet G. History of the Reformation of the Church of England. 3 vols. in 6 parts. Oxford, 1820, I. ii. 278–279; Starkey D. R. Privy Secrets: Henry VIII and the Lords of the Council // History Today, 37. Aug. 1987. P. 30.


[Закрыть].

Последние 30 лет появилось мнение, что в 1530-е годы Кромвель произвел «революцию в государственном управлении», хотя не все разделяют эту точку зрения[319]319
  Основные работы по этой теме: Elton G. R. The Tudor Revolution in Government. Cambridge, 1953; Elton G. R. Reform and Reformation: England 1509–1558. London, 1977; Elton G. R. Studies, i. 173–188, iii. 373–390; Elton G. R. The Tudor Revolution: A Reply // Past and Present, no. 29. 1974. P. 26–49; Elton G. R. A New Age of Reform? // Historical Journal, 30. 1987. P. 709–716; Revolution Reassessed: Revisions in the History of Tudor Government and Administration / Ed. C. Coleman, D. R. Starkey. Oxford, 1986; Fox, Guy. Reassessing the Henrician Age; Hoak D. E. The Secret History of the Tudor Court: The King’s Coffers and the King’s Purse, 1542–1553 // Journal of British Studies, 26. 1987. P. 208–231; Williams P., Harriss G. L. A Revolution in Tudor History? // Past and Present, no. 25. 1963. P. 3–58; Williams P., Harriss G. L. A Revolution in Tudor History? ibid., no. 31. 1965. P. 87–96; The English Court: From the Wars of the Roses to the Civil War / Ed. D. R. Starkey. London, 1987.


[Закрыть]. Тезис о «революции» подразумевает, что Кромвель сознательно – это принципиальный момент – сократил роль королевского двора в управлении, заменив его «национальной» администрацией госслужащих в виде государственных департаментов под контролем в корне реорганизованного Тайного совета. В результате королевский двор был удален со сцены в стиле Кориолана и превратился лишь в «государственный департамент, занимающийся специальными задачами королевской персоны». Финансы «перешли в ведение государственных институций от личных слуг короля и дворцовых служб, управлявших доходами до 1530-х годов». И наконец, Тайный совет и государственный секретарь «вышли за пределы Двора на государственную сцену». Эти изменения были «произведены настолько быстро и продуманно» в период от смещения Уолси до опалы Кромвеля, что «только термин “революция” может описать произошедшее». Более того, именно Кромвель все это время руководил «сей спланированной и мудрой преобразовательной работой»[320]320
  Elton. Tudor Revolution, esp. P. 415–416, 420, 426–427.


[Закрыть].

Такое изложение, однако, слишком схематично, поскольку реорганизованный Тайный совет хотя и более непосредственно осуществлял контроль над исполнительной властью, чем Совет при Уолси, но зачастую политически входил в королевский двор. Кроме того, члены королевской семьи продолжали играть основные административные роли на всем протяжении начального периода новой истории[321]321
  The English Court / Ed. Starkey, passim.


[Закрыть]. Тем не менее Тайный совет при Тюдорах действительно все в большей степени принимал на себя общую ответственность за управление, особенно финансовое и юридическое администрирование, а также местные органы власти. Тогда как Генрих VII лично управлял своим королевством из кабинета и личной казны, просматривал каждую страницу финансовых отчетов, Елизавета в основном занималась серьезными политическими вопросами и важными государственными делами, оставляя основную часть повседневного администрирования и управления финансами членам своего Тайного совета. Они также брали на себя руководство в качестве правителей в графствах, сначала как мировые судьи, а затем как лорды-лейтенанты во время войны с Испанией. Был осуществлен важнейший переход от недифференцированного семейного управления доходами короны при Эдуарде IV и Генрихе VII к диверсифицированному управлению через различные департаменты доходов при Генрихе VIII и Кромвеле, а в итоге к совместному основанному на казначействе финансовому управлению Тайного совета при Елизавете[322]322
  Alsop J. D. The Structure of Early Tudor Finance, c. 1509–1558 // Revolution Reassessed / Ed. Coleman, Starkey. P. 135–162; Hoak. Secret History of the Tudor Court, esp. P. 215–231; Elton. A New Age of Reform? P. 714–715.


[Закрыть].

Таким образом, тезис о тюдоровской «революции в управлении» можно принять, если периодизацию изменений продлить до кончины Елизаветы. Однако уместность слова «революция» – в отличие от «реорганизации» или просто «изменения» – вопрос терминологический. Если «революция» обозначает стабильное изменение, то термин не отражает сути дела: тюдоровская система расшаталась в последние годы правления Якова I и разрушилась при его сыне, когда Тайный совет все чаще игнорировался при принятии ключевых политических решений и перестал быть эффективным исполнительным органом управления.

Критики тезиса о «революции» даже утверждают, что вся концепция «революции» в смысле коренного преобразования государства Тюдоров не имеет под собой оснований. Такой подход – чистое лукавство, поскольку отрицать, что разрыв с Римом явился юрисдикционной революцией, совершенно невозможно. Успех протестантизма в сведении приходского католицизма к статусу меньшинства к 1590-м годам был культурной революцией огромного масштаба. Конечно, форма тюдоровского управления определялась политической системой, которая ее поддерживала. Практическая политика и в очень значительной степени случайные события играли большую роль. Политика Генриха все больше и больше строилась при дворе, поэтому Тайный совет жил и работал там. Кромвель был успешным политиком до 1538–1539 годов, поскольку отвечал потребностям и насущным нуждам короля. К тому же личные и родственные отношения настолько пронизывали тюдоровское общество, что эффективное бюрократическое управление было и невозможно, и нежелательно. Удивительно, но сам Кромвель использовал ручное управление, регулярно обходя государственный аппарат, особенно в области финансов[323]323
  Elton. Tudor Revolution, p. 416.


[Закрыть]. И наконец, слово «революция» в языке эпохи Тюдоров означало не внезапное свержение существующей формы правления, а просто завершение цикла или «возврат» к предыдущей практике[324]324
  Oxford English Dictionary, s. v. ‘revolution’.


[Закрыть]. Как писал Фрэнсис Бэкон: «Бесспорно, что все находится в постоянном движении и никогда не стоит на месте»[325]325
  Bacon’s Works / Ed. Chandos, 102; цит. в: The English Court / Ed. Starkey, p. 21.


[Закрыть].

Однако акцент Бэкона на «вращающихся колесах превратностей» вырос из его собственных разочарований. Вне всякого сомнения, тезис о тюдоровской «революции» в его изначальной формулировке не оправдал себя. Тем не менее, когда критики отрицают любую возможность эволюции в управлении, потому что все делалось «по рискованному решению короля или по расчету министров»[326]326
  The English Court / Ed. Starkey. Р. 21.


[Закрыть], мы вступаем в мир Гулливера. Да, управленцы XVI века не открыли «законы успеха», присущие Викторианской эпохе. Однако изменения, продиктованные здравым государственным планированием, были им по плечу. Образовательные и социальные проекты поддерживались тогда по всей Европе – например, в Ипре, Лионе, Венеции, Виттенберге, Нюрнберге и Женеве. И католики, и протестанты финансировали такие организации, а реформаторские указы Нюрнберга (1522), Ипра (1525) и Лиона (1531) публиковались массовыми тиражами и на разных языках[327]327
  Davis N. Z. Poor Relief, Humanism and Heresy. The Case of Lyon // Studies in Medieval and Renaissance History, 5. 1968. P. 217–275; Grimm H. J. Luther’s Contributions to Sixteenth-century Organization of Poor Relief // Archiv fhr Reformationsgeschichte, 61. 1970. P. 222–234; Heller H. Famine, Revolt and Heresy at Meaux, 1521–1525. ibid. 68. 1977. P. 133–156; Kingdon R. M. Social Welfare in Calvin’s Geneva // American Historical Review, 76. 1971. P. 50–69; Pullan B. Rich and Poor in Renaissance Venice. Oxford, 1971. P. 239–291; Some Early Tracts on Poor Relief / Ed. F. R. Salter. London, 1926.


[Закрыть]. В бумагах Кромвеля много черновиков планов и предложений по реформам образования, сельского хозяйства, торговли, промышленности, помощи бедным и по общему праву, а такие города, как Лондон, Норидж и Гулль, ввели собственные социальные программы и реализовывали более высокие стандарты санитарии начиная с 1530-х годов.

В отличие от точки зрения Бэкона француз Луи ле Рой, автор работы «О превратностях или разнообразии вещей во Вселенной» (On the Vicissitude or Variety of Things, 1579), положительно оценил достижения своего времени в сравнении с Древней Грецией и Римом, убеждая, что «мы всегда стремимся к совершенству, которого еще не было»[328]328
  De la vicissitude ou variete des choses en 1’univers. Paris, 1579; Davis N. Z. A New Montaigne. The New York Review of Books. 19 Nov. 1987. P. 53.


[Закрыть]. Как многие мыслители Ренессанса, ле Рой полагал, что, должным образом руководствуясь разумом, люди могут сделать мир лучше. Когда Кромвель и Кранмер объясняли королевскую супрематию Генриха VIII «восстановлением» или «возвращением» устройства исходной церкви и отказом от постхильдебрандской папской «тирании», они считали, что такая перемена – к лучшему. Персонаж «Утопии» Томаса Мора Морнс утверждал: «Все, что не можешь изменить к лучшему, нужно сделать как можно менее плохим». Ирония и критика Мора побуждали людей думать о «самом хорошем состоянии государства». Более того, когда в 1531 году Сен-Жермен представил на рассмотрение Кромвеля проект комплексного закона для преобразования приходского духовенства, канонического права, финансовой поддержки бедных, цен на продовольствие, заработной платы, огораживания общинных земель и сокращения сельского населения, он продемонстрировал понимание важнейшего принципа, что пришло время предпринимать фундаментальные социальные и административные реформы. Среди других достижений Сен-Жермена можно отметить, что он был первым теоретиком, который предложил создать орган по изучению оплаты труда, чтобы проводить оценку, достаточны ли существующие жалованья для поддержания жизни во время роста народонаселения и прожиточного минимума, хотя это лишь одна из тысячи идей, циркулировавших в начальном периоде Реформации[329]329
  Guy J. A. Christopher St German on Chancery and Statute. London: Selden Society, 1985. P. 25–33, 127–135; Guy J. A. The Tudor Commonwealth: Revising Thomas Cromwell // Historical Journal, 23. 1980. P. 681–687; Elton G. R. Reform and Renewal. P. 66–157; Elton G. R. English Law in the Sixteenth Century: Reform in an Age of Change // Studies, iii. 274–288; Elton G. R. A New Age of Reform? P. 716. Несмотря на то что Сен-Жермен не был лютеранином, многие его мысли о церкви и помощи бедным предвосхищались в брошюре Лютера The Address to the German Nobility, 1520. Slavin A. J. Upstairs, Downstairs: Or the Roots of Reformation. Huntington Library Quarterly. 1986. P. 243–260; Grimm. Luther’s Contributions to Sixteenth-century Organization of Poor Relief. P. 225–233.


[Закрыть].

Однако краеугольным камнем разногласий по поводу «революции» стал Тайный совет как орган исполнительной власти. Как и когда он занял место большого и аморфного Королевского совета, который консультировал Эдуарда IV и Генриха VII и работал под управлением Уолси в Звездной палате? Не создал ли его Кромвель из ребра Адама в ходе основного акта реформы[330]330
  Elton. Tudor Revolution. P. 316–52; Elton. Studies, iii. 21–38.


[Закрыть]? Вне всякого сомнения, модернизированный совет должностных лиц, существовавший к концу 1536 года, был высшей точкой государственного планирования. Он давал возможность обеспечивать более высокую эффективность, безопасность и секретность в центральном правительстве; в него входили только работающие советники; он оставил Звездной палате свободу в течение десяти лет организовывать свою работу в качестве суда специалистов. Существовали также прецеденты для создания «тайных» консультативных советов, освобожденных от непосредственных дворцовых задач. В 1520 году Уолси учредил исполнительный Тайный совет для Ирландии, работавший независимо от представителя короля в Дублине. По Элтемскому указу 1526 года он планировал (по крайней мере теоретически) сократить состав английского совета до двадцати должностных лиц. Те из них, кто находился при дворе, должны были собираться ежедневно в 10 утра и в 14 часов в королевской столовой[331]331
  Ellis S. G. Reform and Revival: English Government in Ireland, 1470–1534. London, 1986. P. 31–48; A Collection of Ordinances and Regulations for the Government of the Royal Household. London, 1790. P. 159–160; Guy J. A. The Privy Council: Revolution or Evolution? // Revolution Reassessed / Ed. Coleman, Starkey. P. 67–68; Fox, Guy. Reassessing the Henrician Age. P. 135–136.


[Закрыть]. Он набросал альтернативный план для «разделения дел, которыми будет заниматься Королевский совет». Проект предусматривал реформу на основании применения принципа разделения функций к Звездной палате: администрирование и юстицию предполагалось поручить отдельным группам советников, оставляя главным должностным лицам государства и двора свободу концентрироваться на управлении всем королевством, не отвлекаясь на судебные процессы частных истцов[332]332
  PRO SP 1/59, fo. 77; SP 1/235, fo. 37; LP IV. iii, aP. 67; LP Add. I, no. 481.


[Закрыть]. И наконец, законом Кале 1536 года был создан исполнительный совет для управления городом Кале в составе 11 человек из назначенных должностных лиц в порядке старшинства, от представителя короля до маршала[333]333
  27 Henry VIII, c. 63. Вдохновителем принятия Закона Кале был сэр Уильям Фицуильям (впоследствии граф Саутгемптон). См.: Starkey. Privy Secrets. Р. 31.


[Закрыть].

Точка зрения, что Тайный совет имеет «создателя», внешне привлекательна, однако соотношение подтверждений свидетельствует против такого мнения. Кромвель, несомненно, обдумывал реформу, поскольку в июне 1534 года написал на обратной стороне какого-то письма: «Напомнить королю о создании Совета»[334]334
  LP Add. I, no. 944.


[Закрыть]. Что на деле означают эти слова, неясно, но он отвечал за выполнение решений Совета с мая 1533 года, когда набросал «напоминания записать в мой блокнот, что сделано в Совете»[335]335
  LP VI, no. 551.


[Закрыть]. Он был обоснованно заинтересован в определении рабочих практик Совета и, конечно, имел на этот счет конкретные планы. Однако если так, то эти планы разрушили последующие события. Политическая обстановка отличалась нестабильностью: сначала крах Уолси и отказ Томаса Мора как лорд-канцлера поддерживать кампанию по разводу Генриха VIII, затем опала Анны Болейн и «Благодатное паломничество». Эти события сами по себе побуждали к изменениям. Отставка Уолси свернула его влияние на Звездную палату, там возник вакуум власти. Амбициозные политики ринулись служить королю при дворе, где «избранные» советники Генриха скоро переместились в уединенное убежище «личных» королевских апартаментов[336]336
  The English Court / Ed. Starkey. P. 16–20.


[Закрыть]. Со времен Босуорта так остро не вставала необходимость в радикальных решениях и конфиденциальности. После 1530 года герцоги Норфолк и Саффолк, граф Уилтшир (отец Анны Болейн), лорд Сэндис, граф Сассекс, сэр Уильям Фицуильям, Кромвель и остальные были «политическими» или «тайными» советниками, которые обсуждали стратегию королевского развода и вели дела с Шапюи и папским нунцием. Кроме того, в XV веке термин «тайный советник» использовался, чтобы провести различие между «постоянными» советниками при дворе и членами Большого совета или Совета в Звездной палате. Отсюда ясно, почему Кромвеля именовали «тайным советником» уже в 1533 году[337]337
  LP VI, no. 1071.


[Закрыть]. Наблюдатели могли видеть, что исполнительная власть в Звездной палате находилась в руках не Мора или Одли. Однако, несмотря на появившееся слово «тайный», «дворцовые» советники Генриха VIII еще не были Тайным советом. Причина в том, что из Совета окончательно не исключили менее приближенных советников, судей, королевских слуг и других членов, так что формальной реорганизации не произошло[338]338
  Guy. Privy Council. P. 68–75. Cf. Starkey. Privy Secrets. P. 29–31.


[Закрыть].