Текст книги "Блюстители"

– Да. Такими же невиновными, как вы и я.

– А сколько раз вам удавалось найти настоящего убийцу?

– Не все мои подопечные были осуждены за убийство. Но в четырех случаях мы смогли установить истинных виновников.

– Пусть вам повезет и на сей раз!

– Спасибо. Удача мне необходима.

После этого я перевожу разговор на спортивные темы. Макнатт – рьяный болельщик баскетбольного клуба «Флоридские аллигаторы» и гордится тем, что его любимая команда одерживает победу за победой. Потом мы беседуем о погоде, о проблемах пенсионеров, немного о политике. Умом Макнатт не блещет – мне попадались и более интересные собеседники. Что же касается убийства Руссо, то оно, похоже, его не слишком волнует.

Через час я благодарю Макнатта за уделенное мне время и спрашиваю, можно ли мне навестить его снова.

– Конечно, – отвечает он. Его явно радует, что к нему приедет посетитель.

Уже на обратном пути до меня вдруг доходит, что Макнатт ни разу даже не намекнул мне на то, что в мрачных тайнах Сибрука может таиться опасность. И, явно не испытывая симпатии к шерифу Фицнеру, ни словом не обмолвился о его коррумпированности.

Следовательно, он рассказал мне не все.

Глава 14

После двух месяцев раскачки в работе над делом Куинси Миллера возникает первый прорыв. Нам звонит Кэрри Холланд-Прюитт и сообщает, что хочет поговорить. В воскресенье я, сев за руль, выезжаю к ней еще до рассвета и после шести часов пути прибываю в Далтон, штат Джорджия, расположенный посередине между Саванной и Кингспортом, штат Теннесси. Стоянка грузовиков находится рядом с федеральным шоссе – та самая, на которой я уже бывал. Я паркуюсь неподалеку от въезда и жду Фрэнки Татума. Мы с ним созваниваемся, и через двадцать минут он останавливает свой автомобиль рядом с моим. Я наблюдаю за тем, как Фрэнки заходит в расположенный неподалеку ресторанчик.

Оказавшись внутри, он выбирает стол в отдельной нише в дальнем конце зала, заказывает кофе и сэндвич и разворачивает газету. На столе стоят обычный набор специй и бумажные салфетки на специальной подставке-держателе. Прикрываясь газетой, как щитом, Фрэнки убирает со стола солонку и перечницу и заменяет их на другие, заранее подготовленные нами, – дешевые пластмассовые цилиндрики, купленные в бакалейном магазине. На дне нашей солонки спрятано звукозаписывающее устройство. Когда Фрэнки приносят сэндвич, он слегка подсаливает его, чтобы убедиться, что никто ничего не заподозрит. После этого отправляет мне смс-сообщение, что все хорошо и посетителей в заведении не так уж много.

В час дня, точно в оговоренное время, я, в свою очередь, отправляю Фрэнки сообщение. В нем я прошу его есть медленнее. Нигде не видно ни пикапа Бака, ни «Хонды» Кэрри Прюитт. У меня есть цветные фотографии их автомобилей, и я даже помню наизусть их теннессийские номера. Наконец в час пятнадцать я замечаю, как на съезде с шоссе притормаживает пикап, и сразу посылаю сообщение Фрэнки. Потом выбираюсь из своего городского внедорожника, вхожу в ресторан и вижу, как Фрэнки расплачивается у стойки. Официантка в этот момент убирает со стола, за которым он сидел, и я спрашиваю, могу ли я расположиться именно здесь.

Кэрри привезла с собой Бака, и это хороший знак. Вероятно, она рассказала ему всю предысторию, и теперь ей нужна его поддержка. Бак – крупный, крепкого сложения мужчина с мощными руками и седеющей бородой. Характер у него, по-моему, вспыльчивый (должен признаться, что это мое предположение оказалось ошибочным). Как только Кэрри и Бак показываются в дверях, я вскакиваю и призывно машу им рукой, приглашая к своему столику. Затем благодарю Кэрри за то, что согласилась со мной встретиться, и настаиваю, чтобы супруги заказали себе ланч. Сам я умираю от голода и прошу, чтобы мне принесли яйца и кофе. Кэрри и Бак заказывают гамбургеры и жареный картофель.

В устремленном на меня взгляде Бака я читаю сомнения. Прежде чем я успеваю дойти до сути дела, он произносит:

– Мы «пробили» вас по Интернету. Фонд «Блюститель» и все такое. Вы кто – священник или юрист?

– И то, и другое, – говорю я с улыбкой, надеясь, что она обезоруживающая, а затем немного рассказываю о себе.

– Между прочим, мой отец был священником, – с гордостью сообщает Бак. – Вам об этом известно?

Да, нам об этом известно. Четыре года назад отец Бака отошел от дел, оставив служение в небольшой церкви, расположенной далеко за городской чертой Блаунтвилла. Я изображаю заинтересованность, и мы какое-то время осторожно пытаемся говорить о религии. У меня возникает подозрение, что Бак как верующий давным-давно сбился с пути истинного. Несмотря на то что внешне он выглядит грубым и неотесанным, у него мягкий голос и приятные манеры.

– Мистер Пост, по многим причинам я никогда не рассказывала Баку подробности о своем прошлом, – говорит Кэрри.

– Пожалуйста, называйте меня просто Пост, без «мистера», – прошу я.

Кэрри улыбается, и меня снова поражает, какие у нее красивые глаза и правильные черты лица. Перед встречей она накрасилась и зачесала светлые волосы назад. Я невольно думаю о том, что, сложись жизнь Кэрри по-другому, ее внешность могла бы открыть перед ней более многообещающие двери.

– Ладно, давайте сразу к делу, – предлагает Бак. – Откуда мы знаем, можно ли вам доверять?

Учтите, он задает свой вопрос человеку, который тайно записывает происходящий разговор.

Прежде чем я успеваю ответить, Бак продолжает:

– Короче, Кэрри рассказала мне о том, что произошло когда-то давно, и о том, что она сделала. Нам это небезразлично, иначе бы нас здесь не было. Но мне кажется, что вся эта история грозит нам неприятностями.

– Чего вы, собственно, хотите? – спрашивает Кэрри.

– Чтобы восторжествовали истина и справедливость.

– На вас ведь нет микрофонов или других таких штук, верно? – осведомляется Бак.

Я усмехаюсь, словно вопрос показался мне забавным, и поднимаю вверх руки, как бы давая понять, что ничего на себе не прячу.

– Да бросьте, я же не полицейский. Если хотите меня обыскать, пожалуйста.

К столику подходит официантка – она принесла еще кофе. Мы замолкаем. Когда девушка удаляется, я беру инициативу на себя:

– Нет, микрофона на мне нет. Такие методы не для нас. Мне бы хотелось, чтобы вы, Кэрри, рассказали мне правду, а затем подписали аффидевит, который я однажды смогу использовать для того, чтобы помочь Куинси Миллеру. Я также веду переговоры с другими свидетелями по его делу и стараюсь добиться от них того же самого – то есть правды. Я знаю, что многие свидетельские показания, данные на суде, были сфабрикованы полицейскими и обвинением, и теперь пытаюсь по кусочкам воссоздать картину того, как все было на самом деле. Ваш аффидевит, разумеется, мне поможет, но он будет лишь частью этой головоломки.

– Что такое аффидевит? – спрашивает Бак.

– Письменное заявление, сделанное под присягой. Я его подготовлю, вы внимательно прочитаете, а Кэрри подпишет. Затем я буду хранить его у себя, естественно, не разглашая, пока не настанет время предъявить его. Ни один человек в Кингсберге и его окрестностях ничего об этом не узнает. Не говоря уже о Сибруке, который находится очень далеко.

– Мне придется идти в суд? – спрашивает Кэрри.

– Маловероятно. Давайте будем исходить из того, что мне удастся убедить судью, что процесс над Куинси Миллером не был справедливым. Но, откровенно говоря, не факт, что у меня это получится. Если попытка окажется неудачной, существует призрачная возможность того, что Куинси Миллера постараются снова привлечь к суду по обвинению в убийстве. Это может занять годы. В таком случае в какой-то момент вас могут вызывать в суд в качестве свидетеля. Но это маловероятно, потому что вы ведь не видели никакого чернокожего мужчину, бегущего прочь от места преступления, верно?

Кэрри молчит и вообще никак не реагирует на мои слова. Нам приносят еду, и мы начинаем сдабривать блюдо специями. Бак любит кетчуп, но не добавляет в свою тарелку ни соли, ни перца. Я же солю принесенные мне яйца и ставлю солонку в самый центр стола.

Кэрри поклевывает ломтики картофеля-фри, избегая зрительного контакта. Бак откусывает от своего бургера один кусок за другим и энергично, с аппетитом жует. Очевидно, что они долго обсуждали сложившуюся ситуацию, однако так и не пришли к определенному решению. Кэрри явно нужно подтолкнуть, и я спрашиваю:

– Кто убедил вас дать свидетельские показания? Шериф Фицнер?

– Послушайте, мистер Пост, я поговорю с вами и расскажу, что и как было, но впутываться в неприятности у меня нет желания. Я буду долго и напряженно думать, прежде чем подпишу этот ваш аффидевит.

– Вы ведь не можете просто повторить то, что она скажет, верно? – уточняет Бак, вытирая губы бумажной салфеткой.

– Да, в суде я не могу этого повторить, если я правильно понял ваш вопрос. Все, что я могу, – рассказать об этом другим сотрудникам фонда, не более. Любой судья потребует подписанного свидетелем заявления, сделанного на бумаге и под присягой.

– Я беспокоюсь за своих мальчиков, – говорит Кэрри. – Они ничего не знают. Мне будет стыдно, если им станет известно, что их мать солгала в суде и отправила человека в тюрьму.

– Понимаю, Кэрри, и у вас действительно есть основания для беспокойства по этому поводу. Но есть ведь и вероятность того, что они будут гордиться тем, что вы помогли освободить из тюрьмы невинного человека. В двадцатилетнем возрасте мы все совершали плохие поступки, но некоторые ошибки все же можно исправить. Вы говорите, что беспокоитесь за своих мальчиков. А вы подумайте о Куинси Миллере. У него трое детей, он не видел их двадцать два года. И пятеро внуков. Миллер не видел их вообще никогда, даже на фотографиях.

Мои последние слова заставляют Бака и Кэрри на несколько секунд прекратить есть. Они ошеломлены и напуганы, и это в данном случае работает на меня.

– Мы располагаем документами, свидетельствующими о том, что выдвинутое против вас обвинение, связанное с наркотиками, было снято через несколько месяцев после процесса над Куинси, – произношу я. – Фицнер убедил вас выступить на суде в качестве свидетеля и рассказать ту самую историю, которую вы поведали присяжным, а прокурор пообещал забыть об обвинении, так?

Кэрри вздыхает и смотрит на мужа. Тот пожимает плечами и бурчит:

– Ладно, давай. Мы ехали сюда пять часов не для того, чтобы поесть гамбургеров.

Кэрри пытается отхлебнуть кофе. Но у нее так сильно дрожат руки, что она ставит чашку обратно на стол и на несколько дюймов отодвигает от себя тарелку. Устремив взгляд прямо перед собой, она говорит:

– Я встречалась с помощником шерифа, его звали Лонни. Мы с ним сидели на наркотиках – плотно сидели, употребляли их в больших дозах. Я попалась, но он сделал так, что меня не упекли за решетку. Потом прикончили того адвоката, и через несколько недель после этого Лонни сказал, что может устроить для меня один вариант. Мол, если я заявлю, будто видела чернокожего мужчину, убегающего из офиса убитого адвоката, то обвинение, связанное с наркотиками, с меня снимут. Вот такие дела. В общем, Лонни отвез меня в офис Фицнера, и я рассказала там эту историю. На следующий день Лонни и Фицнер свели меня с прокурором – не помню, как его звали.

– Форрест Бэркхед.

– Точно. Я повторила ту же историю еще раз. Он записал все на диктофон, однако по поводу снятия обвинения против меня не сказал ни слова. Позднее я спросила про это у Лонни, и он объяснил, что сделка между Фицнером и Бэркхедом состоялась, так что я могу ни о чем не беспокоиться. Мы с Лонни часто ссорились, в основном из-за наркотиков. Но теперь я чиста и совершенно не употребляю вот уже четырнадцать лет, мистер Пост.

– Прекрасно. Поздравляю.

– Это Бак меня вытащил.

– Я люблю выпить пива, но всегда старался держаться подальше от наркоты, – замечает Бак. – Если бы я подсел на нее и мой папаша узнал об этом, он бы меня просто пристрелил.

– В общем, меня отвезли в округ Батлер, где проходил суд, и я дала свидетельские показания. Чувствовала я себя омерзительно, но мне не хотелось угодить в тюрьму, причем надолго. Получалось так, что мне надо было выбирать – либо я, либо Куинси Миллер. А я, знаете ли, все же предпочитаю быть на своей стороне. Каждый сам за себя – слышали такое? С тех пор прошло много лет, и все это время я старалась забыть про судебный процесс. Тот адвокат выставил меня дурой.

– Тайлер Таунсенд.

– Да, он самый. Я буду помнить его до конца жизни.

– А потом вы уехали из города?

– Да, сэр. Как только суд закончился, Фицнер вызвал меня в свой офис, поблагодарил, дал мне тысячу долларов наличными и велел исчезнуть. Сказал, что, если я в течение пяти ближайших лет вернусь во Флориду, он арестует меня за введение в заблуждение присяжных. Представляете? Один из его помощников отвез меня в Гейнсвилл и посадил в автобус, идущий в Атланту. Я никогда не возвращалась обратно – и не собираюсь. Я даже своим друзьям не сообщила, куда отправилась. Да и немного у меня их было. В общем, уезжать мне было легко.

Бак, которому, видимо, хочется услышать добрые слова в свой адрес, произносит:

– Когда Кэрри впервые рассказала обо всем этом несколько недель назад, я ей посоветовал: «Ты должна говорить правду, детка. Этого человека посадили из-за тебя».

– На вас все еще висит обвинение в употреблении наркотиков, – обращаюсь я к Кэрри.

– Это первое, которое выдвинули против меня за год до всего того, о чем мы с вами только что говорили.

– Вам следует добиться его снятия.

– Знаю, но это было очень давно. У нас с Баком сейчас все хорошо. Мы оба много работаем и оплачиваем наши счета. Не хочу, чтобы у меня возникли проблемы из-за моего прошлого, мистер Пост.

– Если она подпишет аффидевит, ее могут привлечь за дачу ложных показаний под присягой во Флориде? – спрашивает Бак.

– Нет. Срок давности уже истек. Кроме того, это больше никого не волнует. Все сменились – шериф, прокурор, судья.

– Когда то, о чем вы толковали, произойдет? – интересуется Кэрри. Она явно испытывает облегчение от того, что рассказала, как все происходило в действительности.

– Это долгий процесс, он может занять месяцы или даже годы – если вообще до этого дойдет. Первое, что вы должны сделать, – это подписать аффидевит.

– Она его подпишет, – говорит Бак, откусывает от гамбургера еще кусок и с полным ртом уточняет: – Так ведь, детка?

– Я должна как следует подумать, – отвечает Кэрри.

– Послушай, если нам придется ехать во Флориду, я сам тебя туда отвезу и навешаю любому, кто попробует создать тебе проблемы.

– Проблем не возникнет, уверяю вас, – успокаиваю я. – Единственный негативный момент для вас, Кэрри, состоит в том, что вам придется рассказать все сыновьям. Остальные ваши родственники и друзья, скорее всего, никогда ничего не узнают. Если завтра Куинси Миллер выйдет из тюрьмы, кому в Кингспорте, штат Теннесси, станет об этом известно?

Бак кивает в знак согласия и отхватывает еще один солидный кусок. Кэрри отправляет в рот ломтик жареного картофеля.

– Ее двое ребят – хорошие парни, – вставляет Бак. – У меня пара настоящих дикарей, но у Кэрри в самом деле славные мальчишки. Черт меня побери, вы, пожалуй, правы – готов побиться об заклад, что они еще будут тобой гордиться, детка.

Кэрри улыбается, но я не уверен, что Бак убедил ее. Бак, мой новый неожиданный союзник, похоже, не сомневается в собственной правоте.

Я доедаю яйца и начинаю «прощупывать» Кэрри по поводу употребления ею наркотиков в то время, когда она жила в Сибруке. Удается выяснить, что Кэрри отдавала предпочтение марихуане и кокаину, а Лонни всегда мог достать и то и другое. Романтические отношения между ним и Кэрри были нестабильными, но она не пыталась сблизиться с кем-либо другим из помощников шерифа, хотя было известно, что некоторые из них тоже приторговывают дурью в небольших количествах. Кэрри утверждает, что по поводу участия Фицнера в этом бизнесе ей ничего не известно.

Когда официантка убирает со стола посуду, я прошу принести счет. Затем любезно благодарю супругов за встречу и выражаю восхищение по поводу мужества Кэрри, которая готова откликнуться на мою просьбу. Обещаю не составлять текст аффидевита, пока она не примет окончательного решения. На автостоянке мы прощаемся, и я наблюдаю за тем, как Кэрри и Бак отъезжают. Потом возвращаюсь в ресторан, подхожу к нашему столику и беру со стола бейсбольную кепку, которую перед этим нарочно там оставил. Дождавшись момента, когда на меня никто не смотрит, забираю свои перечницу и солонку и заменяю их на новые, припрятанные в кармане.

Отъехав от ресторана мили три, я выруливаю на федеральное шоссе и останавливаюсь на парковке торгового центра. Там же появляется автомобиль Фрэнки и тормозит рядом. Фрэнки пересаживается ко мне. Широко улыбаясь, он демонстрирует маленький диктофон и довольно заявляет:

– Звук просто отличный.

Да, порой мы занимаемся грязными делами. Нам приходится общаться со свидетелями, солгавшими под присягой, с полицейскими, сфабриковавшими улики, с экспертами, которые ввели в заблуждение присяжных, и прокурорами, с помощью подкупа склонившими людей к даче ложных показаний. Мы, хорошие парни, зачастую вынуждены пачкать руки – просто потому, что без этого наших клиентов не спасти.

Если Кэрри Холланд-Прюитт откажется сотрудничать с фондом и подписать аффидевит, я найду способ получить от нее нужные показания и внести их в протокол судебного заседания. Мне уже приходилось заниматься подобным.

Глава 15

Мы вынуждены испачкать руки еще сильнее. Фрэнки нанял детектива из Бирмингема, чтобы собрать нужные нам сведения о Марке Картере, человеке, который изнасиловал и убил Эмили Брун. Он живет в небольшом городке Бейлис, в десяти милях от Вероны, где проходил процесс, на котором был осужден Дьюк Рассел. Картер работает на дилера из Вероны, продающего тракторы. В большинстве случаев после работы он отправляется в одну и ту же забегаловку, чтобы встретиться там с приятелями, выпить пива и поиграть в пул.

Картер сидит за столом и потягивает из бутылки пиво «Бад лайт». Неожиданно какой-то мужчина спотыкается и, падая, врезается в столик, за которым вместе с Картером веселится небольшая компания. Бутылки разлетаются во все стороны, пиво потоками льется на пол. Поднявшись, мужчина горячо извиняется. Несколько секунд ситуация кажется напряженной. Нарушитель спокойствия подхватывает со стола часть опрокинувшихся полупустых бутылок и заказывает всей компании еще пива, продолжая бормотать извинения. Затем он ставит на стол четыре свежие порции напитка и произносит какую-то шутку. Картер и его приятели, успокоившись, разражаются смехом. После того как атмосфера разряжается, нанятый нами детектив (а это именно он устроил в заведении небольшой инцидент) отходит в угол и вынимает мобильный телефон. В кармане пиджака у него спрятана бутылка, из которой пил Картер.

На следующий день Фрэнки, заехав в лабораторию в Дареме, вручает экспертам и бутылку, и один-единственный лобковый волосок, который нам удалось умыкнуть из набора улик, собранных полицейскими. Фонд «Блюститель» платит 6 тысяч долларов за проведение экспресс-анализов. Результаты нас радуют. ДНК-тесты дают нам доказательство, связывающее Картера с изнасилованием и убийством.

Во время судебного процесса над Дьюком Расселом штатом Алабама были приняты в качестве вещественного доказательства семь лобковых волосков. Они якобы были изъяты на месте преступления непосредственно с тела Эмили, однако принадлежали не ей, а, очевидно, тому, кто ее изнасиловал и убил. Дьюк представил свои образцы соответствующего биоматериала. Государственный эксперт уверенно заявил, что они соответствуют волоскам, которые были найдены на теле жертвы. Данный факт был расценен как неопровержимое доказательство того, что Дьюк изнасиловал Эмили, прежде чем задушить ее. Еще один эксперт показал, что во время нападения он несколько раз укусил ее.

Семенной жидкости обнаружено не было ни внутри тела, ни на нем, ни вокруг него. Нисколько не обескураженный этим обстоятельством прокурор Чэд Фолрайт просто заявил присяжным, что Дьюк, «скорее всего, использовал презерватив». Никаких доказательств этого представлено не было, сам презерватив найти не удалось, но для того, чтобы убедить в своей правоте жюри присяжных, приведенных аргументов обвинителю вполне хватило. Чтобы добиться для обвиняемого смертного приговора, Фолрайту нужно было доказать факт и убийства, и изнасилования. Жертву обнаружили обнаженной, что указывало на то, что она, вероятно, подверглась сексуальному насилию, однако доказательства этого изначально выглядели все же недостаточно убедительными. Лобковые волосы в данном случае сыграли роль ключевой улики.

В момент просветления адвокат Дьюка, видимо, по каким-то причинам оказавшись трезвым, попросил суд выделить деньги, чтобы он мог нанять собственного эксперта по анализу волос. Суд ему отказал. Что касается ДНК-тестирования, то адвокат о нем либо ничего не знал, либо просто не захотел создавать себе лишние проблемы и беспокойство. Или, возможно, решил, что на подобное исследование суд санкцию не даст. В итоге в отношении семи злополучных лобковых волосков ДНК-исследование так и не было проведено.

Но анализу они, вне всякого сомнения, все же подверглись. В результате эксперт дал показания, которые отправили Дьюка в камеру смертников. А три месяца назад его едва не казнили – исполнение смертного приговора было отложено за два часа до назначенного ранее срока.

И вот теперь мы знаем правду.

Верона находится в центральной части штата, в малонаселенной равнинной местности, покрытой сосновыми лесами. Среди пяти тысяч жителей городка принято считать, что хорошая работа – это водить грузовик-лесовоз, а плохая – расфасовывать бакалейные товары. Каждый пятый вообще не имеет никакой работы. Этот район навевает на меня уныние, но, находясь там, я обычно останавливаюсь в небольших населенных пунктах, которые по-своему интересны тем, что время в них словно остановило свой бег.

Офис Чэда Фолрайта расположен в здании суда, по другую сторону пыльного коридора от того самого помещения, где девять лет назад Дьюка признали виновным и приговорили к смерти. Прежде мне довелось побывать здесь лишь однажды, и в будущем я предпочел бы больше тут не появляться. Встреча, которая мне предстоит, наверняка будет не из приятных, но я давно уже привык к подобному. Подавляющее большинство прокурорских работников меня презирают, и я плачу им тем же.

Как и было условлено, я прибываю в офис в 2 часа дня, точнее, в 13.58, и вежливо улыбаюсь секретарше Чэда. Для меня очевидно, что ей я тоже не нравлюсь. Разумеется, ее босс занят, и она приглашает меня присесть под ужасным портретом какого-то сурово нахмурившегося судьи, которого, хотелось бы надеяться, уже нет в живых. Проходит десять минут, и секретарша беспрерывно молотит пальцами по клавиатуре компьютера. Из кабинета прокурора не доносится ни звука. Пятнадцать минут. Наконец через двадцать минут я встаю и не слишком вежливым тоном заявляю:

– Послушайте, мы договорились встретиться ровно в два часа. Я приехал сюда издалека. Что происходит, черт возьми?

Секретарша бросает взгляд на стоящий на столе старый стационарный телефон и отвечает:

– Он все еще разговаривает с судьей.

– А вашему боссу известно, что я здесь? – осведомляюсь я достаточно громко, чтобы меня было слышно и за дверью кабинета.

– Да, известно. Прошу вас, не волнуйтесь.

Я снова сажусь, жду еще десять минут, а потом подхожу к двери, за которой находится прокурор, и громко стучу в нее. Прежде чем секретарша или ее начальник успевают что-либо сказать, я вваливаюсь в кабинет и застаю Чэда не говорящим по телефону, а стоящим у окна с таким видом, словно он поглощен созерцанием жизни города.

– Мы условились встретиться в два часа, Чэд. Какого черта?

– Извините, Пост. Я говорил по телефону с судьей. Входите.

– Да уж, позвольте, я это сделаю. Я просидел за рулем пять часов. Немного вежливости не помешало бы в качестве вознаграждения за это неудобство.

– Приношу мои извинения, – произносит Чэд с явным сарказмом в голосе и опускается в огромное, вращающееся кожаное кресло.

Чэду Фолрайту примерно столько же лет, сколько и мне. Последние пятнадцать лет он занимался уголовным преследованием преступников, в основном изготовителей и распространителей метамфетамина. Дело об убийстве Эмили Брун было самым резонансным в его прокурорской карьере. Три месяца назад, когда срок его пребывания на занимаемой должности стал близиться к концу, Чэд принялся бегать за телерепортерами, оказавшимися в поле его зрения, и рассказывать им о том, насколько тяжела ноша, лежащая на его плечах.

– Ладно, проехали, – говорю я и сажусь.

– Что у вас на уме? – интересуется Фолрайт и бросает взгляд на часы.

– Мы провели кое-какие ДНК-тесты, – отвечаю я, старательно удерживая на лице мрачное, недовольное выражение. В этот момент мне хочется отвесить прокурору крепкую оплеуху. – Нам известно, кто является настоящим убийцей, Чэд, и это не Дьюк Рассел.

Фолрайт воспринимает мои слова стоически.

– Рассказывайте, – говорит он.

– Рассказываю. Нам удалось получить биоматериал подлинного убийцы и сравнить его с помощью ДНК-теста с одним из лобковых волосков, фигурировавших в деле в качестве улики, на которую опиралось обвинение. Плохие новости, Чэд. Вы посадили не того человека.

– Вы тайно похитили наши вещдоки?

– Блестяще. Вас больше заботят мои грехи, чем свои собственные. Из-за вас едва не казнили невинного человека, Чэд. Обо мне не беспокойтесь – я просто парень, который раскопал правду.

– Каким образом вы украли этот самый лобковый волосок?

– Это было нетрудно. Вы ведь давали мне набор вещдоков, помните? Год назад, здесь в коридоре. Потом я в течение двух дней потел в маленькой комнатке, в которой располагается архив, и изучал все, что вам удалось собрать. Один из волосков прилип к моему пальцу. С тех пор прошел год, и никто его не хватился.

– Значит, вы выкрали лобковый волос. Невероятно.

– Я не крал его, Чэд. Я просто одолжил его – на время. Вы отказались делать ДНК-тесты, так что должен же был кто-то их провести. Впрочем, можете выдвинуть против меня обвинение – мне наплевать. У вас сейчас возникнут проблемы посерьезнее.

Чэд Фолрайт громко выдыхает, и плечи его опускаются. Чтобы собраться с мыслями, ему требуется примерно минута. Затем он спрашивает:

– Ладно, и кто же ее убил?

– Тот самый мужчина, в компании которого ее видели в последний раз незадолго до гибели. Марк Картер. У них были близкие отношения еще во время учебы в школе. Полицейским следовало заняться им вплотную, но они этого почему-то не сделали.

– Откуда вы знаете, что это он убил?

– У нас есть его биоматериал.

– Что именно?

– Пивная бутылка. Он, видите ли, любит пиво и оставляет после себя много пустой тары. Одну из бутылок мы отвезли в лабораторию. На всякий случай я захватил с собой копию результатов исследования.

– Значит, вы еще и бутылку украли?

– Ну, давайте, Чэд, попробуйте выдвинуть против меня обвинение и по этому поводу. Поиграйте немного в свои игры. Но лучше взгляните на себя в зеркало, приятель, и бросьте это. Ваше фальшивое, надуманное обвинение скоро развалится ко всем чертям, и вы будете серьезно унижены.

Губы прокурора растягивает дурацкая улыбка. Он садится на своего любимого конька.

– Ничего у вас не получится, Пост. Я по-прежнему уверен в своей правоте.

– В таком случае вы – идиот, Чэд. Впрочем, это нам известно уже давно.

Я бросаю на стол копию результатов ДНК-исследования и иду к двери.

– Подождите минутку, Пост. Давайте закончим нашу беседу. Предположим, что все, что вы сказали, правда. И что будет дальше?

Я снова медленно сажусь и ненадолго задумываюсь, пощелкивая суставами пальцев. Мне ясно, что Дьюк выйдет на свободу раньше, если я сумею убедить Чэда пойти на сотрудничество со мной. Если же он вступит со мной в схватку – а прокуроры обычно так и делают, – то процедура освобождения вместо нескольких недель займет несколько месяцев.

– Вот лучший способ выпутаться из этой истории, Чэд, и учтите, спорить с вами по поводу стратегии я не собираюсь. В кои-то веки все козыри сейчас на руках у меня. Среди улик по данному делу имеются еще шесть лобковых волосков. Давайте их тоже пропустим через ДНК-тест. Благодаря этому у нас будет гораздо больше информации. Если во всех семи случаях тесты исключат, что волоски принадлежат Дьюку, он выходит на свободу. Если все семь тестов укажут на Картера, то у вас на руках новое дело. В общем, получается, что, если вы согласитесь на проведение дополнительных исследований, все пройдет гладко. Выступите против – что ж, я подам ходатайство в суд штата, и если проиграю, что весьма вероятно, то отправлюсь в федеральный суд. В итоге я все равно добьюсь того, что тесты будут сделаны, и вы это знаете.

Чэд Фолрайт понимает, что все будет именно так, как я говорю, и это его злит. Откинув волосы со лба, он встает, подходит к окну и погружается в размышления. Чэд тяжело дышит, крутит головой так, что в шее у него что-то хрустит, и поглаживает подбородок. Все это должно было бы вызвать у меня удивление, но этого не происходит. Такие вещи больше не производят на меня впечатления.

– Знаете, Пост, я вполне допускаю, что они оба развлекались с Эмили, по очереди.

– Вы не видите неба над головой, Чэд, потому что не хотите его видеть, – произношу я и направляюсь к двери.

– Я верю в свою правоту, Пост.

– План будет такой, Чэд. У вас есть две недели. Если по прошествии этого срока вы не осознаете реального положения вещей, я напишу ходатайство о проведении тестов, а также дам интервью Джиму Биско из «Бирмингемских новостей». Как вы знаете, он занимался освещением данного дела, и мы с ним хорошо знакомы. Когда я расскажу ему о ситуации с ДНК-тестированием, вы наверняка появитесь в материалах на первой полосе, и заголовки будут не из тех, о каких вы мечтаете. Вдвоем – Биско и я – мы сможем сделать из вас потрясающего дурака, Чэд. Не советую доводить до этого.

Открыв дверь, я выхожу из кабинета. Последнее, что я замечаю, – это лицо Чэда Фолрайта, стоящего у окна. Он в изумлении таращится на меня, приоткрыв рот, и вид у него совершенно сломленный. Мне жаль, что я не могу запечатлеть его на фото.

Вскоре я в спешке покидаю Верону – мне еще предстоит проделать долгий путь до тюрьмы, где держат в камере смертников моего подопечного. Дьюк пока не знает о результатах исследования ДНК. Я хочу сообщить их ему лично. Это будет прекрасный повод для нашей с ним встречи.