Текст книги "Малолетки"

– 14 —

Все было не так просто. День, который его интересовал (когда пропала девочка), был субботой, а не вторником. Как ни считал Дивайн. дни, ни раскладывал варианты, нужного ему результата не получалось. Каждый раз выходило, что это была суббота. Между часом и четвертью второго. Дивайн снова проверил на работе Реймонда: не было никаких данных, свидетельствующих о его отсутствии в течение двух часов. К тому времени, когда он ушел с работы, Глорию Саммерс искали уже почти четыре часа.

Если это отставить в сторону, что еще говорило против него?

Прыщеватый парень, нервное поведение и неприятный запах.

Вот и все.

Нет, еще: парень, который сильно потеет и носит с собой нож.

Дивайн был убежден, что, если он отправится к Резнику не с фантами, а со своими домыслами, догадками, инспектор сразу же его обрежет. Резник, однако, прислушивался к мнению Линн Келлог, даже Пателя. Дивайн же… для Резника и даже для Миллингтона был просто клубком мускулов с проблемой взаимоотношений с другими людьми и ничем больше. «Исправься или уходи» – это подразумевалось не один раз, говорили Марку это и прямо в лицо, когда его подследственных находили в крови. «Он распсиховался и сам поранил себя». Просить Резника поверить этому – все равно что убедить архиепископа Кентерберийского, будто мать Тереза совершила кражу.

– Успокойся, Марк, – остановил его недавно Миллингтон, несомненно, передавая мнение сверху, – нам известно все про твоего Реймонда. В ту минуту, когда что-либо еще укажет в его направлении, он будет у нас с такой скоростью, что решит, будто у него выросли крылья.

Вот почему Дивайн вернулся в участок, чтобы включиться в борьбу, которую вели его коллеги, борьбу, призванную улучшить показатель раскрываемости преступлений. Несмотря на радостный настрой министерства внутренних дел, которое постоянно заявляет всему миру, что число нераскрытых преступлений незначительно, их показатель колеблется около отметки в тридцать процентов. Вот к чему вернулся Дивайн – чтобы тратить большую часть своего времени на никому не нужные бумажки. Нем бы ни был человек, придумавший эту систему, он, несомненно, был канцелярской крысой. Его фантазия не шла дальше длиннющей формы, которую надо заполнять в трех экземплярах. А что за блестящая идея – записывать допросы на пленку, вместо того чтобы какой-нибудь чмур с хорошим почерком и простым блокнотом записывал каждое слово – и все! Достижение техники! Великолепно! Экономит время допроса, сохраняет его последовательность – конечно, все это так. Помогает избежать обвинений какого-нибудь лживого ублюдка в том, что следствие подстроено. Но никто, кажется, не счел необходимым подумать о том количестве времени, которое требуется для расшифровки всех этих записей, каждого покашливания, каждого, черт подери, слова! Хотя и прошел слух, что объявят дополнительный набор гражданских служащих на расшифровку, Дивайн знал, что слухи редко сбываются.

В то утро в отделе Патель отгородился от всех, надев наушники, Линн Келлог писала кратное изложение какого-то допроса для суда, в суде же околачивался Нейлор, даже не зная, вызовут его или нет, чтобы дать показания против типа, ворующего автомобильные детали. Сержант прилип к зеркалу в мужском туалете и подравнивал свои усы. Резник за своим столом сражался с огромным бутербродом с ветчиной. Так кто же был занят делом?

«Если бы мне пришлось начинать сначала, – мечтал Дивайн, – не задумываясь, стал бы профессиональным игроком в регби или нейрохирургом».

Резник расправился со своим бутербродом и стал снова просматривать окончательное заключение медицинской экспертизы. То, что удалось вынести со старого железнодорожного склада, было в таком состоянии, что требовались дни, а не часы, чтобы разобраться, отделить все, вступившее в контакт с телом Глории. Большая часть того, что скрупулезно соскабливали с пластиковых пакетов, было заражено плесенью и вряд ли могло оказаться полезным. Однако в лаборатории удалось извлечь из-под ногтей девочки несколько крошечных нитей вязаного материала, красных и зеленых. От ковра или половика? Хотя обсуждения и не было, мнения склонялись больше ко второму.

Как же это происходило? Заворачивал ли убийца тело в половик, прежде чем перевезти его в другое место? Было ли это до того, как он засунул тело в пластиковые пакеты? Если да, то каким образом он перевозил труп? На заднем сиденье автомобиля или в багажнике?

Резник отдавал себе отчет, что, может быть, действия, вызвавшие смерть девочки, и происходили на половике, а может быть, до этого были какие-то другие действия, связанные с половиком.

Когда эти ниточки попали под ногти? Резник встал и начал ходить вокруг стола, преследуемый картинами, которых лучше не видеть. В какой момент? До того как девочка впала в панику, стала кричать, вырываться, ударять кулачками; до того как ее пришлось держать, уговаривать, заставлять замолчать, пока не наступил конец? Хотя, вполне вероятно, половин был уничтожен, нельзя было исключить и другую возможность, а именно – что он все еще лежал в центре совершенно обычной комнаты, где Глория закончила свою короткую жизнь.

Резник снова сел. В одном он был совершенно уверен – убийца Глории ходил где-то по городу и вел, судя по всему, вполне нормальную жизнь. Он боялся лишь, что, прежде чем они найдут его, он может нанести новый удар.

Первым порывом Рея было пойти к ней и рассказать о своих чувствах. Выложить ей все и расцеловать прямо среди ореховых пирожных с кремовой начинкой и мятных конфет. Но он знал, что это был бы неверный шаг, сделанный под настроение. Он должен научиться контролировать свой темперамент. Не один раз дядя отзывал его в сторонку и объяснял его промахи. «Рей-о, ты не можешь поступать, действуя по первому побуждению. Так ведут себя дети, а ты уже не ребенок. Если ты будешь жить так и дальше, то люди начнут думать, что с тобой не все в порядке». «Нет, со мной все нормально. Все это пустяки». Он заверил себя, что беспокоиться не о чем.

Вода стала холодной, Рей вышел из-под душа и стал растираться полотенцем. Вначале волосы, как следует, досуха, затем спину, плечи, ноги, руки. Ему всегда было неприятно надевать что-либо, пока тело не высохнет полностью. Эта осторожность была вызвана боязнью простудиться. Еще больше его пугала мысль об опрелостях между пальцами на ногах. К тому же стоит только начать ходить или сидеть в мокрой одежде, обязательно заработаешь геморрой.

Рей попрыскал дезодорантом на волосы под мышками и внизу живота. Насыпав немного ароматизированного талька на руку, он протер между ног, вокруг мошонки.

Стук ногой в дверь ванной: «Выходи, Рей, дай и другим помыться. Ты там сидишь уже больше получаса».

Он собирался погладить свою голубую рубашку, но потом решил натянуть джемпер с круглым вырезом, так что видны оставались только воротник и один-два дюйма манжет. Джемпер прохудился на одном локте, но под курткой этого видно не будет. Его несколько беспокоило, как оденется Сара. Он надеялся, что это будет что-нибудь простое, а не тот костюм, в котором она приходила в полицейский участок. Словно это церковь или что-то подобное.

Он занял позицию возле одного из львов, прислонившись к нему спиной, чтобы видеть фонтан, а за ним остановку автобуса, на котором, по его мнению, должна была приехать Сара. На ступеньках сидели панки, задиравшие прохожих. Никто из них уже не отмачивал таких странных и негигиеничных штучек, как прокалывание носа булавкой или нюханье всякой дряни вроде клея.

Увидев Сару, остановившуюся на краю тротуара и осматривающуюся, чтобы найти его, Рей вышел вперед. Она выглядела чудесно: свободные черные брюки, черный жакет поверх красной блузки. Он решил не говорить ей ничего о ноже, чтобы не рисковать испортить вечер.

– Зачем нам надо было идти и смотреть все это?

– Тсс. Смотри. Вот здорово! Гляди.

– Куда?

– Там, сейчас войдет через дверь. Смотри!

– О Боже!

Сара отвернулась и прикрыла лицо рукой. В это время полуголый киногерой на экране, словно по волшебству, успел овладеть мечом и перерезать горло одному из нападавших, нанести сокрушительный удар в челюсть другому и распороть живот третьему с искусством ветерана вьетнамской войны или опытного мясника. Внутренности умирающего как бы вываливались прямо с экрана – серебристо-серые и красные от крови.

– Потрясающе! – выдохнул Рей в восторге.

– Мне просто не понравился этот фильм! – Сара была возмущена. – Все эти драни и кровь…

– Да ничего особенного, – оправдывался Рей. – Есть картины и пострашней… похуже. – Он имел в виду получше, но не стал говорить этого. Если слишком разозлить Сару, то он не сможет даже пощупать ее по дороге домой.

Они сидели в «Пицца Хат», в том, который поменьше, около Бридлсмит Гейт. Другой, за Дебенхемом, был лучше, но у Рея остались не очень хорошие воспоминания о его посещении в такое время.

– Я не хочу выглядеть чопорной, Реймонд, но этот фильм просто не в моем вкусе, вот и все.

– А какой в твоем?

– Ну, я не знаю…

– Думаю, сплошная мелодрама?

– Не обязательно. – Сара жевала чесночный сэндвич с «моцареллой» и думала над его вопросом. – Я и сама толком объяснить не могу.

– Ты имеешь в виду – что-то серьезное?

– Хорошо, если хочешь, да, что-то серьезное.

– Ну, возьми фильм, который мы только что посмотрели. Вся эта история о том, как они держали его неделями под землей в полной темноте и у него не было никакой пищи, кроме крыс, которых он сам должен был поймать и убить.

– Ну и что из этого?

Рей просто не мог поверить: «Глупая она, что ли?»

– Это показывает нам, объясняет, почему все произошло.

– Что?

– Почему он стал таким. Посвятил себя мести. Отбросил все чувства. Им двигала только месть. – Он направил на нее вилку. – Психология и прочее. Ты не можешь сказать, что это несерьезно.

– Одна средняя на глубокой сковороде с дополнительной мясной начинкой, – произнесла официантка, поставив между ними поднос, – и одна тонная, хрустящая, вегетарианская.

Рей был уверен, что Сара заказала это назло ему.

– Столик на двоих?

– Пожалуйста, – ответил Патель.

– Вы курите?

Патель повернулся к Алисон, та мотнула головой: «Нет».

– Вы не будете возражать, если я подсажу вас к кому-нибудь?

– Нет. – Патель оглядел зал.

– Как долго нам придется ждать, чтобы получить отдельный столик? – остановила официанта Алисон.

Рей уже покончил со своей пиццой, не оставив ни ломтика, доел чесночный сэндвич и почти весь салат. Теперь он сидел и отщипывал кусочки безвкусной вегетарианской пиццы Сары. С того момента, как они поспорили о фильме, она едва произнесла пару слов, если не считать недовольства, когда Рей полил соусом их салат. Она заявила, что предпочитает соус «Тысяча островов». «В следующий раз делай это сама, – подумал Рей, не ответив ни слова, – что за идиотское название – «Тысяча островов» – для салатного соуса».

– Послушай… – Он наклонился к ней.

– Да.

– Мой нож. Какого черта тебе понадобилось говорить о нем в полиции?

Алисон неожиданно умолкла в середине объяснения относительно преимуществ закладной с твердо установленным процентом.

– Вы ведь не слушаете?

– Нет, я слушаю. – Патель почувствовал, что начинает краснеть.

Алисон покачала головой.

– Вы просто уставились на меня.

– Извините.

– Все в порядке. – Она улыбнулась и протянула к нему руки. – А теперь, перестаньте играть ножом и вилкой.

– Я…

– Знаю, вы извиняетесь. Вы всегда так со всеми соглашаетесь или делаете это из-за меня?

– Простите меня. Я постараюсь быть более внимательным.

– Хорошо. – В глазах Алисон стояли смешинки. – Будьте, пожалуйста.

– Вы готовы сделать заказ? – обратился к ним официант.

– Хм, думаю, еще нет, не совсем, – произнес Патель.

– Да, – повернулась Алисон, – мы закажем сейчас. Патель улыбнулся, потом расхохотался.

– Я презираю такие вещи, – заявил Рей.

– Какие?

– А вон там.

Сара повернула голову и проследила за его взглядом.

– Что там такое? Я не вижу…

– Эта девица сидит с пакистанцем. – Рей состроил гримасу отвращения. – Не могу смотреть без презрения на подобные вещи.

– 15 —

– Что с тобой?

– Ничего. А что? – Лоррейн отвернулась от окна, теребя фартук.

– Я захожу сюда третий раз, и ты все время стоишь и смотришь в окно.

– Прости. – Она направилась к машине для мойки посуды, чтобы загрузить в нее вилки, рюмки, тарелки, оставшиеся после вчерашней вечеринки. Она уже не могла представить, как ее мать всю жизнь обходилась без такой машины.

– За что ты извиняешься?

– Я задумалась.

– О чем?

– Даже не знаю. Просто, ни о чем. Майкл поднял чайник, чтобы проверить, достаточно ли в нем воды, и включил его. – Так она обычно и говорила.

Лоррейн еле удержалась, чтобы не спросить «кто». Конечно же, она знала это.

– Однажды я пораньше приехал домой. Не помню точно почему. Может быть, доставлял товар кому-то поблизости. Диана стояла в гостиной. На ней были надеты обычные вещи: плащ, красный шарф – то, что она всегда носила. Она стояла у окна и держала в руках лопату, маленькую садовую лопату с синей ручкой. «Диана, – обратился я к ней, – что ты собираешься делать?» Она повернулась ко мне и растерянно улыбнулась, как будто я был последним человеком, которого она ожидала увидеть. Под плащом на ней ровным счетом ничего не было. «Что ты делаешь?» – переспросил я. «Ничего, – ответила она, – мне кажется, я ничего не делала. – А затем добавила: – Становится довольно холодно. Я не удивлюсь, если пойдет дождь».

Слушая мужа, Лоррейн не могла поднять глаза на его лицо. Она глядела на его руки, на то, как он медленно насыпал кофе в две кружки, и, когда засвистел чайник, налил кипяток, положил по одной ложке сахара и добавил молока.

– Мне было ясно, что она собирается делать. Она хотела идти копать, выкапывать Джеймса.

У Лоррейн появилось желание обнять его, прижать к груди, сказать, что все в порядке, он может не беспокоиться, она понимает, что его мучает, но все это позади и теперь все будет хорошо. Но она знала, что, если бы она поступила так, он бы отстранил ее с хмурым лицом и взглядом, говорящим: это мои переживания, и я не нуждаюсь ни в каком утешении.

Забирая свою кружку с кухонного стола, она погладила пальцами его руну.

– Прости меня. – Он произнес это, глядя в конец комнаты.

– Не за что.

– Просто, когда я вошел и увидел тебя…

– Я не Диана. – Лоррейн вытерла следы, оставленные кружками на поверхности стола. – Я совершенно не похожа на нее.

– Я знаю.

– Вот и хорошо.

Майкл сделал небольшой глоток, кофе был еще очень горячим.

– Ему было всего восемь дней, Джеймсу. Это все, что выпало на его долю.

С улицы до них доносился приглушенный визг электрической пилы, потом наступила тишина, затем раздался внезапный смех. Это Эмили в соседней комнате смотрела утреннюю воскресную передачу по телевизору. Лоррейн поставила кружку и пересекла кухню, чтобы включить машину для мойки посуды.

– Если я должен рассортировать вещи, – Майкл встал из-за стола, – то лучше это сделать сейчас.

«Если бы Бог считал, что я должен стать водопроводчиком, – думал Миллингтон, – он должен был бы обеспечить меня здесь на земле полным набором разводных ключей и такой шеей, которая могла бы вытягиваться по всем коленам трубы».

– Грэхем! – раздался голос его жены с первой ступеньки лестницы, ведущей на второй этаж. – У тебя все в порядке?

Миллингтон доверил ответ пауку, сидящему вместе с ним под ванной, и снова стал пытаться подобрать подходящий для этой трубы ключ.

– А как тот приятный молодой человек, которого ты встретила в гараже? Помнишь, когда у тебя были неприятности с глушителем? Где-то недалеко от Грантама.

– Не знаю мама.

– Я полагала, что он собирался пригласить тебя на обед или что-то в этом роде? Ведь он бесплатно установил тебе выхлопную трубу.

На самом деле он просто выдавил на трубу немного быстро сохнущей смеси, закрепил вокруг нее обвязку и хотел побыстрее опробовать результат. Они в это время ели у «Берни» готовый обед: креветки под майонезом, антрекоты с печеным в кожуре картофелем, кресс-салат и пирог «Черный лес». Парень с трудом дождался, когда наконец Линн Келлог выйдет на стоянку и он сможет показать ей, что недаром завоевал сертификат лучшего механика по устранению мелких поломок в автомобилях в этом месяце.

– Выходит, на горизонте никого нет?

– Нет, мам. В данный момент никого.

– О, Линни, – вздохнула ее мать. – Надеюсь, ты не запоздала.

– Нет, нет. Совсем не преждевременно. – Отец Па-теля был не в силах сдержать довольную улыбку и чувство удовлетворения в голосе. Патель тут же представил довольные лица матери и сестер.

– Ты должен привезти ее к нам с визитом.

– Папа, я не знаю…

– И поскорее.

Мать Сары по воскресным утрам посещала Церковь Иисуса Христа и Святых Судного дня в бывшем коммунальном зале с рифленой крышей и с видом на гоночное поле.

Отец в кровати просматривал «Нью оф зе уорлд» и «Пипл». «Единственный шанс хоть что-то почитать, по крайней мере, пока не откроется трактир», – любил говорить он.

– Что он представляет собой, этот Реймонд? – поинтересовалась мать, вытаскивая из завитых волос трехдюймовую стальную шляпную булавку и снимая мягкую фетровую шляпку, в которой она ходила в церковь. – Он образован? Умеет себя вести? – Она сложила губы в улыбке. – Главное, чтобы он не был «из простых».

Дивайн обнял белый фаянс унитаза, прилагая все усилия, чтобы сблевнуть в третий раз. Горло болело так, будто его скоблили чем-то тупым, а голова была, как мяч, который послали через все поле. Когда с большим трудом удалось подняться с колен, он, шатаясь, поплелся в угловой магазин за парой пинт молока и пачкой сигарет «Бенсон», которые девица из его кровати просила с того момента, как оторвала голову от подушки, вымазанной краской для ресниц.

При дневном свете она выглядела совсем малолеткой, семнадцатилетней подручной из какой-нибудь конторы. Вчера вечером он подцепил ее на танцплощадке. Вначале они дрыгались под звуки тяжелого рока, потом он терся об нее под аккомпанемент Фила Коллинза. «Вы действительно полицейский, правда?» «Нет, дорогая, я Леонардо, черт побери, да Винчи!»

Кевин Нейлор встал, когда еще не было семи. Он погладил на кухне рубашку, слушая воскресную утреннюю передачу «Бруно и Лиз». Он думал о том, что у микрофона они флиртуют как сумасшедшие, а как только окончится передача, сядут в разные такси и разъедутся каждый в свою сторону. Затем он пропылесосил весь верх и почти половину нижнего этажа, и тут переполнился пылесборник. Он порвал его, вынимая из пылесоса, под раковиной не оказалось запасного, а попытки заклеить старый не удались. Пришлось сметать пыль со ступенек лестницы при помощи щетки и совка.

Когда наконец можно было позвонить, трубку, естественно, сняла ее мать. Он подумал, что она вообще не позволит Дебби подойти к телефону.

– Значит, как договорились. В три тридцать? На другом конце линии стояла зловещая тишина.

– Дебби?

Он чувствовал, что ее мать стоит там, энергично жестикулируя губами, подсказывая слова, которые должна произнести дочь.

– Надеюсь, ты не отказываешься привести ребенка на чай?

Вчера он зашел в магазин «Маркс и Спенсер», купил один из ее любимых тортов «Баттенберг» и два шоколадных эклера в коробочке с целлофановым верхом. Он выстоял длинную очередь со стариками и старухами в магазине «Бердз», чтобы купить бисквитных мышек с маленькими хвостиками, солодовый хлебец, имбирных пряников в виде человечков. На тот случай, если Дебби не принесет с собой, он купил баночки детского питания из ревеня и яблок, яблок и слив, а еще с рисовым пудингом.

Теперь он сгреб все это с полок буфета, холодильника, разорвал упаковки, швырнул в мойку и, разбивая кулаками, стал размазывать по стенкам.

– Какого черта, Рей-о! Как это называется?

Рей стоял и смотрел, как после его удара мяч пролетел несколько ярдов за изогнутый металлический флажок и скатился по склону под изгородь на краю подстриженной зеленой лужайки, в центре которой находилась лунка.

– Мне казалось, тебе следовало попасть в лунку, – подморгнул дядя.

– А мне кажется, он слишком воображает о себе, вот в чем дело. – Отец направил свой мяч прямо в цель.

– Перестань осуждать других, – откликнулся Рей. – Тебе понадобилось пять ударов на последней площадке, и ты закатил мяч в лунку ногой.

– Так делают настоящие профессионалы, ты, необразованный глупец, – гордо заявил отец.

– А ты-то откуда это знаешь? – презрительно спросил Рей.

– Потому что я видел их игру.

– Во сне?

– По телеку.

– Мой удар. – Терри вышел вперед.

– Ты видел только таких профессионалов, – разозлился Рей, – которые ездят в лес и платят пятерку за быстрое удовольствие на заднем сиденье.

– Ах ты! – отец потянулся к нему с поднятой клюшкой, но удар пришелся по дяде Терри.

Рей бросил клюшку и пошел прямо через лужайку, засунув руки в карманы и игнорируя крики других игроков, выстроившихся для взятия лунки.

– Рей-о! – кричал Терри. – Вернись обратно.

– Испугался и убежал! – заявил отец. – Не старайся зря.

Лоррейн была поражена, когда Майкл обнял ее за шею и спросил, что она думает, если они завалятся на кровать и отдохнут. Это ее приятно удивило. Она и вспомнить-то не могла, когда они занимались любовью днем. Раньше, перед женитьбой, они, кажется, только этим и занимались.

– Ты куда? – спросил Майкл, он уже лежал раздетый под одеялом и горел желанием заняться любовью. – За таблетками или вазелином?

– Только проверю, – ответила Лоррейн, выглядывая через опущенные занавески. Эмили играла на заднем дворе, разложив вокруг себя куклы, детскую коляску, игрушки. Подражая взрослым, объясняла куклам, как надо себя вести, бережно обращаться с одеждой: они что, думают, деньги растут на деревьях?

Она медленно шла от окна, зная, что Майкл возбуждается, наблюдая покачивание ее грудей.

Через двадцать минут, сидя в ванной и слыша, как Майкл, одеваясь, насвистывает, Лоррейн попросила:

– Позови Эмили, скажи, что мы ее любим, и помой ей руки.