Текст книги "Убийство арабских ночей"

Глава 17
ОДИННАДЦАТЬ ПУНКТОВ, ОДИННАДЦАТЬ СОМНЕНИЙ

– Значит, он был в музее, – помолчав, повторил я, – несколько раньше, до десяти часов. Вы хотите сказать, что он зашел, осмотрелся и снова вышел?

Пруэн снова напрягся, растолковывая свою идею:

– Не знаю толком, как вам объяснить, так что помогите мне! Попробую выложить то, что мне запомнилось. Так перепутаны все… как бы это выразиться?

– Впечатления?

– Хм, – сомневаясь, буркнул Пруэн. – Что-то вроде. В моей профессии, сэр, приходится наблюдать за людьми, которые приходят в музей: как они держатся, как ведут себя, впервые попадая сюда. Были две группы школьников с учителями. Пожилая дама с джентльменом. Парочка зевак; таких видно за милю, и, попадая в «Галерею Базаров», они начинают кудахтать, как куры. Семья из загородной местности. Точно не скажу, сколько их было, но народу хватало. Но в цилиндре и во фраке был только один джентльмен. Я обратил на него внимание, потому что нормальные люди в цилиндрах по вечерам сюда не ходят – почему, не знаю, но они живут по своим правилам… Я не успел присмотреться к нему как следует, потому что он вошел сразу же за семейной группой. Скорее всего, в четверть десятого. Я увидел всего лишь спину этого джентльмена (то есть тогда я решил, что это джентльмен, а это был всего лишь актер). Вот так!

Но обратил я на него внимание и в силу другой причины. Обычно приходится смотреть, как люди ведут себя, когда приходят в музей. Девять из десяти, сэр, едва только переступив порог, останавливаются как бы в растерянности и начинают оглядываться. Затем девять из десяти поворачиваются и смотрят на меня. Почему, не знаю. Предполагаю, собираются о чем-то спросить. Порой спрашивают, порой нет, но, как правило, смотрят так, словно считают своим долгом ко мне обратиться.

Вы бы удивились, сэр, услышав, какие глупые вопросы, случается, мне задают! Многие осведомляются, сколько стоит входной билет, другие спрашивают, есть ли тут камера пыток и где находится туалет; и все время мне приходится внимательно присматриваться к подвальным дверям – делаю я это автоматически – и к дверям по другую сторону лестницы, которые ведут к моей квартире; хотя на обоих написано «Только для персонала», кто-то может в них ткнуться. Вот так!

Когда незадолго до десяти этот человек появился в первый раз, он ничего не спрашивал и ничем не интересовался. Он просто прогуливался по залу. И я подумал: «Ну ясно, ты ищешь уборную, и мне придется поглядывать на тебя, чтобы ты не открыл одну из этих дверей». Вот тогда я и обратил внимание на его цилиндр и фрак. Но он не подходил к дверям. Он остановился у карет и прошел между ними, словно направляясь в «Египетскую галерею». Она размещена во втором зале слева.

Затем я начисто забыл о нем, потому что ко мне подошли какие-то ребятишки и стали задавать вопросы. А когда надо было закрывать музей, мне как-то пришло в голову, что не видел, как цилиндр выходил. Вот почему, как я рассказывал, я и обошел помещение, проверяя, все ли в порядке. Когда вы спросили меня, я вспомнил этого типа.

– Так он вышел? – осведомился я.

Пруэн замялся.

– Честно говоря, сэр, во время обхода я его не обнаружил. Он снова появился в четверть одиннадцатого – примерно через час. Так что рискну заметить, что, должно быть, он выходил, раз опять вернулся, не так ли?

Иронии в его словах не было. Пруэн был полон сомнений; меня же они покинули, потому что, кажется, забрезжило объяснение.

– А теперь вспомните, – потребовал я, – было ли это до того, как все остальные – Мириам, Джерри и их компания – появились на месте?

– Да, сэр. За несколько минут до их прихода.

– Возможно ли было, чтобы Пендерел (только не делайте вид, будто не знаете, кем был Пендерел!), возможно ли допустить, что он проник в погреб, когда в первый раз оказался в музее?

Пруэн посмотрел на меня с таким выражением, будто опасается ловушки и готов сорваться с места:

– Хотите верьте, хотите нет, но до закрытия музея – ни в коем случае! Сэр, за весь вечер я лишь два раза отвел взгляд от дверей погреба. За это я ручаюсь. В первый раз – когда в десять часов обошел музей, проверяя, все ли покинули его. А второй – когда кто-то разбил кусок угля в «Галерее Базаров». Так что…

– Но, – сказал я, – он же мог, оказавшись в музее, где-то спрятаться. Не так ли? А затем, когда вы обходили залы, нырнуть в погреб. Отвечайте! Мог он?

Мне пришлось говорить с толикой чрезмерной уверенности, но она покинула меня: приходилось учитывать слишком много факторов. Тем не менее напрашивалось вполне логичное объяснение появления угольной пыли на подошвах Пендерела, оставивших следы на полу, когда он вошел в музей во второй раз.

Поначалу он тут появился в десять минут десятого, раньше назначенного времени. В силу каких-то обстоятельств он спрятался, а потом спустился в подвал; причина, может быть, крылась в том, что он хотел подстеречь Мириам Уэйд и решил сидеть в укрытии, пока не придумает, как увидеть ее наедине. Хорошо! Все остальные прибыли вскоре после этого, но какое-то небольшое время, пока Пруэн запирал музей, они толпились в кабинете куратора. А потом именно Мириам Уэйд, черт побери, спустилась в подвал за гвоздями!

Следовательно, мои остолопы, там она и должна была встретить Пендерела. Была ли их встреча оговорена? Нет, нет и нет! Этого не могло быть! Кроме того, что Мириам считала, будто он находится за тысячи миль от Лондона, Пендерел был последним человеком на свете, которого она хотела бы видеть. И все же она с ним встретилась. Что же произошло? Мы можем только гадать. Мы лишь знаем, что минут пять спустя она поднялась из погреба. Походив перед лестницей, она мимо Пруэна прошла в затемненную «Персидскую галерею». Пробыла она там недолго и опять вернулась в погреб. В данном случае пробыла она там совсем немного, после чего снова выскочила. Что произошло во время этих двух встреч-разговоров?

Единственное, что мы знаем, – это действия Пендерела, и они вполне подтверждаются доказательствами. Он прошел в хранилище угля. Здесь он поставил друг на друга пару ящиков (которые впоследствии нашел Каррузерс), чтобы через люк для спуска угля вылезти на улицу. Отсюда черная пыль на его подошвах, которая не исчезла за те несколько шагов, что он сделал к входной двери музея. Когда он вернулся в музей, то был полон ярости, спрашивая о мисс Уэйд. Снова зададимся вопросом: что произошло во время их беглых рандеву в погребе? Одно ясно: вторично он явился для исполнения своей роли в этой живой картине, сделав вид, будто опоздал и пришел только что.

И, ребята, он попал в западню. Кто-то невидимый, скрывшись за каретами, поджидал его.

Да, это было грязное дело, и я, как и старый Иллингуорд, не стыжусь признаться, что оно привело меня в ужас. Вся эта история крутилась у меня в голове какими-то туманными обрывками, пока из их мешанины не выплыла физиономия Пруэна, который что-то бормотал.

– Значит, вы слышали, – обратился я к нему, – как кто-то, скрываясь за каретами, издал звук, напоминающий «Пс-ст!». Вы окликнули его, но никто не отозвался, и после того, как Пендерел пошел в сторону этой… неизвестной личности, вы не хотели отходить от входных дверей. Вы вообще хоть что-то видели?

Теперь руки он держал в рукавах, как китаец, то и дело поднимая и опуская их. Вид у него был довольно жалкий.

– Я старался, сэр. Я тут же подбежал к дверям «Персидской галереи». Когда стоишь перед ними, то по прямой видишь все до последней кареты. Я имею в виду проход между ними и стеной.

– И что же вы заметили?

– Ровным счетом ничего, сэр, честное слово! Не было ни следа этой пары. Но понимаете, у меня не было оснований думать, будто там вообще кто-то был… в смысле, преступник. Думал, кто-то подшутил и скрылся, вот и все.

– Куда они могли деться? До того как вы там оказались? Влезли в большой дорожный экипаж?

– Не исключаю, – уныло сказал он.

– Была ли дверца экипажа с вашей стороны открыта или закрыта?

– Закрыта, сэр, – после паузы ответил он. – То есть, будь она открыта, я бы обязательно обратил на нее внимание, но я ничего не заметил.

– Слышали ли вы какие-нибудь звуки – голоса, шаги, что-то в этом роде – после того, как эти двое исчезли?

Его страхи усилились.

– Господи, теперь, когда вы спросили… я припоминаю, что вроде слышал какие-то шаги! Да, и я испугался до смерти, ибо это были те же быстрые стремительные шажки, которые я уже слышал в зале, когда был разбит тот кусок угля. Именно они! Такие быстрые, торопливые…

– Откуда? Откуда шли эти звуки?

– Понятия не имею, сэр. Как бы отовсюду, они словно висели в воздухе; все дело в эхе. Тут невозможно определить место, откуда исходят звуки. Да и шагов-то я слышал всего ничего. Всего несколько… Это было через две или три минуты после того, как этот парень-актер поднырнул под карету на другую сторону. Но точно припомнить время трудновато – не было повода запоминать его.

– Те шаги, что вы слышали… человек убегал?

Он повернулся ко мне.

– Может, закончим этот разговор, сэр? – застонал он. – Я и так уже напуган до полусмерти, когда вспоминаю, как я радовался, что все кончилось, пусть даже розыгрыш не получился… и потом еще танцевал вокруг этого ящика… рядом лежал труп этого парня, а у меня был при себе только один фонарик! Господи! – Он стал колотить ладонями по подлокотникам кресла. – Я и так уже перепуган – с меня хватит. Жалкий фонарик, и я один во всем зале рядом с этим… Да он мне во сне будет сниться! А теперь вы спрашиваете меня, куда направлялись шаги… Да были они! И куда-то бежали – это все, что я знаю!

Я позволил ему выпустить пар и расслабиться, после чего снова взялся за него.

– Спокойней, черт побери! – пришлось мне на него прикрикнуть. – Значит, так. Когда убийца оказался рядом с Пендерелом, действовал он молниеносно. То ли он затащил его в карету, нанес удар, прикрыл дверцу – и скрылся. Или же он заколол Пендерела в проходе между каретами, открыл дверцу экипажа, где труп найдут не скоро, засунул Пендерела внутрь и убежал. Вы говорите, что слышали звуки всего лишь нескольких шагов. Нескольких… Значит, как я предполагаю, убийца не мог пересечь зал, или подняться по лестнице, или деться куда-то еще? В таком случае вы бы его услышали.

– И увидел бы! Потому что я тут же вернулся к входным дверям. Нет, сэр.

– Куда он мог юркнуть в таком случае?

– В «Египетскую галерею», сэр. Только туда. Понимаете, ее дверь расположена дальше по проходу, между этими двумя каретами. Она рядом с «Персидской галереей», так же как на другой стороне «Галерея Базаров» примыкает к «Восьмому Раю», и, как и там, между ними есть двери.

– Между ними есть двери, – повторил я. Вы же понимаете, что мне пришло в голову, не так ли? – Значит, галереи соединяются друг с другом. В «Персидской», вы сказали, было темно. А в другой?

– В другой тоже было темно. Понимаете, сэр, прошлой ночью мы не собирались использовать в пьеске ни одну из них. Кроме того, нам не хотелось, чтобы мистер Маннеринг забрел в персидскую галерею», где он мог заметить, что национальный костюм мистера Бакстера взят из экспозиции.

Заметки я набрасывал наспех, и они были совершенно неудобочитаемы, но я не оставлял своего занятия, фиксируя обрывки его рассказа, пусть даже сам в них сомневался. Они помогли бы мне освежить в памяти то, что я забыл бы.

– Хорошо! – сказал я. – Давайте выясним, чем занимались остальные ваши сподвижники. Бакстер! Вы сказали, что он вышел из затемненной «Персидской галереи» сразу же после того, как кто-то кинул в стенку кусок угля. Он все время был в ней? Что он там делал? Разве он не вышел и не подал голос с появлением Пендерела?

Пруэн с силой растер щеку.

– Я предполагаю, что он должен был подняться наверх вместе с остальными. То есть по железной лестничке в «Персидской галерее». Нет, потом он не выходил. Вот это я и хочу вам рассказать. Все были заняты подготовкой к действу и поэтому ходили взад и вперед – но на самом деле между появлением актера в дверях и звуками тех самых шагов прошло совсем немного времени. Именно! Не зная, что делать, я вернулся к входным дверям и крикнул, чтобы хоть кто-нибудь подошел ко мне. «Мистер Батлер! – позвал я. – Мистер Холмс!» Крикнул, просто чтобы посмотреть, что будет дальше, ибо в то время я был уже на грани растерянности…

– Ну и?..

– Едва только стихло эхо моего голоса, я услышал шаги в «Персидской галерее». Оттуда вылетел мистер Холмс. Он был куда более бледен, чем раньше, и махал мне руками, чтобы я замолчал. «Что тут за суматоха? – Вы понимаете, что он спустился по той самой железной лестнице. – Что тут делается?» – спросил он меня. И я ему рассказал о тех двух личностях; о том психе, который недавно появился, и о том, который исчез в каретном ряду. Мистер Холмс был чем-то смущен.

– Где он? – спросил мистер Холмс. – Почему вы не поставили меня в известность?

Мне не понравился его тон.

– Сэр, – сказал я, – вы сами приказали мне не оставлять своего поста. Один, который пришел первым, находится в кабинете вместе с мистером Джерри – худой и в очках. И поскольку, по всей видимости, мистер Джерри решил, что все в порядке, с какой стати мне вмешиваться? И кроме того, если мне будет позволено обратить на это внимание, почему всем вам потребовалось полчаса, чтобы заколотить небольшую упаковочную клеть?

В чем там было дело, сэр, я выяснил позже. Оказалось, что свинцовая крышка хранилища так приварилась к верху, что им пришлось как следует потрудиться, чтобы ее открыть. Но тогда я этого не знал. Я был несколько раздражен тем, что меня надолго оставили одного. Мистер Холмс продолжал стоять рядом, прижав кулак ко лбу. Наконец он сказал:

– Господи, да это же в самом деле подлинный Иллингуорд!

Оставив меня в полной растерянности, он стремительно кинулся к кабинету куратора, где мы сейчас с вами и находимся. В это время наверху мраморной лестницы появились мистер Бакстер и мистер Батлер. Они с трудом тащили заколоченный ящик, который тут же стал громыхать по ступеням. Мистер Холмс с отчаянием приложил палец к губам и махнул носильщикам, призывая их к тишине. Затем он бросил на меня взгляд и осторожно приоткрыл дверь кураторской, чтобы заглянуть внутрь…

Когда они спустили ящик вниз, мистер Холмс уже наполовину просунул голову в щель и теперь видел и слышал все, что там происходило. Мистер Бакстер, мисс Мириам и мисс Кирктон подбежали ко мне узнать, в чем дело, а мистер Батлер щелкнул пальцами и снова взлетел наверх, будто он что-то забыл.

И тут – бах! Дверь кураторской с таким грохотом захлопнулась перед носом мистера Холмса, что мы подпрыгнули на месте. В тот момент псих принялся за дело, но тогда мы этого еще не знали…

– Вот, ребята, и завершение показаний, которые оказались для меня в новинку. Имея на руках рассказ Иллингуорда, я, конечно, мог подтвердить или опровергнуть сказки Пруэна. Но все сходилось один к одному.

Иными словами, отчет Пруэна хоть и не был столь уж цветистым, но излагал факты. Рядом с проходом в «Персидскую галерею» небольшая группа, состоявшая, кроме него, из Мириам, Гарриет и Сэма Бакстера, слушала его повествование. Холмс колотил в двери кураторской, отчаянно стараясь понять, что там происходит. Батлер, сообщив, что забыл наверху свою дубинку, поднялся по лестнице. Тут Джерри, победно затолкав Иллингуорда в лифт, распахнул двери кураторской, и Холмс зашел в кабинет. Через минуту или две они с Джерри вышли, продолжая спорить. Затем к ним присоединился Бакстер, который нашел на полу накладные черные усики, после чего троица, продолжая галдеть, присоединилась к тем, кто стоял у «Персидской галереи». Пока Джерри рассказывал об общении с Иллингуордом, послышались шаги Батлера, спускавшегося по мраморной лестнице. Он прошел вдоль ряда карет, заглядывая в каждую из них, и наконец открыл дверцу дорожного экипажа…

Он тут же отпрыгнул, захлопнув дверцу. Конечно, никто не успел заглянуть внутрь, поскольку все собрались в дальнем конце каретного ряда. Но Батлер различил очертания головы Иллингуорда, силуэт которой просматривался в зарешеченном отверстии вентилятора, и тут началось это столпотворение – сначала чтобы поймать Иллингуорда, а потом – чтобы втащить его с улицы через шахту для угля.

– Кроме того, – возбужденно закончил Пруэн, – мы не знали – никто из нас – о мертвеце. – Похоже, ему было невдомек, что Батлер успел обнаружить его. – Больше всего нас пугало, что коп вернется с подкреплением выяснить, что тут происходит. Так что все решили уносить ноги – и поскорее. Первым успел исчезнуть мистер Батлер; ему пришлось заняться этим старым идиотом, который все еще был в ступоре, – он настоял, что доставит его в гостиницу. Что мистер Батлер и сделал, хотя был основательно перепуган, чем удивил меня. Кроме того, он взял со всех слово, что они дождутся его дома у мистера Холмса. В общем-то странно; хотел бы я понять…

Он удивленно задумался, встряхнулся и заговорил:

– Мисс Мириам ушла одновременно с мистером Батлером. Она… ну, она чувствовала себя не лучшим образом; вы же знаете, сэр, что она болела. – Пруэн внимательно посмотрел на меня. – Она сказала, что хочет поездить, чтобы прийти в себя. Ее машина стояла на Палмер-Ярд. Мисс Кирктон предложила составить ей компанию, но мисс Мириам не хотела и слышать об этом. Она сказала, что попозже присоединится к ним на квартире у мистера Холмса, если ей станет лучше, и торопливо вышла…

– Одна?

Он вскинулся, словно ему что-то пришло в голову:

– Вы мне напомнили. Вы не задумывались, почему мисс Мириам, если она участвовала в розыгрыше, все же поздним вечером вернулась в музей, когда тут уже был инспектор? То-то и оно. Она немного поездила. Затем вернулась, поставила, как обычно, машину на Палмер-Ярд – и увидела свет в этой комнате. Она решила, что компания все еще на месте, и зашла посмотреть. Но их уже не было, хотя мистер Холмс порывался остаться, чтобы удостовериться, явятся ли полицейские или нет.

«Что случилось с этим парнем, актером? – тревожно вопрошал Холмс. – Где он? Куда он делся?»

Он был не на шутку встревожен, но мистер Бакстер бросил:

«Да пошел он к черту, этот актер; ты что, не видишь, как он нас кинул, да и, кроме того, я не хочу больше красоваться в этом дьявольском одеянии».

Мистер Холмс, который очень истово относился к своим обязанностям, сказал:

«Мы тут черт-те что наворотили и должны все привести в порядок».

«Об этом можете не беспокоиться, сэр, – сказал я ему. – У меня впереди целая ночь, и я тут все разложу по полочкам и приберу».

«Ой ли, – возразил мистер Холмс, – вы ведь не сможете распаковать этот сундук для серебра, поднять наверх и засунуть в витрину четыреста фунтов свинца. Ведь не справитесь?»

И тут мистер Джерри заявил:

«Да все очень просто, остолопы. Сейчас мы все увильнем и переждем, пока тут кончатся неприятности, если они вообще будут, в чем я сомневаюсь. Затем вернемся и наведем здесь полный марафет. А пока придется переждать в квартире Рона. Нам нужно прийти в любом случае, ибо Сэм должен вернуть свой персидский костюм».

Мисс Кирктон азартно поддержала – мол, идея просто превосходная; она все время торопила: быстрей, быстрей, быстрей! Все это выглядело как-то странно, когда мы всюду выключили освещение, и на всех нас остался только мой фонарик. Но мистер Холмс не торопился. Он поставил мой фонарь на крышку стеклянной витрины, в которой был кинжал, и сказал:

«В любом случае надо до ухода вернуть ханджар на место, ибо это ценный экспонат. – Он вынул ключи и снова отпер витрину. – Сэм, где ханджар? Принеси его».

Но мистер Бакстер, обладавший чрезмерным для джентльмена темпераментом, буквально взвыл.

«Да не брал я его! – издал он вопль. – Я весь вечер спрашивал у тебя, куда ты его задевал, но нашел только эти проклятые фальшивые усы, что валялись на полу. И усы, и кинжал были рядом. Куда делся кинжал? Я лично понятия не имею, где он. И хочу поскорее покончить со всем этим и выбраться отсюда до того, как…»

Дверной звонок издал две длинные трели.

Уф! Сэр, вам стоило бы увидеть, как они подпрыгнули от этого звука! В свете фонаря я видел их лица; единственные, кто не испугались, были мы с мистером Джерри, и мы улыбнулись друг другу. Конечно, на самом деле звонок нажал – теперь-то мы это знаем – мистер Маннеринг! Но мистер Бакстер решил, что это полицейские; он перепугался, что его увидят в этом идиотском одеянии и так высмеют, что ему придется расстаться с дипломатической службой, не говоря уж об остальных неприятностях. Господи, он чуть в окно не выпрыгнул! Да и мистер Холмс был не в лучшем состоянии.

«Уносим ноги отсюда!» – заорал мистер Бакстер.

Схватив те накладные черные усы, он сунул их в первое место, которое ему подвернулось под руку, – прямо в витрину. Затем он вырвал у мистера Холмса ключи и одним движением запер витрину. Все кинулись к черному ходу. Единственная, кто приостановился, была мисс Кирктон. Господи, она положила мне руки на плечи! Большими испуганными голубыми глазами, в которых стояли слезы – хотя, видит бог, я не мог понять, в чем дело, – она нежно посмотрела на меня.

«Пообещай мне, – сказала она. – Что бы ни случилось, пусть даже собор Святого Павла рухнет тебе на голову или мертвецы встанут из могил – пообещай мне, ты никогда не проговоришься, что кто-то из нас был тут сегодня вечером».

Пруэн остановился, набрал в грудь воздуха и расправил плечи. Он смотрел на меня, и глаза его сияли гордостью.

– И клянусь Господом, сэр, – подытожил он, – даже когда этот чертов труп вывалился из своей могилы, ваш инспектор может засвидетельствовать, что я сдержал обещание, данное даме.

Наступило долгое молчание. Дождь продолжал надоедливо стучать но стеклу. Пруэн, выпрямившись, сидел в красном кожаном кресле. Я окинул его взглядом, будто намереваясь снять с него мерку. Стараниями Пруэна и Иллингуорда, двух, как вы прекрасно понимаете, совершенно разных людей, мы получили две половинки этой истории.

– Да, вели вы себя как идиот, – кивнул я, – но давайте пока оставим это. Дело вот в чем: в этой «игре», подготовленной для Маннеринга, есть две вещи, которые никак не укладываются у меня в голове…

– Что именно, сэр? – улыбаясь, осведомился он.

– Этот розыгрыш Маннеринга был подготовлен в чертовски короткое время, так ведь? То есть вплоть до вчерашнего полудня вы понятия не имели, что к вечеру Джеффри Уэйд не появится. Каким образом вы успели так быстро и продуманно все организовать? Расписать роли и все такое?

Он хмыкнул:

– И разговоры, и подготовка шли не меньше недели, сэр. Единственное, что еще оставалось неясным, так это дата. Она должна была вот-вот наступить, как только представится возможность. А этот вариант был на редкость удачным – понимаете, настоящий доктор Иллингуорд в самом деле находился в Лондоне, и мистер Маннеринг мог прочесть о нем в газетах, после чего он уже не мог не поверить в приглашение. О, план розыгрыша был тщательно продуман. – Он доверительно наклонился ко мне. – И поверите ли, первым замыслом, который пришел к нам в голову и от которого мы отказались, была инсценировка убийства. Настоящего убийства с настоящим трупом и все такое. Конечно, сэр, я имею в виду труп из анатомического театра… чего это вы так вскинулись?

Ага, еще кое-что я стал понимать.

– Есть у меня и следующий вопрос, – сказал я. – Значит, вы говорите, труп из анатомического театра? Не один ли из вашей компании в среду написал записку, которая начиналась вот такими словами: «Дорогой Г. Здесь должен быть труп – и труп настоящий. Образ смерти значения не имеет, но труп должен быть. Я бы хотел убийство – тот ханджар с ручкой из слоновой кости произведет соответствующее впечатление; но можно и удушение, если оно покажется предпочтительнее…» Кто это написал?

Пруэн смущенно кивнул:

– Вы совершенно правы, сэр. Прошлым вечером никто не осмелился… ну, вы знаете, как там все было. Старый хозяин рассказал вам, что у мистера Джерри есть приятель по имени Гилберт Рэндалл, который изучает медицину? Им пришла в голову идея, как раздобыть труп из морга; «образ смерти», то есть что послужило причиной смерти этого мертвеца, в самом деле не имел значения – главное было получить труп. Он должен был сыграть роль чучела. Поэтому мистер Джерри сел за пишущую машинку в этой комнате и стал выстукивать записку. Но мистер Холмс остановил его и сказал: «Ради бога, идиот, не пиши ничего подобного; если уж решился, то повидайся с Рэндаллом, вот и все. Если письмо попадет в чужие руки, мы окажемся в двусмысленном положении».

Поэтому мистер Джерри сунул письмо в карман, откуда оно и выпало в квартире мистера Холмса. К слову сказать, когда мистер Джерри увиделся с мистером Рэндаллом, выяснилось, что настоящий труп достать невозможно. Так что им пришлось отказаться от этой идеи. – Пруэн весело хмыкнул. – Вы не были на месте прошлым вечером, когда инспектор Каррузерс с торжественным и зловещим видом вытащил записку – вот это было потрясение! Мистер Холмс был перепуган до смерти. Так испуган, что, если инспектор Каррузерс оставил вам свой отчет об их разговоре, вы и сами сможете убедиться. Мистер Джерри вмешался в разговор и стал объяснять, но мистер Холмс остановил его. И надо же такому случиться, сэр, записка в самом деле попала в чужие руки, и положение оказалось более чем двусмысленным.

Снова тупик.

Я в растерянности опять сел за стол. Устами Иллингуорда и Пруэна эта история обрисована с достаточной цельностью. И что же? Рехнуться можно было. С муками и непомерными стараниями нам наконец удалось собрать воедино куски самой немыслимой головоломки, которая когда-либо оказывалась в стенах Скотленд-Ярда. Мы сложили их воедино, и они образовали законченную картину. И что мы на ней увидели? Мы увидели какую-то рожу, которая насмешливо показывает нам язык. Даже когда все части сошлись без швов и зазорин, мы были не ближе, чем раньше, к разгадке тайны убийства Пендерела.

Этот проклятый факт и стал причиной, заставившей принять решение. Пруэн с надеждой смотрел на меня, пока я скреб остатки моей некогда пышной шевелюры.

– И что вы теперь собираетесь делать, сэр? – спросил он. – Я вам выложил всю правду и надеюсь, что могу ответить за нее и перед архангелом Гавриилом. Можете проверить! Порасспрашивайте любого из них! Расспросите всех! Мистер Уэйд сказал, что вы можете приказать всем…

– Пруэн, – твердо сказал я, – не собираюсь я никому приказывать.

Он вытаращил на меня глаза, и тогда я выложил ему то, что сейчас говорю вам. Приняв решение, я настолько хорошо почувствовал себя, что даже дал ему сигару.

– Пруэн, – сказал я ему, – причина, по которой я сую нос в это дело, заключается в желании понять, откуда ветер дует (к этой избитой метафоре можно отнестись с презрением); выяснить, насколько плохи дела, и оказать Джеффри Уэйду всю ту помощь, которая в моих силах. Я убедился, что дела плохи. Я по-прежнему готов оказать ему всяческое содействие – но без того, чтобы мой отдел обвинили в коррупции. А все остальное вне сферы моего влияния. В ночь на 14 июня в этом музее было восемь человек: Мириам, Гарриет, Джерри, Бакстер, Холмс, Батлер, Иллингуорд и вы. И любой из вас мог убить Пендерела. Вне стен музея находились еще два человека – Маннеринг и Джеффри, которые тоже могли бы убить его, если бы им представилась такая возможность. Причислять Иллингуорда лишь из упертости или чтобы никого не забыть, не стоит, так что у нас остается десять…

– Прошу прощения, сэр, – прервал меня Пруэн, – но не забыли ли вы ту даму с жесткими чертами лица, которая не так давно была в этом кабинете и устроила нечто вроде ссоры? Я не слышал, что именно она говорила, но, судя по тем словам, которыми вы ее проводили, я предположил, что и она имеет какое-то отношение к Пендерелу…

– Верно! – признал я. – Миссис Анна Рейли. Да, и ее надо учесть. Таким образом, у нас одиннадцать подозреваемых, возможно это или невозможно, правдоподобно или нет. Повторяю, сынок: я организатор и руководитель, а не детектив. Искать, где у осла хвост, должен тот, кто умеет работать вслепую. Я к ним не отношусь. Следовательно…

– Хм, – задумчиво произнес Пруэн.

– Следовательно, я чувствую, что пришло время спустить с поводка знаменитую ищейку, суперинтенданта Хэдли. Попкинс точно и исчерпывающе изложит мою точку зрения. Я скольжу по верхам, обращая внимание на те странности, что бросаются в глаза. В том или ином смысле я выметаю их. Одиннадцать пунктов, одиннадцать подозреваемых; так что все совпадает. Попкинс особо подчеркнул: «Я уклонился от вопросов, которые напрашиваются сами собой; здесь я обратил внимание только на странности». В этом плане он, вне всякого сомнения, был прав. Но кроме того, Попкинс сказал: «Я предполагаю, что, когда вы получите ответы на все эти вопросы, вы найдете убийцу». А теперь я могу всего лишь предположить, что Попкинс оказался самоуверенным болтуном.

На каждый из пунктов был получен ответ – где-то полностью, где-то частично; но вся ситуация в целом обрела, если хотите, еще более бредовый и непонятный вид, чем раньше. И единственное, что я могу сделать в этом деле, мое единственное приношение в виде венка на могилу этого бреда, будет окончательным и бесповоротным. Я вручаю ему оружие.

Пока Пруэн пытался понять, что, ради всех святых, я несу, я расстелил на столе список Попкинса из одиннадцати пунктов и взял большой красный карандаш. Поперек текста я крупно написал последний вопрос: «Так кто же убил Раймонда Пендерела?»