Текст книги "Убийство арабских ночей"

Сначала Каррузерс услышал это от Пруэна в ночь убийства, затем, ознакомившись с лифтом, он нашел доказательства того, как Иллингуорд отчаянным рывком сбежал из него. Кстати, по этому поводу Пруэн отпустил замечание, которое (как и другие его реплики) должно привлечь ваше внимание. Пруэн сказал, что, по словам старика, кто-то специально вывел его из строя, ибо старый Уэйд имел жуткую привычку небрежно обращаться с лифтом и пару раз чуть не остался без головы.

Кто мог сыграть с ним такую шутку, спрашиваю я вас? Ответ прост: только Джерри Уэйд, который, как старик рассказывал Армстронгу, был электроинженером…

Я хочу, чтобы вы внимательно оценили и лифт, и его участие в событиях пятничного вечера. Многое рассказал Иллингуорд. Думаю, я впервые стал присматриваться к Джерри с того момента, как Иллингуорд появился в музее. Было тридцать пять минут одиннадцатого, и Мириам только что поднялась из погреба. (Она спускалась во второй раз, увидела, что подвал совершенно пуст, решила, что Пендерел ушел, и опять поспешила наверх.) Миновав ее, Иллингуорд направился в кураторскую. В этот момент дверь ее распахнулась, и на пороге во всей красе бакенбардов предстал взвинченный Джерри Уэйд. Он сказал старому доктору, что тот не должен тратить время на болтовню. Чего ради и с кем было болтать Иллингуорду? Но Джерри Уэйд так выразился.

Здесь мы сталкиваемся с еще одной маленькой подробностью, которой тоже не было уделено внимания. Иллингуорд вывалил нам целую кучу фактов о кураторской и о лифте. Как он неоднократно повторял, тут была массивная металлическая дверь, и из-за нее ничего не было слышно. Дверцы лифта были такими толстыми, что Иллингуорд, заключенный в кабине, не слышал, о чем в кураторской говорили Холмс и Джерри. Любой разговор в зале – согласны? – можно было услышать только при открытых дверцах лифта и еще через заслонку большого вентилятора. А в остальных случаях нельзя было разобрать ни одного слова.

Появившись в музее, Иллингуорд переговорил с Пруэном в дальнем конце зала и еще с Бакстером, который возник рядом с ними. Как Джерри Уэйд мог услышать их? Как он вообще узнал о присутствии другого человека, если сидел в помещении, откуда ничего не было ни видно, ни слышно? Мы приходим к заключению, которое не особенно удивляет нас: он должен был находиться в лифте. Иного способа не существовало. Он должен был не только находиться в лифте, но и влезть на ящик, чтобы выглянуть наружу.

С самого начала все это было весьма подозрительно. Ибо, когда Иллингуорд зашел в кураторскую, он заметил – он упомянул об этом, рассказывая, как прикидывал способ выбраться оттуда, – что дверцы лифта быстро захлопнулись, и на них заботливо повис плакатик «Неисправен». Если Джерри был в лифте, зачем ему скрывать этот факт? Господи! Он скрыл не только это, джентльмены! Сразу же обратимся к следующему дню и выслушаем, что сказал дактилоскопист о лифте, когда надо было удостовериться, что старый Иллингуорд действительно находился в нем. Да, в нем были найдены его отпечатки. Но самое странное обстоятельство было не в этом. А в том, что никаких иных отпечатков в нем не обнаружилось – вот что было самым странным.

Никаких. М-да… Ведь если Джерри находился в лифте, он обязан был к чему-то притрагиваться, но в лифте не осталось ни малейших следов его присутствия. Это могло быть лишь в одном случае: если он тщательно вытер все поверхности. Зачем человеку стирать отпечатки своих пальцев? Зачем ему скрывать, что он был в лифте? Письмо, начинающееся со слов «Дорогой Г.», которое он обронил в погребе в момент убийства Пендерела, даст нам этот ответ.

Видите ли, меня не удовлетворял ни один из его поступков в течение того вечера. Меня смутило, что он так безоговорочно принял доктора Иллингуорда за актера из агентства. Я сказал себе: нет человека на земле, который, поговорив с Иллингуордом полчаса, поверит, что тот явился из театрального агентства. А Джерри Уэйд был далеко не самой легковерной личностью.

Он сделал вид, что принял Иллингуорда за другого, он устроил ради него шумное представление – ибо ради сбережения своей шкуры ему лучше было сделать вид, будто он поверил, что Иллингуорд явился из агентства. Главное, ни словом, ни намеком не обмолвиться, что настоящий актер уже лежит мертвым в подвале. Я признаю, что для любителя он разыграл перед Иллингуордом весьма убедительное представление – сразу же после того, как заколол профессионала.

Хэдли, сопоставьте вашу концепцию преступления с моей и убедитесь, как они совпадают: один к одному. Со свойственным мне косноязычием я попытаюсь описать это. Ибо в нашем распоряжении есть еще один интересный обрывок разговора, который вам довелось подслушать, когда в понедельник Джефф Уэйд и Иллингуорд посетили подвал – как раз перед тем, как Джефф Уэйд стер отпечаток на зеркале…

Хэдли выпрямился на стуле и бросил взгляд по другую сторону стола.

– Вы имеете в виду, – обратился он к доктору Феллу, – слова, с которыми Иллингуорд обратился к старику? Он сказал что-то вроде: «Если какой-то негодяй в самом деле похитил перчатки у вас со стола», на что Джефф ответил: «Да, и еще отвертку…»

Доктор Фелл кивнул:

– Хм-м… Именно их, мой мальчик. Кто-то утащил со стола Джеффри наверху перчатки и отвертку. О чем это говорит? Как мы ни шарахались мыслью из стороны в сторону, мы прямиком выходим на этот сломанный лифт, который кто-то, должно быть, привел в порядок…

Джерри Уэйд оставался в кураторской в одиночестве с десяти минут одиннадцатого, когда Мириам и Гарриет оставили его до двадцати пяти минут одиннадцатого. То есть порядка пятнадцати минут. Он приладил бакенбарды, что заняло у него не так много времени, ибо, по словам Гарриет, они уже были почти на месте, когда они с Мириам покинули его. Выйдя, Мириам сказала, что собирается принести ему – что именно? Один из пиджаков старика, что был в подвале, – дабы завершить его преображение. И я могу рассказать вам, Хэдли, о всех его мыслях и действиях с той же уверенностью, словно я при них присутствовал. «Итак, старик уехал. Отлично. Значит, он не покончит с собой, сунувшись в этот лифт. Компания наверху будет ждать, пока вот-вот вниз не доставят тот большой свинцовый гроб; а не облегчить ли им задачу, поскольку гроб нам так и так нужен? Отремонтирую лифт – это займет лишь пару секунд, поскольку я сам вывел его из строя». Он взял со стола старика отвертку и прихватил перчатки на тот случай, если придется возиться со смазкой. Вошел в лифт. «Готово! Проще некуда. Теперь пробные испытания. Куда двинуться? Да плевать! Отправлю-ка я лифт в подвал и заодно прихвачу пиджак старика…»

Спустившись, он вышел из лифта в отгороженной перегородкой части погреба, где была мастерская старика. И тут он услышал голоса. Мириам, прихватив с собой кинжал и усы, спустилась, чтобы встретить Маннеринга. Но вместо этого она натолкнулась на Пендерела. И Джерри, скрытый темнотой, выслушал всю эту историю…

Вы несколько раз, Хэдли, видели этого молодого человека с неизменной маской цинизма на лице. Мы слышали, как над ним потешались за то, что он ничего не умеет делать; мы слышали, как ему откровенно бросили прямо в лицо: «Заткнись ты, гном-переросток!» Мы слышали, как он сам иронизировал над собой, но в глубине души он мучительно переживал, что для всех он всего лишь «добрый старина Джерри», который и слова сказать не может без того, чтобы не показать, какой он дурачок. Но вы также видели его лицо у себя в кабинете, когда сообщили, что не собираетесь никому рассказывать о ребенке Мириам. Добродушный маленький гоблин превратился в злобного гоблина, вынырнувшего из темноты. Да, он прыгнул из темноты – на Пендерела…

Мириам, возбужденно заявив Пендерелу, чтобы он держался от нее подальше, побежала наверх. Пендерел, более или менее удовлетворенный встречей, остался ждать, прикидывая, как ему себя вести. И тут из-за перегородки вышел Джерри. Я отчетливо вижу, как в свете свисающей электрической лампочки развивалась эта сцена. Кинжал лежал на полу. Может, прозвучало только: «Вот так, черт побери!» – и неуклюжий брат совершил свое смертное дело с той же быстротой, с которой чуть позже соорудил это псевдошоу с Иллингуордом, чтобы привлечь внимание к факту своего алиби. Пустив в ход кинжал, он попал своей жертве прямо в сердце – то ли случайно, то ли получив какое-то представление об анатомии от своего друга Рэндалла; я же предполагаю, что это была чистая случайность. Но Пендерел рухнул замертво, как Гарун аль-Рашид. «Надо избавиться от тела – вдруг кто-то спустится. Куда его перетащить… вот, в ящик для угля». Вы сомневаетесь, что у него хватило сил? Но он же смог затащить такого же высокого и тяжелого Иллингуорда в лифт. «Сколько времени? Всего десять тридцать. Надо выбираться отсюда!»

Вернувшись в мастерскую, он отделался от перчаток и отвертки, куда-то засунув их. «Надо подняться наверх; надо сделать вид, что лифт еще не отремонтирован». Оказавшись наверху, он стал проверять, не оставил ли в кабине отпечатков пальцев. Должно быть, ему пришлось немало потрудиться, и, кроме того, он успел снова вывести лифт из строя. Едва он только с этим покончил, как услышал голоса в зале. Подставив ящик к стенке лифта, он выглянул наружу. Иллингуорд. Что за чертовщина? Он не мог решить, что ему делать, но лучше всего притвориться, что принял его за актера из агентства. Он снова закрыл лифт, вышел, и у него еще оставалась минута-другая, чтобы успокоиться и встретить Иллингуорда в дверях…

Доктор Фелл пыхнул так и не раскуренной трубкой.

Но что происходило внизу? Маннеринг из-за окна видел все происходящее. Он видел, как Мириам спустилась во второй раз – сразу же после исчезновения Джерри, – и видел, как она ушла. Мысли Маннеринга? Вот они! Брат совершил преступление, но подозрение, скорее всего, падет на сестру. Можете предложить свое собственное истолкование его мотивов, но я придерживаюсь своей версии. Он принял героическое решение, решив сыграть этой ночью опасную и глупую роль – надо отбросить в сторону всю иронию и спасать этого братца, который, застань он его в таком положении, вволю бы поиздевался над ним. Если не применить ловкость и сообразительность Маннеринга, то в убийстве обвинят и сестру и брата. Неутолимое тщеславие Маннеринга искало выхода. Проглатывать и дальше их оскорбления? Да он их загонит любому в глотку – пусть подавится. А потом скажет Мириам: «Благодарю вас. Я все доказал вам, а теперь – прощайте». Помните ту историю о молодом человеке, который спрыгнул ко львам на арену и подобрал перчатку молодой леди – лишь затем, чтобы потом бросить ее этой даме в лицо? Маннеринг красочно представил себя в этой роли и услышал торжественные звуки труб. Он в скрещении лучей славы. Он это сделал. Проникнув в подвал, он нашел в угольном ящике эту злосчастную записку – единственное доказательство того, что убийство совершил Джерри Уэйд.

Конечно, потом Маннеринг перепугался. Пока ему не пришел на помощь старый Джефф. Это, я думаю, в значительной мере объясняет двадцать тысяч фунтов, полученные от благодарного отца. В самом конце нас поджидает еще одна загадка. Обладал ли на самом деле Маннеринг великодушной и благородной душой, пусть даже им руководило откровенное тщеславие; или по-своему он был таким же негодяем, как Пендерел? Не знаю. Я бы предпочел задаться вопросом, познал ли он сам себя вплоть до последнего дня, который мог подстеречь его и во время подъема на высочайший пик Гималаев, и в водах Геллеспонта в компании голодных акул. Он всегда был неглупым человеком, который во всех подробностях мог рассказать о таком парне, как Маннеринг, но мы так и не знаем, разрешил ли он эту последнюю загадку.

За окнами занимался рассвет. В комнате стояла полная тишина, в которой доктор Фелл встал, распахнул одно из окон и вдохнул прохладный утренний воздух.

– Но нет никаких доказательств… – внезапно отозвался Хэдли.

– Конечно, теперь их нет, – с готовностью согласился доктор Фелл. – В противном случае я бы вам все это не рассказывал. Я не хочу, чтобы вы арестовывали парнишку. Вокруг этой истории и так было много шума и разговоров. Если хотите, попугайте старого Джеффри Уэйда – но (это метафора торчит у меня в горле, как кость) пусть голубок, который по выстрелу фокусника вылетит из последнего ящика, несет с собой оливковую ветвь, и пусть она успокоит вашу совесть.

Все посмотрели друг на друга, и первым засмеялся Хэдли.

– Меня устраивает, – сказал сэр Герберт и почесал в затылке. – Я молчу.

– Видит бог, что и я тоже, сэр, – согласился с ним Каррузерс.

Доктор Фелл, просияв широкой улыбкой, вернулся к газовой горелке у камина.

– Вы всегда будете сомневаться в моей правоте, – сказал он им, – и, между нами говоря, я тоже. Но по-моему, чайник уже кипит.

Он выключил газ. Чайник выпустил пухлый клуб пара и застыл в ожидании на горелке. Воспылав неподдельным аппетитом, все стали готовиться к завтраку.