Текст книги "Шепчущие"

Глава 8

Тело Джеремайи Уэббера обнаружила его любимая дочь после того, как он не пришел на ланч – встречу, продиктованную в равной мере как желанием получить от старика несколько баксов и хороший обед, так и естественной привязанностью ребенка к родителю. Сьюзен Уэббер любила отца, но он был странным человеком, и мама намекала, что его финансовые дела весьма сомнительны. Его недостатки как мужа были лишь одной стороной его порочной натуры; по мнению первой экс-жены, положиться на него невозможно было ни в чем, за исключением заботы о дочери. Она могла не сомневаться, что по крайней мере в этом отношении он всегда поступит, руководствуясь лучшей частью своей натуры. Вторая бывшая, у которой не осталось к нему никаких нежных чувств, считала его подлой тварью.

Обнаружив тело отца на полу в кухне, Сьюзен сначала подумала об ограблении или разбойном нападении. Потом увидела у него в руке револьвер и, вспомнив предупреждения о его финансовых обстоятельствах, подумала, что он сам застрелился. Несмотря на шок, у нее хватило самообладания позвонить по мобильному в полицию и ничего не трогать в комнате. Дожидаясь приезда полиции, девушка позвонила матери. Она сидела снаружи: стоявший в доме запах угнетал ее – миазмы разлагающегося тела и чего-то еще, что она не могла определить. Позже она опишет это матери как вонь от сгоревших спичек, которые жгли, чтобы попытаться замаскировать слишком заметное посещение туалета. Она курила и плакала, слушая мать, которая, сквозь слезы, напрочь отвергла вероятность самоубийства Уэббера.

– Он был эгоистом, – сказала она, – но не настолько.

Следствию быстро стало очевидно, что Джеремая Уэббер не сам лишил себя жизни, если только не был перфекционистом, который, произведя первый выстрел, нашел в себе волю и силы выпустить вторую пулю в голову, дабы завершить работу. Принимая во внимание угол вхождения пули, ему при этом надо было быть еще и фокусником, да к тому же сверхчеловеком, если учесть характер критических повреждений, нанесенных первой пулей. Так что, судя по всему, Джеремая Уэббера убили.

И все же, все же…

На руке остались следы пороха. Да, возможно, убийца или убийцы приставили револьвер к его голове и надавили на палец, чтобы вынудить нажать на спуск, однако такое, как правило, бывает только в кино, поскольку сделать это не так-то просто. Ни один профессионал не станет рисковать, вкладывая оружие в руку того, кто не желает умирать. В лучшем случае, велики шансы, что прежде чем пустить пулю себе в голову, он выстрелит в потолок или в пол, в худшем – в голову кого-то другого. Кроме того, не было никаких следов борьбы, никаких отметин на теле, которые указывали бы, что Уэббера могли удерживать силой.

А что, предположил один из полицейских, если он выстрелил в себя, все испортил, и тогда кто-то другой помог ему исключительно из чувства милосердия? Но кто будет стоять и смотреть, как человек убивает себя? Был ли Уэббер неизлечимо болен или настолько раздавлен трудностями, финансового или иного характера, что не видел другого выхода, кроме как свести счеты с жизнью? Нашел ли кого-то достаточно преданного, чтобы тот находился рядом, когда он произвел роковой выстрел, и затем этот кто-то, увидев, что Уэббер потерпел неудачу, нанес coup de grâce[14]14
  Сoup de grâce (фр.) – смертельный удар; буквально – удар милосердия, удар, прекращающий страдания.


[Закрыть]? Это казалось маловероятным. Уж скорее можно было предположить, что его вынудили совершить самоубийство, что некто заставил его взять в руки пистолет и пустить себе пулю в голову, и этот же некто прикончил его, вместо того чтобы оставить умирать в агонии на кухонном полу.

И все же, все же…

Кто, пытаясь замаскировать убийство под самоубийство, стал бы потом портить все дело, выпуская вторую пулю?

Любитель, вот кто; любитель или тот, кому просто наплевать, как это будет выглядеть. И еще один немаловажный вопрос – винные бокалы. Их было всего три: один, разбитый, на полу, и два других на кухонном столе. Из обоих пили, на обоих имелись отпечатки пальцев. Нет, не совсем так. На обоих были отпечатки пальцев Уэббера, а еще на одном какие-то мазки, которые походили на отпечатки, но при исследовании оказалось, что на них нет ни завитков, ни петелек, ни дуг. Они были совершенно пустыми, и это наводило на мысль, что по крайней мере еще один человек, находившийся в комнате с Уэббером, был в перчатках или с наклеенными кусочками пластыря, дабы скрыть отпечатки, чтобы Уэббер не встревожился сразу, ибо какой же киллер станет оставлять столь явные свидетельства своего присутствия на месте преступления? Бокал отправили на исследование в надежде выделить следы ДНК. Со временем анализ обнаружит слюну, исследование которой выявит присутствие необычного химического соединения: наркотического вещества. Один сообразительный лаборант, действуя исключительно по наитию, отделит, применяя современные нанотехнологии, наркотик и его метаболиты от слюны и обнаружит, что это флюороурацил, обычно используемый при лечении плотных злокачественных опухолей.

Получалось, что вместе с Джеремаей Уэббером в комнате находился мужчина, проходящий курс химиотерапии. Такой вывод давал и решение загадки с отпечатками пальцев. Определенные применяемые при лечении рака средства, в частности, капецитабин, вызывают воспаление ладоней и стоп, сопровождающееся шелушением и появлением волдырей, из-за чего со временем утрачиваются папиллярные линии на пальцах. К сожалению, все эти открытия были сделаны уже по прошествии нескольких недель, а к тому времени череда последовавших событий подошла к концу.

Итак, в день обнаружения тела Уэббера полиция начала проверять его бывших жен, дочь и деловых партнеров. Все версии в конце концов оказались тупиковыми, но самым странным из всего была корреспонденция в файлах Уэббера, касающаяся некой организации, называемой «Фонд Гутелиба» или, чаще, просто «фонд», потому что в действительности такого фонда не существовало. Адвокаты, которые, по их утверждению, представляли фонд, оказались темными личностями, занимающимися сомнительными делами, и заявили, что никогда не встречались лично ни с кем из фонда. Все счета оплачивались почтовыми переводами, а связь поддерживалась через поисковую систему Yahoo. Женщина, которая принимала сообщения для фонда, работала по найму в торговом центре «Натик» и сидела в клетушке с пятью другими женщинами, бывшими, по их утверждению, секретарями и личными помощниками компаний и бизнесменов, офисами которым служили машины, спальни или столы в кофейнях. Компания секретарских услуг «СекСерв» – название, которое, по мнению детективов, расследовавших смерть Уэббера, могло быть неправильно истолковано, особенно при произнесении вслух, – информировала полицию, что все счета, касающиеся фонда, были оплачены, причем опять-таки почтовыми переводами. Некоторые другие клиенты компании имели обыкновение расплачиваться мешками монет по двадцать пять центов, и босс «СекСерва», некто по имени Обрад, радовался уже тому, что люди вообще платят.

– Что за имя такое – Обрад? – полюбопытствовал один из полицейских.

– Сербское, – ответил Обрад. – Оно означает «радовать».

Он даже написал на своей визитной карточке: «ОБРАД – ОБРАДУЕТ». Копов так и подмывало указать, что подобные заявления вкупе с вероятностью неверного толкования, заложенной в названии компании, когда-нибудь могут довести его до беды, но не стали этого делать. Обрад был весьма услужлив, и они не хотели задеть его чувства.

– И вы никогда не разговаривали ни с кем, кто был бы связан с этим фондом?

Обрад отрицательно покачал головой.

– Сейчас все делают через Интернет. Заполняют бланк, дают предоплату, и я радуюсь. – Обрад даже показал копию оригинала контракта, заполненную через Сеть. Полиция проследила ее до интернет-кафе в Провиденсе, штат Род-Айленд, и там след обрывался. Денежные переводы поступали из нескольких почтовых отделений, расположенных в разных частях Новой Англии. Одно и то же никогда не использовалось дважды, и транзакции невозможно было проследить, поскольку в почтовых отделениях США не принимают кредитные карты при оплате переводов. Разослали судебные ордера, чтобы изучить записи с камер наблюдения этих почтовых отделений.

Существование фонда обеспокоило следственные органы, но дальше почтовых отделений и интернет-кафе дело не продвинулось, и поиски застопорились. Вообще-то, Ирод и являлся фондом, и это было всего лишь одно из имен, которые он использовал для прикрытия своих дел. После смерти Уэббера фонд благополучно прекратил существование. Со временем Ирод планировал возобновить его работу в какой-нибудь другой форме. Уэббер был наказан, и маленькое сообщество, в котором они оба некоторое время вращались, прекрасно поймет, за что. Ирод не боялся, что кто-нибудь обратится в полицию. Всем есть что скрывать. Всем до единого.

* * *

Через два дня после смерти Уэббера желтая оградительная лента все еще висела на месте преступления, но полиции в доме уже не было. Сигнализацию снова включили, и местные патрульные регулярно проезжали мимо, чтобы отваживать зевак.

Сигнализация сработала в 12.50 ночи. Местные полицейские прибыли к дому, когда часы показывали 01.10. Входная дверь была заперта, и все окна казались надежно закрытыми. Позади дома они нашли ворону со сломанной шеей. Похоже, это она влетела в кухонное окно и активировала сигнализацию, хотя никто из полицейских не припомнил, чтобы ночью видел летающую ворону.

Сигнализация сработала снова в 1.30 и третий раз в 1.50. Система мониторинга охранной фирмы указывала, что каждый раз источником было кухонное окно, под которым нашли мертвую птицу. Они заподозрили какую-то неисправность, проверить которую решили утром. По просьбе полиции сигнализация была отключена.

В 2.10 кухонное окно было открыто снаружи при помощи тонкого металлического предмета, согнутого посередине под прямым углом, что позволяло, поворачивая инструмент, сдвинуть запирающую окно защелку. Некто пролез в окно и мягко спрыгнул на кухонный пол. Он с сомнением понюхал воздух, потом закурил сигарету. Будь свет лучше, какой-нибудь сторонний наблюдатель увидел бы неопрятного типа в старом черном пиджаке и черных брюках, которые почти, но не совсем, походили на пару. Рубашка, видимо, была когда-то белой, но со временем стала грязновато-серой, воротник обтрепался. Длинные волосы зализаны назад, открывая ярко выраженный «вдовий пик»[15]15
  «Вдовий пик» – клинообразный выступ волосяного покрова головы, опускающийся на лоб.


[Закрыть]. Пожелтевшие зубы и ногти выдавали курильщика со стажем в несколько десятилетий. Двигался он с изяществом, но то была хищная грация богомола или паука.

Нарушитель достал из кармана пиджака фонарик. Задернув шторы на кухонных окнах, он включил фонарик и провел лучом по столу, стульям и засохшей крови на полу. Он не двигался, а просто следовал глазами за светом, внимательно оглядывая все, но ничего не трогая. Закончив осмотр кухни, прошелся по другим комнатам в доме, все так же все осматривая, но ни к чему не прикасаясь. Наконец он вернулся в кухню, прикурил вторую сигарету от первой и выбросил окурок в раковину. Потом подошел к двери, соединяющей кухню с прихожей, и прислонился к косяку, пытаясь определить источник своего смутного беспокойства.

Смерть Уэббера не явилась такой уж неожиданностью. Ночной гость пристально следил за его деятельностью и деятельностью подобных ему. То, что они время от времени вели себя недобросовестно, его не удивляло. Коллекционеры все такие: желание у них иногда берет верх над порядочностью. Но Уэббер был не совсем коллекционером. Да, он иногда оставлял кое-какие из вещиц себе, но зарабатывал деньги как посредник, как подставное лицо. От таких индивидуумов ожидается определенная степень честности. Иногда они привирают, чтобы поднять цену, но мошенничают редко. Поступать так неразумно, поскольку краткосрочная выгода от одной бесчестной сделки может нанести непоправимый ущерб репутации. Для Уэббера этот ущерб, подтверждаемый пятном крови и серого вещества, оказался смертельным. Посетитель глубоко затянулся сигаретой, и ноздри его затрепетали. Запах, который беспокоил дочь Уэббера и который она, к своему стыду, связывала с разложением отцовского тела, исчез, но незваный гость обладал острым нюхом, на который никак не влияла его любовь к сигаретам. Запах не давал ему покоя. Он был каким-то неуместным. Чужим.

Позади него темнела прихожая, но она не была пуста. Во мраке двигались некие формы, серые фигуры с кожей как у высохших фруктов, очертания без сущности.

Полые люди.

Он чувствовал, что они собираются, но не обернулся. Они были его творениями, хотя и ненавидели своего создателя.

Человек, который стоял на кухне, называл себя Коллектором[16]16
  В предыдущем романе автора, опубликованном издательством, «Любовники смерти», это имя переведено как Коллекционер, однако настоящий перевод более точно передает сущность персонажа.


[Закрыть]. Иногда он действовал под именем Кушиэля, демона, считающегося тюремщиком Ада, что могло быть просто его мрачной шуткой. Он не был собирателем в том смысле, в каком ими были те, для кого Уэббер добывал редкости. Нет, человек в черном видел себя больше взыскателем долгов, уравнителем счетов. Некоторые могли бы назвать его киллером, поскольку этим он в конечном итоге и занимался, но термин давал неверное представление о работе, которой был занят Коллектор. Те, кого он убил, утратили право на жизнь из-за своих грехов. Более того, они потеряли душу, а тело без души – всего лишь пустой сосуд, который следует разбить и выбросить. У каждого убитого он брал какой-нибудь сувенир, часто вещь, которая представляла для жертвы особенную, сентиментальную ценность. Так он сохранял память о своих делах, хотя коллекция доставляла ему еще и немалое удовольствие.

Ох, как же она выросла со временем!

Порой эти бездушные сущности задерживались, и Коллектор давал им цель, даже если этой целью было только прибавление себе подобных. Сейчас, когда они рыскали взад-вперед у него за спиной, он почуял перемену в их настроении, если об этих потерянных, пустых оболочках людей можно сказать, что они сохранили хоть какое-то подобие настоящих человеческих эмоций, кроме ярости. Они были напуганы, но к страху примешивалось…

Ожидание? Они напоминали кучку уличных драчунов, испугавшихся более сильного хулигана и дожидающихся вожака, заправилы, который поставит самозванца на место.

Коллектор редко испытывал неуверенность. Слишком хорошо знал он этот паршивый мир и охотился там, где была тень. Он был тем, кого боялись, хищником, судьей, не знающим пощады.

Но здесь, в богатом пригороде, в этой дорого обставленной кухне, Коллектор нервничал. Он вновь принюхался, подошел к окну, протянул руку к шторам и замер, как будто боялся того, что может увидеть с другой стороны. Наконец резко раздвинул шторы, отступив при этом назад, и чуть приподнял правую руку, прикрывая себя.

В окне было лишь его отражение.

Но присутствовало тут и что-то еще, и это был не тот человек, который сделал выстрел, прикончивший Уэббера, – Коллектор знал о нем все: Ирод, вечно ищущий, никогда не находящий; Ирод, который прячется за вымышленными именами и несуществующими компаниями; Ирод, который так умен и так опытен в заметании следов, что даже Коллектору не удавалось выследить его. Но рано или поздно его время придет. В конце концов, Коллектор исполняет Божью волю. Он – Божий убийца, а кто может надеяться, что скроется от Божьего посланца?

Нет, это был не Ирод. Это был кто-то другой, и Коллекционер чуял его запах и ощущал его вкус, почти видел тончайший след его присутствия, как капельки влаги от дыхания на стекле. Он был здесь, наблюдал, как умирал Уэббер. Стоп! Глаза Коллектора расширились, когда он увидел связь, и предположения переросли в уверенность.

Он наблюдал не за Уэббером, когда тот умирал, он наблюдал за Иродом, когда умирал Уэббер.

И тут Коллектор понял, почему его тянуло к этому месту, понял, зачем Ирод собирает свою коллекцию загадочных вещиц, даже если сам еще не до конца понимает конечную цель своих трудов.

Он был здесь. Наконец он пришел. Смеющийся. Древний Искуситель.

Тот, Кто Ожидает За Стеклом.

Глава 9

Я проснулся совершенно разбитым. Боль застряла глубоко в горле, в носу, в легких. Правая рука дрожала, и когда я попытался приготовить кофе, пролил кипяток на рубашку. Да и с кофе ничего хорошего не получилось – он отдавал протухшей водой. Я сел в кресло и долго смотрел на болота. За ночь злость улеглась, ее вытеснила апатия, не настолько, впрочем, глубокая, чтобы блокировать страх. Думать о Беннете Пэтчете и его умершем сыне не хотелось, как не хотелось думать о Джоэле Тобиасе и контейнерах фур, наполненных извергающейся тьмой. Я и раньше испытывал отсроченный шок, но еще никогда настолько сильный. К боли и страху добавился стыд за проявленную слабость и за то, что назвал имя своего клиента. Нам нравится убеждать себя, что, защищая другого человека и спасая немногое свое, мы готовы и можем вытерпеть любые пытки, но это не так. Рано или поздно ломаются все, и я, чтобы не утонуть в вонючей жиже, рассказал бы все, что хотели знать мои похитители. Я бы сознался в преступлениях, которых никогда не совершал, и согласился совершить злодеяния, противные моей натуре. Я бы даже предал собственного ребенка, и от сознания этого внутри у меня теперь все съеживалось. Там, в развалинах «Голубой луны», они лишили меня мужественности.

Спустя какое-то время я позвонил Беннету Пэтчету. Он заговорил первым, сказал, что Карен Эмори накануне не вышла на работу и на звонки на домашний телефон не ответила. Потом Беннет заговорил, что беспокоится о ней, но тут я перебил его. Рассказал о случившемся прошлой ночью и признался в своей слабости. Новость его не встревожила и даже не удивила.

– Так это были военные?

– Думаю, бывшие. И они знали о Дэмиене. Вот почему я склоняюсь к тому, что неприятностей вам они не доставят, по крайней мере при условии, что вы не станете поднимать шума, а будете скорбеть по сыну молча.

– А вы, мистер Паркер? Вы хотите, чтобы я так и сделал? Собираетесь отойти в сторону? Отступиться?

– Не знаю, сэр. Сейчас мне нужно какое-то время.

– Для чего? – устало спросил он, как будто мой ответ, каким бы он ни был, устроить его уже не мог.

– Чтобы обрести злость, – сказал я, и вот этот ответ он, возможно, был готов принять.

– Когда будете готовы, позвоните мне, – сказал Беннет и положил трубку.

Не знаю, сколько еще я сидел в кресле, но в итоге усилием воли заставил себя подняться. Нужно было что-то сделать, чем-то заняться, иначе результат был бы таким же, как если бы те парни в «Голубой луне» оставили меня стоять на голове в бочке с протухшей водой.

Я взял трубку и позвонил в Нью-Йорк – пора вызывать более серьезное подкрепление. Потом принял душ и даже заставил себя подставить лицо под струю воды.

* * *

Джеки Гарнер вышел на связь примерно через час.

– Похоже, Джоэл Тобиас куда-то собрался. Сумку приготовил, сейчас фуру проверяет.

Логично. Они, наверное, решили, что нагнали на меня страху, и теперь могут спокойно заниматься своими делами, – и они были правы. Почти.

– Оставайся с ним, пока есть такая возможность. Тобиас поедет в Канаду. У тебя паспорт есть?

– Дома. Позвоню маме – она привезет. Даже если Тобиас уже выедет, а я сяду ему на хвост, мама до границы успеет. Она носится как черт.

Этому я верил.

– Ты в порядке? – спросил Джеки. – Что-то голос, как у больного.

Я вкратце рассказал о событиях минувшей ночи и предупредил, что от Тобиаса нужно держаться подальше.

– Когда определишь его маршрут, обгоняй и жди за границей. При малейшей опасности отпускай. Эти парни церемониться не будут.

– То есть ты дело не бросаешь?

– Думаю, что нет. Скажем так, помощь уже идет.

– Из Нью-Йорка? – с надеждой в голосе спросил Джеки.

– Из Нью-Йорка.

– Черт, подожди-ка, вот я расскажу это Фульчи. – Голос у него звенел от радости, как у мальчишки на Рождество. – То-то им будет сюрприз!

* * *

Я постучал три раза – с паузой в минуту-другую между стуками, – прежде чем Карен Эмори открыла дверь. Халат и тапочки, волосы растрепаны, вид усталый – похоже, выспаться не удалось. Я знал, каково ей. А еще заметил, что Карен недавно плакала.

– Да? Что вам?..

Она не договорила. Прищурилась.

– Вы были вчера в ресторане…

– Точно. Меня зовут Чарли Паркер. Я – частный детектив.

– Убирайтесь.

Карен захлопнула дверь, и я не стал ей мешать и подставлять ногу. Совать ногу в дверь – хороший способ покалечиться или сломать пальцы. К тому же это еще и вторжение в частные владения, а отношения с копами у меня складывались не лучшим образом. Уж лучше держаться от греха подальше.

Я снова постучал. Раз, другой, третий… пока Карен не вернулась к двери.

– Предупреждаю, если вы не уйдете, я вызову полицию.

– Не думаю, что вы вызовете полицейских, мисс Эмори. Вашему бойфренду это не понравилось бы.

Удар ниже пояса, да, но, как часто бывает с такими ударами, он достиг цели. Она закусила губу.

– Пожалуйста, уходите.

– Я хотел бы поговорить с вами. Поверьте, я рискую больше, чем вы. Никаких проблем вам не доставлю. Уделите мне несколько минут – больше мне от вас ничего не надо. Мы поговорим, и я уйду.

Карен посмотрела мимо меня, проверила, нет ли кого на улице, и отступила в сторону. Сразу за дверью находилась гостиная, дальше – кухня, лестница и под ступеньками нечто похожее на вход в подвал. Она закрыла дверь, повернулась, сложила руки на груди и выжидающе на меня посмотрела.

– Может, сядем? – предложил я.

Карен вроде бы хотела отказать, но потом смягчилась и повела меня в кухню. Комната была светлая и яркая, выдержанная преимущественно в желтых и белых тонах. Пахло свежей краской. Я сел за стол.

– У вас симпатичный дом.

Она кивнула.

– У Джоэла. Он здесь сам все сделал. – Она не стала садиться, а прислонилась к раковине, держась как можно дальше от меня. – Так вы частный детектив? Мне, наверное, следовало посмотреть ваше удостоверение, прежде чем впускать.

– Правильно мыслите. – Я раскрыл бумажник, показал ей лицензию. Брать ее в руки она не стала, лишь взглянула коротко. – Я немного знал вашу мать. Мы учились в одной школе.

– А… Мама сейчас в Уэсли живет.

– Хорошо, – сказал я. Больше сказать было нечего.

– Ничего хорошего. Ее новый муженек – полный придурок. – Карен порылась в кармане халата, достала пачку сигарет и зажигалку. Закурила. Сигареты и зажигалку вернула в карман. Мне не предложила. Я не курю, но есть же правила вежливости.

– Джоэл говорит, что вас нанял Беннет Пэтчет. – Отрицать я не мог, но, по крайней мере, получил подтверждение, что парни из «Голубой луны» разговаривали с Тобиасом прошлой ночью, а он, в свою очередь, поделился информацией с подружкой.

– Верно.

Она закатила глаза и раздраженно покачала головой.

– Он желает вам только хорошего и беспокоится за вас.

– А Джоэл говорит, что мне не стоит у него больше оставаться. Говорит, надо уйти и найти другую работу. Мы даже поругались из-за этого.

Она посмотрела на меня так, словно именно я и был виновником случившегося.

– А сами что думаете?

– Я люблю его. И этот дом мне нравится. Если уж на то пошло, есть ведь и другая работа, хотя я бы предпочла остаться у мистера Пэтчета. – Глаза ее затуманились. Из правого глаза выкатилась слезинка, и Карен торопливо ее смахнула.

Все в этом деле шло наперекосяк. Иногда так бывает. Я и сам уже толком не понимал, что здесь делаю. Пришел убедиться, что Джоэл Эмори не сделал с Карен Эмори то, что Клиффи Андреас сделал когда-то с Салли Кливер?

– Джоэл бил вас, мисс Эмори? Оскорблял еще как-то?

Долгая пауза.

– Нет. По крайней мере, не так, как вы с мистером Пэтчетом думаете. Мы недавно крупно поругались, и… он вышел из себя. Вот и все.

Я внимательно на нее посмотрел. Похоже, такое для Карен не впервой, от бойфрендов ей доставалось и раньше. Судя по тому, как она говорила об этом, оплеуха для нее – вроде неизбежного зла, обратная сторона отношений с определенного типа мужчинами. Когда такое происходит достаточно часто, женщина может даже поверить, что причина в ней самой, что у нее есть какой-то психологический изъян, провоцирующий у мужчин определенную реакцию. Может быть, Карен Эмори и не рассуждала в таких категориях, но думала примерно так.

– Он впервые вас ударил?

Она кивнула.

– Вообще-то ему такое… как это говорят?.. да, не свойственно. Джоэл – хороший человек. – Она запнулась перед последней фразой, словно пыталась убедить и себя, и меня. – Просто сейчас на него много всякого свалилось.

– Правда? А что так?

Карен пожала плечами и отвернулась.

– На себя работать трудно.

– Он рассказывает о своей работе?

Она не ответила.

– Вы из-за этого ругались?

И снова молчание.

– Он вас пугает?

Она облизала губы.

– Нет.

А вот это было уже явной ложью.

– Его друзья, его армейские приятели? Как насчет них?

Карен раздавила в пепельнице наполовину выкуренную сигарету.

– Вам пора. Можете передать мистеру Пэтчету, что у меня все хорошо. Я подам заявление на этой неделе.

– Карен, вы не одиноки. Если понадобится помощь, я свяжу вас с нужными людьми. Они посоветуют, что делать, как защититься, и никто об этом не узнает. Если не хотите, можете даже не упоминать Джоэла по имени.

Еще не закончив, я понял, что напрасно стараюсь, что мои слова влетают ей в одно ухо, а вылетают в другое. Карен связала свою судьбу с Джоэлом Тобиасом. Оставив его, ей пришлось бы вернуться в общежитие Беннета Пэтчета, и со временем в ее жизни появился бы другой мужчина, может быть, похуже Тобиаса, и она ушла бы с ним. Я подождал немного, но было ясно, что больше из нее уже ничего не выжать. Карен проводила меня в прихожую и открыла дверь. Я уже вышел на крыльцо, когда она заговорила снова.

– А что бы Джоэл сделал, если б узнал, что вы были здесь? – Она добавила игривую нотку, изображая проказливую девчонку, но это была бравада. В ее глазах снова блеснули готовые пролиться слезы.

– Не знаю, – сказал я, – но его друзья, думаю, могли бы меня убить. Чем они занимаются, Карен? Почему так не хотят, чтобы кто-то что-то узнал?

Она с усилием сглотнула и поморщилась.

– Потому что умирают. Они все умирают.

И дверь захлопнулась.

* * *

Посетителей в «Парусном мастере» все так же не было, в чем я убедился, заглянув в бар через стеклянную дверь, и Джимми Джуэл все так же сидел на том же стуле у стойки, но теперь перед ним лежали какие-то бумаги, а сам он считал что-то на калькуляторе.

Освещение в баре постоянно менялось. Блики солнечного света разбивали полумрак и тут же снова поглощались движущимися облаками: так пропадают в океанской тьме стайки серебристых рыб. Заведение уже должно было работать, но Джимми не дал Эрлу команды открыть дверь. «Парусный мастер» унаследовал некоторые привычки «Голубой луны»: он мог открыться до полудня или в пять пополудни, но мог и не открыться вообще. Завсегдатаи знали, что колотить в дверь бесполезно. Когда Джимми и Эрл будут готовы, для них место найдется, а уже потом никто не станет им мешать, пока они не свалятся на пол.

Но я завсегдатаем не был, а потому постучал. Джимми поднял голову, посмотрел на меня, решая, не отправить ли гостя поиграть с разметкой на трассе, и сделал знак Эрлу. Эрл открыл дверь и вернулся к работе, стал заправлять кулеры, что не требовало особых способностей, поскольку ничего экзотического в плане пива бар не предлагал. Здесь можно было заказать «Миллер хай лайф», и «Пабст блю риббон» здесь пили без намека на иронию.

Я сел на табурет у стойки, а Эрл отправился сварить свежего кофе для хозяина. Если бы я ежедневно выпивал столько же кофе, сколько его выпивал Джимми, то вряд ли смог бы написать разборчиво собственное имя. А вот на него кофе как будто и не действовал вовсе. Возможно, он обладал огромным запасом спокойствия, который мог всегда использовать при необходимости.

– Знаешь, у меня такое впечатление, что и минуты не прошло, как ты был здесь в последний раз. То ли время летит быстрее, чем должно, то ли ты не даешь мне возможности по тебе соскучиться.

– Тобиас снова в пути, как поется в песне[17]17
  Имеется в виду песня кантри-исполнителя Вилли Нельсона «On the road again».


[Закрыть].

Джимми смотрел в документы, что-то подсчитывал и делал пометки.

– А у тебя какой в этом интерес? Или уже работаешь на правительство?

– Нет, предпочитаю частную пенсию. Интерес же у меня такой, что прошлой ночью у меня завелись новые друзья.

– Кроме шуток? Ну так радуйся. Что-то мне подсказывает, что друзья тебе могут пригодиться.

– Эти пытались меня утопить, пока я не сказал им все, чего они хотели. Без таких друзей я вполне обойдусь.

Карандаш застыл в воздухе.

– И что они хотели знать?

– Интересовались, почему я навожу справки о Джоэле Тобиасе.

– Что ты им сказал?

– Правду.

– А соврать желания не возникло?

– Ничего толкового придумать не успел – уж очень старался не отдать концы.

– То есть один раз тебя предупредили, причем без особых церемоний, а ты все равно со своими расспросами?

– Именно потому, что они были невежливы.

– Невежливы. А ты что, графиня какая-нибудь?

– Есть и еще одно: место, куда меня отвезли для допроса.

– И что же это за место?

– «Голубая луна». Точнее, то, что от нее осталось.

Джимми отодвинул калькулятор.

– Я так и знал, что от тебя, кроме неприятностей, ждать нечего. Сразу понял, как только ты появился здесь в первый раз.

– А я думаю, что когда ты выскочил перед Тобиасом там, в «Дьюи», ты натолкнул их на мысль… в общем, они взяли и связали меня с тобой. Или наоборот. Так или иначе, «Голубая луна» – предупреждение нам обоим, только мне его сделали напрямую, а тебе – косвенно.

Эрл вернулся из подсобки и теперь молча наблюдал за нами. Тема «Голубой луны» его не обрадовала, но, с другой стороны, по Эрлу трудно что-то определить. Лицо у него как неудачная татуировка. Джимми куда-то вышел ненадолго, а когда вернулся, заговорил по-стариковски устало:

– Может, пора уже выходить из этого бизнеса.

Имел он в виду бар, контрабанду или даже саму жизнь – не знаю. В конце концов уйти все-таки придется, подумал я, но утешать его этой мудростью не стал и промолчал.

– Знаешь, у меня в эту пристань деньги вложены. Думал, получу дивиденды, когда тут начнут что-то переустраивать, но теперь, похоже, если и увижу какие-то деньги, то разве что страховые, когда она обрушится в залив, а тогда, наверное, она и меня с собой прихватит, так что и попользоваться ими не успею.

Он любовно провел ладонью по стойке – так гладят любимого, пусть и норовистого, старого пса.

– Я всегда считал себя честным трейдером. Для меня это была игра – перебросить груз через границу, попытаться стырить у Дяди Сэма пару грошей. Иногда кому-то делал больно, но всегда старался, чтобы такое случалось не слишком часто. За наркотики брался без особой охоты, если тебе это интересно, и изыскивал способы успокоить совесть. Но, если уж начистоту, чаще всего ни о чем таком не думал и голову себе лишними проблемами не забивал. Так же и к людям относился. Для меня все одинаковы – и китаец, ищущий работы на кухне какого-нибудь ресторана в Бостоне, и шлюха из Восточной Европы. Я просто посредник. – Он повернулся ко мне. – Ты, наверное, считаешь меня лицемером или думаешь, что я сам себя обманываю такими рассуждениями.