Текст книги "Сефира и другие предательства"

Изношенный сайдинг, облупившаяся краска на дверях, мутные от грязи окна, не говоря уже о состоянии парковки, – все говорило о том, что никто не снимал номеров в «Уединении» уже много лет. Лиза притормозила и включила сигнал поворота, что, в общем-то, было нелепо: на дороге она находилась одна. Привычка. За зданием маячило что-то большое и темное, некая масса, которую она поначалу приняла за еще один из окружающих холмов, пока не увидела, что, в отличие от холмов, что светились новым светом, который обрели способность воспринимать ее глаза, этот не излучал никакого сияния. Несмотря на полуденное солнце, его рельеф и детали не удавалось разглядеть отчетливо, – они оставались неясны. Несимметричный силуэт напомнил ей песчаные замки, которые они с Дженис строили в детстве во время семейного отпуска на побережье Джерси. Они набирали пригоршни мокрого песка, давали ему стекать из кулаков на пляж, образуя слоистые, сужающиеся кверху структуры, похожие на нечто среднее между термитниками и пчелиными ульями. (Где-то в ее воспоминаниях Гэри плакал из-за ульев, из-за того, что не хотел, чтобы его забирали в ульи.)

Преодолев все большие и не очень выбоины, Лиза пересекла парковку, направляясь к фургону Сефиры и остановилась позади него, чтобы не дать ей уехать. Она поставила машину на ручник и заглушила двигатель, оборвав Долли в разгар ее мольбы к Джолин. Она потянулась к рычагу, чтобы открыть багажник, и с сердцем, колотящимся с такой силой, что биение чувствовалось в запястьях, вышла из машины. Воздух был теплым и влажным. Держа в поле зрения дверь в офис мотеля, она подошла к багажнику «Аккорда» и открыла его. Толстый слой грязи на окнах офиса улавливал и будто удерживал солнечный свет, превращая их в яркие прямоугольники. Все время прислушиваясь, не скрипнут ли дверные петли, она поднырнула под крышку багажника, подняла его полку, открутила гайку крепления запаски, пальцы то и дело скользили и срывались от волнения и спешки. Освободив запаску, она приподняла ее левой рукой, а правой потянулась за скатанным в рулон полотенцем. Не закручивая гаек, Лиза опустила полку и развернула на ней полотенце.

Через слова и символы, нацарапанные на почти комично огромном лезвии, из глубины полированного металла на нее смотрело ее отражение. По лицу в темных очках и плотно сжатому рту ни за что не догадаться, что в последние дни ей пришлось очень нелегко. Лиза сняла очки, сложила их и опустила на полотенце. Ее губы изогнулись, она негромко зарычала на черноглазую женщину в клинке, которая в ответ показала ей оскаленный рот, полный пожелтевших клыков. «Вот так уже лучше». Она взяла в правую руку нож, а левой закрыла багажник.

Она увидела, что дверь в кабинет уже открыта и навстречу ей движется фигура.

VIII

На заднем сиденье «Аккорда» оставалась куртка на молнии. Лиза выбежала из дома, чтобы принести ее.

– Тебе надо прикрыть… это, – сказала она Гэри, показав рукой на его грудь, не смотреть на которую старалась изо всех сил, потому что каждый раз, когда ее глаза скользили по его разорванной плоти и сломанным костям, по кровавому провалу в ней, она только и могла, что не закричать снова. – Где твоя одежда, полагаю, ты не знаешь?

– Нет, – проговорил Гэри, – я… – Он отвел взгляд, и она с удивлением поняла, насколько он смущен.

– У меня, кажется, есть кое-что в машине, – сказала она.

Едва Лиза повернулась уходить, как Гэри схватил ее за руку холодными пальцами:

– Что?

– Не оставляй меня, – и тотчас почувствовала, как стыд уступил место страху.

Она освободила руку из его хватки:

– Я быстро, – проговорила она и направилась к лестнице.

«А ведь так просто его оставить, – подумала Лиза, забираясь в машину за курткой. – Надо лишь сесть за руль, вставить ключ в замок зажигания и не оглядываться». Куда ему деваться в таком состоянии? Она могла подождать день или два, потом позвонить в полицию, сообщив, что ее муж отсутствует дома и не дает о себе знать в течение сорока восьми часов и она беспокоится о нем. Ее подруги, скажет она, сообщали, будто видели его с другой женщиной, хотя муж заверил ее, что это заказчица его бизнеса услуг по веб-дизайну: Сефира, фамилия ей не известна, муж не упоминал об этом. Можно было бы предположить, что Гэри бросил ее ради этой Сефиры, сбежал с ней в неизвестном направлении. Все, что ей нужно сделать, – забыть об этом доме номер 1430 по Вайком-роуд и о том, что обнаружила в нем. Все так просто… Потребовалось невероятное усилие, чтобы смириться с обидой, нанесенной Гэри, хотя оно было ничтожным по сравнению с титаническими усилиями, необходимыми для того, чтобы справиться с его продолжающимся «оживлением». (А жив ли он? Он двигался и говорил, отчего на этот вопрос напрашивался ответ: как будто да; с другой стороны, пережить травму такой степени тяжести просто нереально. Как же тогда она должна воспринимать его? На поверхность ее мыслей вдруг всплыло слово из детских фильмов о монстрах: «зомби».) Со спортивной курткой в руке Лиза заколебалась. Если она вернется в дом, если отвезет Гэри к тому, с кем он хочет говорить, она ввяжется в нечто такое, развязку чего даже представить не могла. И все же она обманывала себя, если думала, будто может покинуть это место и больше никогда не вспоминать о нем: она не сможет ничего делать – только постоянно думать о случившемся, она будет одержима этим. Лучше постараться взять ситуацию под контроль, насколько это возможно.

Когда Гэри увидел ее, сказал:

– Сомневался, что ты вернешься.

– Я тоже, – сказала Лиза, протягивая ему куртку. – Помочь надеть?

– Думаю, справлюсь сам… – ответил он, что было правдой или почти правдой.

Лиза старалась не прислушиваться к треску и хрусту костей, когда он натягивал рукава на руки и застегивал на груди молнию. Куртка была мала ему на несколько размеров, обтягивала торс Гэри, очерчивая периметр его раны нежно-голубой тканью. По крайней мере, кровавый провал в груди теперь прикрыт.

– Готов? – спросила Лиза.

– Ну, да.

Переход к машине получился довольно долгим. Гэри шел медленно, нерешительно, словно опасаясь из-за слишком резкого движения развалиться на части в буквальном смысле слова. Лизе вспомнились кое-кто из ее пациентов, приспосабливающихся к своему телу после инсульта или серьезной травмы, заново учащиеся пользоваться им, «быть» в нем. (А он всерьез говорил, что побывал в аду?) На пороге Лиза захлопнула за собой дверь и, поддавшись импульсу, подолом рубашки стерла с нее свои отпечатки пальцев. Тут ей пришло в голову, что в доме она открывала несколько дверей и если всерьез намеревалась избавиться от свидетельств своего присутствия здесь, следует протереть дверные ручки в доме.

– Сейчас вернусь, – крикнула она Гэри, который шаркал по дорожке к машине.

Когда она спешила по темным коридорам, протирая рубашкой дверные ручки, в голове мелькнуло видение, как она выходит на улицу и обнаруживает недвижимого, безжизненного Гэри, полицейский автомобиль, наконец появившийся в ответ на жалобы соседей на то, что кто-то как сумасшедший носится на машине по их такой обычно тихой улице. Никто не поверит ни единому ее слову, ничему, кроме того, что она, узнав об изменах мужа, жестоко убила его. На основании улик, которые обнаружат полицейские при осмотре дома, они могут предположить, что она убила Гэри здесь и ее застигли в процессе перемещения тела мужа в некое место с целью избавления от него. На суде ее попытка стереть отпечатки пальцев будет воспринята не только как признак вины, но и свидетельство ее виновности, указывающий на то, что она сознавала, что делает, и пыталась избежать наказания за это. Ее обучение боевым искусствам будет использовано, чтобы представить ее как человека физически достаточно сильного и агрессивного для совершения акта насилия. Учитывая политический климат, обвинение несомненно представит ее как разгневанную латиноамериканку, жаждущую горячей мести. Все это обернется последним жестом – поднятым средним пальцем – женщины, которую она никогда не видела, но которой доставит большое удовольствие разрушить ее жизнь.

Лиза была настолько уверена в том, что все произойдет именно так, как она только что представила, что, выскочив на крыльцо и обнаружив Гэри по-прежнему на своих двоих, стоящего у ее машины, а полицейского патруля нет в помине, она покачнулась, едва не потеряв равновесие: голова закружилась от нахлынувшего облегчения. Второй раз она захлопнула за собой входную дверь и провела подолом рубашки по дверной ручке. Она поспешила к машине, открыла ее и подождала, пока Гэри опустится на пассажирское сиденье. Ему никак не удавалось нащупать ремень безопасности. Охваченная нетерпением поскорее уехать, все еще наполовину ожидая, что по улице уже мчатся копы, она выдернула пряжку и пристегнула мужа, волосы на ее затылке встали дыбом, когда она невольно прижалась к его груди.

– Спасибо… – прозвучал его голос откуда-то справа.

– Не за что, – откликнулась она, подумав, насколько смешна сейчас взаимная вежливость.

Где-то в глубине ее сознания прозвучал голос отца:

– Хорошие манеры всегда уместны.

«Даже в такой ситуации, да, папа?»

Она въехала в Гугенот с преувеличенной осторожностью человека, который не уверен, что абсолютно трезв после пары рюмок, выпитых пару часов назад, ведя машину на разрешенной скорости или чуть ниже, наблюдая, как стрелка спидометра падает с 55 до 40, затем с 40 до 30 – перед знаками ограничения скорости, на которых наживались местные копы, – включая поворотник задолго до поворотов и полностью останавливаясь у знаков «Стоп» на пути движения. Подобное поведение на дороге в это время ночи и впрямь могло вызвать подозрения, но если повезет, полицейский в патрульной машине в засаде у обочины не посчитает его поводом покидать укрытие.

В машине висел резкий запах крови. А между Лизой и Гэри – тяжкое молчание, усугублявшееся тем фактом, что за гулом двигателя она не могла слышать дыхание мужа. «Нет, конечно нет», – подумала она, что не исправило ситуацию. Она взглянула на Гэри, который смотрел прямо перед собой, его лицо блестело от алых слез, катившихся по щекам.

– В чем дело? – спросила она.

– В этом, – ответил он, поднимая руку, чтобы показать на деревья, темные дома, мимо которых они проезжали. – Все так прекрасно. Мне больно видеть все это.

– Так что с тобой произошло? – спросила она.

– Сефира, – сказал он, губы его дрожали. – Она не… Она сделала это со мной голыми руками. Только это были уже не руки. – Он вытер слезы рукавом ее куртки.

– О чем ты?

– Сефира. Она не человек. Она чудовище.

– Ясное дело.

– Да нет же, – голос Гэри срывался. – Я тебе говорю, она настоящий монстр.

– Это ты долбаный монстр.

– Нет, нет. Я о том, что не в тот момент, когда мы с ней… она превратилась…

– Ладно, проехали… – сказала Лиза.

Однако еще через минуту, не слушая, работают ли легкие Гэри, она спросила:

– Говоришь, побывал в аду?

Он замялся, потом сказал:

– Ага.

– Что… Какой он?

– Мрачный, – сказал Гэри. – Почва твердая, острые камни. Стоит пошевелиться – режет тебя. Кругом огонь, реки, озера огня, как разливы магмы. Кое-где пламя вырывается из скал гейзерами пламени. Воздух весь напитан удушливым дымом. Хочется плакать, кричать, но если будешь слишком шуметь, привлечешь демонов.

– Демонов?

– Или дьяволов. Я слышал, их называют и так, и так, – Гэри помедлил. Новые слезы потекли по лицу. – Они ужасны. И не было среди них двух одинаковых. И все какие-то… искореженные. Некоторые высокие и тощие, с одной или двумя лишними руками. Некоторые передвигались, скрючившись едва не до земли – как пауки. Видел нескольких демонов, живущих в огне, в разливах лавы. Кожа у них обугленная, покрыта осколками треснувшего и расколовшегося панциря, которые вплавились в нее. Некоторые из них горели, местами или целиком. Их лица… Чтобы рассмотреть их, лучше к ним не приближаться, иначе окажешься в их лапах, и все. Пропадешь. Но когда я только очутился там и увидел одного… аж мороз по коже. Половина черепа проломлена, на месте второй половины огромный круглый глаз, из которого торчало с полдюжины металлических осколков. А его рот… – голос Гэри оборвался.

Лиза повернула налево на Старую Солдатскую.

– А как ты туда… вот просто взял и вошел?

– Это все равно что спросить, каково это – умереть.