Текст книги "Серебряный Вихор"

– Валяй рассказывай, если уж надумал.

– Думай не думай, а деваться некуда. Я, как уже известно Голиасу, из тех несчастных, которые находят облегчение, выбалтывая другим свои дела. – Он с горестным видом усмехнулся. – Нелегко признаваться посторонним, что воспитывался в роскоши. Но раз уж вы взялись слушать, я не утомлю вас подробностями и скажу, что так оно и было. Я никогда не задумывался, есть ли у меня враги. И меня не учили ничему другому, как только владеть землей.

– Так ты, стало быть, фермер? – спросил я. Джонс улыбнулся.

– У нас таких, как я, называют «барон». И заботиться о плодородии земли – это еще не все. Ведь на земле живут люди. Они должны быть здоровы, иметь работу, образование. Порой их надо вызволять из тюрьмы, по необходимости наказывать, помогать в затруднениях. Для меня это лучшее занятие в мире. Да другого я и не знаю.

До сих пор я не замечал в нем идеалистических черточек. Вынув трубку изо рта, я ткнул в сторону Джонса чубуком.

– Но теперь вы этим не занимаетесь.

– Нет, черт побери! Да и прочих дел никак не могу устроить. Конечно, я сам во многом виноват, но у меня есть враги. О них поговорим позже. Я и не думал, что должен унаследовать дедушкин титул. Ведь следующим по старшинству был отец. Но он бесследно исчез.

– А вы не пытались искать его?

– Мой дедушка – я тогда был еще ребенком – так и не выяснил, что же случилось и кто замешан в этом деле. И только недавно я счел себя вправе считать, что во всем виноват был дон Родриго Монкс Раван. Это мой кузен – если допустить, что я законнорожденный.

Сделав подряд две затяжки, я пропустил его замечание мимо ушей.

– А почему вы думаете, что он-то и есть чертик в табакерке?

Джонс ответил уклончиво:

– Он не выказывал ко мне никакой вражды, пока мне не посчастливилось составить хорошую партию. Мою невесту высоко ценят в свете, а я приобретаю в ней величайшее счастье в жизни. – Джонс широко улыбнулся. – Дон Родриго тоже сватался к ней, но получил отказ. Однако он все еще домогается ее руки или, вернее, той собственности, наследницей которой она является. Он представил какие-то свидетельства, доказывающие, что я рожден вне брака.

– И что из того? – спросил я. Голиас с удивлением скосил на меня глаз; Джонс был озадачен ничуть не менее.

– Видите ли, моему дедушке – а он весьма почтенный старый джентльмен – было бы безразлично, будь я бастардом его сына. Однако обвинение легло на мою покойную мать. Собственность передается по праву крови, а сейчас дедушка убежден, что я ему не родня.

– А этот самый Раван?

Джонс с горечью засмеялся.

– Неужели и вы в это поверите? Не думал я, что лорд Раван станет наследником… Даже когда старшего кузена застрелили на большой дороге. (Это случилось совсем недавно.) Но теперь оба его соперника устранены. Выходит, наследник теперь лорд Раван.

Да, получалось, что у лорда Равана лучше не путаться под ногами. Мне оставалось только покачать головой, невольно восхищаясь его методами.

– Так вот одним махом, не снимая ног со стола, он лишил вас семьи и невесты и попутно обзавелся состоянием? А что он имел против вашего предка?

– Моего отца, если я и в самом деле ему сын? – Джонс покачал головой. – Не знаю. И потому неизвестно, за что зацепиться.

– Об этом не беспокойся, – сказал Голиас, – расскажи-ка Шендону, почему ты не живешь дома.

– Мне там не слишком-то рады. – Джонс окунул палец в лужицу вина на столе и стал выводить узоры. – Если нельзя остаться – приходится уходить. Но я пытаюсь сделать большее. Я верю, что буду жить на своей земле. Для этого надо подтвердить, что я законный наследник. Я уже взялся искать доказательства, когда встретил Голиаса – там, в «Королеве Гусиные Лапы».

Но был еще вопрос, которого мы не коснулись.

– А что та девушка? Заботит ли ее ваше свидетельство о рождении? – Наверное, ее беспокоит, сможете ли вы жить в достатке?

– Предположим, ей захочется есть, – вставил Голиас.

– Я уверен, – возразил Джонс, – что она не придает значения ни деньгам, ни титулу.

Вскочив на ноги, он поднял бокал.

– Джентльмены, я предлагаю выпить за леди Гермиону Стейнгерд ап Готорн.

– Что-то не могу вспомнить, – задумчиво пробормотал Голиас. – Она, случайно, не из рода старого скряги Пенкора?

– Итак, – повторил Джонс, пропустив мимо ушей замечание Голиаса, – я предлагаю тост за очаровательную Гермиону Стейнгерд ап Готорн. Эта девушка, невзирая на обстоятельства, пойдет куда угодно за человеком, которого… – Он залпом осушил бокал. Рука его безвольно упала, и последние капли вина стекли на пол.. – которого полюбит, – добавил он шепотом.

Концовка тоста повергла меня в изумление.

– Но ведь ты говорил, что она тебя любила?

– Несомненно. – Усаживаясь на место, он задумчиво наполнил бокал. – Да, именно так – любила. А потом случилось вот что. Колдунья – подозреваю, что не обошлось тут без дона Родриго, – наложила на нас заклятие.

– Какого свойства? – живо спросил Голиас, прежде чем я успел что-то сказать.

– Она разбила наш союз. Все наши встречи с тех пор заканчиваются горькими недоразумениями. Но это еще не все, – продолжал он, жестом останавливая Голиаса, который снова хотел вмешаться. – По-видимому, дон Раван или кто-то другой рассказал Гермионе о грешках моей юности и настроил девушку против меня.

Он вздохнул. Я и сам едва не вздохнул, подумав о Розалетте. Но тут я вспомнил, при каких обстоятельствах мы с ним познакомились.

– Именно это заклятие и довлело над вами, когда вы падали из окна?

Прочувствованность Джонса словно рукой сняло. Взглянув на меня, он смущенно хмыкнул.

– Я не пожалел сил, чтобы доказать обратное, не правда ли? Но я знаю себя лучше, чем свидетели моих проступков. В настоящее время моя душа, которую Гермиона не отвергает, живет иной жизнью, чем плоть, девушкой презираемая. Только с благословения моей невесты они воссоединятся на вершине, к коей обе устремлены.

Однако на моем разбуженном скептицизме шерсть все еще стояла дыбом.

– Вы искренне так считаете или только говорите ради красного словца?

Джонс приложил руку к сердцу.

– Клянусь вам, Шендон, что если бы Гермиона не лишила меня своей благосклонности, я бы на женщин и смотреть не стал.

– Что ж, подумаем, можно ли исправить дело. – Голиас сделал знак разносчику. – В противном случае подыщем тебе столь же очаровательную особу.

Джонс посуровел.

– Женщины, равной ей, не существует.

– Я не имел чести знать леди Гермиону, но не сомневаюсь, что она выше всяких похвал, – поддакнул Голиас. – Однако справиться с заклятием – дело нелегкое, и в Романии, насколько мне известно, вполне достаточно достойных знакомств..

– Только не для меня! – упорствовал Джонс. Он резко подался вперед. – Это не прихоть, джентльмены. Много лет назад гадалка предсказала мне, что если я не женюсь на дочери Готорна, то умру холостым.

И к предсказанию Голиас отнесся столь же серьезно, как и к заклятию.

– Это меняет дело, – решил он. – Что ж, тогда мы приложим все усилия, чтобы завоевать твою суженую.

Джонс не находил слов для благодарности. Тем временем принесли новую бутылку. Мы молча дождались, пока ее откупорят. Итак, Джонс поведал о своих затруднениях. Но чем предстояло заниматься мне, как его добровольному союзнику?

– Ты говорил, – напомнил я Луцию, когда слуга ушел, – что сначала необходимо доказать права на наследство.

– От этого зависит исход всего дела, – подтвердил Джонс. – Разве я допущу, чтобы моя милая стала женою нищего?

– Старик Готорн проклянет вас, прежде чем это случится, – заверил Голиас. – Когда мы впервые встретились, ты сказал, что собираешься разыскать Равана и выжать из него истину. Ты еще не передумал?

– Нет. Я говорил: разыскать, потому что потерял его след. Дон Родриго – королевский фаворит и, наверное, находится при дворе. А где теперь двор – неизвестно, потому что король может находиться в любом из своих многочисленных имений. Сельскую местность король предпочитает столице. Однако это необходимо уточнить. – Джонс выжидательно посмотрел на нас. – С вашего одобрения, мы поначалу отправимся в город.

– Разумно, – подтвердил Голиас.

– В какой город? – поинтересовался я.

– Когда мы здесь говорим «город», то имеем в виду Илион. Хотя в Романии много и других знаменитых городов, этот наиболее значителен. Верховный король содержит там двор, и потому Илион можно считать столицей.

Поскольку мне предстояло увидеть главный город страны, первая часть наших планов пришлась мне по нраву. Но я задумался и о других сторонах предприятия.

– Ты говоришь, что птичка, которой мы собираемся насыпать соли на хвост – королевский фаворит, – сказал я. – Не окажется ли этот орешек слишком крепким, чтобы его расколоть?

– Естественно, – согласился Джонс. Он провел рукой по волосам. – Вот почему я нуждаюсь в помощи. Предприятие небезопасное, хорошо еще, если останемся живы.

– Шендон не из робкого десятка, – заявил Голиас, пока я угрюмо обдумывал слова Джонса. – Давайте-ка еще по одной!

12. Вперед по Уотлинг-стрит

На следующий день, сразу же после завтрака, Голиас заложил свои браслеты. На вырученные деньги он оплатил гостиничный счет Луция и выкупил его скарб. Луций имел при себе едва ли не целый гардероб, что для путешественника обременительно, но после утруски его пожитки поместились в маленьком дорожном узелке. Мы были ограничены в средствах, и потому путешествовать предстояло пешком.

Свой костюм и костюм Голиаса я уже описал; остается только упомянуть, что, по настоянию Голиаса, мы приобрели две шпаги в виде тростей. Но Джонс перещеголял нас обоих: на нем были желтые чулки, лазурные штаны, алый жакет, отделанный золотым галуном». С пояса у него свисал меч. Мысль о том, что дело сдвинулось с мертвой точки, приводила юношу в доброе расположение духа. Я также был в недурном настроении: после путешествия по главной дороге страны мне предстояло увидеть столицу. Я уже почувствовал себя бывалым путешественником. Романия перестала казаться мне диковинной, и мой интерес к ней постоянно возрастал.

Свежесть впечатлений не исчезала. На третий день пути, около двух часов пополудни, дорога нырнула в дубовую рощу. Приблизившись к ней, мы услышали возню за поворотом и замедлили шаг. Вдруг из рощи раздался женский визг. Из осторожности я пошел еще тише, но Джонс бросился к повороту. Схватив юношу, я оттащил его назад.

– Полегче, Луций, – посоветовал я.

– Женщина зовет на помощь! – воскликнул он, вырываясь и пытаясь обнажить свой меч.

– Послушай, сынок, – сказал я ему, – если женщина кричит, это еще не значит, что ее обижают. И не всякую обижают напрасно. Давай-ка выясним, что случилось, прежде чем крушить черепа.

В роще снова завопили, и Джонс обезумел от ярости.

– Пусти, черт побери!

Он вырвался и устремился вперед, размахивая мечом.

– Прекратите насилие, или вы поплатитесь жизнью.. – кричал он неизвестному противнику. Я в тревоге взглянул на Голиаса.

– Нельзя оставлять его одного, – сказал он.

Разумеется, мы не могли его бросить и потому побежали вслед за ним.

Добежав до поворота, Джонс вдруг остановился как вкопанный. Да, женщины попали в беду, но помочь им мы уже ничем не могли. С ветки свисало безжизненное тело, раскачиваясь в петле. Услышанный нами крик был предсмертным воплем, а теперь завопила вторая женщина, потрясенная утратой.

Мне стало не по себе, но страшился я не присутствия трупа, а подозрительности живых. Оказаться в чужой стране поблизости от мертвого тела и без каких-либо удостоверений личности было не самой приятной штукой. С того света повешенную не вернешь – так стоит ли напрасно рисковать? Голиас тоже явно был не в восторге от случившегося. Он крикнул Джонсу, чтобы тот вернулся, но, к сожалению, опоздал. Луций и ухом не повел, хотя пошел медленнее.

– Надо выяснить, кто это сделал, – крикнул он нам.

Покорно переглянувшись, мы присоединились к нему. Луций уже склонился над женщиной, которая, плача, лежала на земле, и пытался утешить ее. Мы подошли к мертвой. Мне не приходилось видеть более отвратительную каргу. Лицо ее было морщинисто, как маска из кокосового ореха (такие маски владельцы баров в изобилии ввозят из тропиков). И смугла она была, как кокос, разве что чуть светлее. Бесформенное туловище старухи болталось в балахоне из грязных цветных тряпок, какие носят цыганки. Из-за пестроты одежды мертвая выглядела еще более отвратительно. Плачущая женщина, при ближайшем рассмотрении, оказалась совсем еще ребенком. И она была смугла и пестро одета. Джонс, обняв девочку за плечи, гладил ее по голове.

– Скажи нам, кто в этом виноват, – ужаснул он меня своей решительностью, – и мы зададим ему перцу.

Мне больше всего хотелось поскорее убраться отсюда, но нельзя же было бросить малышку в беде. Наконец девочка немного успокоилась и проговорила сквозь слезы:

– Ни-никто. Она сама удавилась.

Для девочки это было вдвойне ужасно, но я поневоле почувствовал облегчение. И так забот хватает, а тут еще мстить за старую цыганку. Говоря откровенно, ее убийцу можно было бы обвинить самое большее в нарушении общественного спокойствия.

От радости, что нам не придется гнаться за новоявленным врагом, мое сочувствие к девочке значительно возросло. Луций растерянно молчал, и потому с цыганочкой заговорил я:

– Это твоя родственница, малышка?

– Моя бабуля.

– Твоя бабушка, да? Ты говоришь, она сама повесилась?

– Да. От отчаяния.

Девочка перестала всхлипывать. Я подумал, что ей полезно будет выговориться, и продолжал расспросы.

– Ее постигло какое-то разочарование, так? – Зная, что старики пуще всего боятся нужды, я спросил наугад: – Она осталась без денег, которые надеялась получить?

Девочка, не отрываясь от плеча Джонса, скосила на меня один глаз.

– Бедняки не нуждаются в деньгах, – ответила она загадочно и вдруг опять разразилась рыданиями. – Он не умер, не умер!

Мы с Луцием поморгали в недоумении.

– Кто не умер? – спросил он.

– Враг моей бб-бабули.

До сих пор я не вспоминал о Голиасе. Услышав, как он закашлялся, я оглянулся. Голиас стоял, прислонившись к стволу рокового дерева, и смотрел на нас с ехидцей. Голос его, впрочем, прозвучал мягко:

– Если женщина не любит, она должна ненавидеть, – заметил он.

Девочка подняла голову и посмотрела на него.

– Бабушке некого было любить, кроме меня. Она оставила свой табор.

– Из-за своего врага? – спросил Голиас со строгостью судьи, которому известны все факты.

– Да.

– А что он сделал?

– Он? Бабуля его ненавидела за то, что ее родичи к нему привязались.

– Бывает, – согласился Голиас. – Послушай, мы не представители закона, да и представители закона твоей бабушке уже не страшны. Чем старушка могла бы навредить мужчине?

Маленькая цыганочка, помолчав, с полуухмылкой взглянула из-под спутанных волос.

– Моя бабушка вряд ли бы с ним справилась – он был такой здоровенный, высокий, как вон тот молодец с серебряной прядью в волосах. Но кто-то поднес ее недругу стаканчик молока. – Девочка просияла при этом воспоминании. – И вот ему стало дурно. Мы его навестили: он думал, что уже умирает. – Затем ее личико вновь помрачнело, и голос упал. – Однако он взял да и выздоровел.

– А ведь твоя бабушка была уже очень стара, – сочувственно заметил Голиас.

– Да, она жила только этим, одним-единственным ожиданием, – прошептала девочка. – И знала, что другого случая больше не представится.

Наконец Джонс сообразил, что утирает слезы, проливаемые по незадачливой отравительнице. Он поднялся и отошел от девочки с растерянным видом. Я не без злорадства вспомнил о своих предостережениях и теперь посмеивался над его замешательством, хотя и уважал за то, что он рвался помочь слабому и обиженному.

– В путь? – спросил я.

– Погоди, – вмешался Голиас. – Нельзя же оставлять старуху висеть вот так, на глазах у ребенка.

– Верно, – согласился я.

Девочка вскочила на ноги.

– Вы хотите ее забрать?

Мысль о том, чтобы навьючить на себя этот безобразный труп, заставила меня содрогнуться. Я отчаянно затряс головой.

– Твоя бабушка побудет здесь до появления коронера.

Девчонка как будто не возражала.

– Снимите ее с дерева, а я приведу друзей, – сказала она и скрылась между деревьями.

Когда девочка ушла, я подтянул потуже пояс и подошел к усопшей.

– Ас покойницей-то придется повозиться, – объявил я, ухватив ее за ноги. Это была явная бравада. Конечно, от предстоящей задачи я был отнюдь не в восторге.

– Ах, почему не я это сделал? – послышался вдруг возглас.

Я так и вздрогнул от неожиданности.

Занятые своим делом, мы и не заметили, как к нам неслышно приблизился какой-то человек. Одет он был почти как Голиас, но менее броско, и это придавало ему некоторую внушительность. Росту он был небольшого, зато хорошо упитан. Его круглые, розовые щеки выглядывали из-под черных усов, торчавших будто иглы дикобраза. Незнакомец устремил на нас кроткие голубые глаза.

Я раздраженно огрызнулся:

– Чего не сделали?

Он нерешительно указал на труп концом хлыста для верховой езды.

– Вот это самое, – проговорил он с уважением. – Если бы мне только приказали повесить кого-нибудь – а беззащитную старушку еще предварительно и помучить всласть, – я бы прожил остаток своих дней в мире и спокойствии.

Слушая его, я все еще держался за ноги карги, но теперь в недоумении отпустил их. Они откачнулись в сторону, как если бы старуха собиралась пнуть меня. Я отскочил.

– Поговорим начистоту, – сказал я. – Вы обвиняете нас в том, что мы линчевали эту почтенную даму?

Коротышка извлек из кармана резную табакерку. Я слыхивал, что лесорубы, к примеру, имеют привычку жевать табак, но этот затолкал щепотку в нос. Как и следовало ожидать, раздалось оглушительное чихание. Усы коротышки слетели с места – не к его, а к моему изумлению. Их владелец, однако, преспокойно водрузил их обратно на верхнюю губу.

– Я не обвиняю вас, – пояснил он, – напротив, я вам завидую. Где вы ее сцапали? – деловито осведомился он.

Незнакомец невероятно досаждал мне тем, что я никак не мог понять, кто он такой и как надо с ним держаться. Пока я пытался решить, кто же он – псих или просто распоясавшийся нахал, в разговор вступил Джонс:

– Уверяю вас, сэр, что вы ошибаетесь. Произошло самоубийство, и мы, к несчастью, оказались свидетелями.

Теперь удивился незнакомец.

– Так она не ведьма?

– Я не поручусь за то, что она не была ведьмой, – вмешался Голиас, – скорее всего, именно так оно и было; но к смерти ее мы не имеем никакого отношения.

– Совершенно никакого! – добавил Луций. Сунув в рот серебряную ручку хлыста, незнакомец взглянул на мертвую, как если бы ожидал, что она станет свидетельствовать против нас.

– Так она вас не прокляла?

Я бы велел несносному болтуну катиться куда подальше, но боялся, что он заявит на нас властям, прежде чем мы унесем отсюда ноги.

– Да нет же, – ответил я ему как можно сдержанней, – конечно, нет.

– Вам повезло больше, чем Руперту, – сообщил он. Я уже вот-вот готов был сорваться, но Голиас тронул меня за руку.

– А кто такой этот Руперт? – поинтересовался он.

– Первый баронет, – объявил крепыш. – Ах да, я забыл представиться. Сэр Деспард Мургатройд – двадцать второй баронет, да будет вам известно. – Он описал плавную дугу своим кнутовищем. – Владелец всего этого.

Сообщение не привело меня в восторг, но я почувствовал себя еще более неуютно, когда Джонс шепнул мне:

– Это значит, что он мировой судья.

Затем он обратился к баронету:

– Если вы хотите узнать, почему мы здесь оказались, то сейчас придет родственница погибшей, и она вам все объяснит.

– Я верю вам на слово. Я всегда так поступаю.

Сэр Деспард сделал еще одну понюшку, снова чихнул, стряхнув усы с верхней губы, и вновь вернул их на место.

– Я никогда никого не преследую, потому что ни один грешник не сравнится с нами, Мургатройдами, – сказал он с мрачной важностью в лице, которая, впрочем, тут же исчезла. – Исключая меня, – горько добавил он. – Никак не могу заставить себя жить достойно, в соответствии с наложенным на нас проклятием.

– Но почему вас это беспокоит? – поинтересовался Джонс. – Ведь проклятие лежит на вашем далеком предке.

– Оно переходит из рода в род, – объяснил двадцать второй баронет. – Мы осуждены каждый день творить злодеяния, но мне остается только прикидываться. Старшие баронеты ярятся и встают из могил, чтобы докучать мне. От этого я впадаю в бессонницу.

Кажется, баронет проникся к нам симпатией. Однако на всякий случай, помня о том, что он причастен к судопроизводству, я решил продемонстрировать нашу отзывчивость.

– Ай-яй-яй, – поцокал я языком, – вот напасть так напасть.

– Как же вам удается избежать серьезных последствий, если вы уклоняетесь от исполнения фамильного долга? – спросил Голиас.

Мургатройд выглядел смущенным.

– О, я, знаете ли, обещаю исправиться – вру, конечно, с три короба, но это хоть как-то все же помогает. Впрочем, и не сижу совсем сложа руки, например, похищаю невинных девушек. Разумеется, принимаю все меры, чтобы они до темноты вернулись домой, и всегда заранее оповещаю родителей – во избежание ненужного беспокойства… А вот и моя карета. Я просил кучера встретить меня здесь.

С этими словами баронет ступил на обочину и вгляделся в даль. Вскоре показалась четверка лошадей, впряженная в ярко расписанную карету. Кони мчались во весь опор, но возница сумел осадить их на полном скаку. Из кареты выскочил слуга и приветствовал хозяина.

– Благополучно похищена, ваша честь, – доложил он.

– Отлично, отлично, – сэр Деспард разгладил свои фальшивые усы. – Э-э… она очень визжала?

Слуга озабоченно нахмурился.

– За визг пришлось платить дополнительно. Но зато уж она постаралась, сколько мочи хватило.

– Значит, деньги потрачены не зря, – решил баронет. – Отвези меня домой, а сам отправляйся за девицей, да поскорее. Нельзя допустить, чтобы она опоздала к вечернему чаю.

– Ни в коем случае! – согласился слуга. Он распахнул дверцу кареты и втиснул в нее Мургатройда. Баронет махнул нам рукой на прощанье и устроился поудобнее на сиденье. Слуга вспрыгнул на подножку и сел рядом с возницей. Тот щелкнул длинным кнутом. Лошади понеслись.

Как ни странно, я почувствовал, что мне жаль было расставаться с баронетом.

– Иной раз, – хмыкнул я, – нет лучшей компании, чем полоумный. А хорошо, впрочем, что он увел лишних свидетелей, пока те не заметили старую чертовку.

– И я об этом беспокоился, – признался Джонс. – Но они наверняка ее не заметили. Она висит в тени.

– И помалкивает, – добавил Голиас. – Пожалуй, лучше ее снять, пока никто сюда не заявился.

Уродство ведьмы побуждало меня тянуть резину как можно дольше.

– А как тебе показался этот чокнутый?

– Ты ведь слышал, – с горячностью вмешался Луций, – на бедняге лежит проклятие. Мне ли не знать, что это такое… Веселого мало!

– Проклятие зачастую придает жизни остроту, – возразил Голиас, – но оно должно прийтись впору тому, кто его получает в наследство. – Ему понравилась эта мысль. – Как подержанное платье. Кстати, кто будет снимать каргу с дерева, а кто ловить ее снизу?

– Давай бросим жребий, – предложил я. Ни то, ни другое мне не улыбалось. – Орел – я лезу на дерево, решка – ты.

Я словно предчувствовал, что выпадет решка и Голиас окажется в выигрышном положении. Я мрачно наблюдал, как он карабкается вверх по стволу. Это было нетрудно. Низкая развилка и множество боковых веток служили удобными опорами. Быстрее, чем мне хотелось бы, Голиас оседлал сук, с, которого она свисала. Затем вытащил памятный мне нож.

– Готов?

– Как никогда!

Я держал руки наготове по обеим сторонам от старухи, не собираясь без надобности прикасаться к ней. Представляю, какая гримаса изобразилась у меня на лице: Голиас только усмехался, поглядывая на меня.

– Есть женщины, которых лучше обнимать мертвых, чем живых, – резюмировал он. – Мы имеем дело как раз с подобным случаем.

Свесившись головой вниз и придерживая старуху за волосы, чтобы она не качалась, Голиас принялся перепиливать ножом уздечку, которой она удавилась. Задача была не из легких. Старушенция висела достаточно высоко, и я едва мог зафиксировать ее ноги, чтобы они не болтались туда-сюда. Она оказалась тяжелей, чем я думал, и едва не упал вместе с ней, когда уздечка наконец лопнула и старуха сорвалась вниз. Я пережил ужаснейшую в жизни минуту, пытаясь удержаться на ногах и не рухнуть наземь вместе с каргой, едва не удушившей меня вонью от сального, омерзительного тряпья.

Балансируя как акробат, лишь бы сохранить равновесие, я вдруг услышал крики:

– Освободи благородную деву, низкий трус! Уж не возомнил ли ты, будто сумеешь избегнуть возмездия! Руки прочь, кому сказано!

Еще один непрошеный советчик! Мне стало не до шуток, когда до меня дошло, что обращаются ко мне. Голос доносился с дороги, но мне некогда было взглянуть в ту сторону. Мне едва-едва удалось опустить старую хрычовку на землю более или менее бережно.

– Что! Насиловать невинную жертву прямо у меня на глазах! Ах ты, блудливый пес!

Я никак не мог взять в толк, бушует незнакомец всерьез – или комедию ломает. В качестве актера он бы имел большой успех.

– Не бойтесь, принцесса, помощь близка. Я сокрушу этого негодяя, как Мударра сокрушил Веласкеса. А ты, жалкий сластолюбец, защищайся, если можешь!

Я по-прежнему не обращал на его угрозы ни малейшего внимания. Стиснув зубы, я выпрямлял ноги усопшей и складывал ей руки на груди, чтобы придать ей хоть сколько-нибудь пристойный вид.

– Эй, Шендон! Поберегись! – воскликнул Джонс. Обернувшись на топот копыт и лязг доспехов, я был ошарашен открывшимся мне зрелищем! Прямо на меня мчались два всадника: один на лошади, другой на осле. Вернее, скакала лошадь: осел потрюхивал следом. Первый всадник выглядел презабавно; в руках он держал длинный заостренный шест. Он пришпорил лошадь и замахнулся им на меня.

Отшвырнув от себя руку старухи, я, все еще на корточках, нырнул вбок, чтобы избежать удара. Удалось это мне не совсем. От копья я чудом увернулся. Однако не ускользнул от лошади. Копытом она здорово лягнула меня в зад. Заработав синяк, я крутанулся волчком и шлепнулся на землю. Потирая ушиб, я повел наблюдение за дальнейшими действиями моего противника. В самом деле, было на что посмотреть.

Моя интуиция меня не подвела: да, он действительно хотел наколоть меня, как уборщик в парке подцепляет с травы бумажку. Копье вонзилось в землю и застряло там. Но лошадь проскакала вперед, и всадник либо не пожелал, либо не успел выпустить свободный конец копья из рук. Никогда прежде мне не доводилось видеть прыжок с шестом со спины лошади. С лязгом и скрежетом чудак вылетел из седла, взмыл в воздух и угодил на тот самый сук, с которого Голиас только что срезал старуху. Копье упало, а вояка как-то ухитрился удержаться. Теперь он повис, вцепившись в сук, в пятнадцати футах над землей.

Голиас уже спустился с дерева, и сук находился в полном распоряжении рыцаря. Но и сам по себе воитель вполне заслуживал внимания. Доспехи его были изготовлены из ржавого листового железа. Вся эта несообразная амуниция сидела на нем кое-как. Шлем (не железный, а бронзовый) торчал на самой макушке и не защищал лицо. Да и сам вояка, по ближайшем рассмотрении, оказался просто старой развалиной. Вдобавок ко всему, он оседлал ветку именно там, откуда сверзилась старуха. Обрывок уздечки свешивался сзади, напоминая хвост, и так же жестко топорщились усы старика.

– Колдовство, – бормотал он, – побежден колдовством.

На его проблемы мне было начихать. Ушибленное место болело, к тому же с нервами моими обошлись не слишком бережно. В ярости я вскочил и схватился за копье.

– А ну, слезай, поговорим, – прорычал я. Желая пригвоздить врага к стволу, я занес копье, как вдруг меня толкнули под колени. Ноги мои подкосились, во я устоял. Оглянувшись, я увидел пузана, который слез с осла и тоже кинулся в бой. Он снова и снова нападал на меня, а я отпихивал его тупым концом копья.

Атаковал он меня с крепко зажмуренными глазами. Этот бой вслепую продолжался минуты две-три. Пузан вконец запарился, а я успел остыть. Я едва сдержал улыбку, когда он совсем выбился из сил и просто лег на копье, еле переводя дух.

– Сходишь с ринга, – полюбопытствовал я, – или устроим еще раунд? – Я видел, что он со страхом ждет контратаки. Но, ничего не дождавшись, приоткрыл один глаз.

– Сдаетесь? – прохрипел он.

– Да нет, я еще и размяться-то не успел.

Пожав плечами, он обратился к рыцарю на дереве.

– Хозяин, – доложил пузан, – этот тип не желает сдаваться.

Старик, погруженный в раздумья, ничего не ответил. Наконец-то я вспомнил о своих спутниках. Голиас лез на дерево, а Джонс вел под уздцы лошадь рыцаря – старую тощую клячу. Мой противник всмотрелся в них не без некоторого беспокойства.

Первым заговорил Голиас.

– Подведи скакуна поближе, Луций.

Потом он обратился к закованному в металлолом пугалу.

– Досточтимый паладин, я намерен помочь вам сойти вниз, дабы вы могли покинуть место, столь неподобающее вашему благородству и вашей доблести.

Гнев моего врага, по-видимому, также успел остыть.

– Речь ваша учтива, – заговорил старикан, – и я отплачу вам искренностью. Я охотно расстанусь со столь неудобным сидением, если, – он сделал плавный жест в мою сторону ржавой рукавицей, – если только этот неустрашимый маг снимет с меня колдовские чары.

– Мы, – отвечал Голиас, и я слушал его с возрастающим удивлением, – слуги этого могущественного волшебника. Он послал нас на выручку вам. Немного правее, Луций. Вот так.

Добравшись до пленника, Голиас ухватил его за руку.

– Если я спущу вас, сумеете ли вы встать на седло и потом сесть – так, чтобы не упасть?

– Разумеется, – воскликнул тот. – Не может быть ни малейшего сомнения в том, что прославленный странствующий рыцарь, равного которому не бывало в веках, в совершенстве владеет искусством верховой езды.

– Я так и думал, – поддакнул Голиас, – но ваше седло довольно скользкое. А сейчас перекиньте ногу через ветку. Я держу вас.

– Стоять в седле, – с пафосом произнес старикан, следуя инструкциям Голиаса, – дело навыка, посредством которого совершенствуется врожденный дар. Смотрите и восхищайтесь.

Посмотреть и вправду было на что, Голиас спустил бахвала с насеста, и тот коснулся ногами седла. Голиас, почувствовав под ним опору, отпустил его на свободу. Ноги рыцаря, едва достигнув седла, тут же начали разъезжаться в разные стороны. С жутким лязгом и скрежетом всадник плюхнулся в седло, качнулся взад-вперед и сверзился бы непременно, если бы подскочивший Луций не удержал его. Я уже втянул голову в плечи, ожидая нового грохота, если подмога запоздает. Однако славный воитель, издавая скрип, восстановил баланс и выпрямился с победной улыбкой:

– Вот как это делается, господа. Искусный прыжок в седло – легче падения перышка, вас подхватывает конюший, и дело сделано: берите пример!