Текст книги "Манхэттенский охотничий клуб"

Глава 26

Мэри Конверс вгляделась в пожилую женщину, смотревшую на нее из зеркала. Ей недавно исполнилось сорок один год, всего лишь, а той женщине в зеркале можно было дать не меньше пятидесяти пяти. В волосах проглядывала седина, да их и поубавилась изрядно за последние сутки. Глаза опухли от недосыпания, в углах морщинки. Цвет лица нездоровый, как у заядлой курильщицы, хотя последнюю сигарету Мэри выкурила в день, когда обнаружила, что беременна Джеффом.

«Джефф».

Изображение в зеркале расплылось – глаза наполнили слезы.

Как пережить этот день? Ведь предстоит прощание с единственным ребенком.

«Надо как-то укрепиться, – убеждала она себя. – Ведь Бог дает нам ношу и Сам же помогает ее нести».

Большую часть ночи Мэри провела на коленях в молитвах о спасении души Джеффа. Умоляла всех святых, каких только могла вспомнить, вступиться перед Господом за сына. Перебирала четки так, что пальцы онемели. А колени болели настолько, что она сомневалась, сможет ли опуститься на них в соборе.

Но Мэри продолжала молиться, дожидаясь какого-то знака, что грехи Джеффу отпущены и он вознесся на небо в блаженстве.

Но знака не было.

Тяжело вздохнув, она намочила под краном салфетку и вытерла слезы.

«Надо помнить, что Бог помогает тем, кто помогает себе».

Мэри сняла халат, ночную рубашку, открыла до отказа кран холодной воды и, еще раз глубоко вздохнув, встала под душ. Под ледяной водой удалось простоять примерно две минуты, дольше выдержать было невозможно. Мэри закрыла кран и, ежась, вышла из кабины.

Завернувшись в купальное полотенце, снова посмотрелась в зеркало. Удовлетворившись, что хотя бы лицо немного посвежело, она высушила волосы, зачесала в тугой узел и достала черный костюм. Тот, что надевала пять лет назад на похороны матери. Одевшись, в последний раз подошла к зеркалу.

«Может быть, с Божьей помощью мне удастся выдержать».

И тут зазвонил телефон. Мэри вздрогнула, испуганно застыв, сама не понимая почему. Телефон зазвонил снова, и она робко потянулась за трубкой, не сводя глаз с определителя номера. Этот номер был ей не известен. Она посмотрела на часы. Было почти семь тридцать. Кто может звонить в такое время?

Телефон зазвонил в третий раз. Мэри не собиралась снимать трубку. Она специально во время процесса над Джеффом купила телефон с определителем номера, чтобы избавиться от хулиганских звонков.

Телефон зазвонил снова, и следом включился автоответчик. Затем она услышала голос и похолодела.

– ...Ма... ты... это я... ма... – кричал странный голос, сильно искаженный помехами.

Мэри дернулась, как будто ее ударило током, а затем, когда секундой спустя до нее дошло, схватила трубку.

– Кто это? Кто звонит?

В трубке щелкнуло, потом стало тихо, затем зашумело, и опять тишина. Так несколько раз. Неожиданно из шума прорезался голос:

– Мам, это... я... я... не умер...

– Джефф! – выдохнула Мэри. – Джефф! Это ты?

В трубке щелкнуло еще несколько раз, и ей показалось, что она снова услышала голос, но разобрать ничего было нельзя. А затем окончательно воцарилась тишина.

Больше минуты Мэри тщетно вслушивалась, напряженно ожидая, но тишина ничем не прерывалась. Наконец ей пришлось положить трубку. Постепенно до Мэри стала доходить невозможность происшедшего, и она начала убеждать себя, что никакого звонка не было и после бессонной ночи этот голос ей просто почудился.

Почти против воли Мэри сняла трубку и набрала номер сервисной службы. Через секунду автомат произнес:

– Последний абонент звонил с сотового телефона номер... – Она задумчиво выслушала, после чего нажала кнопку набора телефона этого последнего абонента.

Теперь уже через две секунды другой автомат сообщил:

– Абонент сотовой связи, номер телефона которого вы набрали, либо находится вне пределов досягаемости системы, либо...

Мэри разъединилась и тут же нажала кнопку снова. И опять тот же автомат повторил то же самое. Часы уже показывали восемь, нужно было ехать в город. Мэри сделала последнюю попытку. Ничего.

«Это был не он, – сказала она себе, выходя из дома. – Это невозможно».

Направляясь к метро, Мэри все время мысленно повторяла эти слова, и одновременно в ушах звучал голос сына.

Утром Каролин Рандалл проснулась раньше обычного. Ее первым побуждением было перевернуться на другой бок и продолжать спать. Вчера они пришли в два тридцать. Вечер прошел замечательно. Она познакомилась с тремя кинозвездами, а потом еще со своим любимым модельером, но теперь вот голова раскалывалась с похмелья.

«Да, я действительно выпила лишний бокал или два, но пьяна не была, что бы там Перри ни болтал».

В голове стучали несколько молоточков, но это не мешало Каролин отчетливо слышать слова мужа, которые он произнес, склонившись над постелью: «Скажи, пожалуйста, зачем мне жена, у которой отсутствует чувство меры? Которая пьет как лошадь, причем у всех на виду. Если твое пьянство будет стоить мне должности окружного прокурора, когда Моргентау наконец уйдет в отставку, я не просто разведусь, а сделаю так, чтобы ты осталась без единого цента. Отныне тебе придется либо обходится без спиртного, либо убираться отсюда немедленно». Каролин промолчала. Конечно, пять лет назад Перри разговаривал с ней другим тоном, когда узнал, что такое настоящий секс. В то время он был женат на старой зануде. Правда, она была светской дамой, но это дела не меняло. Нет, убираться отсюда Каролин никуда не собиралась, поэтому без всяких споров завалила мужа в постель и угостила по полной программе. На это у нее был особый дар.

Однако, проснувшись, Каролин снова заснуть не смогла, хотя хотелось очень. Поскольку Перри еще спал, она решила встать. Во-первых, надо было проверить, приготовила ли неумеха горничная завтрак, а во-вторых, подготовиться самой, чтобы встретить мужа во всеоружии. Притвориться, что прекрасно себя чувствует, как всегда притворялась, что получает с ним в постели удовольствие.

Каролин на другой бок не повернулась, а вылезла из постели. Доковыляла до ванной комнаты и открыла в душевой кабине краны. Но прежде чем встать под воду, посмотрела в зеркало, и увиденное ее не обрадовало.

Вокруг глаз обозначились первые намеки на морщинки, и Каролин даже показалось, что на губах начали появляться ужасные маленькие трещинки, хотя она не курила. Надо срочно посоветоваться с женами приятелей Перри. Они знают, к кому из пластических хирургов на Манхэттене следует обратиться.

Через пятнадцать минут, когда Перри начал недовольно посапывать, что означало скорое пробуждение, Каролин направилась на кухню, решив, что, как только услышит кашель мужа – а по утрам это у него было всегда, – тут же принесет чашечку кофе. И тогда, возможно, он забудет о вчерашнем.

Проходя мимо библиотеки, Каролин случайно бросила взгляд на автоответчик. Он мигал, хотя она хорошо помнила: вчера ночью, когда они вернулись домой, никаких сообщений на нем не было. Значит, звонили поздно ночью или рано утром. Ни ей, ни Хедер так рано никто не звонил, и Каролин решила, что это сообщение для Перри, и, очевидно, срочное. Нужно сказать ему прямо сейчас, и тогда он забудет о вчерашней размолвке.

Каролин подошла к автоответчику, нажала кнопку воспроизведения, не заметив, что светодиод мигает в секции Хедер, то есть сообщение оставлено для нее. То, что она услышала, немедленно вытеснило из крови последние остатки алкоголя и прогнало головную боль. Сквозь треск прорвался голос Джеффа Конверса:

– Хедер! Это я...

Затем голос возникал еще несколько раз.

– Это... Дже... Хедер, слуш... сотов телефон... туннели, коллекторы... за мной охотятся... выбраться отсюда...

После долгой паузы наконец прозвучало:

– Я люблю тебя.

Бесстрастный голос автомата объявил, что сообщение получено в 7.18 утра.

Сначала Каролин сомневалась, следует ли говорить Перри. Зачем забивать ему голову всякой ерундой? Ведь Джефф Конверс никак не мог звонить. Он погиб. Она слышала об этом в новостях и даже читала в газете. Возможно, кто-то вздумал над Хедер жестоко пошутить.

Каролин знала, что Хедер расстроится. Но если расстроится она, то Перри тоже, а расстроившись, он снова вспомнит вчерашнее. Так что лучше сказать сейчас, и пусть решает, что делать.

Через пять минут Перри стоял рядом с женой в длинном халате, который она подарила ему на прошлое Рождество, и напряженно слушал сообщение. Услышав имя дочери, он прищурился. Цвет лица супруга ей никогда особо не нравился – не то что загар Джорджа Гамильтона[12]12
  Американский киноактер, снимавшийся в таких известных у нас фильмах, как «Крестный отец-3», «Любовь с первого укуса», «Однажды преступив закон».


[Закрыть], которого Каролин находила по-настоящему сексуальным, – а тут Перри так побледнел, что она даже испугалась. Затем он взял себя в руки. Лицо приобрело обычный вид, но на лбу запульсировала вена. Так было всегда, когда муж злился.

Сейчас Перри Рандалл разозлился даже сильнее, чем Каролин ожидала. Она внутренне сжалась, приготовившись к неминуемому скандалу, но он, дослушав сообщение, не проронил ни слова. Только нажал кнопку повтора и внимательно прослушал все снова. Потом еще раз.

– Ну что? – не выдержала Каролин. – Ты думаешь, это действительно он?

– Конечно, нет! – раздраженно бросил Перри. – Как может Конверс звонить, если он мертв? Просто кому-то пришло в голову так по-идиотски пошутить. Надо выяснить, кто это сделал. А когда я узнаю...

– Но если это не Джефф, какая разница?! – выпалила Каролин в надежде быстро успокоить мужа, пока гнев не обернулся на нее. – Просто сотри запись, и все. Зачем Хедер слушать эти глупости?

– Свари лучше кофе, – сказал Перри, не глядя на жену. – А я сам решу, что с этим делать... и выясню, кто это так мерзко шутит.

Каролин и не думала спорить. Она уже давно усвоила, что Перри всегда прав.

– Думаешь, почему все считают меня хорошим прокурором? – спросил он однажды. – Потому что мне наплевать, виноваты эти мерзавцы или нет. Моя задача – выиграть дело в суде, и это мне почти всегда удается.

– Но если человек действительно невиновен? – возразила Каролин, но, бросив взгляд на мужа, немедленно устыдилась своих слов.

– Невиновных у нас не арестовывают, – произнес Перри Рандалл, поджав губы. – Вопреки расхожему мнению в полиции работают не одни дураки.

На этом разговор тогда закончился.

Сейчас Каролин немедленно вышла из комнаты, оставив мужа сердито разглядывать автоответчик.

Как только закрылась дверь, Перри снял трубку и быстро нажал кнопку номера, записанного в памяти.

– У нас проблема, – проговорил он, дождавшись ответа. – И решить ее нужно сегодня.

Разъединившись, Перри Рандалл стер сообщение, оставленное на автоответчике для дочери.

* * *

После ухода Хедер Кит разобрал постель – днем она складывалась и убиралась в стену – и попытался заснуть, но ничего не получилось. Тогда он поднялся и подошел к окну. На улице было достаточно светло – в этом месте Нью-Йорка темно никогда не бывает, – но движение поредело. Такси шастали по Бродвею туда-сюда, да редкие прохожие, ночные совы, лениво перемещались из бара в бар.

Сердце сжимала жуткая тоска, хоть на стенку лезь. Кит начал задыхаться и открыл окно вдохнуть прохладный воздух. Немного полегчало.

Где-то около половины пятого его наконец сморил прерывистый сон, а через четыре часа Кит поднялся с постели, готовый действовать.

С трудом отыскав телефонную книгу, он выписал номера телефонов трех ближайших магазинов, торгующих подержанной одеждой от различных благотворительных организаций, затем снял трубку и набрал номер Ди Марко.

– Это я. Пожалуйста, слушай и не задавай никаких вопросов.

– Хорошо, – ответил прораб.

– Сходи ко мне домой. В кабинете есть ящик, что-то вроде сейфа. Ключ в письменном столе, второй ящик справа, в маленькой коробке сзади.

– И что там? – спросил Ди Марко.

– Пистолет, – ответил Кит Конверс. – Автоматический, тридцать восьмого калибра. Возьми и принеси сюда.

Глава 27

Джинкс с ненавистью смотрела на запертую дверь. Когда же наконец откроется эта чертова библиотека?! Очень хотелось пнуть дверь, но она сдержалась и возвратилась обратно на ступеньки, где провела последние два часа. Можно было бы сидеть здесь до открытия, если бы не Пол Хейген.

Это тоже ее злило. В первый раз, когда коп подошел, она объяснила, что ждет открытия библиотеки.

– Это что-то новое, Джинкс, – удивился Хейген. – Неужели ты решила обчищать карманы чудиков в читальном зале? Пожалей стариков, у них же ничего нет!

Джинкс сдержалась, не нагрубила. Связываться с Полом Хейгеном себе дороже. Если он по-настоящему разозлится, то может отвести в участок, где ее продержат почти весь день. Заполнят кучу бланков, заставят отвечать на вопросы служащих из отдела социального обеспечения. Поэтому Джинкс тихо направилась к Мэдисон-авеню, где большинство копов ее не знало. Пол разозлил ее настолько, что она не удержалась и по пути прихватила одного лоха. Столкнулась как бы невзначай и стащила бумажник. Причем так ловко, что простофиля даже рассыпался в извинениях за свою неуклюжесть, не прерывая разговора по сотовому телефону. Исчезновение бумажника он заметит, наверное, только когда придется расплачиваться за обед, но к тому времени незначительный уличный инцидент будет благополучно забыт. Сотовые телефоны – славное подспорье в работе карманника. Разговаривая на улице, люди становятся настолько рассеянными, что чаще всего, натолкнувшись на кого-нибудь, винят в этом себя.

Джинкс сделала круг и направилась обратно на угол Пятой улицы и Сорок второй, к библиотеке. Двери по-прежнему были закрыты. Пришлось дальше убивать время. Она понаблюдала за туристами, которые фотографировались с импозантными львами, возлежащими у входа в библиотеку, затем достала из урны выброшенную кем-то «Дейли ньюс», лениво пролистала и, подняв взгляд, увидела, что со стороны Брайант-парка опять приближается Хейген.

Джинкс успокаивало, что теперь она была не единственной, кто ждал открытия библиотеки. У входа собралось человек шесть. Среди них выделялись двое. Седенький дядечка, который все время поглядывал на часы, и другой, много моложе. Этот с озабоченным видом ходил туда-сюда, нервозно поглядывая в сторону Брайант-парка.

«Типичный карманник».

Вскоре ее догадка подтвердилась. При приближении Пола Хейгена этот тип рванул со всех ног и скрылся за углом.

Коп заметил ее тоже и прибавил шаг, но тут наконец щелкнул замок и тяжелая металлическая дверь библиотеки отворилась. Джинкс понимала, что это ребячество, но все равно не удержалась и показала Хейгену язык. Затем ринулась в просторный вестибюль сразу к женщине у стойки информации. Та вначале заулыбалась, но, разглядев повнимательнее девочку, посуровела. Джинкс даже испугалась, что ее выгонят отсюда.

– Я хочу почитать старые номера «Нью-Йорк таймс».

– Уточните, пожалуйста, насколько они должны быть старыми? – спросила женщина. – У нас хранятся микрофильмы газет начиная с 1897 года.

– За прошлую осень, – ответила Джинкс. – Скорее всего октябрьские.

– Сотый зал. Отсюда направо, затем первый поворот налево, там последняя дверь справа. Хранилище газетных микрофильмов.

Джинкс понимающе кивнула, хотя понятия не имела, что такое микрофильмы. Нужную дверь найти было несложно. В просторном зале значительную часть пространства занимали стеллажи с ящиками для микрофильмов, а дальше шли столы с какими-то аппаратами. Седенький дядечка в допотопном костюме уже уселся перед одним. Джинкс внимательно наблюдала, как он вынул из коробки катушку с пленкой, надел на ось, протащил под стеклом и заправил конец в ролик.

«Чепуха. Я тоже так смогу».

Джинкс направилась к ящикам с микрофильмами, вынула из ящика с пометкой «Нью-Йорк таймс» за прошлую осень три коробочки, закрыла и направилась к столу с аппаратом. Здесь вытащила первый ролик и надела катушку на шпиндель. Конечно, пришлось немного повозиться, но ей все-таки удалось просунуть конец под стекло. Вытащив его с правой стороны, Джинкс немного протянула и закрепила на приемной катушке. Затем начала искать ручки управления. С правой стороны виднелся рычажок. Джинкс тронула его, и приемная катушка начала разматываться, пока зарядный конец не выскочил наружу. Молча выругавшись, она снова заправила его, а затем осторожно двинула рычажок в противоположную сторону. Пленка двинулась вперед и остановилась. На большом экране появилось изображение газетной полосы. Джинкс навела на резкость. Читать было можно, только неудобно. Все время приходилось выворачивать набок шею, потому что текст стоял не прямо, а тоже боком. Шея уже начала уставать, когда над правым плечом девочки возникла чья-то рука и повернула рукоятку, которую она не заметила. Страница на экране тут же повернулась на девяносто градусов.

– Спасибо! – Джинкс улыбнулась старичку в поношенном костюме. Он тоже улыбался. – Так действительно легче, а то я... – Она замолкла, встретившись взглядом со служа им за стойкой, который даже не скрывал негодования. Как это так какая-то оборванка осмелилась войти в его святилище с микрофильмами! Да еще громко разговаривает.

– Не обращайте внимания, – сказал старичок. – Этот человек никого не любит. – Затем посмотрел на экран. – Что вы ищете? Может быть, я сумею помочь?

Он быстро нашел для Джинкс нужную газету, а потом поковылял к своему аппарату. Через полчаса она в последний раз перечитала информацию о нападении на Синтию Аллен и аресте Джеффа Конверса. С фотографии на Джинкс смотрела женщина, на которую в тот вечер в метро набросился Бобби Гомес и чуть не убил, если бы не подоспела помощь. Теперь Джинкс не сомневалась, что в кампусе Колумбийского университета она видела именно Синтию Аллен.

И человек, которого арестовали по обвинению в нападении на нее, Джинкс был тоже знаком. Джефф Конверс совсем недавно ночевал в их коммуне.

Значит, все неправда. Джефф Конверс не нападал на Синтию Аллен. И он жив, по крайней мере пока.

Джинкс встала и быстро пошла к выходу, даже забыв выключить аппарат.

Глава 28

«Это был не Джефф, – твердила себе Мэри, выходя на станции „Гранд-Сентрал“. – Это не мог быть Джефф. Джефф погиб!»

Слова уже превратились в мантру. Мэри повторяла их так же бессознательно, как и ежедневные молитвы. Но в молитве она находила успокоение, а тут... Да, действительно, только что в телефонной трубке были слышны какие-то отрывочные слова. Но как их связать с тем, что происходило в последние два дня? Посещение морга, кремирование тела Джеффа... Но обрывочные фразы по телефону произносил голос сына и спутать его с кем-то другим было невозможно. У Мэри буквально разрывалось сердце.

«...Ма... ты... это я... ма...»

«...Мам, это... я... я... не умер...»

Но она сама видела тело сына в морге.

Правда, Кит считал, что это не Джефф, но Мэри ему не верила, боясь допустить даже мизерную вероятность ошибки. Джеффа везли в тюрьму Рикерс-Айленд в полицейском фургончике, который взорвался. Причем все находившиеся в нем люди – Джефф и двое охранников – погибли. Все это тщательно запротоколировано полицией. Какая же тут может быть ошибка?

Мэри медленно двигалась в сторону Пятой авеню, и в ушах взволнованный голос снова и снова повторял:

«...Мам, это... я... я... не умер...»

Она резко остановилась.

А если Кит прав и произошла ошибка? В том числе и арест Джеффа, признание его виновным, суд... Но это невозможно. Бог не допустил бы такой несправедливости.

«...это я, ма...»

Мэри свернула на Пятую авеню. Нервы были напряжены до предела, в голове гудело. Она открыла массивную дверь собора Святого Патрика, вошла, остановилась у сосуда со святой водой. Погрузила пальцы в воду, затем преклонила колени. Постепенно храм начал ее успокаивать. Вокруг были люди – туристы, щелкающие затворами фотокамер, несколько верующих на коленях, перед алтарем и в рядах, – но все равно громада собора приглушала их голоса почти до шепота. Мэри всегда находила в церкви успокоение.

Отец Бенджамин решил служить мессу в приделе Богоматери в дальнем конце храма.

Она двинулась по длинному левому проходу мимо стенда с документами по истории собора, мимо ниш с иконами святых, и с каждым шагом уверенность крепла. Наконец голос в ушах затих.

«Конечно, это не Джефф...»

Неожиданно раздались оглушительные аккорды токкаты и фуги ре-минор Баха. Ощущая музыку не только слухом, но и телом, Мэри дошла до конца ряда и свернула налево. Придел Богоматери открылся перед ней, как маленькая шкатулка с драгоценностями.

Над двенадцатью скамьями, разделенными одним проходом, возвышалась большая фигура Пресвятой Девы Марии. Она стояла, слегка опустив глаза, как будто оглядывая скамьи. Статуя была изваяна из белого камня, алтарь под ней тоже был белый.

Скамьи пустовали, и в первый момент Мэри испугалась, что пришла не туда, где договорились отслужить мессу, или перепутала время. Она посмотрела на часы.

«Ну конечно. Я пришла почти на два часа раньше. Может, уйти? Но куда?»

Мэри быстро преклонила колени, затем скользнула на скамью и там снова, не замечая боли, приняла коленопреклоненную позу.

Эхо собора доносило неясные голоса хора мальчиков. Молитвенно сложив руки, Мэри посмотрела в глаза Богоматери.

«Теперь я понимаю, что Ты тогда чувствовала. Какую испытала боль, наблюдая, как умирает на кресте Твое родное дитя».

Статуя Богородицы расплылась в тумане. Глаза Мэри наполнили слезы, но она не отводила взгляда. И вскоре ей показалось, что Пресвятая Дева улыбнулась. Мягкая, нежная улыбка наконец успокоила боль, сжимающую сердце с тех пор, как Мэри услышала по телефону голос.

Внезапно на фоне пения мальчиков она различила другой голос, который прошептал: «Верь...»

Мэри напряглась и побледнела. Лицо Богоматери теперь было видно совершенно отчетливо. Пресвятая Дева смотрела прямо в глаза Мэри Конверс и таинственно улыбалась.

«Верь, – прошептал голос где-то душе. – Верь...»

Голос замер, и одновременно с ним закончил пение хор мальчиков. На Мэри нахлынуло до сих пор неведомое умиротворение.

Затем откуда-то очень издалека знакомый голос тихо произнес: «Это я, мама».

Джефф. Разве можно не узнать голос родного сына?

«Я не умер, мама».

«Я ЖИВОЙ... ЖИВОЙ...»

В наступившей тишине Мэри поднялась, вглядываясь в безмятежное лицо Богоматери. Теперь Ее глаза смотрели куда-то мимо, улыбка, казалось, потеряла таинственность, но произнесенное слово по-прежнему звенело в ушах.

– Это знак, – прошептала Мэри Конверс. – Знак, который я ждала. Я верю...

Она встала – боль в коленях, усталость, нервозность, все было забыто – и поспешила к выходу. Легко сбежала по ступенькам и остановила проезжавшее мимо такси.

– На Бродвей. Угол Сто девятой улицы.

* * *

Тилли начала беспокоиться. Она сидела в парке уже почти полтора часа. Сейчас было одиннадцать, это сообщили трое прохожих из шестерых, у которых Тилли спросила, который час. Другие трое вроде бы не заметили ее существования. Впрочем, женщину из подземелья это нисколько не удивило. Было также известно, что сегодня суббота. И не только потому, что людей в парке больше, чем обычно. Тилли проверила себя, посмотрев дату на газете, которую читал человек на соседней скамейке.

В общем, день был верный и время тоже. Но где же тогда мисс Харрис?

Тилли была уверена, что не ошиблась. Она же не полусумасшедшая, вроде Лиз Ходжез. Ведь только вчера они с мисс Харрис договорились встретится здесь, на этой скамейке, в девять тридцать утра. Тилли постаралась не опоздать, но не из-за того, что мисс Харрис может рассердиться, и не из-за денег тоже. Тилли постаралась прийти вовремя просто потому, что уважала мисс Харрис. Кроме того, член муниципального совета была очень занятая женщина. Наверняка, здесь, на поверхности, таких не много.

До сих пор мисс Харрис никогда не опаздывала. В любом случае Тилли приготовилась ждать хоть весь день, если понадобится. К тому же особых дел у нее не было, да и денек обещал быть приятным.

«Я похожа на старую медведицу, вылезшую весной из берлоги».

Сравнение с медведицей ей понравилось, и она громко рассмеялась. Это испугало пару с детской коляской. Молодые люди посмотрели так, что Тилли тут же расхотелось смеяться.

«Наверное, приняли меня за сумасшедшую».

Потом на дорожке вдруг появилась Джинкс.

– Ты сказала, что охотники преследуют только преступников, – начала девочка, блестя глазами.

Тилли нахмурилась.

– Хм, конечно.

– И на этот раз тоже? – Джинкс повысила голос.

– Чего раскричалась? Садись и объясни, в чем дело.

– Джефф Конверс! – выпалила Джинкс.

Услышав имя, Тилли огляделась. Вроде бы никто не слышал, но на поверхности охотников поминать ни в коем случае не следовало. Она схватила Джинкс за руку.

– Успокойся.

Затем в последний раз поискала глазами Ив Харрис и, решив больше не ждать, направилась к реке, держа девочку за руку.

– Отпусти! – возмутилась Джинкс, пытаясь освободиться.

Но пальцы у Тилли были крепкие. Они обошли бейсбольное поле и через несколько минут пролезли в едва заметную дыру в высоком заборе, отделяющем парк от железнодорожных путей. Здесь околачивалось два десятка бездомных, одетых в разнообразное тряпье. При ближайшем рассмотрении оказалось, что они вовсе не околачивались, а дежурили, распределившись по двое-трое. Некоторые лежали в сорной траве, другие подпирали спинами поддерживающие шоссе колонны.

Проходя мимо, Тилли кивнула нескольким, с некоторыми даже перекинулась парой слов. Но с Джинкс заговорила, когда их поглотил мрак железнодорожного туннеля.

– Теперь расскажи, в чем дело.

– Он не виноват! – произнесла Джинкс дрожащим голосом.

– В чем не виноват? – резко спросила Тилли. – О ком ты говоришь?

– О тех людях, которые вчера ночевали у нас. Потом ты их выгнала.

Лицо Тилли потемнело.

– Ну и что с ними?

– Насчет того здорового не знаю, но другой, Джефф Конверс, ни в чем не виноват.

– Ты уже говорила об этом утром, но почему я должна тебе верить? Ведь в газетах писали совсем другое.

– Я знаю, что писали в газетах, потому что сегодня ходила в библиотеку. Там все неправда! Я говорила тебе, что была при этом. Видела своими глазами. Этот парень хотел помочь Синди Аллен. А напал Бобби Гомес. Он жутко ее избивал, она закричала, а этот парень только вышел из вагона. Услышал и побежал на помощь.

Тилли пожала плечами.

– Даже если ты права, сейчас это не имеет никакого значения. Охота началась. Его уже не спасти.

– А если он выберется наружу?

– Нет, – возразила Тилли, – не выберется. Это невозможно.

Джинкс сделала шаг назад.

– Но раньше им никто не помогал.

– Я не понима... – Тилли не закончила фразу, потому что осознала намерения девочки.

Она попыталась поймать ее руку, но Джинкс оказалась проворнее и, метнувшись вперед, быстро исчезла в темноте.

– Джинкс! – позвала Тилли.

Девочка не ответила, а через несколько секунд ее тень обозначилась далеко впереди в тускло освещенном участке туннеля.

– Вернись сейчас же! Иначе вместе с ними охотники убьют и тебя!

Но Джинкс уже бежала. Эхо возвращало к Тилли ее собственные слова вместе со стуком ботинок девочки.

Через секунду звуки замерли, и туннель снова заполнила тишина.

* * *

Перри Рандалл сидел за рабочим столом в своем домашнем кабинете, стены которого были обшиты ореховыми панелями, а окна выходили на Центральный парк. Если бы он отвлекся и выглянул, тем более что шторы были раздвинуты, то смог бы полюбоваться замечательными весенними цветами.

Но смотреть в окно Перри Рандаллу был недосуг. Прослушав адресованное Хедер сообщение, он не прекращал звонить. Связался с шестью членами правления, выслушал их соображения, после чего назначил встречу на одиннадцать утра.

– У «Клуба», – уточнял Перри.

Заместитель окружного прокурора был членом четырех клубов Манхэттена, включая «Ассоциацию юристов», «Метрополитен» и «Йель», но все, с кем он говорил, понимали, что это означает «Клуб 100», о существовании которого было известно очень немногим, несмотря на его более чем вековую историю. Члены клуба называли его просто «Клуб», а для тех, кто только надеялся со временем войти в это элегантное здание, он был «Сотым».

Все прочие о нем не ведали.

«Сотый» был основан с единственной целью: обеспечить уединение для сотни самых могущественных людей в городе без различия пола, расы и вероисповедания. Члены «Сотого» брезгливо сторонились жалких снобов из широко известных клубов Нью-Йорка. Стать его членом было очень непросто. Клуб по-прежнему размещался на Пятьдесят третьей улице в доме номер 100, небольшом здании, построенном специально для него еще в девятнадцатом веке, и с тех пор почти не изменился. Поскольку число членов здесь всегда строго ограничивалось, менять помещение не было нужды. Учитывалось и то обстоятельство, что со временем люди теряют могущество и власть. Поэтому, согласно уставу «Сотого», каждые пять лет предусматривалось обновление пяти процентов членов клуба. Это гарантировало избавление от дряхлых стариков, имевших обыкновение дремать в креслах клубных салонов, а также обязательное привлечение городских политических воротил.

Сегодня возникла непредвиденная ситуация: каким-то образом Джеффу Конверсу удалось раздобыть сотовый телефон. Перри Рандалл слышал его голос: Конверс звонил его дочери. Очевидно, кто-то допустил ошибку, которую нужно исправить.

Великолепный стенной хронометр работы Сета Томаса[13]13
  Сет Томас (1785 – 1859) – американский мастер стенных часов, пионер их массового производства.


[Закрыть], семейная реликвия, мягко пробил полчаса. Рандалл закрыл папку с информацией по делу Джеффа Конверса и положил в дипломат.

Поднявшись из-за стола, он все же не удержался и подошел к окну полюбоваться парком, который благодаря ему и коллегам из «Сотого» снова стал безопасным местом для прогулок. И вообще с тех пор как Перри Рандалла избрали в «Сотый», в городе изменилось очень многое. Самое главное, резко сократилось количество уличных преступлений. Убийства, изнасилования и нанесение тяжких телесных повреждений, столь распространенные в этом районе всего десять лет назад, сейчас почти полностью исчезли.

Сам Перри в метро никогда не ездил, но знал, что оно существенно очистилось от всякой мрази. С улиц и вокзалов исчезли попрошайки, а ведь совсем недавно от них буквально не было прохода.

И все это обеспечил Перри Рандалл с коллегами по «Сотому». Составленные ими неписаные правила, правда, без участия широкой общественности, действовали чрезвычайно эффективно. На такие темпы улучшения криминальной обстановки в городе члены клуба даже не смели надеяться. Однако в случае с Джеффом Конверсом, очевидно, случилась какая-то накладка.

Перри открыл стенной шкаф в холле, чтобы выбрать пальто, и увидел Хедер. Она появилась так неожиданно, что он даже смутился. Дочка вроде бы тоже. Они несколько секунд стояли, молча глядя друг на друга. Перри придумывал, что бы такое сказать, но Хедер опомнилась первой:

– Просто не верится. Ты действительно решил пойти?

Вопрос показался ему немного странным, но, решив, что прослушать сообщение автоответчика дочь не могла ни при каких обстоятельствах, Перри успокоился.