Текст книги "Квартал Тортилья-флэт"

Глава XII

О том, как друзья Дэнни помогли Пирату выполнить обет, и о том, как в награду за добродетель собакам Пирата было дано узреть небесное видение

Каждый день Пират поднимался со своей тачкой на холм и вкатывал ее во двор Дэнни. Там он прислонял ее к забору и прикрывал дерюгой; потом он закапывал топор в землю – ведь всем известно, что сталь делается тверже, если ее закапывать в землю. И наконец он входил в дом, запускал пальцы в кисет, висевший у него на шее, доставал заработанную в этот день монету и отдавал ее Дэнни. После чего Дэнни в сопровождении Пирата и тех из друзей, которые были дома, торжественно отправлялся в спальню, переступая через разбросанные на полу постели. И все смотрели, как Дэнни засовывает руку под свою подушку, вытаскивает парусиновый мешочек и опускает в него очередную монету. Эта церемония повторялась изо дня в день в течение долгого времени.

Мешочек с деньгами стал символом их дружбы, осью доверия, на котором держалось их братство. Они гордились этими деньгами, гордились тем, что честно берегут их. Хранение денег Пирата стало фундаментом, на котором выросло здание самоуважения и даже некоторого тщеславия. Человеку нужно знать, что ему доверяют. Для друзей эти монеты давно перестали быть денежными знаками. Правда, вначале они порой прикидывали, сколько вина можно было бы купить на такую сумму, но вскоре отвыкли считать это сокровище деньгами. Оно должно было превратиться в золотой подсвечник, а этот потенциальный подсвечник был собственностью святого Франциска Ассизского. Обмануть же святого куда опаснее, чем позволять себе некоторые вольности с законом.

Как-то вечером таинственный, но быстрый и точный телеграф принес известие, что вблизи Кармела наскочил на риф пограничный катер. Большой Джо Португалец отсутствовал по каким-то своим делам, но Дэнни, и Пабло, и Пилон, и Хесус Мария, и Пират, и его собаки веселой гурьбой отправились через гряду холмов к месту происшествия, потому что они очень любили подбирать на берегу всякие полезные предметы. Это представлялось им самым увлекательным занятием на свете. Они немного опоздали, но быстро наверстали потерянное время. Всю ночь они рыскали по пляжу и набрали порядочно всякой всячины: пятифунтовую банку сливочного масла, несколько ящиков консервов, пропитанный водой астрономический календарь, две матросские куртки, бочонок пресной воды со шлюпки и пулемет. Когда рассвело, они охраняли весьма внушительную кучу всевозможного добра.

Они продали ее оптом за пять долларов одному из зевак, так как не собирались тащить подобную тяжесть шесть миль по крутым холмам до Тортилья-Флэт.

Пират, разумеется, не успел нарубить ежедневной порции дров; поэтому Дэнни дал ему двадцать пять центов, и он спрятал монету в свой кисет. Затем они побрели по холмам к Монтерею, усталые, но исполненные счастливого предвкушения.

Когда они добрались до дома Дэнни, было уже далеко за полдень. Пират, выполняя обычный обряд, открыл кисет и передал монету Дэнни. Вся компания направилась в соседнюю комнату. Дэнни сунул руку под подушку… и вытащил ее обратно пустой. Он отшвырнул подушку, поднял матрац, а потом повернулся к своим друзьям, и глаза у него стали как глаза тигра. Он переводил взгляд с одного лица на другое, но на каждом видел только ужас и негодование, которые не могли быть притворными.

– Так, – сказал он, – так…

Пират заплакал. Дэнни обнял его за плечи.

– Не плачь, дружок, – сказал он зловеще. – Ты получишь свои деньги обратно.

Все молча вышли из спальни. Дэнни походил по двору, нашел тяжелую сосновую палку длиной фута в три и, примериваясь, взмахнул ею в воздухе. Пабло сбегал на кухню и принес старый консервный нож с грозным лезвием. Хесус Мария вытащил из-под дома рукоятку от лопаты. Пират недоумевающе смотрел на них. Потом все вернулись в дом и безмолвно расселись по углам.

Пират ткнул большим пальцем в сторону Монтерея и спросил:

– Он?

Дэнни медленно кивнул. Глаза у него словно подернулись пленкой, и взгляд их был тяжел и неподвижен. Он выставил вперед подбородок, и тело его слегка изгибалось, как у гремучей змеи, готовой ужалить.

Пират пошел в угол двора и выкопал свой топор.

Они долго сидели так. Не было сказано ни одного слова, но по комнате прокатывались волны холодной ярости. Дом был словно скала в те минуты, когда огонек бикфордова шнура уже подползает к динамиту.

Незаметно подкрадывался вечер. Солнце зашло за холм. Вся Тортилья-Флэт, казалось, чего-то ждала, затаив дыхание.

На улице послышались его шаги, и все крепче сжали свои палки. Большой Джо неуверенно поднялся на крыльцо и вошел. В руке у него была бутыль вина. Его взгляд тревожно скользнул по их лицам, но друзья сидели неподвижно и как будто не смотрели на него.

– Здорово, – сказал Большой Джо.

– Здорово, – сказал Дэнни и, встав, лениво потянулся.

Он не смотрел на Большого Джо и шел не прямо к нему, а немного в сторону, как будто собираясь его обойти. Поравнявшись с ним, он нанес удар с молниеносной быстротой жалящей змеи. Палка опустилась точно на затылок Большого Джо, и Большой Джо без сознания свалился на пол. Дэнни вынул из кармана сыромятный ремешок и аккуратно связал им большие пальцы Джо.

– А теперь воды, – сказал он.

Пабло вылил на лицо Большого Джо ведерко воды. Большой Джо повернул голову и вытянул шею, словно цыпленок, а потом открыл глаза и ошеломленно посмотрел на своих друзей. Они не сказали ему ни слова. Дэнни тщательно примерился, словно игрок в гольф, прицеливающийся по мячу. Его палка опустилась на плечо Большого Джо, и началась хладнокровная и методичная обработка. Хесус Мария занялся ногами, Дэнни – плечами и грудью. Большой Джо вопил и корчился. Палки молотили по всему его телу, и каждый удар находил новое место. От криков Джо можно было оглохнуть. Пират растерянно стоял в стороне, держа топор.

Наконец, когда грудь и живот Джо превратились в один сплошной синяк, они остановились. Пабло опустился на колени около Большого Джо, сжимая свой консервный нож. Пилон снял с Португальца башмаки и взялся за палку.

Большой Джо взвизгнул от страха.

– Они зарыты у калитки, – крикнул он. – Ради Бога, не убивайте меня.

Дэнни и Пилон вышли за дверь и через несколько минут вернулись с парусиновым мешком.

– Сколько ты взял? – спросил Дэнни без всякого выражения.

– Только четыре, ей-богу, только четыре. Я буду работать и верну их.

Дэнни нагнулся, взял его за плечи и перевернул на живот. Теперь друзья с той же жестокой точностью начали обрабатывать его спину. Крики слабели, но палки были брошены, только когда Большой Джо снова потерял сознание. Пилон стащил с него синюю рубаху, обнажив распухшую спину, и несколько раз легонько провел по ней консервным ножом, так что из каждой царапины выступила кровь. Пабло принес соли, и они вместе втерли ее в царапины. И только после этого Дэнни накрыл бесчувственное тело одеялом.

– Я думаю, теперь он будет честным, – сказал Дэнни.

– Надо пересчитать деньги, – заметил Пилон. – Мы их уже давно не считали.

Они открыли бутыль, которую принес Большой Джо, и разлили вино по банкам, потому что они устали от своей работы и их душевные силы иссякли. Потом они сложили монеты в столбики по десяти штук каждый и пересчитали их. И тут же в волнении пересчитали их еще раз.

– Пират! – воскликнул Дэнни. – Тут их на семь штук больше тысячи! Ты отработал обещанный срок. Настал день, когда ты купишь подсвечник для святого Франциска!

Пират не выдержал стольких переживаний. Он ушел в угол к своим собакам, спрятал лицо в шерсти Пушка и истерически зарыдал. Собаки тревожно вертелись около, лизали его уши и тыкались мордами в его голову, но Пушок, хорошо понимая, какая ему выпала честь, лежал смирно и только трогал носом густые волосы на затылке Пирата.

Дэнни сложил деньги обратно в мешочек и снова спрятал его под подушку.

Большой Джо пришел в себя и застонал, потому что соль немилосердно жгла его спину. Никто не обращал на него внимания, но вскоре Хесус Мария, вечная жертва человеколюбия, развязал его руки и дал ему банку с вином.

– Даже враги Спасителя нашего не отказали ему в малом утешении, – сказал он, оправдываясь.

Его поступок положил конец наказанию. Друзья принялись хлопотать вокруг Большого Джо. Они заботливо уложили его на кровать Дэнни и промыли ему спину. Они клали на его лоб мокрые холодные тряпки и подливали ему вина. При каждом прикосновении Большой Джо испускал стон. Его нравственные принципы вряд ли изменились, но можно было с уверенностью предсказать, что больше он уже никогда ничего не будет красть у тех, кто живет в доме Дэнни.

Пират тем временем успокоился. Он пил свое вино и, сияя от удовольствия, слушал, как Дэнни объясняет, что он должен делать дальше.

– Если мы отнесем в банк столько одинаковых монет, там подумают, что мы их украли из игрального автомата. Надо отнести их к отцу Рамону и все ему рассказать. Тогда он купит золотой подсвечник и благословит его, и Пират пойдет в церковь. Может, отец Рамон упомянет его в своей воскресной проповеди. Значит, надо, чтобы Пират был там.

Пилон неодобрительно осмотрел грязные лохмотья Пирата.

– Завтра, – сказал он строго, – ты возьмешь семь лишних монет и купишь себе на них приличную одежду. В обычное время можно ходить и так, но нехорошо, если в такой праздник ты явишься в церковь, одетый словно последний нищий. Это не сделает чести твоим друзьям.

Пират ответил ему сияющей улыбкой.

– Завтра я все сделаю, – обещал он.

На следующее утро, выполняя свое обещание, он отправился в Монтерей. Он сделал покупки с большим тщанием и торговался так умело, что трудно было поверить, будто в течение двух лет он ничего не покупал. Он с торжеством вернулся в дом Дэнни, неся огромный шейный платок в малиновую и зеленую клетку и широкий пояс, щедро усаженный драгоценными камнями, сделанными из стекла. Друзья одобрили его покупки.

– Но в чем ты туда пойдешь? – растерянно спросил Дэнни. – Через дырки, которые ты прорезал в башмаках, чтобы они не давили на твои мозоли, видно пальцы. У тебя ничего нет, кроме рваного комбинезона. Даже шляпы нет.

– Придется нам одолжить ему одежду, – сказал Хесус Мария. – У меня есть пиджак и жилет. У Пилона – прекрасная шляпа его отца. У тебя, Дэнни, есть рубашка, а у Большого Джо – его замечательные синие штаны.

– Но ведь тогда мы не сможем пойти в церковь, – запротестовал Пилон.

– Это не наш подсвечник, – сказал Хесус Мария. – Отец Рамон навряд ли скажет что-нибудь хорошее о нас.

В тот же день они отнесли сокровище к священнику. Он выслушал рассказ о больной собаке, и взгляд его смягчился.

– …и вот, святой отец, – говорил Пират, – лежит эта хорошая собачка, а нос у нее совсем сухой, и глаза точно бутылочное стекло, которое выбрасывает море, лежит и стонет, потому что ей больно внутри. И вот, святой отец, я обещал святому Франциску проработать тысячу дней и купить ему золотой подсвечник. Он ведь мой святой. И тут произошло чудо, святой отец! Потому что собачка три раза вильнула хвостом и сразу начала поправляться. Это ведь святой Франциск сотворил чудо, святой отец, ведь правда?

Священник серьезно кивнул.

– Да, – сказал он. – Это чудо сотворил наш добрый святой, Франциск Ассизский. Я куплю за тебя этот подсвечник.

Пират очень обрадовался, потому что не всякому по его молитве ниспосылается истинное чудо. Если бы об этом узнала Тортилья-Флэт, Пирата стали бы уважать там куда больше. Его друзья уже посматривали на него с некоторым почтением. Они по-прежнему невысоко ставили его интеллектуальные способности, но теперь они знали, что за его скудоумием стоят вся мощь небес и все силы святых.

Они шли к дому Дэнни, а следом за ними шли собаки. Пират чувствовал, что он омыт золотой влагой благодати. По телу его пробегала сладостная дрожь. Друзья его тоже радовались при мысли, что сберегли в целости эти деньги, потому что тем самым и они обрели чуточку святости. Пилон испытывал большое облегчение, что не украл тогда клад Пирата. Кто знает, какие страшные беды постигли бы его, если бы он присвоил четвертаки, принадлежавшие святому! Все друзья притихли, словно находились в церкви.

Пять долларов, вырученные за вещи с катера, давно уже жгли карман Дэнни, но теперь он знал, что с ними делать. Они с Пилоном отправились на рынок и купили там семь фунтов жареного мяса, мешочек лука, хлеб и большой кулек сладостей. Пабло и Хесус Мария сходили к Торрелли за двумя галлонами вина и не выпили ни капли на обратном пути домой.

В этот вечер, когда затопили печку, на стол были поставлены две свечи, и друзья принялись пировать. Это был банкет в честь Пирата. Сам Пират держался с большим достоинством. Правда, он все время улыбался, даже когда ему следовало бы сохранять серьезный вид. Но с этим он ничего не мог поделать.

После того как они съели все, что могли съесть, они откинулись на спинки стульев, медленно прихлебывая вино из банок. «Дружочек», – называли они Пирата.

Хесус Мария спросил:

– А что ты чувствовал, когда это случилось? Когда ты обещал подсвечник и собака начала поправляться, что ты чувствовал? Тебе было ниспослано какое-нибудь видение?

Пират напряг память.

– Да нет, как будто не было… А может, у меня и было маленькое видение… может, я и видел святого Франциска в воздухе, и он сиял, как солнце…

– Ну, этого ты бы не забыл! – заявил Пилон.

– Да… Я, кажется, помню… Святой Франциск посмотрел на меня… и он улыбнулся, потому что он добрый святой. Тогда я понял, что свершилось чудо. Он сказал: «Не обижай собачек, чумазый!»

– Он тебя так назвал?

– Ну, ведь я и был чумазый, а он не из тех святых, которые врут.

– По-моему, ты вовсе ничего этого и не помнишь, – сказал Пабло.

– Может, и не помню… Только мне кажется, что помню… – Пират был пьян от счастья, от гордости и от всеобщего внимания.

– Моя бабушка видела Пресвятую Деву, – сказал Хесус Мария. – Она была при смерти, и я сам слышал, как она крикнула: «Охей! Я вижу Матерь Божью! Охей! Благодатная моя Мария!»

– Некоторым дано видеть такие вещи, – заметил Дэнни. – Мой отец был не очень хорошим человеком, но он иногда видел святых, а иногда всякую пакость. Все зависело от того, был ли он в ту минуту хорошим или плохим. А у тебя бывали другие видения, Пират?

– Нет, – сказал Пират. – Я их боюсь.

Друзья долгое время вели себя очень чинно. Они знали, что в этот вечер они не одни. Они чувствовали, что сквозь стены, и окна, и крышу на них устремлены очи святых.

– В воскресенье твой подсвечник будет уже там, – сказал Пилон. – Мы не сможем пойти, потому что наша одежда будет на тебе. Я не говорю, что отец Рамон назовет тебя по имени, но, может, он скажет что-нибудь про подсвечник. Постарайся запомнить, Пират, что он скажет, а потом расскажешь нам.

Затем Пилон добавил строгим голосом:

– Сегодня, дружочек, по всему дому отца Рамона бродили собаки. Сегодня было можно, но в воскресенье не вздумай вести их в церковь. Собакам в церковь ходить не полагается. Оставь собак дома.

Лицо Пирата вытянулось.

– Они хотят пойти туда, – воскликнул он. – Как же я их оставлю? И где я их оставлю?

Пабло был шокирован.

– До сих пор ты вел себя в этом деле достойно, дружок Пират. Так неужто в самом конце ты решил совершить кощунство?

– Нет, – скромно сказал Пират.

– Ну так оставь собак здесь, и мы о них позаботимся. А привести их в церковь было бы кощунством.

До чего же трезво пили они в этот вечер! Прошло три часа, прежде чем они хотя бы спели непристойную песню. А когда их мысли обратились к женщинам легкого поведения, стояла уже глубокая ночь. Когда же на ум им пришла драка, они уже совсем засыпали, и драки не получилось. Этот вечер отмечен в книге их жизни большим белым крестом.

Утро воскресенья было заполнено бурными приготовлениями. Они умыли Пирата, придирчиво заглядывая ему в ноздри и за уши. Большой Джо, закутавшись в одеяло, смотрел, как Пират облачается в его синие саржевые брюки. Пилон достал шляпу своего отца. Они убедили Пирата не надевать усаженного самоцветами пояса поверх пиджака и показали ему, что если пиджак не застегивать, то будет видно, как сверкают драгоценные камни. Больше всего хлопот доставили башмаки. Только башмаки Большого Джо пришлись бы Пирату впору, но они были хуже даже его собственных башмаков, в которых он прорезал дырки, чтобы они не давили на мозоли. А сквозь эти дырки были видны пальцы. В конце концов Пилон вышел из положения с помощью горсточки сажи. После того как ее хорошо втерли в кожу, дырок почти совсем не стало видно.

Наконец Пират был готов: лихо сдвинутая на затылок шляпа, принадлежавшая отцу Пилона, рубаха Дэнни, штаны Большого Джо, огромный платок вокруг шеи и время от времени – вспышки драгоценных камней на поясе. Он прохаживался взад и вперед перед своими друзьями, а они придирчиво его осматривали.

– Не волочи ног, Пират.

– Выше поднимай пятки.

– Перестань теребить платок.

– Те, кто тебя увидит, подумают, что ты не привык носить приличную одежду.

Наконец Пират повернулся к своим друзьям.

– Можно, собаки пойдут со мной? – жалобно сказал он. – Я им скажу, чтобы в церковь они не заходили.

Но друзья были неумолимы.

– Нет, – сказал Дэнни. – Вдруг они все-таки туда заберутся? Мы посторожим их тут.

– Им это не понравится, – тоскливо сказал Пират. – Им будет грустно. – Он повернулся к собакам, сидевшим в своем углу. – Вы останетесь здесь, – сказал он. – Вам вредно ходить в церковь. Побудьте с моими друзьями, пока я не вернусь.

Тут он поспешно вышел и закрыл за собой дверь. Немедленно в доме раздался оглушительный лай и вой. Только глубокая вера в непогрешимость его друзей помешала Пирату вернуться.

Шагая по улице, он чувствовал, что без своих собак стал нагим и беззащитным. Словно его лишили зрения или слуха. Ему было страшно идти по улице одному. Кто угодно мог напасть на него. И все-таки он храбро прошел по городу до церкви Сан-Карлос.

Служба еще не начиналась, и двери были открыты настежь. Пират омочил пальцы в мраморной чаше со святой водой, перекрестился, преклонил колени перед Святой Девой, вошел в церковь, поклонился алтарю и сел. Внутри было довольно темно, но на высоком аналое пылали свечи. И в приделах перед статуями святых тоже мерцали огоньки свечек, поставленных прихожанами. Сладко пахло старым ладаном.

Сперва Пират смотрел на алтарь, но он был слишком величествен, слишком свят, чтобы о нем можно было долго думать, слишком недоступен для бедняка. Его глаза искали чего-нибудь потеплее, чего-нибудь не столь пугающего. И вдруг он увидел перед статуей святого Франциска красивый, совсем золотой подсвечник, а в нем – высокую зажженную свечу. Пират взволнованно вздохнул. И хотя церковь наполнилась людьми, хотя двери закрылись, служба началась, и Пират делал все, что положено, он ни на минуту не мог отвести взгляда от своего святого и от подсвечника. Подсвечник был такой красивый. Невозможно было поверить, что это он, Пират, подарил его. Он всматривался в лицо святого, стараясь угадать, понравился ли святому Франциску этот подсвечник. И он был уверен, что статуя иногда чуть-чуть улыбается, как улыбаются те, кто думает о чем-нибудь приятном.

Наконец началась проповедь.

– Наша церковь приобрела новое прекрасное украшение, – сказал отец Рамон. – Один из детей ее пожертвовал золотой подсвечник во славу святого Франциска.

Тут он рассказал о больной собаке, и нарочно рассказывал очень сухо. Он оглядывал своих прихожан, пока не заметил, что они начали улыбаться.

– В этом нет ничего смешного, – сказал он тогда. – Святой Франциск так любил животных, что даже проповедовал им.

Тут отец Рамон рассказал о злом волке из Губбио, и о диких голубках, и о сестрах-жаворонках. Пират смотрел на него и удивлялся тому, что слышал.

Внезапно у входа послышалась какая-то возня. Раздался яростный лай и царапанье. Дверь распахнулась, и в церковь ворвались Пушок и Рудольф, Энрике, Пахарито и Сеньор Алек Томпсон. Они повели носами и, пихая и толкая друг друга, кинулись к Пирату. Они прыгнули на него, тявкая и радостно повизгивая. Они накатились на него как волна.

Священник умолк и строго повернулся в их сторону. Пират беспомощно бросил на него взгляд, полный смертельной муки. Значит, все оказалось напрасно и кощунство свершилось.

Тут отец Рамон засмеялся, а за ним засмеялась и его паства.

– Уведи собак, – сказал священник. – Пусть подождут снаружи, пока мы кончим.

Пират смущенно и виновато выпроводил собак из церкви.

– Это нехорошо, – сказал он им. – Я сержусь на вас. Мне стыдно за вас.

Собаки прижимались к земле и жалобно повизгивали.

– Я знаю, что вы сделали, – сказал Пират. – Вы покусали моих друзей, вы разбили окно и вот прибежали сюда. Теперь сидите тут и ждите, грешные собаки, собаки-богохульники.

Он оставил их, полных горя и раскаяния, и вернулся в церковь. Прихожане, все еще смеясь, поворачивали головы и смотрели на него, и, добравшись до своего места, он сжался, стараясь стать совсем незаметным.

– Не огорчайся, – сказал отец Рамон. – Не грешно снискать любовь своих собак и не грешно любить их. Послушай, как любил святой Франциск зверей и птиц. – И он рассказал про доброго святого еще несколько историй.

Пират перестал смущаться. Губы его зашевелились.

«Ах, – подумал он, – если бы собаки могли слышать отца Рамона. Им было бы приятно узнать все это!»

Когда проповедь кончилась, в его ушах по-прежнему звучали рассказы священника. Он машинально крестился и преклонял колени, но не слышал службы. Как только она кончилась, он кинулся к двери и первым вышел из церкви. Собаки подошли к нему, все еще грустные и пристыженные.

– Пошли! – крикнул он. – Я хочу вам что-то рассказать!

Он побежал вверх по склону к сосновому лесу, а собаки бежали рядом, прыгая и резвясь. Когда Пират наконец добрался до опушки, он не замедлил шага и остановился только на узкой прогалине между соснами, где ветви смыкались над головой, а стволы вздымались рядами, словно колонны. Несколько секунд он растерянно смотрел по сторонам.

– Я хочу, чтобы все было совсем так же, – сказал он. – Вот если бы вы были там и слышали, как говорил отец Рамон! – Он положил один камень на другой. – Вот это статуя, – объяснил он собакам и воткнул в землю прутик. – А прямо вот тут – подсвечник со свечой.

На прогалине царил мягкий полумрак и воздух был напоен сладким запахом смолы. Деревья чуть слышно шептались под легким ветерком. Пират приказал:

– Энрике, садись вот сюда. А ты, Рудольф, сюда. Пушок сядет вот тут, потому что он самый маленький. Пахарито, дурачина, садись вот сюда и веди себя смирно. Сеньор Алек Томпсон, не смей ложиться!

Он усадил собак в два ряда – двух впереди, а трех сзади.

– Сейчас я вам все расскажу. Вас простили, хоть вы и вломились в церковь. Отец Рамон сказал, что на этот раз это не кощунство. А теперь слушайте внимательно. Я буду вам рассказывать.

Собаки смирно сидели на своих местах и не спускали с него глаз. Сеньор Алек Томпсон помахивал хвостом, но Пирату это не понравилось.

– Тут не место для таких вещей, – сказал он. – Святой Франциск не рассердился бы, но я не хочу, чтобы ты вилял хвостом, пока слушаешь. А сейчас я расскажу вам про святого Франциска.

В этот день его память была необыкновенной. Солнце пробиралось в просветы между ветками и ярким узором расписывало ковер из сосновых игл. Собаки терпеливо сидели, глядя на губы Пирата. Он передавал им все, что говорил священник, – все его рассказы, все поучения, не пропуская ни единого слова.

Кончив, он торжественно поглядел на собак.

– Святой Франциск сделал все это, – сказал он.

Сосны перестали шептаться. В лесу стояла зачарованная тишина.

Вдруг позади Пирата раздался чуть слышный звук. Собаки посмотрели вверх. Пират боялся повернуть голову. Прошла долгая секунда.

И вдруг она кончилась. Собаки опустили глаза. Вершины деревьев снова пробудились к жизни, и солнечные узоры опять заплясали в прихотливом танце.

Пират был так счастлив, что у него защемило сердце.

– Вы его видели? – воскликнул он. – Это был святой Франциск? Ах, какие же вы хорошие собаки, если вам было дано узреть видение!

Его тон заставил собак вскочить. Их пасти раскрылись, а хвосты радостно завиляли.