Текст книги "Эдгар Аллан По. Причины тьмы ночной"

Часть 2
Отправляясь в плавание[13]13
  Илл. 6


[Закрыть]

Я был честолюбив. Ты знал ли,

Старик, такую страсть? О, нет!

Мужик, потом не воздвигал ли

Я трон полмира? Мне весь свет

Дивился, – я роптал в ответ![14]14
  Перевод В. Брюсова


[Закрыть]

Глава 4
Учеба в Балтиморе

Поселившись в жалкой комнатушке в Нью-Йорке после отчисления из Вест-Пойнта, По дрожащей рукой написал Аллану: «У меня нет средств, нет друзей, я писал брату, но он не может мне помочь. Я не могу встать с постели, ибо у меня жесточайшая простуда легких, а из уха течет кровь». На что Аллан ничего не ответил.

К весне Эдгар По уже строил планы. Он написал полковнику Тейеру письмо с просьбой выдать ему «свидетельство о состоянии здоровья», чтобы «получить, в интересах маркиза де Ла Файетта, назначения в польскую армию (если это возможно)». Из этой просьбы ничего не вышло, но зато 131 курсант Вест-Пойнта из 232 выделил по 1,25 доллара из своего жалования, чтобы стихи По появились в печати. В апреле был опубликован его третий сборник «Стихи», который По посвятил «Корпусу кадетов США».

Однако товарищи по учебе разочаровались: это была «жалкая книга в жестком зеленом картоне, напечатанная на плохой бумаге и, очевидно, набранная по самому дешевому тарифу». В сборник не вошли саркастические стихотворения По, которые они читали в казармах. Вместо них они нашли средневековый монгольский эпос «Тамерлан», астрономическую фантазию «Аль-Аарааф» и более короткие, столь же непонятные произведения, такие как «Долина Ниса» и «Осужденный город», описывающие скорбные пейзажи. Также туда вошли любовные сонеты, включая «К Елене».

Литературные критики встретили том несколько более благосклонно. Он был замечен в филадельфийских The Saturday Evening Post и The Casket и получил скупую рецензию в The New-York Mirror: «Язык свидетельствует о поэтическом вдохновении, хотя, скорее, напоминает развеянные ветром листья герани». Другой рецензент назвал По «товарищем прекрасного гения» и несмотря на содержащиеся в книге отрывки «полной бессмыслицы», отметил, что автор «обладает даром и искренностью», что видно по первым строчкам «К Елене»:

 
Елена! Красота твоя —
Никейский челн дней отдаленных,
Что мчал меж зыбей благовонных
Бродяг, блужданьем утомленных,
В родимые края![15]15
  Перевод В. Брюсова


[Закрыть]
 

Однако отрывки «чистой поэзии» контрастировали с тем, что критик считал «чистым абсурдом» «Сонета к науке».

В предисловии По объявил о своем серьезном намерении. По его словам, великим препятствием на пути американского писателя стало негативное сравнение с европейскими поэтами: «С литературой дело обстоит так же, как с законом или империей: известное имя – это наследство в собственности». В Америке «пижоны смотрят с переплета на нижнюю часть титульного листа, где мистические символы, выведенные в такие имена, как Лондон, Париж или Генуя, представляют собой такое же количество рекомендательных писем».

И все же английские поэты сбились с пути: Вордсворт, по словам По, ошибочно использовал поэзию для преподавания морали, а стих Кольриджа погряз в метафизике. Поэзия, утверждал По, требует особой формы внимания – если рассматривать ее слишком пристально, исчезают и красота, и истина. «Поэзия – это прекрасная картина, оттенки которой при детальном рассмотрении сливаются еще сильнее»; напротив, «беглый взгляд знатока» учится отбрасывать детали и замечать прекрасное единство. Эта мысль справедлива и для астрономии: «Тот, кто смотрит прямо и пристально, видит звезду, однако эта звезда без луча. Тот, кто рассматривает ее менее пытливо, осознает все, для чего звезда полезна внизу, – ее блеск и красоту».

Предисловие объявило о намерении По утвердиться среди великих поэтов. При этом оно затрагивало все три области. Если поэзия нацелена на неопределенное удовольствие, роман или беллетристика – на представление уловимых образов с определенными ощущениями, то наука – на истину. Первыми опубликованными произведениями По стали стихи, вскоре он обратился и к рассказам. Однако его увлечение наукой никогда не ослабевало.

Весной 1831 года По уехал из Нью-Йорка в Балтимор к своей больной бабушке, вдове генерала По. Там же жили его тетя Мария Клемм, ее дочь Вирджиния, а также брат Эдгара Генри. Находясь в поисках работы, Эдгар написал редактору, заявив о том, что он «хотел бы остаться и обосноваться».

В 1830 году Балтимор[16]16
  Илл. 7


[Закрыть] с населением чуть более восьмидесяти тысяч человек стал вторым по величине городом страны, на несколько сотен человек опережая Филадельфию и значительно отставая от двухсоттысячного Нью-Йорка. Город гордился своей промышленностью. Помимо верфей на Чесапикском заливе и дробовых башен – больших дымовых труб, в которые спускали расплавленный свинец, – город стал отправной точкой для первой в стране межштатной железной дороги, открытой незадолго до приезда По в 1830 году: линии Балтимор-Огайо.

Город также мог похвастаться литературными и научными обществами: в 1830-х годах там появилось более семидесяти журналов и газет. Кроме того, здесь находился Американский музей Чарльза Уилсона Пила, которым руководил сын Пила, Рембрандт. Как и в других городах США, около 1830 года в Балтиморе произошло несколько запусков воздушных шаров. Полеты совершались как в научных целях – как в случае с подъемом Гей-Люссака и Александра фон Гумбольдта для измерения химического состава атмосферы на небывалой высоте, – так и для получения острых ощущений.

Семья По жила недалеко от гавани в Феллс Пойнт на улице Уилкс, известной как Механикс-Роу. Маленький тесный дом располагался в нескольких кварталах от здания, где жил Фредерик Бейли – позже известный как Фредерик Дуглас. Дуглас находился в рабстве у брата своего хозяина, который нанял его в судостроительную фирму.

Конфликт вокруг рабства становился главным национальным вопросом. После своего избрания в 1828 году Эндрю Джексон воспользовался преимуществами пребывания у власти, внедрив «систему добычи» и заменив правительственных чиновников верными последователями. В ходе вытеснения коренных индейцев военным путем земли стали дешевыми и доступными для поселенцев, а воинственные призывы к превосходству белых и нативизму усилили чувство беззакония, часто выливавшегося в насилие. Джексон представлял себя как самодержавного защитника демократии и простых людей – то есть белых мужчин и рабовладельцев, особенно его друзей.

В 1831 году, вдохновленный пророческими видениями и солнечным затмением, Нат Тернер возглавил восстание рабов в округе Саутгемптон, штат Вирджиния, в ходе которого было убито шестьдесят белых и вдвое больше черных. Южные плантаторы, а также северные ткачи и торговцы, зависящие от хлопка, поддерживали все более суровое обращение на плантациях и спонсировали законодательные кампании, направленные на укрепление и расширение прав рабства.

Движение за отмену рабства тоже разрасталось с религиозной силой. В «Обращении к цветным гражданам мира», написанном в 1829 году Дэвидом Уокером, бостонским торговцем, связанным с Африканской методистской епископальной церковью, критиковались расовые теории Джефферсона и содержался призыв к активному сопротивлению для создания условий равенства. Когда Уокер внезапно умер в 1830 году – возможно, был отравлен, – его кампанию продолжили белые публицисты Уильям Ллойд Гаррисон и Артур Таппан в Нью-Йорке. Они привнесли в аболиционистское движение милленаристскую энергию Второго Великого пробуждения. Движимая ожиданием скорого возвращения Христа, эта волна религиозного энтузиазма началась на севере штата Нью-Йорк. На собраниях пробуждения Святой Дух вызывал конвульсии и крики. На Западе и Юге баптисты подхватили эту лихорадку, хотя многие южные евангелисты подавляли идеи равенства и реформ.

Мэриленд являлся самым северным из южных штатов. Для Фредерика Дугласа Балтимор означал временную передышку от ужасов плантационного рабства. «Городской раб – почти свободный человек по сравнению с рабом на плантации, – вспоминал он в своей автобиографии. – Его лучше кормят и одевают, и он пользуется привилегиями, совершенно неизвестными рабу на плантации». В свободные часы Дуглас обучался, подстегиваемый наблюдениями: «Идея научиться писать пришла мне в голову на корабельной верфи. Я часто видел, как плотники, обтесав и подготовив к использованию кусок древесины, писали на нем название той части корабля, для которой он предназначался». После побега на север он стал писателем, издателем и ведущей фигурой аболиционистского движения – сторонником интеллектуального и технического совершенствования и яростным противником американской науки о расах.

Для По Балтимор означал не только жизнь среди заботливых родственников, но и бедность. Его брат, Генри, помнил их покойную мать и мог ее описать. В результате он обзавелся связями в газетном бизнесе, а также пристрастился к алкоголю. Работал он в лучшем случае урывками. Их бабушка получала небольшую пенсию в знак признания заслуг генерала в военное время. Другие балтиморские ветви семьи По жили в достатке, однако состояние Марии Клемм пошло на спад после смерти ее мужа, она стала нерегулярно работать в качестве учительницы. У бедняков не было никакой социальной поддержки, кроме помощи друзей и соседей. Хуже того, в 1832 году на Восточном побережье началась эпидемия холеры, унесшая тысячи жизней. Каждое прикосновение и вздох буквально пропитались страхом заражения.

По искал работу в качестве учителя и помощника редактора. Однажды один из выпускником Вест-Пойнта заметил Эдгара за работой: он делал кирпичи. Помимо прочего Эдгар По писал рассказы. Его вдохновил конкурс, объявленный в филадельфийском Saturday Courier в июне 1831 года, с призом в сто долларов. Своему другу Ламберту Уилмеру, журналисту из газеты Baltimore Saturday Visiter, По казался «одним из самых трудолюбивых людей в мире»: «Когда бы я ни пришел, я всегда находил его занятым».

Работая над рассказами на Механикс-Роу, По размышлял об общих условиях литературного производства. Что делает журнал успешным, а рассказ – лауреатом премии? Его главными литературными образцами стали эдинбургский журнал Blackwood’s Magazine, где публиковались рассказы об опасных происшествиях – По называл их «эффектными историями» или «сенсацией», – а также юмористические рассказы, высмеивающие литературную моду и преувеличивающие слабости высшего общества, которые По называл «гротесками».

На конкурс Saturday Courier По представил не один, а целых пять разнообразных рассказов, каждый из которых основывался на его широком кругозоре. Среди них была сатира на рассказы американского писателя Натаниэля Уиллиса, где повествование шло о монархе в аду, который спасается, обманув дьявола в карты, и «Происшествие в Иерусалиме» – басня, написанная в библейском стиле.

1 августа 1831 года Эдгар По столкнулся с новой трагедией. Его брат Генри, измученный алкоголем и тяжелой жизнью, умер в возрасте двадцати четырех лет. Смерть Генри сблизила его с тетей и юной кузиной Вирджинией, которую он ласково называл Сисси. Уилмер навестил По и застал его за преподаванием алгебры Вирджинии. Во время похорон Вирджиния «растрогалась и пролила больше слез, чем главный скорбящий. В итоге ее эмоции передались и По».

После смерти своего брата Эдгар меланхолично писал Джону Аллану: «Когда я думаю о тех долгих годах, когда я называл вас отцом, а вы называли меня сыном, я плачу как ребенок при мысли, что все это закончилось настолько прискорбно». По уже избавился от долгов и ни в чем не нуждался. Он продолжает: «Только в такое время, как сейчас, когда я могу писать с осознанием, что не обращаюсь за помощью, я осмеливаюсь открыть свое сердце». И все же он «искренне понимал, что лучшие чувства пришли слишком поздно».

К ноябрю Эдгар задолжал восемьдесят долларов, и к нему стали стучаться кредиторы. Он снова написал Аллану, и прежнее спокойствие вмиг исчезло: «Я нахожусь в самом тяжелом положении, и у меня нет иного друга на земле, кроме вас. Если вы откажетесь помочь, я не знаю, что делать. Одиннадцать дней назад меня арестовали за долг, который я никак не ожидал, что придется выплачивать» (потому что он принадлежал Генри). Записи о заключении По в тюрьму отсутствуют, однако половина заключенных балтиморской тюрьмы находилась там за неоплаченные долги. В декабре он умолял Аллана: «Не дайте мне погибнуть из-за суммы, о какой вы никогда не станете грустить». Аллан начал письмо 7 декабря, вложив в него сто долларов, но не отправлял его вплоть до 12 января.

В декабре Эдгар По проиграл писательский конкурс. Его истории обошел сентиментальный рассказ Делии С. Бэкон, ведущей сторонницы теории, что произведения Шекспира написаны ее предком Фрэнсисом Бэконом. Тем не менее, Courier опубликовал рассказы По в течение следующих нескольких месяцев, начиная с «Метценгерштейна» – готической истории «в немецком стиле» о мести и одержимом демоном жеребце (без какой-либо оплаты, помимо рекламы). Впрочем, это тоже был ценный приз, хотя и досадный. Газета Baltimore Saturday Visiter заметила: «Немногие американские авторы, по нашему мнению, сумели достичь столь высокого уровня». По преследовали голод, болезни и тюрьма, но, как бы то ни было, его работы вызывали бесспорный интерес.

Воодушевленный откликом, Эдгар По послал рассказ в журнал The New England Magazine, описав его как часть большого сборника, «предназначенного для чтения за столом одиннадцатью членами литературного клуба». Каждый член клуба создавался по образцу известного литературного деятеля, а их комментарии должны были стать «бурлеском критики». Он предложил весь сборник: «Если вам понравится присланный экземпляр, я перешлю остальные».

Эдгар По назвал его «Фолио-клуб». Каждый рассказ написан в особом стиле, утрируя условности и клише устоявшихся жанров и авторов, часто с язвительностью. Отправной точкой послужил рассказ «Без дыхания». Он повествует о мужчине, у которого захватывает дух во время крика на жену. И что с ними потом только не происходит: его душит пассажир, люди принимают его за мертвого, готовят к погребению, кошки обгладывают его, в конце концов его ставят на место осужденного преступника и вешают. Маниакальная игра на тему взаимоотношений между телом и духом скрывает мрачную автобиографическую правду: это исповедь тревожного, чрезмерно образованного человека, чьи унижения наталкиваются на безразличие мира.

Другие рассказы По, предложенные «Фолио-клубом», написаны по образцу немецких фантастических историй, библейских притч и модных романов, наиболее яркими представителями которых являлись романы Эдварда Бульвера-Литтона и «Вивиан Грей» Бенджамина Дизраэли (хотя впервые он был опубликован анонимно). «Вивиан Грей» проследил путь амбициозного молодого человека от бедности до литературной славы, попутно сатирически описывая представителей высшего света Лондона, мужчин-знаменитостей, женщин-авторов и читателей.

В рассказе «Знаменитость» герой Эдгара По строит карьеру на восхищении, вызванном его замечательным носом, он пишет трактат под названием «Носология», который приводит в восторг литературный мир:

«– Прекрасный писатель! – сказал Эдинбург.

– Из наших! – сказал Блэквуд.

– Кто бы это мог быть? – сказала миссис Синий Чулок».

В этом бурлеске сатиры на тему непостоянства славы успех означает однодневную литературную коронацию.

Место, где По сочинял рассказы, и рядом не стояло с элегантными гостиными Вивиана Грея. В 1833 году они с семьей переехали с Механикс-Роу в дом на Эмити-стрит, расположенный в пяти кварталах к северу от железнодорожной станции линии Балтимор-Огайо.

Как бы то ни было, но промышленная обстановка находилась в особой гармонии с литературными экспериментами «Фолио-клуба». По относился к литературным «жанрам» как к форме массового производства. Применяя навыки инженерного образования к написанию художественной литературы, он изучал область, анализировал конструкцию предыдущих продуктов и применял эти формулы в серии собственных произведений. В результате истории «Фолио-клуба» стали витриной образцов его продукции. В основе первой партии рассказов лежала логика, схожая с системой стандартизированного производства в Харперс-Ферри, которую Эли Уитни позаимствовал из французских прецедентов, так же как и По опирался на европейские литературные образцы.

Выявление и воспроизведение принципов жанра или стиля не обязательно означало скучное повторение. По оптимизировал формулы, увеличивая их до «гротесков» или сокращая до более концентрированных форм. Пока Конгресс обсуждал «Американскую систему» Генри Клея – проект использования федерального правительства для финансирования и координации единой инфраструктуры дорог, каналов, железных дорог и коммуникаций, – По возился с пружинами и движущими силами американской системы литературы.

Еще один конкурс, объявленный в газете Baltimore Saturday Visiter в июне 1833 года, подарил По шанс проверить свои формулы. Одним из судей выступал Джон Латроб – сын Бенджамина Латроба, отца американской архитектуры, который помогал проектировать город Вашингтон, округ Колумбия, Капитолий, Белый дом, Национальный банк Филадельфии, а также масштабные работы в Балтиморе и Новом Орлеане. Джон Латроб учился в Вест-Пойнте и внес технические усовершенствования в паровые двигатели. Также он работал юристом и советником в компании B&O Railroad. Другим судьей стал Дж. Х. Миллер, врач и основатель Вашингтонского медицинского колледжа в Балтиморе. Третьим был Джон Пендлтон Кеннеди, тридцативосьмилетний бывший морской офицер и писатель, чей роман «Суоллоу Барн», опубликованный в 1832 году, представлял радужную картину жизни на южной плантации (хотя, услышав выступление Фредерика Дугласа, он позже обратился в аболиционизм). Он стал конгрессменом и министром военно-морского флота и рассматривался как возможный кандидат на пост вице-президента.

Все трое судей были озабочены национальным улучшением и рациональными реформами. Связанные с партией вигов, они продолжали видение федералистов о сильном национальном правительстве, возглавляемом интеллектуальной и моральной элитой. Виги поднялись в 1830-х годах в ответ на «демократический республиканизм» Джексона с его локалистскими тенденциями и решительной поддержкой рабства. Латроб и Кеннеди участвовали в строительстве линии Балтимор-Огайо, а также помогли Сэмюэлу Морзе получить федеральный патент на телеграф.

Эти сторонники американских инноваций прекрасно подготовились к тому, чтобы признать сочетание научной остроты, классической образованности, остроумия и смелого воображения По. По словам Латроба, сборник рассказов, представленный По, «настолько превосходил прошлые работы, что мы без труда присудили автору первое место». Второе место они присудили его классическому стихотворению «Колизей» (просто чтобы не награждать его дважды, как думал сам По). Единственной трудностью для них стал выбор одного из его рассказов.

Судьи вызвали его к себе в кабинет. Латроба заинтриговал курсант Вест-Пойнта, «который держался статно, как человек, прошедший обучение». Эдгар был «в черной одежде. Его сюртук был застегнут до самого горла, где примыкал к черному шарфу, который в те времена носили почти повсеместно. Даже проблеска белого на нем не виднелось». И пусть его одежда пережила не самые лучшие времена, «в этом человеке было что-то такое, что не позволяло критиковать его гардероб». Его достоинство оставалось выше похвал: «Все в нем как будто кричало: «Джентльмен»».

Латроб очаровался воображением По: «Судя по внешнему виду, мир с ним не считался… Однако внешность тотчас уходила на задний план, когда вы сталкивались с необузданной фантазией, логической истиной, математическим анализом и удивительной комбинацией фактов». Латроба поразило его умение «отождествлять себя с описанным»: «Он рассказал мне все факты о путешествии на Луну и предлагал изложить их на бумаге с точностью до мельчайших деталей и правдивостью в отношении физических явлений, что невольно наводило на мысль, будто он сам недавно вернулся из путешествия».

Судьи присудили ему первое место за рассказ «Рукопись, найденная в бутылке»[17]17
  Илл. 8


[Закрыть], захватывающую реалистичную историю о кораблекрушении и встрече с Летучим Голландцем, кораблем-призраком из легенды. Скептически настроенный ученый, плывущий с острова Суматра, верит только своим чувствам. После кораблекрушения он попадает на корабль, пилотируемый сверхчеловеческими моряками, которые выполняют миссию, руководствуясь «необычными приборами и потрепанными навигационными картами». Когда корабль приближается к ужасающему водовороту, он обнаруживает, что «спешит навстречу к захватывающему знанию – неизведанной тайне, достижение которой – гибель».

Мощь рассказа достигнута контрастом между решительной фактологией и невероятными, сверхъестественными событиями – подобно полярным исследованиям и альпийским погоням в романе Мэри Шелли «Франкенштейн», который также перенес готическую сказку из особняка в природные экстремальные условия. В умелых руках По научный язык и концепции усиливали жуткое ощущение грядущего катастрофического откровения.

Благодаря этому рассказу у По появилось пятьдесят долларов, чтобы успокоить кредиторов. Кроме того, он обзавелся новыми влиятельными союзниками. И все же, как бы то ни было, По все еще находился в опасности. После двух лет молчания Эдгар написал Джону Аллану, что «погибает – абсолютно погибает из-за отсутствия помощи».

Сам Аллан был уже болен и прикован к кровати, «сильно страдая от водянки». Эдгар По отправился в Ричмонд с последним визитом. Сначала ему отказали во входе, но он проскочил мимо второй миссис Аллан и поднялся в спальню, где, согласно местным слухам, «мистер Аллан поднял трость и, угрожая ударить его, если он приблизится, приказал выйти, после чего По удалился, и это была их последняя встреча».

Аллан умер 27 марта 1834 года, владея восемью домами, плантациями, десятками рабов и миллионами долларов. Он завещал значительные средства своим сыновьям от второй миссис Аллан, гораздо меньше своим трем незаконнорожденным детям, и ничего Эдгару. От сироты окончательно отказались.

Тогда По написал Джону Пендлтону Кеннеди письмо с просьбой помочь найти работу учителя. Когда Кеннеди пригласил его на обед, По признался: «Приглашение ранило меня до глубины души. Я не могу прийти – и по причинам самого унизительного характера, связанным с моим внешним видом». Ему просто-напросто не хватало минимального набора для выхода в свет. Кеннеди «нашел его в состоянии голода»: «Я дал ему одежду, свободный доступ к столу и лошадь для упражнений – фактически поднял его с самой грани отчаяния».