Текст книги "Решение проблем по методикам спецслужб. 14 мощных инструментов"

Что такое правдоподобное рассуждение? «Правдоподобное» – значит «на первый взгляд верное». Используя правдоподобные недедуктивные рассуждения (называемые еще естественным рассуждением) и опираясь на сходство между нынешней ситуацией и прошлым опытом, мы приходим к умозаключению, которое с большой вероятностью верно. Это и есть мышление на основе аналогов или шаблонов! Исходя из замеченных сходств мы делаем вывод, что ситуации скорее всего идентичны. Вот первобытный человек В замечает чью-то тень в траве и вспоминает, что такое уже бывало раньше и в траве оказывался лев. Он делает вполне разумный вывод, что в нынешней ситуации лучше скорее уносить ноги.

Как пишет Мортон Хант, «естественное (правдоподобное) рассуждение часто дает результат, даже если нарушает законы логики. Но какими же тогда законами управляется такой ход рассуждений?». Хант предлагает два: закон правдоподобия и закон вероятности. «В противоположность стандартной логике, – объясняет Хант, – естественное рассуждение движется от одного умозаключения к другому, каждое из которых достоверно (правдоподобно), но лишь отчасти и приводит к выводам, которые вероятны, но не бесспорны».

Чтобы логика была эффективной, необходимо соблюдение строгой последовательности шагов и полная определенность. Поэтому логическое мышление и не годится для работы с явлениями реального мира, в котором бесспорным и однозначным явлением можно считать разве что смерть (ну, еще налоги и телерекламу). А вот правдоподобное рассуждение не требует ни соблюдения последовательности, ни абсолютной бесспорности. Если бы мы попытались постоянно оставаться последовательными и действовать только в полной определенности, то вряд ли вообще были бы в состоянии думать – ведь человеческое мышление, как пишет Хант, хоть и эффективно, но не строго.

Таким образом, когда первобытные люди сталкивались с потенциальной угрозой, правдоподобные рассуждения компенсировали неопределенную вероятность риска высокой вероятностью выживания. Даже если вероятность того, что в траве бродит хищник, составляла всего 1 %, то часть из тех особо любопытных людей, решавшихся высунуться и рассмотреть, кто же там ходит, точно оказывалась съеденной этим хищником. А если человек привыкает убегать всякий раз, когда видит в траве тень, он остается в живых в 100 % случаев. Тут даже глубокого владения формальной логикой не требуется: сразу ясно, какое поведение эффективнее. Выживание обеспечивали правдоподобные рассуждения, а не строгая логика. Те, кто пытался рассуждать логически, оказывались в проигрыше (вымирали); те, кто для принятия решения об оптимальном поведении ограничивался правдоподобным рассуждением, выигрывали (выживали). Так что теперь мы можем с уверенностью утверждать – причем для этого даже не требуются дорогостоящие и оплаченные из госбюджета исследования, – что способность логически мыслить (то есть логическое мышление) не только не была необходима для выживания человека как вида, но даже препятствовала такому выживанию.

Установки

Основа всех предубеждений – ментальные установки. У каждого из нас со временем и по мере приобретения знаний формируется некоторая точка зрения на предмет. К примеру, у президента Рональда Рейгана сложилась точка зрения об СССР как об «империи зла». Мы называем такой комплекс мнений установкой. В основе каждой установки лежит спрессованное в единую непротиворечивую модель знание о предмете или явлении, через которую мы этот предмет и рассматриваем. Установка – это сумма, или обобщение, всех наших предубеждений в отношении обсуждаемого предмета.

Установка оказывает заметное, и часто позитивное, влияние на то, как мы интерпретируем конкретные ситуации, поскольку позволяет рассматривать любую информацию в уже сформированном контексте. Например, когда мы узнаем о смерти близкого родственника, то немедленно испытываем целый набор чувств, с ним связанных. Нам не приходится вначале проводить ревизию воспоминаний, анализировать свои взаимоотношения с этим человеком, оценивать собственную реакцию при каждом таком контакте – и только потом решать, стоит ли сожалеть о его смерти. Чувства возникают моментально: мы не думаем о них до того, как их пережить. Таково действие установок.

Когда мы из радиопрограммы узнаем, что наша любимая команда одержала победу в очередной игре, сложившиеся установки заставляют нас испытывать радость. А результаты какой-то другой игры нас совершенно не интересуют, потому что в отношении команд-участниц у нас никаких установок не сформировалось. Когда мы читаем роман, личность героев раскрывается постепенно, по мере того как автор предлагает нам все новую информацию об их жизни, желаниях, страхах. В какой-то момент наши знания о персонажах и отношение к каждому из них складываются в единую установку. Если автор достаточно искусен, формируется именно такая установка, какую он и планировал создать. Мы начинаем видеть в персонажах людей плохих или хороших, счастливых или несчастных, амбициозных или довольных жизнью и получаем возможность интерпретировать мысли, слова, действия каждого из них в рамках складывающейся установки.

Ментальные установки позволяют нам быстро интерпретировать происходящие вокруг события и эффективно действовать. Установки формируются без нашего осознанного участия и в отношении самых разнообразных объектов: друзей, родных, соседей, стран, религий, телепрограмм, писателей, политических партий, организаций, юридических контор и госучреждений – да чего угодно. Установки позволяют нам немедленно помещать явления и информацию в соответствующий контекст без необходимости восстанавливать в памяти все актуальные предыдущие события. Если я спрошу: «Что вы думаете о крахе реформы системы здравоохранения?» – вы сразу поймете, о чем речь. Мне не нужно будет объяснять смысл вопроса. Установки помогают нам моментально погрузиться в проблему, не тратя времени на долгие, детальные и точные описания всей цепочки событий. При отсутствии установок мы погрязли бы под грузом сложных проблем.

Установки формируются на основе разнообразных убеждений и предубеждений, это своего рода короткий путь к информации, только в гораздо большем масштабе – и на их фоне все прочие хитрости, которыми тайно пользуется наше подсознание, чтобы упростить ситуацию и стимулировать принятие решений, оказываются незначительными. Влияние установок на наше сознание во много раз превосходит влияние обычных предубеждений и привычек, скажем, привычного способа бриться по утрам. По этой причине установки оказываются мощнейшими механизмами; к ним нужно относиться одновременно и с благоговением, так как они серьезно упрощают нам жизнь, и с опаской – ведь при таком потенциале они могут серьезно искажать наше восприятие реальности.

Рассмотрим, к примеру, наблюдение Уильяма Расберри, газетного журналиста, в отношении предварительных слушаний по делу О. Джея Симпсона об убийстве его бывшей жены и ее друга:

Шестьдесят процентов темнокожего населения Америки убеждено, что О. Джей Симпсон невиновен в убийстве; 68 % белых американцев убеждены в его виновности. Две эти группы людей смотрят одни и те же телетрансляции, читают одни и те же газеты, слушают одни и те же предварительные показания – но приходят к диаметрально противоположным мнениям. Как же так?

Ответ очевиден: дело в установках.

Донна Бритт, журналист Washington Post, в статьях о влиянии расистских идей на настроения разных слоев населения в ходе предварительных слушаний в отношении виновности Симпсона, замечает, что некоторые темнокожие американцы убеждены, что темнокожий вообще не может совершить ничего плохого, какие бы факты ни указывали на обратное. По ее мнению, у этих людей сильна культурная память о том, как их предков хватали и куда-то уводили посреди ночи и никто их больше не видел. Они свыклись с расизмом, привыкли к его страшным, подавляющим проявлениям – и теперь видят его даже там, где его нет и в помине: «Это мешает людям осознавать реальность, полностью блокирует восприятие… Иногда впечатление оказывается настолько сильным и так глубоко в нас въедается, что остается с нами на всю жизнь».

Случай с загадочным взрывом на линкоре «Айова», который мы используем в одном из упражнений в главе 11, – это другой пример работы ментальных установок. В статье U. S. News & World Report сообщается, как разные люди объясняют наличие тех или иных личных вещей в каюте матроса Клейтона Хартвига, который, по версии следствия, устроил взрыв преднамеренно: «Самые ожесточенные споры разгорелись вокруг того, что было обнаружено в каюте Хартвига. Некоторые увидели там лишь кучу книг о войне и какие-то военные реликвии, – а другие были убеждены, что эти вещи – явно признаки опасного психоза».

Когда установка сформировалась, от нее крайне сложно избавиться, ведь она находится вне влияния нашего сознания. И если мы не начнем анализировать ход собственных мыслей, то даже не узнаем, что вообще пользуемся какими-то конкретными установками. Возникает вопрос: если мы не осознаем наличия у нас установок и предубеждений, как же нам защититься от их негативного воздействия? Это же уловка-22[9]9
  Отсылка к роману Дж. Хеллера «Уловка-22». Сюжет построен на том, что существует некое правительственное постановление, о котором говорится только как об уловке-22, всякий, кто объявляет себя сумасшедшим с целью освободиться от военной обязанности, тем самым доказывает, что он не сумасшедший, так как такое заявление явно говорит о здравомыслии. Парадоксальная ситуация усугубляется множеством различных факторов бюрократического и морального характера, что превращает действие в абсурдистский фарс, построенный на перекликающихся и приумножающихся парадоксах.


[Закрыть]!

Есть только один способ изменить установки и предубеждения, которые нас не устраивают: для этого необходимо, чтобы наше сознание получило какую-то новую информацию и начало с ней работать. К счастью, сознание способно само себя изменять. (Заметьте, я не сказал «само себя исправлять». Предубеждения и установки могут считаться верными или неверными, и тогда следует требовать исправления исключительно в контексте культуры, в рамках которой они существуют.) Предложите сознанию новую информацию – и его установки изменятся. Вот мы решаемся наконец попробовать блюдо, которого всегда избегали, и оказывается, что это довольно вкусно. А иногда, открыв книгу автора, которого раньше не любили, понимаем, что его текст нам нравится. Обстоятельства вынуждают нас работать над проектом вместе с тем, кто нам неприятен, но в ходе работы мы, случается, проникаемся к этому человеку симпатией.

Однако большинство ментальных установок и предубеждений с трудом поддаются изменениям или меняются очень медленно, в результате многократного контакта с новой информацией. В качестве примера вспомним, как много времени потребовалось американцам в 1950–1960-е годы, чтобы осознать ужасную несправедливость расовой дискриминации. Иногда установки и предубеждения укореняются настолько глубоко, что исправить их можно только с помощью шоковой терапии. После поражения нацистского режима во Второй мировой войне и его полной капитуляции многих немецких граждан, упорно не желавших признать факт невероятных зверств нацистов, заставили посетить лагеря смерти. Увиденное помогло им быстро и навсегда изменить мнение о прошлом. Схожий механизм используется иногда в ходе семейной психотерапии и лечения наркозависимости, когда с помощью консультанта пациент видит девиантность собственного поведения и его вред для окружающих.

Мы, люди, не просто любим всему найти объяснение – мы без этого просто жить не можем. Человек – животное, стремящееся объяснить все, что его окружает. Найденные объяснения помогают разглядеть смысл в полном неопределенности мире, делают жизненные обстоятельства более терпимыми, способствуют снижению уровня беспокойства в отношении будущего. И хотя эти объяснения не всегда оказываются верными, они все же помогают нам справляться с окружающими нас опасностями и обеспечивают возможность выживания человека как биологического вида.

Стремление объяснить происходящее стимулирует любопытство и жажду знаний. Насколько мне известно, homo sapience, человек разумный – единственный биологический вид, чьи особи стремятся к знаниям и вообще осознают их ценность. Обретение знания, то есть объяснение событий или явлений, доставляет человеку огромное удовольствие. Действительно, нам становится спокойно и комфортно, когда мы осознаем смысл и цель происходящего, у нас возникает ощущение порядка и связности событий. А где порядок – там безопасность и удовлетворенность. Перестав различать в сложившейся ситуации привычные шаблоны, мы немедленно утрачиваем это ощущение безопасности.

Поиск объяснений происходящего соответствует и нашему стремлению к обнаружению причинно-следственных связей и других закономерностей. Разглядев знакомый шаблон, мы чаще всего легко находим объяснение того, как эта ситуация возникла и каким образом ее следует интерпретировать. Этот автоматический и неконтролируемый процесс имеет место всегда. Мы объясняем собственные действия другим и внимательно слушаем их объяснения. Мы говорим приятелю: «Что-то Мэри сегодня опаздывает на работу». А тот нам тут же отвечает: «Да она, наверное…» И мы принимаем это объяснение: «Да, возможно, ты прав». Новостные СМИ предлагают объяснение происходящих событий – а мы эти объяснения принимаем и усваиваем, как студенты на лекции. Спортивные комментаторы стараются объяснить логику матча и стратегии команд-участниц – а мы радостно глотаем эти комментарии. Молодой человек объясняет отцу, как на их семейном автомобиле появилась царапина, – а отец надеется услышать полную версию истории. Мы стремимся все объяснить; нас можно было бы назвать homo explanicus, «человек объясняющий». Как пишет Джилович, «кажется, что жить – значит объяснять, оправдывать, находить взаимосвязи между разнообразными [явлениями. Похоже, у мозга для этого есть особый режим работы] – включается специальный режим, позволяющий быстро и легко находить смысл даже в самых странных событиях и взаимосвязях».

Прочтите следующий абзац – это своего рода словесный пазл:

Я пошел в банк. Там никого не было. Женщина заговорила со мной на иностранном языке. Я уронил фотоаппарат, а когда шагнул, чтобы его поднять, заиграла музыка. Война была долгой. Но мои дети были в безопасности.

Чувствуете, как ваш мозг изо всех сил старается обнаружить смысл в этих фразах, на первый взгляд не связанных? Ощущаете ли вы некоторую растерянность? Вам стало некомфортно из-за того, что слова не укладываются в понятный шаблон? Действительно, фразы будто свалены в кучу, обрывочны, не связаны. Но сознание все же пытается найти в этом отрывке смысл, разобраться – простите за выражение – логически. Наше подсознание пытается найти связь между предложениями, чтобы весь текст обрел смысл.

А если найти общую логику не удается, сознание ее предлагает, либо додумывая и добавляя «недостающую» информацию, как это было с шестью расставленными в случайном порядке точками, либо отбрасывая часть информации как «не относящуюся к делу» или «неактуальную». Мы отчаянно стараемся втиснуть текст в понятный нам шаблон, чтобы отделаться от ощущения дискомфорта. Эдмунд Болле в своей замечательной книге о человеческом восприятии A Second Way of Knowing пишет: «Мы предполагаем, что все, с чем мы сталкиваемся, имеет какой-то смысл. А если предложенный нам образ никакого особого смысла не предполагает, мы его находим сами».

Очевидно, что процесс подгонки явления под выбранный шаблон реализуется так быстро, что чаще всего мы не осознаем никакого предшествующего этому дискомфорта. Но это лишь иллюзия: дискомфорт имеет место, и он становится вполне ощутимым, если сознанию не удается быстро объяснить происходящее с помощью шаблона.

Подобный дискомфорт мы ощущаем, когда слышим диссонансный аккорд. Нам даже не нужно знать, что он диссонансный: мы чувствуем облегчение, когда такой аккорд разрешается в гармоничное многозвучие. Именно это и означает в музыке слово «гармония»: приятное сочетание двух или более нот. Гармония (знание) приятна; диссонанс (незнание) неприятен.

Придумывать шаблон для предложенного выше пазла вам не придется – я предлагаю вам простое решение, или, как пишет Пол Харви, «оставшуюся часть истории»:

Только что объявили об окончании Второй мировой войны. Я тогда был в небольшом французском городке, шел в банк. В тот вторник банк не работал по случаю национального праздника. Француженка, обрадованная объявленным прекращением военных действий, протянула мне свой фотоаппарат и попросила сфотографировать ее с мужем. Я случайно уронил фотоаппарат, и тут из громкоговорителя в центре города заиграла «Марсельеза». Меня переполняли эмоции. Двое моих сыновей воевали в составе американской армии. Война была долгой, но теперь им ничто не угрожало.

Согласитесь, что теперь, поняв связь между предложениями из первого отрывка, вы определенно чувствуете удовлетворенность, облегчение, даже умиротворение.

Человеку необходимо знать. Знание приносит удовлетворение и спокойствие; незнание вызывает беспокойство. Желание знать, стремление к знанию – фундаментальное свойство человека. Мы хихикаем над теми, кто пролистывает детектив до последней страницы, чтобы скорее узнать, кто же преступник, но ведь такой читатель просто бессознательно удовлетворяет свойственный всем нам глубинный инстинкт. Жгучее любопытство удовлетворено, а наше мнение такого читателя не особенно интересует. Историки тратят годы, пытаясь разобраться в событиях прошлого и найти им объяснение. Да и в рамках этой книги и я, ее автор, и вы, читатели, ищем ответы и объяснения. Это нормальное поведение человека. Это и делает нас людьми – как и прочие особенности нашего мышления.

К сожалению, стремление найти всему объяснение, как и другие наши особенности, нередко заводит нас в тупик. Если то или иное событие не имеет определенного смысла, мы просто придумываем объяснение и подсознательно даже не особенно заботимся о его правдоподобии.

В марте 1996 года в зоопарке Филадельфии сгорел вольер, а смотрители в это время сидели в офисе и болтали по телефону с приятелями. Отвечая потом на вопросы об этой трагедии, они сообщили, что чувствовали запах дыма еще часа за два до пожара, но решили, что это с расположенной неподалеку железной дороги. То есть смотрители, оказавшись в нестандартной ситуации, нашли удобное объяснение, которое их полностью удовлетворило, и вернулись в офис. Тем временем 23 обезьяны погибли. Смотрители были уволены.

В 1974 году профессор Северо-Западного университета взялся помочь одному молодому человеку с публикацией его научной работы, но у них ничего не вышло. Автор страшно разозлился. Спустя пять недель на кампусе университета прогремел взрыв. У профессора мелькнуло подозрение, что это может быть связано с неприятной историей с публикацией и с тем вышедшим из себя молодым человеком, но решил, что это вряд ли возможно. То есть, оказавшись в нестандартной ситуации, он нашел комфортное для себя объяснение и продолжил заниматься своими делами. А спустя 20 лет профессор узнал, что тот самый молодой человек по имени Теодор Качински, которому он некогда пытался помочь, получил прозвище Унабомбер и был осужден на 18 лет за организацию взрыва, унесшего жизнь троих человек и ранившего 23.

Анализируя очередную проблему, мы иногда находим объяснения, которые не особенно вяжутся с фактами, но нас вполне устраивают. На уровне подсознания нас не слишком волнует то, что наша версия событий не соответствует реальности: оказывается, это нам вообще не важно. А дело все в тех самых установках и предубеждения.

Нам действительно не важно, насколько адекватное объяснение событиям мы нашли. И это многое объясняет в отношении наших мыслительных процессов: найденное нами объяснение вовсе не должно быть истинным, чтобы удовлетворить стремление все объяснить. Этот невероятный факт меня даже пугает.

Остановимся ненадолго и подумаем об этом наблюдении: на мой взгляд, мы только что сделали невероятно глубокий вывод о том, как вообще устроено человеческое мышление и поведение. Вы только подумайте: в нас заложен некий автономный и не осознаваемый нами механизм, который вызывает у нас чувство удовлетворенности всякий раз, когда удается найти объяснение какому-то явлению.

Мы просыпаемся посреди ночи в своей спальне на втором этаже, разбуженные каким-то шумом внизу. Мы говорим себе, что это, конечно, кот, переворачиваемся на другой бок и засыпаем.

Удовлетворившись собственной гипотезой, мы переключаемся на что-нибудь другое и даже не пытаемся критически осмыслить или поставить под сомнение свою версию объяснения событий. Именно поэтому человек, как правило, не особенно тщательно сравнивает имеющиеся в той или иной ситуации альтернативы. А неготовность сравнивать альтернативы, как я уже говорил в начале этой книги, ведет к ошибкам при анализе ситуации.