Текст книги "Европа в эпоху Средневековья. Десять столетий от падения Рима до религиозных войн. 500—1500 гг."

Глава 6
Франки и Карл Великий

В рассказе о германском завоевании в третьей главе мы полностью опустили историю одного племени – франков. Результаты их оккупации Галлии имели настолько важное значение, основанная ими империя, их союз с церковью, их юридические концепции и политические институты оказали столь решающее влияние на будущее, что их история заслуживает отдельного разбора. Идеи и обычаи вестготов и лангобардов представляли важность для национальной истории стран, в которых они поселились. Чтобы разобраться в деталях испанской институциональной жизни, нужно разобраться в законах вестготов. Англосаксы, безусловно, окажут в конечном счете на политическую историю мира большее влияние, чем франки. Но лишь франки среди всех германских племен превратились в огромную державу в общей истории Средних веков. К ним перешло политическое наследие Римской империи, им выпала честь принять и продолжить – конечно, грубо и гораздо менее широко и результативно – политический труд, проделанный Римом. Они одни представляют единство, установленное Римом, и насколько это единство существовало вообще, именно франки хранили его, и это бесспорный факт. Его влияние, разумеется, было шире, чем влияние франков, например, распространяемое через церковь, и все же без мощного подкрепления, которое империя франков привнесла в эту идею единства, она, скорее всего, угасла бы как отдельная политическая сила еще до того, как в нем исчезла нужда[73]73
  Огромное значение Франкского государства для всего политического и институционального будущего континентальной Европы сделало его историю чрезвычайно интересной областью изучения, и с середины XIX в. она была предметом самого тщательного и внимательного научного исследования немецких и французских ученых, разобравших каждый факт практически со всех мыслимых точек зрения. Что касается большинства немецких ученых, то они, по-видимому, бессознательно разделяли национальную предвзятость, которая заставила их преувеличить германские элементы в этом государстве, хотя, возможно, не столько прямо преувеличить, сколько пренебречь или приуменьшить романский вклад в общее целое. Эта тенденция во Франции привела – фактически в качестве протеста – к выходу весьма примечательной серии книг Фюстеля де Куланжа по истории франков вплоть до конца эпохи Каролингов. В них можно найти столь же явное и, по-видимому, более сознательное и преднамеренное преувеличение в противоположном смысле, т. е. минимизацию германского влияния и подчеркивание романского, где только возможно. Хотя очевидные недостатки ставят под вопрос все достигнутые месье Фюстелем выводы, и хотя очень большая часть последующих французских ученых, начиная с Моно, отказалась следовать за ним по многим вопросам, его книги все же представляют большой интерес и побуждают к изучению истории, с точки же зрения ученого не из континентальной Европы, восстанавливают равновесие, довольно сильно искаженное крайними германистами, а также подчеркивают тот фундаментальный факт, что новое общество сформировалось из сочетания как германского, так и романского элементов. В некоторых случаях, например в ранней истории феодализма, Фюстель, хотя и не расходясь в мнениях по каким-либо важным деталям с немецкими исследователями более широких взглядов, такими как Георг Вайц, все же в силу своей острой и конструктивной прозорливости проливает на процесс роста гораздо более ясный свет, нежели удавалось кому-либо прежде.


[Закрыть].

Изначально очень свободная конфедерация – есть сомнения, что они даже были конфедерацией, – малых племен или родов в средней и нижней долине Рейна, частью состоявших в союзе с Римом и находившихся на римской территории, франки вряд ли даже мельком привлекали взгляд государственного деятеля или историка во времена движений великих племен восточных германцев. Лишь в конце V века по-настоящему начинается их восхождение, а затем, как часто бывает в подобных случаях, гений одного человека, великого вождя, созидает нацию. Выйдя из безвестности, почти не освещенный массой мифов, которые были сложены о нем впоследствии, глава одной из небольших родственных групп, на которые были разделены франки, «король графства», Хлодвиг, или Кловис, первый Людовик Великий, становится одним из великих вершителей, которые придают новое направление течению истории. Основные черты его характера и деяний определяются достаточно точно, несмотря на то что его образ, естественно, приукрашен легендами. Как многие другие подобные люди, он без каких-либо угрызений совести, не останавливаясь ни перед чем ради достижения цели, чередой предательств и убийств осуществил консолидацию всего франкского народа под своим личным правлением. Но еще до начала этого процесса он приступил к быстрому расширению занимаемых франками земель. Сиагрий, сын бывшего римского правителя, собрал под своим командованием остатки римских сил к северу от Луары и правил на значительной территории, которая в общей неразберихе не досталась никому другому и номинально подчинялась императору, а фактически была небольшим независимым королевством. Его войско Хлодвиг разбил в первом же крупном сражении, в 486 году, и установил там владычество франков.

С занимаемой франками территорией и теми землями, которые постепенно прибавились к ней в результате этой победы, Хлодвиг завладел большей частью Северо-Восточной Галлии. К югу от него лежали два германских королевства – бургундов и вестготов. С набранными на севере силами он обратился против них. Сначала атаковал бургундов, и хотя их королевство не вошло в состав Франкского государства при жизни Хлодвига, оно выплачивало ему дань и вынужденно способствовало дальнейшему расширению его власти. Несколько лет спустя были побеждены вестготы и удалились в Испанию, оставив земли к югу от Луары Хлодвигу, за исключением небольшой части на юго-востоке, отказаться от которой Хлодвига заставил Теодорих, король остготов в Италии, более могущественный его современник.

Таким образом, Хлодвиг подчинил себе почти всю Римскую Галлию, причем с войском франков, изначально совсем небольшим, пожалуй не больше трех тысяч человек, и хотя впоследствии оно увеличилось, все же никогда не было огромным. Конечно, подавляющее большинство населения провинций составляли романизированные жители, особенно южнее Луары. Может показаться, что тевтонские институты, представленные столь малой долей населения, неизбежно должны были исчезнуть под таким напором. Однако так было франкам предначертано судьбой – неосознанно и в силу обстоятельств проделать ради будущего ту работу, которую считал необходимой Теодорих, обладая более ясным видением – объединить Германию и Рим в общее целое. Но для этого было жизненно важно, чтобы тевтонский аспект нового королевства был достаточно силен, чтобы пережить опасность романизации, которой подвергался.

Это было обеспечено благодаря двум очень важным моментам, в которых франкское завоевание отличалось от завоеваний, совершенных любым другим германским народом. Во-первых, их завоевание не было миграцией. Вместо того чтобы, как остальные, полностью отрезать себя от родины и поселиться среди гораздо более многочисленного римского населения, лишь редко и скудно усиливаясь новой германской кровью, они надолго сохранили свою изначальную германскую землю и части Северо-Восточной Галлии, где римские жители практически исчезли или их число сильно сократилось. Они просто распространялись из своих исконных земель, сохраняя их как постоянный источник новой германской жизни, тевтонский довесок к оккупированным римским провинциям.

Во-вторых, не менее важно было и то, что они, завоевывая римские земли, шаг за шагом расширялись и в противоположном направлении, в Германию, и принимали к себе народы, которые не подвергались постоянному римскому влиянию. Эти германские завоевания Хлодвиг начал с включения алеманнов и восточных франков, и их еще более расширили его преемники. Чисто – или почти чисто – римские земли Запада уравновешивались в их влиянии на новое государство чисто германскими землями Востока.

Эти факторы сыграли важную роль во многих отношениях. Для возникновения цивилизации будущего не просто было необходимо сохранить как германские, так и римские элементы и объединить их таким образом, чтобы они слились на равных условиях в новом целом, но также, если новая постоянная цивилизация должна была встать на фундаменте Франкского королевства, для нее было абсолютно необходимо, чтобы вторжения прекратились. Если всякая новая попытка возродить порядок и постоянное правительство оказывалась под угрозой нового вторжения и нового воцарения хаоса, то невозможно было предпринять какие-либо шаги в будущее. Эту опасность можно было устранить только привлечением Германии – источника вторжений – к новой общей жизни, которая формировалась в то время, и созданием политической и военной мощи, достаточно сильной, чтобы обеспечить безопасность от внешнего нападения.

Охват Германии не завершился до дней Карла Великого, но уже задолго до этого был достаточно полным, чтобы защитить Франкское государство от такого нападения, благодаря которому оно само свергло королевства бургундов и алеманнов. Он также очень рано набрал достаточную силу, чтобы не бояться опасности, перед которой пали вандалы и остготы, и на поле Тура смог отразить новых мусульманских захватчиков, уничтоживших Вестготское государство. Именно эта великая политическая и военная мощь, созданная франками, дала им возможность выполнить труд, который не удалось совершить ни одному другому германскому племени. Собственно потому, что они держали постоянно открытыми источники тевтонской жизни и силы, они могли использовать возможности для достижения великих результатов.

Хлодвиг, кроме того, предпринял и третий важный шаг в этом процессе объединения. При нем один институт, созданный в Древнем мире еще до появления в нем германцев, продолжил энергичную жизнь, обладая широким влиянием, более того, сила его постепенно возрастала на протяжении всех перемен этого периода хаоса. В будущем ему суждено было стать еще большей силой и оказывать влияние еще более широкое и долгое, чем влияние франков. Кроме того, это был один из важнейших каналов, по которым древняя цивилизация перетекла в новую. Это была римская церковь. Ей суждено было стать великой духовной силой наступающей эпохи. Поэтому самым важным вопросом был тот, должны ли франки, которым, со своей стороны, суждено было превратиться в великую политическую силу будущего, действовать в союзе с этой другой силой или быть в оппозиции к ней?

Другие германцы, вошедшие в империю, за исключением саксов, были христианами, но обращенными в ту ветвь христианства, которая известна нам под названием арианства. Это было вероучение, подобное тому, что теперь называется унитарианским, оно возникло на Востоке в начале IV века и оставалось причиной богословских разногласий в течение двух или трех сотен лет. Независимо от любых личных убеждений по этому теологическому вопросу, есть то, что осуждает западное арианство в глазах истории и делает его участь заслуженной, а именно, что во времена отчаянной необходимости хоть как-то объединить и удержать разбитые осколки империи, когда хаос представлял наибольшую угрозу, оно выступало за разделение и местную независимость. Оно не обеспечивало прочных уз религиозного единства, как это удалось католичеству, чтобы сменить им разрушавшееся политическое единство. Бургунды и вестготы, вандалы, остготы и лангобарды не имели единой религиозной организации и не признавали главенства епископа Рима. Они все же терпимо относились к католичеству своих римских подданных и не разрывали связей с римской церковью, но такой итог, несомненно, последовал бы, если бы они превратились в мощные постоянные государства с арианством в качестве религии. Продолжающаяся жизнь этих народов означала бы не только политический, но и религиозный распад Европы. Единство будущего в христианском содружестве народов стояло на кону и зависело от победы римской церкви и Франкской империи.

Этот вопрос Хлодвиг решил обращением в католическое христианство вскоре после начала своего восхождения. Маловероятно, что он, как и Константин, когда-либо был настоящим христианином, и их истории во многом параллельны. Мы можем лишь догадываться, что Хлодвиг руководствовался политическими соображениями, но они кажутся очевидными, и нет никаких сомнений, что его дальнейшим завоеваниям в Галлии благоприятствовало то, что франки были одной веры с жителями римских провинций, тогда как готы и бургунды, на которых он напал, арианами. Он, конечно, не мог ни в малейшей степени представлять себе отдаленных последствий своих действий; но, как мы видим, они оказались самыми результативными. Пожалуй, Франкская империя могла образоваться и без этого союза. Возможно также, что для всех ее частей могла возникнуть общая церковная организация, но эта церковь не могла бы проделать столь же важную работу за пределами франкских границ, как и внутри них, какую проделала католическая церковь.

Итак, в этих трех отношениях деяния Хлодвига сыграли созидательную роль. Он объединил римлян и немцев на равных условиях, так что и те и другие сохранили источники своей силы, чтобы сформировать новую цивилизацию. Он основал политическую державу, которой суждено было объединить в себе почти всю Европу и положить конец периоду нашествий. И он установил тесный союз между двумя великими руководящими силами будущего, двумя империями, которые продолжили созданное Римом единство, – политической империей и церковной.

С одной стороны, то, что римские институты вообще сохранились в этом Франкском королевстве, может показаться более странным, чем то, что они угрожали вытеснить германские. Франкская оккупация Галлии была завоеванием. Она представляется более явным завоеванием, чем большинство других миграций германцев – с безусловной сменой правительства и вследствие этого предположительной сменой институтов[74]74
  Характер франкского переселения, однако, является предметом споров, и хотя вероятно, но все же точно не известно, что это было именно завоевание. Часть ученых утверждает, что на протяжении всего жизненного пути Хлодвиг сознательно признавал римское превосходство. Интересно отметить тот факт, что после того, как были совершены важнейшие завоевания Хлодвига, император присвоил ему титул консула и прислал из Константинополя соответствующие регалии. Видимо, Хлодвигу они в чем-то пригодились, по крайней мере для внешнего эффекта, но едва ли они имели для него важное значение. Возможно, в глазах некоторых его подданных они придали ему легитимность, которой он не имел прежде, но утверждать, будто они добавили что-либо к его реальной власти и прерогативам или сделали его положение более устойчивым, совершенно безосновательно.


[Закрыть].

Следует, однако, помнить, что у этих германских народов правительство находилось на незавершенной стадии развития; если в каких-то отношениях оно продвинулось достаточно далеко, то в других обладало значительными недостатками. В простой жизни, на малой территории их ранней истории перед ними стояло мало сложных проблем, и они решались примитивными средствами. Однако затем, с необходимостью управлять обширными землями и многочисленным и разнородным населением, решать сложные юридические вопросы и обеспечивать больший доход у германского государства, возникла потребность расширить свою институциональную жизнь, которую не могла удовлетворить никакая скорость развития. Последовал естественный результат. Там, где в своей прежней общественной жизни германцы создали институты, которые можно было применить к новым условиям, они продолжили существовать в новых государствах и стали германскими элементами в конечном институциональном продукте. Чрезвычайно важным примером этого является система публичных судов. Там, где новые требования были такого рода, что их не могли удовлетворить никакие из имеющихся институтов, проще всего и легче, да и, по сути, единственно возможным было продолжить работу уже действующего римского аппарата. Таким образом, административная система, налогообложение, право и выходящие за рамки права обычаи при аренде земель оставались римскими. И это лишь отдельные примеры с обеих сторон. Их число можно значительно увеличить, и по мере продолжения нашего разбора в отдельных случаях мы будем рассматривать их подробно.

Следует также учитывать одну характерную для германцев идею, повлиявшую на сохранение римских обычаев, а именно ту, которая, формально говоря, известна как личный характер закона. Предполагалось, что германец сохраняет права по своему исконному племенному закону при любом правительстве. Алеманны, бургунды и лангобарды, вошедшие в королевство франков и подчиненные его королю, сохранили свои прежние законы и не подпали под действие франкских. Могли приниматься новые законы, касающиеся государственных дел и действующие на всех подвластных королю землях, но в частном праве, в делах между отдельными людьми, их законом оставалось старое племенное обычное право. Этот принцип применялся и к римлянам. Римское право по-прежнему оставалось законом для римских подданных этих германских государств, по крайней мере в течение очень длительного времени и до тех пор, пока римляне и германцы не слились в новом народе с новым обычным правом. Более того, эти германские государства выпускали руководства по римскому праву или его краткие изложения для своих подданных, как они делали и со своим собственным германским правом.

По другим темам, как в предыдущей главе и в главе о феодализме, следует рассмотреть еще некоторые чрезвычайно важные защитные силы, которые обеспечивали действие римских элементов, пока те не стали органическими частями новой цивилизации. Упомянутые здесь послужат примерами того, как случилось так, что даже если франки пришли как завоеватели и сознательно поставили новое правительство вместо старого, большая часть римских юридических и институциональных механизмов продолжали применяться.

Преемники Хлодвига продолжили его работу. Когда-то, при первых Меровингах, подвластные территории Франкского государства почти касались Адриатики. Другие западные государства признали его самым сильным среди всех, и оно на равных вело дипломатические дела с Римской империей на Востоке.

Однако королевская династия Меровингов была кровавой и жестокой. Ее история полна несказанных предательств, убийств и злодеяний. В итоге ее жизненная сила быстро сошла на нет, и она стремительно опустилась физически и морально, ее принцы умирали в двадцать лет, как старики, и ее власть перешла в чужие руки.

Жизнь королевской семьи была, без особого преувеличения, жизнью народа. Она была яростной и беспощадной. Преступления были частым явлением. Как правило, в первую очередь прибегали к грубой силе. Жизнь и имущество находились в опасности, и правительство, казалось, не обладало достаточной силой, чтобы обеспечить порядок[75]75
  Григорий Турский в своей «Истории франков» (X, 27) приводит интересный пример того, каким образом порой франкское правительство пыталось подавить беспорядки. Рассказывая, как в Турне между франками возник раздор и как королева Фредегонда, тщетно попытавшись убедить противные стороны оставить вражду и помириться, в конце концов решила принудить их к порядку силой оружия, он говорит: «Она пригласила множество людей на пир и велела этим троим сесть на одну скамью. Трапеза затянулась до того времени, когда ночь окутала землю, но они, по обычаю франков, продолжали сидеть на своей скамье, как их посадили, хотя со стола было уже убрано. Они выпили много вина и сильно опьянели; их слуги, не менее пьяные, заснули в разных углах дома, кто где свалился. Тогда по приказанию Фредегонды трое мужчин с топорами встали позади тех трех франков, и в то время как те беседовали между собой, эти мужчины, размахнувшись, разом их порешили». Такое правительство можно назвать анархией, умеряемой убийствами.


[Закрыть].

Гражданская война бушевала почти беспрерывно. Подданные народы пришли в беспокойство и постепенно стали приобретать все большую независимость. Империи франков, казалось, угрожал распад, а труду, начатому Хлодвигом, провал.

Уже в ранние времена династии Меровингов в национальной жизни начал проявляться раздел, который поначалу был вызван династическими спорами, но со временем становился все глубже. Это был раздел между западным королевством – Нейстрией, отделившимся в ходе семейных споров Меровингов, и восточным королевством – Австразией. На западе франков было мало, и они быстро романизировались, и там преобладали римские обычаи. Восток же был всецело тевтонским.

Есть и другое отличие, которое следует отметить, настолько же важное, как противоположность, и, может, враждебное этих двух зарождающихся народов. Помимо усиления королевской власти, как замечено в главе 4, завоевание в качестве вторичного результата привело к созданию более могущественной аристократии, чем прежняя, благодаря владению землей и должностями, служившими источником большего и постоянного богатства. Эта новая знать сразу же ополчилась на королевскую власть и стала стремиться к независимости. В западном королевстве в результате римского влияния – сходств и сохранившихся институтов высокоцентрализованного правительства – королевская власть была сильной. На востоке, где преобладали германские идеи, сила знати возрастала быстрее.

Из этих двух источников раздоров вырастали непрерывные гражданские войны этого периода. На первый взгляд они кажутся такими же бессмысленными для истории, как битвы каменного века. Но вместе с упадком дома Меровингов они предоставили возможность достигнуть властного положения одному дворянскому роду, которому суждено было восстановить королевскую власть и перестроить Франкское королевство.

Это семейство имело родовые владения в Австразии. В этом королевстве в правление Дагоберта I, последнего из сильных меровингских королей, были два могущественных дворянина, которым король доверил важные посты – Пипин Ланденский и Арноальд, епископ Меца. После смерти Дагоберта сын Пипина сделал попытку захватить корону и погиб вместе со своим сыном, и так мужская линия Пипина подошла к концу. Но брак его дочери с сыном Арноаль-да объединил имущество и влияние двух семей, а сын от этого брака, Пипин Геристальский, если воспользоваться именами, которыми впоследствии стали различать двух Пипинов, вскоре приобрел господствующее положение в государстве, хотя и не без серьезной борьбы. Меровинги по-прежнему сохраняли корону, будучи королями, но реальное управление делами перешло в руки Пипина и его потомков – майордомов.

Битва при Тертри 687 года является поворотным пунктом этого периода в истории франков. В ней организованные австразийские дворяне под началом Пипина при содействии части нейстрийцев восторжествовали над тенденцией к централизованному правительству. Это означало, что элементы, по сути более тевтонские, по-прежнему управляли течением дел в воссоединенном королевстве и что романизирующие влияния, которые сулили расколоть франкскую нацию на две части, будут сдерживаться в течение еще нескольких поколений. Западная половина страны снова подключится к источникам тевтонской жизни и окажется под властью полностью германской династии.

Эта битва по форме была триумфом аристократии над королевской властью. Именно как представитель дворян и с их помощью новая династия Каролингов закрепила свою власть. Однако дворяне вскоре обнаружили, что им удалось лишь поставить сильного и решительного господина вместо бессильного. Позиция каролингских правителей сразу же изменилась, как только они оказались в состоянии править от имени меровингского короля.

Перед ними стояла отнюдь не простая задача. Дворяне в государстве не только усилились – смута последнего периода правления Меровингов позволила многим из них занять положение, в буквальном смысле не контролируемое государством. Это было время самой ранней стадии феодализма, и политическая неразбериха – одна из его главных причин – допускала в отдельных случаях почти полную феодальную изоляцию. Значительную часть работы предстояло проделать Пипину Геристальскому и его сыну Карлу, именуемому Мартелл, то есть Молот, чтобы сломить силу местных тиранов, как называет их Эйнхард в своем «Жизнеописании Карла Великого», и таким образом сделать королевскую власть более реальной.

Но и покорность отдаленных провинций, особенно там, где они представляли когда-то независимую область, была очень шаткой. Аквитания, Алеманния, Тюрингия и Бавария воспользовались разногласиями между франками, чтобы вернуть себе более-менее полную независимость под властью герцогов собственного народа. Империя, которую собрали ранние Меровинги, грозила рассыпаться. Ее нужно было перестроить, иначе у франков не могло быть большого политического будущего. Это была задача не одного дня. Карл Мартелл ее разве что начал. Она продолжилась и в правление его сына Пипина, позже прозванного Коротким, вплоть до начала царствования Карла Великого.

Еще одна колоссальная задача выпала на долю ранних Каролингов. Германский север – фризы и саксы – был постоянным источником угроз. Эти народы постоянно атаковали границы, пытаясь пробиться на юг последней волной вторжений непосредственно из Германии. Карл Мартелл и Пипин вели энергичную оборону, но не смогли обеспечить прочность завоеваний. Христианские миссионеры, в основном англосаксы, которые пытались их обратить, тоже не имели успеха, и таким образом великий труд по включению их в римский и христианский мир лег на плечи Карла Великого.

Одна решающая победа, которой добился Карл Мартелл, осияла великой славой его род и помогла закрепить его положение. Нашествие арабов, которые вошли в Европу через Испанию в 711 году, не остановилось перед Пиренеями. Герцог Аквитанский оказался недостаточно силен, чтобы противостоять им, и в 732 году их армия добралась до Луары, в полутора тысячах километров к северу от Гибралтара. Там в битве при Туре или Пуатье франкская пехота выстояла под напором арабской конницы и повернула это вторжение вспять. Однако атаки арабов приходилось отражать на юге, и много лет они удерживали части Септимании и Ронской долины, но больше уже никогда не смогли проникнуть вглубь страны, и опасность, что ислам победит Европу, как прежде Азию и Африку, ушла в прошлое, по крайней мере в отношении атаки с запада.

Времена Карла Мартелла и Пипина, майордома, были периодом перестройки для Франкского государства. Власть центрального правительства была восстановлена. Знать была принуждена к повиновению, и элементы распада в конечном счете ликвидированы. Подданным народам пришлось отказаться от независимости, которую они себе возвратили, и снова признать владычество франков. Церковь, которая пострадала вместе с остальным государством и едва ли не развалилась, тоже ощутила на себе последствия перемен. Произошли реформы в жизни и нравственности духовенства. Соборы, их законодательный механизм, встали на службу обществу, и огромные земли, которые они собрали под своей рукой, использовались для пропитания армии. К себе на помощь в этом восстановительном труде Пипин призвал Бонифация, великого англосаксонского миссионера среди германцев, и, хотя сильные правители-Каролинги никогда не отказывались от прямого контроля над церковью, в итоге папство получило большее влияние в франкской церкви, нежели прежде.

Теперь мы рассмотрим цепь событий, которые открывают новую и большую эпоху в истории франков.

Королевство лангобардов в Италии, хотя периодически надолго затаивавшееся, никогда не было полностью удовлетворено своим неполным захватом этой страны. Как только какой-нибудь честолюбивый король восходил на трон и получал власть над своим довольно буйным народом, он сразу стремился к расширению территории. Это представляло постоянную угрозу для папства и независимости маленького государства, папы которого стали фактическими правителями. Папская область была недостаточно сильна, чтобы гарантировать свою безопасность, хотя защищалась она достаточно умело. Ее естественным защитником мог бы быть император в Константинополе, все еще номинальный суверен Рима и других частей Италии. Но Константинополь был далеко, и другие дела, гораздо более насущные, требовали к себе внимания императора. Помимо того, споры между восточной и римской церковью по поводу культа икон и по другим вопросам, которые в один прекрасный день приведут их к полному и яростному разрыву, уже начали возникать и вызывать неприятные впечатления. Папы призывали защитить их, но это им не помогло, и им осталось лишь одно последнее средство – обратиться к восстановленному Франкскому королевству, самой сильной политической державе Запада.

И Григорий II, и Григорий III обращались к Карлу Мартеллу за помощью, и второй даже послал ему ключи от гробницы святого Петра. Но Карл не внял их просьбам. Видимо, ему хватало серьезных дел дома, и, пока позиции арабов на юге оставались угрожающими, а планы их дальнейшего вторжения – только вероятными, он не мог позволить себе вести военные действия против лангобардов.

Его же сын Пипин чувствовал себя в большей безопасности. У него также были веские причины для тесного союза с папством. Появилась возможность вернуться к плану, который пытался выполнить сын первого Пипина еще до того, как власть его рода в государстве достаточно окрепла, чтобы гарантировать его выполнение. Франки за более чем шестьдесят лет привыкли видеть меровингских королей, отстраненных от любого реального управления, и все обязанности трона взяли на себя каролингские сановники. Почти вся знать теперь была вассалами Пипина, и его поддержали и главы церкви. Отстранить Меровингов и посадить на престол Каролинга казалось гораздо менее революционным в то время, чем на сто лет раньше. И все же прежний королевский род, возможно, был овеян каким-то религиозным чувством, а Пипину нужна была вся поддержка, которой он только мог заручиться. Поэтому именно он сделал первый шаг к альянсу, и посольство, отправленное в Рим с согласия франков, поставило перед папой вопрос: хорошо ли такое положение вещей, когда носящий титул короля не обладает никакой реальной властью. Ответ его удовлетворил, и с санкции этой высокой религиозной силы последний король Меровингов скрылся от мира в монастыре. Дворяне и народ избрали Пипина своим королем, подняв его на щитах по старому германскому обычаю, и на новой церемонии епископы миропомазали и короновали нового короля. Это произошло в 751 году.

Почти сразу после этого возникла такая угроза наступления короля лангобардов, что папа решил лично отправиться к новому королю франков с просьбой прийти к нему на помощь. И его миссия оказалась успешной.

Пипин вернулся с ним в Италию и заставил лангобардов отказаться от своих завоеваний. Два года спустя понадобился еще один поход, поскольку король лангобардов снова угрожал Риму. На этот раз, в 755 году, Пипин даровал папе часть экзархата Равенны, который он заставил лангобардов отдать, и таким образом добавил территорию на адриатическом побережье к землям вокруг Рима, на которых папы уже сделались фактическими государями. При таком распределении собственности константинопольского императора никак не учитывались его пожелания, и без какого-либо внимания к его правам был заложен прочный фундамент мирского государства пап. Эти события оказали столь же большое влияние на будущее франков, как и на будущее папства. Они еще теснее скрепили союз с церковью, который всегда был характерной чертой их истории. Они открыли путь к новому завоеванию Италии, чрезвычайно важному для консолидации Европы; и, что еще важнее, они наладили прямой контакт с Римом и таким образом сделали возможным пробуждение имперских амбиций и добились того, что для других народов было естественно связать с ними идеи возрождения императорского титула на западе, которые уже возникли в Италии.

Эти события подводят нас к началу царствования Карла Великого – Шарлеманя – в 768 году. В глазах самых широких масс он является одним из величайших политических вождей в истории. Однако хватает и менее благосклонных суждений, которые, возможно, позволят нам в этом кратком обзоре рассмотреть его царствование наилучшим образом и понять его место в истории, если мы постараемся выяснить, на каком основании его наделяют таким высоким званием.

Однако при этом надо помнить, что исходные источники, повествующие о его правлении, почти ничего не говорят нам о его мотивах и планах. Они рассказывают о его поступках, но ни словом не намекают на причины, по которым он их совершал, или к чему стремился. Мы вынуждены логически выводить идеи, которыми он руководствовался в своей политике, из того, что он сделал и чего не сделал. Эти выводы, безусловно, имеют право на существование и могут привести к разумным заключениям, но им всегда будет не хватать характера доказательства, и кому-то они покажутся гораздо менее вескими, чем кому-либо другому. На мой взгляд, теория, что Карл Великий был человеком самых широких государственных талантов, объясняет факты гораздо лучше, чем любые другие теории, хотя, конечно, нельзя опрометчиво утверждать, будто он осознавал все последствия своей политики, которые видим мы.

Но такое осознание и не нужно; более того, его никогда и не могло быть. Государственный деятель – человек, который видит потребности своего времени, непосредственные опасности, угрожающие обществу, шаги, которые можно предпринять, и, представляя, какую работу ему предстоит выполнить, он предполагает и способ ее выполнения, знает, какие средства он может использовать в данных обстоятельствах и как прийти к нужному результату при имеющихся у него материалах и инструментах. Он не в состоянии увидеть следствия своей работы в исторической перспективе, как и более глубоких тенденций собственного века. Но если он действительно осознает нужды и возможности своего времени, созданные этими глубочайшими тенденциями, он понимает их, хотя и не осознавая этого, и бессознательно действует в гармонии с ними.

Поэтому наши вопросы следующие: подходило ли то, что совершил Карл Великий, для удовлетворения нужд и устранения угроз его времени и для того, чтобы проложить путь к лучшему будущему? Совершил ли он то, что должен был совершить великий государственный муж, осознавая стоящую перед ним задачу?