Текст книги "Диадема со звезд"

10

Тихо насвистывая, Алейтис спокойно шла через холл, энергично растирая влажные волосы. Повернув за угол у комнаты Аздара, она различила громкие голоса, словно там, внутри, кто-то ссорился. Приостановившись, она прислушалась. Камри и Аздар. Спорят. Она замерла, перебросив полотенце через плечо. Пурпурная дверь была чуть приоткрыта. «Если подойти немного ближе, – подумала она, – то можно услышать…»

– …очистить долину, избавившись от нее! – Камри, ослепленная злобой, явно забыла об осторожности: спеша убедить Аздара, она слишком повысила голос.

Алейтис не стала ждать – на цыпочках пересекла она площадку и прижалась к стене рядом с дверью. Затаив дыхание, она протянула руку и двумя пальцами погасила свечу у себя над головой. В темноте она чувствовала себя в большей безопасности. Потом она присела на корточки и стала жадно слушать.

– …это проклятие. Камня не останется от дома Аздара, если ты ее тронешь.

Ворчание Аздара было необыкновенно смирным, словно он очень хотел последовать совету Камри, но боялся.

«И это мой милый папаша! – подумала Алейтис. – Надо же!»

– Ша'ир сказал, что есть способ, – заявила Камри.

– Гхаир фи'л? А что нужно этой змее в нашем доме?

– Погоди, Аздар! Я сама за ним посылала. Нет, нет. – Казалось, она успокаивает Аздара.

Алейтис ужасно хотелось хоть одним глазом взглянуть на то, что сейчас происходит в комнате, но она еще не утратила рассудка. Она только вообразила себе, как на лице Аздара возникает ужас.

– Послушай! – настойчиво продолжала Камри. – Есть способ. Аташ нау-таваллуд! Ты сам знаешь. Не пытайся играть со мной в эти игры, Аздар! Глупо. В последний раз долины взывали к Аташ двести три года тому назад. Так, по крайней мере, говорит Ша'ир. Ты же знаешь, пастухи ближе к Ашле, чем дома кланов. – Голос Камри понизился до грудного успокоительного воркования.

На минуту в комнате повисла напряженная тишина. Алейтис нетерпеливо зашевелилась – левую ногу от сидения свело судорогой. От боли пришлось даже закусить губу.

– Значит, Аташ? Ты предлагаешь сжечь ее? – нарушил тишину негромкий голос Аздара. – Я знаю, она вне клана. Но все равно в ней моя кровь. Что скажут в домах? Как я встану перед Мадаром?

– Не надо так смотреть на это дело! – Голос Камри был мягок, обволакивающе вкрадчив. – Ты же сам хочешь от нее избавиться! Она ведь как бомба в нашем доме. И Мадар тебя не проклянет, а только благословит, да, да благословит за то, что ты избавил их от опасности, которую она в себе заключает. Доверь все дело Ашле…

– Чалак…

– Ну и что?

– Он мой сын.

– Чепуха!

Рука опустилась на плечо Алейтис. Она подавила вскрик и медленно поднялась. Чувствуя, что бешено колотящееся сердце подкатило к самому горлу, она повернула лицо к стоящему рядом мужчине.

– Чалак! – прошептала девушка.

Он прижал палец к губам, потом показал в конец коридора. Она кивнула и быстро пошла за ним. Он остановился у дверей ее комнаты.

– Я могу войти, сабийя?

– Добро пожаловать, абру cap. – Она поспешила войти сама и пригласила брата. Он вошел и задвинул дверь. Алейтис села на край кровати. Чалак внимательно посмотрел на нее:

– Значит так, Лейта?

– Что так, брат? – пожала она плечами.

– Подслушивающий редко слышит хорошие вести.

– Да. Но очень часто узнает то, чего не следует знать.

– Возможно. И что ты теперь будешь делать с тем, что услышала?

– А ты знаешь, что я услышала?

– Частично.

– Тогда расскажи.

– Ты потом меня послушаешь, хорошо? – Он сложил руки на груди и невесело улыбнулся ей.

– Да. – Она принялась теребить покрывало, на котором сидела, собирая из него что-то наподобие гористого пейзажа. Немного погодя, не отрывая глаз от своего произведения, спросила: – Что такое Аташ нау-таваллуд?

Вырвавшийся у молодого мужчины невольный вздох заставил Алейтис рывком поднять голову. Лицо его было мрачно.

– Это я пропустил, – сказал он. – Я надеялся, что… Ты уверена, что слышала именно эти слова?

– Я слышала, что сказала она! Камри! – В груди у Алейтис все сжалось, ей пришлось раскинуть на секунду руки, чтобы сделать вдох и резкий выдох. – Аташа – так на старом языке называли огонь…

– Ашла – дочь темноты, – медленно отозвался Чалак. Его лицо, обычно хладнокровное, теперь ясно говорило об испытываемой им боли. – Лейта…

– Не надо, – попросила она, – я должна все знать.

– Это древний обряд, к которому прибегают, когда страх становится сильнее, чем разум, чем гуманность. – Он посмотрел на свою сильную руку. – Ритуал начинается с исан-дана. Они собираются и просят разрешения у Ашлы совершить Аташ нау-таваллуд и очистить вади от рух кхараб, демона, вселившегося в него. Они призывают Ша'ира, Кхохина и шуру. Пока шура стоит на страже, Ша'ир и Кхохин совершают над принесенным в жертву конем определенный ритуал. В результате из всех людей долины избирается один человек… – Голос Чалака вдруг стал хриплым. Он кашлянул, прочистив горло, и посмотрел в окно, поверх головы Алейтис.

– Говори до конца, прошу тебя.

– Можно, я сяду?

– Абру cap, садись, пожалуйста. Извини, что позабыла предложить тебе присесть. Теперь, брат, пожалуйста, расскажи мне все, что ты знаешь.

Он вымученно засмеялся и погладил ее по руке:

– Лейта, ты всегда была самая нетерпеливая. «Сейчас!» Ты всегда хотела, чтобы все получалось «сразу» и «сейчас!» Наверное, «сейчас» было самое первое слово, которое ты произнесла, едва выучившись говорить.

– Это хорошее слово – «сейчас». Значит, выбирают они человека. Что же происходит потом? – Она повела плечами и вздрогнула. – Ты же понимаешь, о чем я спрашиваю. Это не из праздного любопытства.

Устало вздохнув, он сказал:

– Я не могу противоречить Мадару, по все же считаю, что обряд Аташ… трудно принять. – Голос его вдруг стал тверже. – И я не стану участвовать в нем!

Удивленная, она смотрела на него не мигая. Поднявшись, Чалак принялся ходить из конца в конец маленькой спальни, чуть ли не наступая на ноги Алейтис.

– После избрания нужного человека Ша'ир и Кхохин собственными руками устраивают 'асу в финджане Топаз, собирают связки чабе, хизума и химеха вокруг него, покрывая все тремя пригоршнями куа. И перед всем собравшимся народом вади – не позволяя уклониться никому, даже умирающим и роженицам, – избранный сопровождается к 'се и там привязывается. Возгорается пламя. Огонь поддерживают до тех пор, пока… не останется ничего кроме пепла… Потом этот пепел аккуратно собирают и делят на пять частей. Первую часть отвозят к воротам Раксидана и там закапывают. Четыре оставшиеся части отвозят на восток, запад, север и юг и распыляют по ветру под песнопения, посвященные Ашле. Так, сказано, будет совершено очищение долины от демона – рух кхараба.

Чалак прислонился к двери, сложив на груди руки.

– Теперь ты знаешь все.

Алейтис дрожала:

– На этот раз она своего добилась. Мне конец.

Он кивнул.

– Если ее поддержат Аздар и Ша'ир, то Кхохину придется подчиниться им.

– Зираки говорит, что гильдии будут за меня.

– Этого недостаточно. Они это понимают. И ты тоже.

– Но что же мне делать?! – Слова ее упали в нависшую тишину, как беспомощные слезы в песок.

– То, что ты уже решила сделать, Алейтис.

Она вздрогнула, подняла голову и внимательно посмотрела на него:

– Что?..

– Прошла пора, когда мы играли с тобой в игрушки, сестра, – улыбка чуть осветила его тонкое умное лицо. – Ведь я не дурак, сестра. Я сказал, что не буду в этом участвовать. И я имел в виду то, что сказал. Но… – он посмотрел на восточную стену – в той стороне находилась спальня Аздара. – Он все еще Аздар, пока жив, и прямой власти у меня очень мало.

– Чалак, мне страшно. – Она протянула к нему дрожащие руки. Он взял ее ладони в свои.

– Но я ничего не знаю, кроме этой долины. – Она высвободила свои руки и сжала кулаки. – Я не хочу уходить!

– А есть ли у тебя выбор? – он опустился на кровать рядом с ней. – Попробуй добраться до городов на побережье. Но не говори мне, куда собираешься идти. В конюшне я оставлю для тебя еду и кое-что еще, что может тебе понадобиться… – Он вздохнул, нежно коснулся макушки Алейтис кончиками пальцев. – До завтрашнего вечера ты должна покинуть долину.

– Нет…

Ее пальцы, сжатые в кулаки, стали белыми.

– Лейта!

– Нет!

Он нахмурился, теряя терпение.

– Лейта, ты поступаешь глупо. У тебя сейчас нет времени, чтобы упрямиться!

Она смотрела на свои руки, не отрывая взгляда.

– Я никогда не покидала этой долины, Чалак. Понимаешь? – Она повернулась лицом к нему. – Как мне поступить? Что делать? Что говорить?

Он успокаивающе пожал ее ладонь.

– Если бы у меня был выбор между верной и мучительной смертью и пусть небольшим, но реальным шансом выжить, то я бы, сестра…

– Выбора нет, – вздохнула она. – Ты чертовски прав!

– Ты выбираешь жизнь?

– Как всегда.

– Долгую жизнь, сестра. И счастливую, я надеюсь… Где-то там… – Он осторожно отпустил ее руку и встал. – Я положу несколько слитков авришума в твою седельную сумку. Это поможет тебе, когда ты доберешься до какого-нибудь города.

– Спасибо, брат.

Он наклонился и нежно коснулся ее волос.

– Благослови тебя Мадар, сестра.

С трудом улыбнувшись, она кивнула:

– Благослови тебя Мадар, брат.

…Меньшая луна превратилась в пятнышко размером с яйцо, в то время как большая светила полной дыней, с самого края тоже почти полного Авала вырисовывался силуэт стоящего на голове зайца. Похититель диадемы сидел в тени навеса, наблюдая за хороводом колдуний, сосредоточенно совершавших непостижимый для него ритуал. В ночном прозрачном и неподвижном воздухе их голоса звучали как музыка. В центре хоровода лежала диадема, вбирая в себя свет двух лун.

С суровым побледневшим лицом Кхатеят прошептала:

– Лунная танцовщица. Мы призовем Моват. – Она взглянула в широко раскрытые, полные страха глаза Н'фрат. – Вокруг этого бремени, попавшего в наши руки, мы завершим наш обряд. – Она со свистом втянула воздух. – Приведи его. Он связан с бременем и должен разделить с нами заклятие. Ракат…

Жаркотелая девушка-кочевница, – самая старшая из собравшихся, покачивая бедрами, уверенно направилась к сидящему в тени похитителю диадемы. Он поднял на нее глаза.

– Пойдем со мной. – Она протянула ему руку, помогла подняться и подвела к подругам. В прозрачном воздухе волшебной ночи звяканье цепей на его ногах звучало особенно уныло. Его светлые глаза сверкали любопытством, он по очереди разглядывал каждую из женщин. Кхатеят подошла к нему, улыбнулась, отдавая должное его хладнокровию. Остальные шемкьи тем временем образовали вокруг них кольцо, встав на расстоянии вытянутой руки друг от друга.

– Я только два раза в жизни вызывала Моват, – сказала едва слышно Кхатеят. – Одна из вас станет лунной танцовщицей. И все – слушайте предостережение! Скрепите свой дух! Держите свою волю в руках! Держите! Или будете поглощены! – Она моргнула. – …И ты, вор!

Кхатеят положила руку на плечо похитителя.

– Ты должен остаться здесь. Сиди тихо, очень тихо. – Она показала на землю рядом с диадемой и нахмурилась, заметив блеск в его глазах. – Твоя роль молчать! Ты понял?

Он опустил плечи в знак того, что все понял, и сел.

Над собравшимися нависла тишина. Кхатеят сделала глубокий вдох, медленно выдохнула:

– Якакх-н-сарат…

Голос ее, вначале не совсем уверенный, постепенно окреп и перешел в ритмическое напевание.

– Тадетат-б-птам, Моват! Приди к нам! Белое безмолвие. Приди! Танцуй для нас в белой тишине ночи. Приди! Лунная дева, приди, приди, приди…

Она закрыла глаза и начала кружиться сперва медленно, потом все быстрее и быстрее. Девушки, продолжая хранить напряженное молчание, подняли вверх руки.

Руки Кхатеят метнулись вверх, схватили пару чьих-то кистей. Не открывая глаз, она выкрикнула:

– Чабият!

Женщины эхом вторили ей:

– Чабият!

С невозмутимым лицом Ракат положила свои ладони на кисти рук Кхатеят. Круг распался. Н'фрат склонилась над ящиком-хором и подняла крышку. Одно за другим начала она вынимать ароматические масла. Кхепрат встала на колени и принялась ритмично похлопывать себя по бедрам. Когда медленный, но настойчивый звук ритма нарушил напряженную тишину, две девушки подошли к Ракат. Шанат развязала ленты, стягивающие волосы лунной танцовщицы, расправила тяжелые пряди по плечам. Р'прат развязала тесемки на плечах туники Ракат, и тонкое одеяние упало к ногам танцовщицы, превратившись – в свете луны – в крошечное озерцо.

– Хананам сенья, – высокий красивый голос Н'фрат поймал ритм ударов Кхепрат. Шанат протянула к Н'фрат ладони, поймала драгоценные капли масла и начала быстро натирать им мягкие завивающиеся волосы Ракат.

– Наханам ньебак. – Р'прат взяла горшок и разлила масло на плечи и груди Ракат. Потом вместе с Шанат начала натирать маслом все тело лунной танцовщицы, точно следуя ритму монотонных ударов рук Кхепрат. Закончив, Н'фрат аккуратно спрятала горшок обратно в хон и опустила крышку. Все это она проделывала, не забывая подхватывать ритмов Кхепрат, выстукивая их на своих бедрах.

Кхатеят поднялась – серебряная статуя – и воздела руки к небу. Ракат повторила ее движение. Две девушки освободили от туники ее ноги и натерли их ароматическим маслом. Не поднимаясь с колен, девушки пододвинулись к Кхепрат и Н'фрат.

Кхатеят уронила руки, наклонилась и, подняв отброшенную тунику, молча попятилась, оставив Ракат стоять одну, со все еще поднятыми вверх руками.

Лунная танцовщица походила на бронзовую статую, искрящуюся серебром в свете лун. Кожа ее мерцала, словно глубокая вода. Золотистые пятна играли на высоких скулах. Луны сияли, обнажая ее грациозные плечи, полные груди, роскошные бедра.

Похититель диадемы восторженно ее рассматривал.

– Гер-н-Моват шаниеф… – пробился сквозь упругое похлопывание ладоней глубокий голос Ракат. Она судорожно втянула голову, начала покачиваться. Отблески, словно зеркальные чешуйки, запрыгали по ее лоснящемуся от масел телу. Лунная танцовщица колотила ладонями по бедрам, на одном дыхании вытягивала песнопение, прищелкивала языком, выстукивала ритм босыми ногами по твердой, утрамбованной земле.

Голос, льющийся, как поток жидкого золота… Переливчатость блестящего в лунном свете тела… А позади – хлопающие по телу ладони, дыхание, с трудом прорывающееся сквозь зубы. И золотые голоса, сплетающие слова в серебряную лунную сеть.

Ладони ударили по бедрам. Быстрее, быстрее, быстрее, быстрее! Ноги вырисовывали свой узор на истоптанной траве. Быстрее, быстрее, быстрее, быстрее! Все учащеннее и учащеннее дыхание.

Настойчивее, настойчивее, требовательнее!!!

Требовательное завладело и голосом поющей…

Тишина звала…

Тишина стонала над сидящим похитителем диадемы. А рядом мерцала сама диадема…

– Пусть свершится! Пусть свершится!

– Пусть свершится!

Поющая женщина, обратив в себя невидящий взгляд, завертелась волчком, в сложном ритме касаясь земли, переплетая узор этого ритма с узором плетущего песню голоса, под настойчивый ритм ударов ладоней.

Ятфедарья: пусть это свершится!!!

…Звуки затихли с последним триумфальным: «Свершено!!!» Похититель диадемы тонкой струйкой выпустил воздух из горящих легких. Тело покалывало, словно его натерли грубой тканью. Тупая боль невидимым обручем сжимала голову. Он взглянул на лежащую возле него диадему – ее свечение странно пригасло. Он хотел коснуться ее, но обнаружил, что его руку мягко отводит в сторону какая-то неведомая сила. Пораженный, он посмотрел на колдуний.

Ракат, рухнувшая на холодную землю, дышала так тяжело, что была не в силах произнести что-либо. Она могла лишь с трудом отводить от лица липкие, пропитанные маслом волосы.

Н'фрат схватила одну из свернутых туник и засеменила к обессиленной танцовщице.

– Накинь, Кати, – сказала она, – а то заболеешь…

Ракат устало улыбнулась:

– Спасибо, Н'фри.

Кхатеят посмотрела вокруг.

– Дело сделано, – хрипло заключила она и дотронулась до похитителя, сидящего у ее ног: – Теперь отправляйся спать. Пойдешь обратно в свой чон. Утром тебя ждет работа.

Пожав плечами, вор поднялся. Его закачало, он почувствовал, что силы его покинули. Бросив взгляд на лежащую под тускнеющим светом лун диадему, о которой сейчас почти все забыли, он спросил:

– Почему так?

Кхатеят задумчиво посмотрела на него:

– Лучше тебе этого не знать, раб. Прими это как свою защиту. Ты жив, и останешься живым. Тебе повезло, и не старайся, чтобы повезло больше, чем ты этого заслуживаешь.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ
СЕМЯ ДРАКОНА ПРОБУЕТ КРЫЛЬЯ

1

Алейтис вздохнула, повела затекшими усталыми плечами. Медленный стук копыт по дороге, скрип кожи, размеренное фырканье лошади – все это унылым контрапунктом сочеталось с невеселыми мыслями. Холодный воздух заставил ее вздрогнуть, и настроение совсем испортилось.

Но мере того, как непривычная тяжесть в ногах усиливалась, она старалась изменить позу, перенести вес с одного бедра на другое. Она смещалась то вперед, то назад, испытывая массу неудобств, пока вся нижняя часть тела не оказалась объятой жгучей болью. Наконец, она освободила из стремени левую ступню, перебросила ее через выступ седла, едва при этом не свалившись с лошади, и перевела дух.

– Так мне немного лучше, Пари, моя милая лошадка. Если я не свалюсь…

Как раз в этот момент лошадь споткнулась, и Алейтис поспешила вцепиться в ее гриву.

– Ха! – закричала она ошеломленно. – Ми-муклис, если мы с тобой расстанемся… – Она засмеялась. – То я уже никогда не вскарабкаюсь тебе на спину!

Усевшись поудобнее, Алейтис позволила себе повернуть голову, и, поглядев назад из-за плеча, рассмотреть луны. Ааб, из гладкой стороны которой, словно фурункул, выглядывала выпуклость Зеба, начала долгий плавный спуск к зубастым пикам горной цепи.

– До зари еще часов шесть езды. Интересно, как далеко мы успели забраться? – пробормотала она.

Она огляделась вокруг. Справа до самого горизонта простирался склон горы, гранит кое-где отблескивал в свете лун. Слева от Алейтис грунт внезапно уходил вниз, в перистые кроны высочайших железодревов, казалось, едва достигали человеческого роста.

– Невозможно определить. Прошло примерно пять часов. Вайд говорил, что до вади Карда две недели пути в южном направлении.

Где-то в животе, пониже пупка, разрасталась холодная сосущая пустота страха – переносить ее было еще труднее, чем физическую боль, которая терзала непривычное к седлу тело.

– Ахай, Пари… – Алейтис погладила гладкую шею темно-каштановой кобылицы. – Я уже жутко по нему скучаю, а мы ведь только что покинули долину…

Она закрыла глаза и увидела его – темный силуэт на фоне мерцающих скал.

– Вайд… – прошептала она. Но слово было тут же унесено порывом холодного ветра, теребившего полы ее аббы. Она поежилась, поплотнее закуталась в теплый плащ Ванда. Если бы у нее была пара сапог, как у караванщика, чтобы защитить ноги от ледяного ночного воздуха, проникающего под полу аббы, она сочла бы эти мгновения путешествия даже приятными.

Зябко поводя плечами, Алейтис спустила левую ногу в стремя, а правую перекинула через седло.

– А, больно… – прошипела она, когда натертая кожа внутренней стороны бедра коснулась грубого седла. И все же, сунув ступню обратно в стремя, она цокнула языком.

– Давай, Пари, давай, маленький, пошевеливайся, побыстрее переставляй копыта. Нужно найти место, где можно сойти с дороги. Когда они бросятся на поиски, – наверняка обнаружат мой след.

Она покачала головой, осматривая склоны по обе стороны от дороги. Никакой возможности спуститься с тропы. Она двинулась дальше. Все более невыполнимым казалось ее намерение. Постепенно дорога оказалась в окружении двух каменистых склонов и начала петлять между ними, бесконечные подъемы и спуски мешали продвижению вперед. Алейтис приходилось ползти вдоль этой неудобной и опасной тропы, переведя свою кобылу на медленный шаг – на тропе то и дело попадались коварные обломки камней, которые могли оказаться под копытом. Это уже никуда бы не годилось. Дальше… дальше… дальше… вверх… вверх… вниз… вокруг… час за часом…

Алейтис прижалась к лошади, поминутно оглядываясь на тащившего тюки жеребца. Ода ехала, чуть не падая с седла от усталости, пока езда не превратилась в пытку, пока бедра изнутри не были натружены до крови. Скалистые вершины по краям дороги пропали, теперь ее окружали крутые склоны, один из которых уходил вверх, а другой – круто вниз. Когда местность немного выровнялась, деревья и кусты стали такими частыми, их тень такой густой и манящей, что Алейтис с трудом подавляла желание укрыться в этой тени.

Ааб примостилась на вершине пика с неизвестным названием. Внезапно негостеприимная гора сменила гнев на милость и подарила девушке приятный травянистый склон, кое-где испещренный редкими кружками синобаров. Она встряхнулась, заставив себя немного сосредоточиться, и натянула поводья, приказывая кобылице остановиться. Жеребец нетерпеливо порывался двинуться вперед, переступая с места на место, дергал поводья. Алейтис потерла ладонями лицо, мысленно настроилась на волну и вошла в контакт с жеребцом, стараясь успокоить и вернуть его на место.

– Извини, ми-Мулак, я знаю, вы оба устали, хотите есть и пить. – Она вздохнула. – Но нам нужно ехать, азиза-ми.

Кобыла начала спускаться, выбирая путь – приблизительно в юго-восточном направлении – среди валунов и прямых, как лезвие, железодревов, весьма редких здесь, но величественных, украшающих этот скудно наделенный дерном горный склон. Кобыла обогнула один из кружков синобаров, Алейтис покачнулась. Она ухватилась за седло, усилием воли заставив себя держаться прямо, и усталость могучими волнами прокатилась по ее несчастному больному телу.

Когда Ааб превратилась в молочно-бледный ореол, венчающий черное острие вершины, Пари раздвинула мордой редкий кустарник, и они оказались на обширном песчаном пляже, который плавно спускался к мелкому водному протоку. Алейтис тупо смотрела на бегущую воду. «Пить», – подумала она.

Словно освобожденный от внутреннего запрета, Мулак протиснулся вперед, задев Пари плечом, и погрузился в прозрачную воду. Пари трусцой догнала его, остановилась рядом и тоже принялась медленно жадно пить.

Лошади глубже вошли в поток, вынуждая Алейтис крепче ухватиться за седло. «Следопыты, – подумала она. – Пастухи…» Она закрыла глаза, и сознание ее тут же покрылось черной бархатной пеленой. Алейтис постаралась стряхнуть сон. «Меня будут выслеживать!..» А вода так приятно журчала, омывая копыта лошади, и в остатках лунного света было хорошо видно, как клубится вокруг копыт песок.

«Нужно замести следы…» – Мысль вяло продолжала путь от подсознания к сознанию. «Смыть…» Она повернулась, глядя вниз по течению. И тут же согнулась от боли, которая молнией пронзила ноги, бедра, туловище. Алейтис вскрикнула, со свистом втянула воздух. «Нужно сделать остановку, – подумала она, когда слезы затуманили глаза. – Здесь…»

Она вытерла слезы.

«Ну нет, нет! Укрытие… Слишком рано… Слишком рано… Если они меня поймают…»

Холодная дрожь покатилась по телу. Она заставила кобылу поднять голову и пустила ее вброд, вдоль русла реки; Мулак с фырканьем поднял морду и побрел вслед за Пари.

Несмотря на сгущавшееся облако усталости, затуманившее мысли, Алейтис не могла не изумиться своим недавно пробудившимся способностям. Она всю жизнь общалась с теми, кто работал с лошадьми, и прекрасно понимала, насколько упрям может быть жеребец, спину которого тяготит грубая ноша. Вдруг мысль куда-то уплыла, и ее сменили другие, вперемежку с разнообразными отрывочными картинами, чередующимися с регулярностью судорог, без всякой при этом логики.

Некоторое время спустя горный склон стал немного круче, и русло реки из песчаного превратилось в опасное и коварное – каменистое, из отполированного водой гранита. Кобыла перешла на подпрыгивающий шаг, каждый толчок которого посылал волну боли вверх по позвоночнику Алейтис. Пока Пари осторожно пробиралась вниз по течению, сознание Алейтис начало время от времени отключаться. Она все чаще и чаще обнаруживала, что тыкается носом в гриву лошади. Время растянулось до бесконечности, мгновения четкого сознания перемешались, слившись воедино. Ааб опускалась за гору, ночь становилась все темнее. Сквозь тьму светилась на востоке непокорная красная полоска.

Алейтис отчаянно заморгала и сквозь пелену увидела на берегу широкий плоский фартук каменного грунта. Она натянула поводья, и Пари, качнувшись, остановилась. Некоторое время Алейтис бессмысленно глядела вниз по течению. Потом оглянулась, заметив плоский камень, лежащий на берегу.

«Следы», – подумала она. Сознание работало короткими спазмами, между которыми простирались черные провалы пустоты. «Юг… левая рука – красный восток… нужно сейчас выйти из воды… я слишком далеко ушла на восток… если я заблужусь…»

Последняя мысль заставила волну адреналина прокатиться по жилам, на короткое время разбудив ее. Потянув правый повод, она повернула Пари на юг, выводя лошадь на каменистый берег.

Пари и Мулак миновали широкое пространство каменистой площадки, прошли через луг, где копыта глубоко погружались в черную грязь и старую траву. Восточная сторона неба уже порозовела, а они все трусили через густые заросли железодревов, где еще царила черная ночь.

Когда они покинули заросли, Хорли расплавленным багрянцем залил восток. В его свете обширной голубой пластиной лежала восточная равнина. Огненный свет образовал длинные тени, перечеркивающие круглые холмы.

Она выпрямила спину и потянулась. Холодный утренний воздух бодрил, заставляя чуть дрожать усталое тело. Она поправила плащ, запахнулась в него поплотнее и осмотрелась вокруг.

Изящными кружками синобары окаймляли верхушки холмов, нарушая монотонность обширного ковра лиловой веб-травы. Это были странные растения, и впервые она увидела их при дневном свете. Синобары всегда росли кругами, словно какие-то гигантские грибы. Наверное, у них был общий корень. Ветки начинались не ниже двух-трех метров от земли. Потом, по спирали или направленные вниз, они окаймляли ствол, покрытый грубой корой, пока дерево не превращалось в подобие конической щетки. Темные пучки сине-зеленых листьев отходили от веток в узловых точках. Алейтис покачнулась в седле, стараясь сосредоточиться на этом красочном пейзаже – лиловая трапа, сине-золеные листья синобаров, красное небо. От утомления казалось, что она смотрит с высоты на некую картину, забавную и нереальную.

Она глотнула и вдруг осознала, что во рту пересохло, что губы потрескались и стали шершавыми. Осторожно подавшись вперед, она попыталась отцепить бурдюк с водой, но занемевшие пальцы отказывались повиноваться, не в силах справиться с коварным узлом. Она несколько раз сжала и разжала пальцы, пока они не порозовели и не восстановилась циркуляция крови. Открыв костяную пробку, она подняла бурдюк и направила в рот ледяную струю, чувствуя дьявольское наслаждение от того, как вода сбегает по подбородку. Потом она повесила мешок, аккуратно завернула пробку и наполняла легкие искристым утренним воздухом, снова чувствуя себя живой и относительно счастливой. Она цокнула языком, дернула поводья и направила лошадь на юг.

Хорли поднялся над горизонтом полным багровым шаром. Местность вокруг начала меняться, становясь скалистее, вместо синобаров появились железодревы. Вскоре кобыла миновала заросли сладких раушани и остановилась на спуске к небольшой речке. Алейтис задумчиво взглянула на бегущую воду, отметив почти вертикальную стену глубокого оврага. Она нашла подходящее для спуска место и повела кобылу вниз, застонав, когда лошадь наклонилась, добавив лишнюю порцию болевых ощущений.

Она остановила Пари и Мулака посреди речки. Насколько она могла определить, речка довольно круто шла вниз, в то время как стенки оврага остались примерно на том же уровне. Таким образом, они становились все выше и выше. Примерно в полумиле спереди овраг открывался, выходя на луг.

– Это интересно, ми-муклис майал. Спорю, что вы оба не прочь отдохнуть и поесть. – Она тронула пятками бока лошади, направляя ее вниз по течению, а жеребец спокойно последовал за ней.

Примерно полчаса спустя местность стала ровнее, и Алейтис с облегчением вздохнула. Она выпрямилась, с живым интересом разглядывая пейзаж по сторонам дороги. Грунт в этой небольшой долине был более-менее ровный, обильно поросший, как чехлом покрытый, зарослями кхираграсса, сверкавшего ярко-зеленым в красном утреннем свете. Справа, на дальнем конце луга, виднелись густые заросли баллута и бидарракха. И никаких хоранов.

Хоранов здесь не росло. Она вздохнула. Это отсутствие привычных деревьев породило в Алейтис странное острое ощущение потери, даже более острое, чем чувство расставания с Вайдом. Она впервые до глубины души почувствовала, что потеряла дом, осознала, что всю оставшуюся жизнь проживет на чужой земле, и нигде больше не будет места, которому она бы принадлежала по праву рождения. Она вздохнула, повернулась к деревьям спиной.

Левая сторона долины была почти отвесным склоном – здесь склон оврага достигал почти пятидесяти футов. Любопытство искрой полыхнуло в Алейтис, когда она заметила что-то вроде углубления, входа в пещеру, скрытого зарослями колючего кустарника и несколькими стройными железодревами.

Она направила Пари в ту сторону, осторожно миновала заостренные, как иглы, листья колючих кустов. У основания обрыва оказался небольшой склон метровой высоты, вроде въездного возвышения. Направив туда лошадь, девушка оказалась под вогнутыми сводами пещеры. Это напоминало каменный пузырь, внутрь которого она внезапно попала. Потолок закруглялся над головой, уходя назад, исчезая в сумраке промозглой темно-красной глубины. Высотой этот пузырь был около трех метров, три метра в ширину и примерно шесть – в глубину. Пол довольно ровный, покрытый сухими прошлогодними листьями и прочим мусором.

Она подалась вперед и почесала гриву кобыле.

– Мало хорошего, правда, Пари? Но это все же лучше, чем ночь в грозу под открытым небом, не так ли?..

Она снова выпрямила усталую спину.

– Азиз-ми, и как я здесь улягусь?.. – Она с отвращением смотрела на грязный пол. – Похоже, ноги мои больше работать не могут…

Держась за луку седла, она наклонялась до тех пор, пока не рухнула грудой беспомощной плоти на пол, прямо на кучу кусачеколючника. Колючки тут же впились в кожу. Она подобралась к лошади и поднялась, цепляясь за седло, с трудом опираясь на непослушные, будто каучуковые ноги, которые то и дело норовили согнуться сами собой.

Она пошевелила пальцами ног, стараясь размять мышцы, то и дело шипя от боли. Конь тоже вошел в пещеру, игриво ткнулся ноздрями в грудь Алейтис.

– Ахи, Мулак, смотри – мои бедные ноженьки остались совсем без сил.

Сняв с него поклажу, в последний раз почесав холку, она послала его на луг. Потом, освободив от седла лошадь, выпустила и ее на свободу.