Текст книги "Диадема со звезд"

2

Стальным и голубым полушарием пучился над горизонтом Хеш, всего лишь в нескольких градусах от полукруга Хорли, располагавшегося севернее. Деревья-хораны в долине приобрели вторую тень. Тусклый красный цвет сменился ярко-голубым.

Располагавшиеся на ночлег под редкими деревьями гавы начали фыркать, поднимаясь на ноги, втягивая холодный утренний воздух, полный живой энергии, заставлявшей кровь искриться в жилах.

Раксидан игриво петляла, отливая серебром и малахитом, между массивных домов клана, вторые этажи которых начали вспыхивать желтыми кольцами окон, – это тарик будил спящих обитателей. Когда громкий металлический сигнал колокольчика тарика затих в конце коридора, Алейтис, не открывая глаз, скатилась с кровати. Потянувшись, почесав голову, она пыталась разлепить красные от недосыпания глаза, оперлась о стену, нога коснулась чего-то твердого. Свечка. Она подняла ее, зажгла и поставила на место – на подоконник. Свечка надломилась посредине, и воск, капающий на камень, жирно поблескивал.

Створка двери отъехала в сторону. В узкий проход вошла Тианит и направилась на свою половину комнаты. Алейтис прикрыла ладонью зевок и всей спиной прислонилась к стене.

– Ты встала еще до колокольчика? – удивилась она.

Тианит робко улыбнулась через плечо:

– Но ведь я люблю рано вставать, Лейта. Ты же знаешь…

Она отодвинула в сторону панель, положила щетку для полос на точно предназначенное ей место на полке, тихо напевая, взяла – уже с другой полки – аккуратно свернутую ленту и ловкими быстрыми пальцами перевязала свои черные кудри.

– Ты ведь знаешь, я не переношу, когда начинается утренняя толчея и суматоха, – закончила она.

Закрыв панель, она подошла к кровати и принялась складывать простыни и покрывала. Алейтис вздохнула:

– Не знаю, как тебе это удается, – пожала она плечами. – О, как я не люблю рано вставать.

Бочком, бочком, Алейтис прошла вдоль стены к своему шкафу и извлекла из груды бутылочек и мятых повязок расческу. Зевнув во весь рот, она рухнула на голый матрац и начала приводить в порядок свои медно-рыжие волосы.

– Ай-Ашла! – Девушка дернула застрявшую расческу. – Ой! Клянусь, я их когда-нибудь обрежу!

Тианит, сворачивавшая простыни, хихикнула:

– Сколько раз ты уже это повторяла, Лейта?

Алейтис невольно усмехнулась и еще более усердно начала разделываться со спутавшимися волосами.

– Если бы ты заплетала их, как я… – заметила Тианит и, сунув узел с постельным бельем под мышку, плечом пошире открыла дверь. – Но вся беда в том… – она хихикнула и захлопала длинными ресницами, – что ты слишком тщеславна, вот и все. – И она помчалась вдоль коридора.

Расческа выпрыгнула из рук Алейтис и, отскочив от стены, упала на пол.

Девушка поднялась, скорчила в спину убегавшей Тианит гримасу и, выбравшись из ночной рубашки, нашарила в шкафу чистую аббу. Пока пальцы ее автоматически завязывали тесемки на плечах, груди и талии, она осмотрела комнату.

– С Тианит будет истерика, – удовлетворенно заключила она и, не потрудившись сложить рубашку, швырнула ее в шкаф. Потом подняла расческу, убрала с зубьев приставшие золотистые волосы и отправила ее вслед за рубашкой. Задвинув дверцы шкафа, Алейтис бросила ком начесанных волос в мусорную корзину и величественно вышла в холл.

Из детской показалась пятившаяся спиной Завар. Вот она остановилась и крикнула обитателям комнаты:

– Хей, вы, маваши! Быстро из постелей! Раз-два! Быстро, я сказала! – Каштановые волосы падали на ее маленькое, уже с утра утомленное лицо. Ей ответили пронзительным улюлюканьем. Завар скрипнула зубами: – Ну погодите!

– Вари!

– Лейта! – Лицо Завар просияло. – Слава Мадару! Йорчи и Кур сегодня просто невыносимы. Помоги мне, ладно?

Алейтис усмехнулась:

– Конечно. Я им пару раз дам по зубам, а ты выкрутишь пару рук.

Они быстро подошли к двери и заглянули в комнату.

Два мальчика, завернувшись в одеяла, словно куколки в коконы, и устроившись на узких койках, как на насестах, заливались смехом.

Завар крепко сжала зубы и метнулась в комнату. Когда она попыталась ухватить Йорчи, шалун еще глубже зарылся в одеяло – теперь виднелись только его блестящие насмешливые глаза и спутанные черные вихры.

– Ах ты, фаш! – простонала Завар.

В то время как Йорчи выжидательно наблюдал за Завар, Алейтис набросилась на него и, как следует ухватив одной рукой за черные кудри, привычным натренированным движением сорвала с мальчика одеяло. Йорчи завыл и замахал на нее маленькими кулачками.

– Йорчи! – Алейтис слегка тряхнула его. – Перестань. Ты ведь уже не маленький. Встань и закрой пасть, а не то я положу тебя на колени и так отхлещу по заднице, что ты не присядешь от аабкисса до зебкисса.

Мальчишка вдруг взвизгнул и в приступе детской ярости вцепился ногтями в руку Алейтис:

– Пусти! Пусти меня! Сука… Рыжая сука… Ты не должна трогать нас, детей… Убери свои вонючие лапы!

Алейтис вздрогнула, пальцы ее разжались, противная тошнота подкатила к горлу. Она непонимающе глянула в искривившееся от злобы красное лицо мальчика.

Завар громко охнула и, подскочив, влепила Йорчи пощечину, такую звонкую в наступившей вдруг тишине.

– Чтобы я больше такого не слышала! Понял?

Мальчик опустил глаза, напуганный не только собственной выходкой, но и внезапной жестокостью обычно мягкой Завар.

– Скажи, что ты просишь прощения. – Завар сжала его затылок. – Ну, ты оглох?

Мальчик переступал босыми ногами по грубой кусачей дорожке.

– Говори!

Он исподлобья поглядел на Алейтис и что-то пробормотал.

– Громче!

– Извините меня, сабийя! – повторил он неуверенным голосом.

– Вот так. – Завар выпрямилась. – Теперь одевайся. – Она свирепо посмотрела на Курраха, сидевшего в своей кровати с широко раскрытым ртом. – А ты? Прочь из постели! Куртку натягивай! Быстро! – Она топнула ногой. – Ну!

Куррах выбрался из-под одеял и начал натягивать коричневую куртку с капюшоном.

Когда мальчики оделись и обулись, Алейтис помогла Завар снять с кроватей постельное белье и, связав его в узел, не без интереса спросила:

– А где Кахруба? Я думала, она в паре с тобой на этот месяц.

Завар пожала плечами, но уголки ее рта чуть дрогнули. Взгляд быстро переметнулся с Йорчи на Курраха.

– Ты ведь знаешь Рубу, – проговорила она ничего не значащим тоном.

Алейтис, мучаясь от любопытства, несколько секунд смотрела на Завар. А потом вздохнула:

– Ага. Принести чистые простыни?

Завар прикусила нижнюю губу и усмехнулась:

– Нет. Руба уберет постели, когда выползет из своей. – Она быстро повернулась и вытолкала мальчиков из комнаты. Алейтис фыркнула, пинком вышвырнула в коридор узел с простынями.

Полчаса спустя они вышли из дома. Завар качала головой, теребя пальцами каштановые пряди.

– Скоро завтрак. Я так голодна, что съела бы, наверно, целого газа, да притом еще и сырым. Пошли, Лейта!

Алейтис поймала ее за руку и подтащила к себе.

– Сейчас пойдем. Прекрати дразнить меня, Вари. Что стряслось с Рубой?

Завар с опаской бросила взгляд в холл – вправо, влево. Потом взяв Алейтис за талию, прошептала:

– Утренняя тошнота. – Шепот прервался смешком. Она прислонилась к стене и мелко затряслась в приступе смеха: – Руби просто обезумела, того и гляди, подпалит себе волосы, – вздохнула она.

Не в силах справиться с душившим ее смехом, Алейтис тоже оперлась о стену. Однако минуту спустя она вытерла слезы и, отбросив с лица выбившиеся пряди, обратилась к Завар:

– Наказание достойно преступления. И кто же так ее смутил, а?

Язвительно улыбнувшись, Завар коснулась лба, шутливо пародируя шаликк, и, чуть запрокинув голову – кузина была гораздо выше ее, – пояснила:

– Наша достопочтимая первая дама давно уже не снисходит до разговоров с нами – маленькими детками. Но я думаю, это Кхаг. Я встретила ее в самую оттепель у водопада, возле мельниц. И я видела там же, довольно часто, Нара Кхагсона. Ты же знаешь, какой он!

Алейтис наморщила лоб.

– Ах! Думаешь, он возьмет ее замуж и она покинет клан?

– Кто? Кхаг? Как бы не так! – Завар выпрямилась, одернула аббу. – Нет, никогда. Ты ведь отлично знаешь, что она целит повыше. Ты не заметила, как трется она возле Вайда? Отдаст передний зуб, лишь бы стать одной из его жен. Только послушай, как она с ним воркует – просто тошно становится!

Алейтис вдруг перестала смеяться. Все веселье с нее как ветром сдуло. В животе внезапно свернулся холодный твердый узел.

– А он как? – спросила она как можно равнодушнее.

Завар поймала ее ладонь и мягко сжала.

– Надежды у нее ровно столько же, сколько у Камри снова попасть в постель Аздара. Вайд ее насквозь видит, он уже давно все понял…

Она закусила губу и серьезно посмотрела на Алейтис:

– Будь осторожна, Лейта! Хорошо? Если она заподозрит…

Девушка молчала. Завар улыбнулась и отпустила ее руку. Потом, потянувшись и громко вздохнув, она добавила:

– Да, чуть не забыла: тебе сегодня идти вниз, Лейта. А я побегу растолкаю малютку-маму, обрадую – ей убирать целую дюжину кроватей. Она будет на седьмом небе… – И, оставив за собой шлейф искрящегося смеха, она затанцевала вдоль коридора.

Весело насвистывая, Алейтис поскакала вниз по ступенькам, стуча подошвами. Двери в патио были раскрыты, и коридор, наполненный теплым утренним воздухом, напоминал улицу, забитую деловито снующими людьми. Мимо пронеслись два азири, балансируя громадными тюками с бельем, которые они несли на головах. Девушка сморщилась от отвращения. «Стирка, – подумала она. – Как я ненавижу эти мокрые простыни!»

Натянув капюшон, Алейтис выскочила в патио. С нежностью погладила она гладкий серебристый ствол их домашнего дерева и ощутила, как через покалывающие кончики пальцев вливается в нее его пульсирующая жизнь. Замурлыкав от наслаждения, она закинула голову. Небо изгибалось огромной хрустальной чашей почти прозрачного сине-лилового тона. Малиновый край Хорли как раз начал выглядывать над верхушкой крыши. И никаких следов грозного огневого вторжения, случившегося сегодня ночью. Глядя на небо, скрывающее свою загадку, Алейтис потерла ноги о траву. Она вдруг почувствовала, как больно сжалось сердце, мучимое неизвестностью. Зазвонил колокол-нашта, и она вернулась в дом.

3

Алейтис ткнула в кисло пахнущую, дымящуюся паром воду бельевой палкой.

– Ай-Ашла, – пробормотала она и напряглась всем телом, силясь заставить простыни кружиться в кипящей воде чана. От влажного жаркого воздуха в низенькой прачечной комнате волосы ее превратились в слипшиеся косички, то и дело лезшие ей в рот и в глаза.

Она на минуту оперлась о палку, которой шуровала в чане, и, искривив губы в горькой, насмешливой гримасе, посмотрела на сплетничающих, хихикающих азири. Заговор молчания был столь очевиден, что Алейтис фыркнула и отбросила с лица влажные пряди.

Урдаг, работавшая в противоположном конце, подняла голову и нахмурилась. Алейтис, встретив ее холодный, враждебный взгляд, опять почувствовала внутри упрямое неподчинение. Она со злобой ткнула палкой в белье, потом положила палку, на пол и, вытерев лицо и руки влажной тряпкой, хладнокровно вышла из прачечной, игнорируя сердитый окрик Урдаг.

Когда она миновала крытые постройки, свет Хеша яростно ударил ей в лицо. Она поспешно натянула на глаза капюшон, поправила выбившиеся волосы. Площадка патио была горяча и пустынна, над ней мерцал раскаленный дневной воздух. Слабый случайный ветерок время от времени шевелил похожие на пальмовые ветви домашнего дерева, и их бумажное шелестение еще более усугубляло тишину. Алейтис прислонилась к дереву, вдыхая мятный аромат фронд, нежными струями окутывавший ее.

– Азиз… муклис… – пробормотала девушка, прикрыв глаза.

Внезапный сердитый окрик заставил ее подпрыгнуть и развернуться. «Нет, покорно ждать я не намерена», – решила Алейтис. Бросив последний опасливый взгляд в направлении, откуда доносился усиливающийся шум голосов, она помчалась к воротам.

Оказавшись за тяжелыми, сделанными из толстых досок, створками ворот, которые закрывались лишь зимой, Алейтис перешла на шаг. Дышать стало легче – она была теперь за пределами дома. Из-под сандалий взлетали фонтанчики горячей пыли. Девушка весело шагала, наступая на двойные тени вытянувшихся вдоль дороги хоранов. Четырехпалые листья хоранов уже начали сворачиваться в трубочки, подставляя солнцу свои серебристые свинки, а тени, отбрасываемые хоранами, стали походить на узор, сотканный из толстых прямоугольников.

На середине деревянного моста, аркой переброшенного через речку, Алейтис остановилась и, глядя в бурлящий поток, залюбовалась игрой синих и зеленых оттенков. В каком-то вневременном трансе слилась она с водой, проносившейся мимо – Ссввишсссвишшш! – и реальный мир постепенно уплывал куда-то погружаясь в голубое и зеленое, превращаясь в музыкальное бормотание голоса воды.

И вдруг Алейтис… сама поплыла, ощущая и твердое сопротивление камня, и податливость старых деревянных опор мостика, и гибкость подводных трав, расчесанных струями течения, и щекочущее прикосновение стаек серебристых рыбок. А где-то далеко, на границах расплывающегося пузыря сознания, пузыря восприятия, который был и в то же время уже не был Алейтис, что-то упрямо сверкало малиновыми искорками. И ее куда-то тащило… или не ее, а то, чем она была в этот момент …

И вдруг она стала алчными глазами, прицеливающимися в сочного червя, который полз через прочерченную лучом солнца тень.

Паря, плывя, как игривый мыльный пузырек… струйкой… по капле возвращалась она в собственное Я…

И вдруг она снова почувствовала горячий компресс солнца на спине, и ощутила гладкость деревянного поручня под руками. Она осторожно провела по нему пальцем, восторгаясь его атласной поверхностью, отполированной годами прикосновений к прочному дереву.

Наполненная каким-то внутренним теплом, успокоением и гармонией, Алейтис двинулась дальше. Песок поскрипывал под подошвами ее сандалий. Она подняла голову и улыбнулась показавшемуся из-за зеленой каймы деревьев Мари-фату с его необычными всплесками красок – оранжевой, желтой, красной, фиолетовой. Краски ярко горели в прозрачном утреннем воздухе. Она засмеялась от удовольствия и взбила носком облако песка. Песнь радости пульсировала в венах Алейтис.

От главной дороги отделилась тропа, начало которой было отмечено тонкими высокими хейшанскими ромашками. Алейтис чуть коснулась рукой их голубых лепестков, и тяжелые соцветия затанцевали на пружинистых стеблях. Деревья-колокольчики, линией вытянувшиеся вдоль тропы, позванивали в порывах ветерка, трогавшего их семенные чашечки. Далекий, едва различимый шепот реки смешивался с резкими, агрессивными тонами шаша, сзухма и кхасрата. И внезапно все это поглотилось богатой гармонией барбата.

Алейтис вскинула руки и понеслась по тропе в диком танце, пронизанная такой сильной радостью, что ей казалось, будто она, как солнце, выплывает облаком золотистого тумана, освежая божественную красоту рассвета. Кожа Алейтис, подобно туго натянутому барабану, вибрировала в ответ на звуки утра, становившегося все более красочным.

Еще несколько шагов, и капюшон свалился на плечи, волосы, подхваченные ветерком, ожили – каждая их прядь стала особым существом, со своей отдельной жизнью.

Алейтис обошла последний куст зарослей зардагула и оказалась перед величественным старым хораном. На выступавшем из земли узловатом корне сидел Вайд. Спина его удобно устроилась в изгибе основания ствола. Алейтис нежно улыбалась, наблюдая, как он заставляет танцевать музыку, извлекаемую из барбата. Он был одет в темно-синюю с серебром аббу, изящными складками ниспадавшую с его стройного тела. Этот барбат был его любимцем – изящный полумесяц, ручной полировки, с инкрустацией в сложном стиле рисунка найзех. Пальцы Вайда задумчиво блуждали по струнам, сам он, словно в забытьи, смотрел на текущую возле его ног воду. Ветерок, шелестящий над водой, перебирал его темные, с редкой проседью, волосы, густыми прядями окаймлявшими тонкое нервное лицо.

– Вайд!

Он поднял голову и увидел ее:

– Лейта!

Загорелое лицо его осветилось теплой улыбкой. Он похлопал по плоскому камню, который примостился возле корня хорана.

– Иди садись! Я сочиню для тебя песню.

– О, только не очень-то утруждай себя! – засмеялась она. – Я не хочу мешать тебе. А что же ты сочиняешь сейчас? – Она присела рядом. – Грезы?

Вайд усмехнулся.

– Грезы? Нет, грезы приходят и уходят. – Напевая вполголоса, он провел кончиками пальцев по ее руке. – Нет. Это брачное благословение.

Улыбаясь, она потерлась щекой о его ладонь.

– Для кого? Я знаю?

– Для младшей дочери Яры и Нилрада Гавринсона.

– Вот как… – Она села на камень и, наклонив голову, улыбнулась Вайду из-под густой вуали упавших на лицо волос.

– Когда я шла сюда, снова случилось это.

Он отложил барбат, потрогал лоб Алейтис и произнес участливо:

– Жара нет. Странно… Когда у меня начались видения… Правда, я был моложе… А что ты видела?

– Ну…

Она задумчиво смотрела на бегущую воду.

– …Я смотрела в реку, и тут мне… Я как будто растаяла… и стала чувствовать себя частью всего: деревьев, травы, воды. Потом внезапно все кончилось, сломалось…

– Ты делала упражнения? – Он поймал ее руку и нащупал пульс. – Ты слишком взволнована. Успокойся, Лейта. Можешь?

Алейтис прерывисто втянула воздух, потом медленно выпустила его, сосредоточиваясь на успокаивающих ритмах воды, пока тело не замерло, дыхание не углубилось, не замедлился пульс и она не почувствовала себя спокойной и безмятежной.

– Да, – сказала она. – Каждое утро делала кхакутаха.

– Помогло?

Алейтис пожала плечами.

– Немного, – медленно произнесла она. – Это теперь приходит чаще… и я перестала бояться.

Он осторожно убрал волосы с ее лица.

– Лейта, у тебя дар. И я не обещаю тебе счастья или спокойствия, ты это сама понимаешь. Но твой мир, горизонт его, расширится далеко за пределы обычного. И никогда не бойся использовать свой дар…

Он вдруг нахмурился, глядя на поднимавшийся Хеш.

– Нет, еще не кхаладкар. Разве ты не должна быть сегодня в прачечной? Вчера ты говорила, что…

Алейтис попыталась отвернуться, но Вайд удержал ее.

– Я ушла от них.

– Рассказывай! – мрачно потребовал он.

– Просто я сыта по горло. – Чувствуя нарастающее внутри раздражение, она рывком высвободилась. – Сам понимаешь…

Рука Вайда легла ей на колено.

– Лейта, Лейта, – устало сказал он. – Что ж, тебе виднее…

– А что они могут мне сделать? Побить? – Она пожала плечами. – Это случалось уже не раз. Что бы я ни делала, как бы ни старалась, Камри всегда найдет повод для недовольства. Почему же тогда я должна лизать ей пятки?

Он промолчал. Лицо его было серьезным, обеспокоенным.

– Скажи же мне, любовь моя! Если я ничем не могу угодить ей, то ради чего стараться?

– Лейта… О, Мадар! Ты просто не понимаешь…

– Что? Не понимаю? – сухо произнесла она. – А что я должна понимать? Я просто не знаю… Я ничего не могу больше сделать. Смотри. – Она протянула вперед свои ладони. – Я работаю больше, чем азари. Мне приходится выпрашивать втирания… Я, Дочь клана, должна выпрашивать!… Тех, кто добр ко мне, я могу сосчитать по пальцам… А сегодня утром Йорчи, этот мальчик… обозвал меня, выругал, назвал рыжей сукой. Я знаю, что меня едва терпят, но почему? Почему?! Скажи, Вайд!

– Лейта…

Он явно был неуверен в себе и чем-то смущен.

– Я… Не спрашивай. Мне запрещено. Видишь ли… Шура…

Алейтис нетерпеливо заерзала.

– И ты, даже ты!

– Лейта!

Она обиженно скривила губы:

– Но ты ведь спал со мной! Этого ведь тебе не запретили? Хотя… ты делал это в тайне от остальных…

– О, Лейта!

Она смотрела на него, яростно ударяя пяткой по камню.

– Ладно, азиз, сдаюсь, – проговорил он. – Вчерашний метеор разбудил старые страхи и старую ненависть. И ты должна знать, с чем тебе предстоит столкнуться.

Отбросив огненную прядь волос, она кинула на него косой взгляд.

– Метеор? При чем здесь это? Вчера ночью Камри обозвала меня сучьей дочерью.

Вайд схватил ее за плечо, рывком притянул к себе и спросил:

– Почему? Она вынуждена была так тебя назвать? Что ты сделала?

– Я вышла посмотреть на небо. Понимаешь?

Она дернула плечом, но пальцы Вайда крепко сжимали его.

– Ты делаешь мне больно!

– Ты выходила ночью?

– Вайд, мне больно!

– Отвечай!

– Я хотела увидеть метеор, или хотя бы… – Она оттолкнула его. – Вайд…

Закрыв глаза, он отпустил ее плечо.

– Алейтис…

– Я ничего не понимаю… Ничего…

– Неудивительно, азиза-ми. – Он улыбнулся ей и нежно провел пальцами по щеке. – Это длинная и невеселая история.

– Вайд, прекрати! Неужели она настолько грустна, что ты никак не соберешься рассказать мне ее?

Она нетерпеливо стукнула кулачком по бедру.

– Расскажи мне, почему Камри так ненавидит меня. Почему приходит в бешенство всякий раз, когда меня видит?! И почему в долине только у меня одной рыжие волосы? И почему Шура запретил меня любить? Ведь даже ты осмелился прикоснуться ко мне только в темноте и тайком от всех! Почему Аздар в одной комнате остается со мной только во время еды? Почему это так? Почему? Ответь мне!

Он ласково погладил ее по волосам. Несколько прядей золотистым браслетом обвились вокруг его запястья, Алейтис расслабилась и прижалась к его плечу.

Сейчас нет на это времени, – произнес он тихо. – Кто угодно может нас здесь увидеть…

Когда она закрыла глаза и почувствовала, как в теле ее нарождается нежность – рука Вайда продолжала ласкать ее.

– Сегодня ночью. Двойная предосторожность не повредит. Приходи сюда. В тридцатый час. Сможешь?

– Даже если для этого придется спрыгнуть с крыши.

Вайд засмеялся и взял ее за подбородок. С теплой улыбкой, загоревшейся в глазах, он спросил:

– Сегодня ночью ты благословишь со мной Мадара, да? – И, не ожидая ответа, бережно погладил девушку по спине. Потом он упруго вскочил на ноги и помог Алейтис подняться с камня.

– Пойдем, Лейта. Пора уходить отсюда.