Текст книги "Диадема со звезд"

13

На двадцать первый день побега она выехала из-под деревьев, когда Хорли начал уже клониться к туманному западному горизонту, а Хеш приклеился к брюху красного гиганта с севера. Вдоль равнины простирались земли тиджарата. На много акров. Кольцевые загородки из жердей, старые деревянные столбы. Утрамбованная ногами до каменной твердости земля. Искусственные канавки с чередой водяных колес, ведущие к реке.

Алейтис, пораженная, сидела неподвижно, до боли в пальцах вцепившись в луку седла.

Одно водяное колесо было сломано, от второго осталось только несколько частей.

Канавки-поилки были пусты. Вместо воды – песок и мусор, принесенные ветром.

Над пустыми почерневшими столами дул ветер с равнины.

Никого…

Ничего…

Призрак мечты…

…По коротко ощипанной траве проползли тени от фургонов кочевников – Хорли опустился за горизонт. Похититель диадемы со стоном рухнул на кусок кожи пред своим старым?

В тени ему стало немного легче, он принялся массировать ноющие ноги, испуганно поглядывая на занятых своими делами кочевников-номадов.

Из-за чона вышла Кхатеят. Он поднял голову и, увидев ее, со вздохом поднялся на ноги.

Она кивнула в ответ на его ворчливое приветствие.

– Возьми коромысло и принеси воды из реки, – сказала она строго. – Отнеси воду к моему чону и жди стоя, не опуская ведер. Ведра не должны коснуться земли! Ты хорошо понял?!

Глаза его превратились в узкие щелки, уголки рта узловато напряглись.

– Я понял, – пробормотал он сквозь зубы.

Бросив на него последний предупреждающий взгляд, она отвернулась и исчезла позади чона. Ставвер отправился к херрету, поднял коромысло с парой ведер, которые сердито стукнулись друг о друга.

Вернувшись к чону от реки, роняя с ведер капли, он задумчиво посмотрел на землю – не сделать ли назло Кхатеят? Потом вздохнул – этих ведьм не проведешь. Она все равно каким-то чутьем учуяла бы, что я не послушался, вылила бы эти ведра мне на ноги и заставила бы принести новые. Он остановился перед шатром Кхатеят и принялся ждать, когда она выйдет наружу.

Кхатеят грациозно выбралась через низкое отверстие, кивнула Ставверу – следуй за мной. Быстро покинув территорию лагеря, она начала подниматься на невысокий, поросший травой холм. На вершине холма уже сидели остальные Шемкхья, внимательно следя за их приближением.

Кхатеят остановилась в центре круга, образованного женщинами. Чуть обернувшись к Ставверу, она процедила:

– Не двигайся и молчи. Н'фрат, таз.

– Слушаюсь, Р'е Кхатеят. – Одна из девушек вскочила, подняв большой таз, который держала на коленях. Она поднесла его к Кхатеят, остановилась, ожидая дальнейших указаний, новых удивительных событий в жизни, которую она находила полной необыкновенных и замечательных происшествий.

– Шанат. – Кхатеят обвела взглядом сидящих в круге. Она чуть нахмурилась, глядя на Ракат, потом взгляд ее остановился на самой младшей из присутствующих. – Р'прат! – Она жестом поманила ее в центр. – Держите таз вместе с Н'фрат.

– Да, Р'е Кхатеят.

Похититель диадемы почувствовал сгущающееся в воздухе напряжение. Еще одна порция волшебства, чтобы совсем сбить с толку и запугать его. Он видел и чувствовал последствия совершенно невероятных, недоступных пониманию действий, которые совершали колдуньи, и все еще не мог полностью в них поверить.

– Отойди немного назад, – сказала ему Кхатеят. – Вода не касалась земли?

– Нет. – Он попытался усмехнуться, но насмешки не получилось.

Она посмотрела на ведра и кивнула.

– Это верно. И это хорошо. Иначе грозила бы опасность. – Она поставила Ставвера таким образом, чтобы левое ведро оказалось ближе к тазу, который держали девушки. – Вот так и стой. Молчи! То, что мы делаем, тебя не касается. Если ты вмешаешься туда, где ничего не понимаешь, то получишь нечто очень неприятное в награду. – Она подняла ведро и начала наливать воду в таз.

Внутри большой и тяжелый металлический таз был черен, словно покрыт сажей, и вода от этого превратилась в кристаллическое колеблющееся зеркало. Похититель наблюдал, как наклонилась над тазом Р'е Кхатеят, произнесла несколько слов, останавливающих движение воды. Через мгновение вода уже спокойно отражала плывущие по небу закатные облака. Р'е Кхатеят начала шептать дальше, и это продолжалось довольно долго. На небе уже успели загореться первые звезды, отражавшиеся в зеркале воды.

Р'е Кхатеят выпрямилась.

– Р'ненаваталава, – тихо произнесла она. – Приди. – Голос ее был как дуновение ветерка над водяным зеркалом. – Ты звала меня. Говори! Покажи, что мы должный узнать! Покажи!

Вода заволновалась, покрывшись маленькими волнами. Сначала Ставвер подумал, что это девушки, держащие тяжелый таз, устали и нарушили покой «зеркала». Но через несколько секунд вода успокоилась, изображение прояснилось.

Но вместо отражения неба он увидел другую картину – красноволосая женщина, едущая на черном скакуне. Она была худа, черна от загара, одета в грязные лохмотья, волосы вились по ветру, словно флаг. Женщина дернула поводья, заставив коня остановиться, и посмотрела вокруг. Похититель диадемы увидел реку, брошенные загоны для скота, поломанные колеса поилок. Несмотря на крохотные размеры отражения, на лице и фигуре женщины ясно читалось отчаяние. Она медленно спустилась с коня, сняла седло. Потом нежно погладила шею скакуна, сняла с него уздечку, шлепнула по крупу. И могучий конь, весело брыкнув, умчался прочь. Но далеко не отошел и принялся щипать траву, уже сухую, выбеленную солнцем. Женщина… она была молода. Очень молода. И, пожалуй, красива… Хотя Ставвер не был уверен в этом. Девушка села на камень и засмотрелась на реку. Прошло несколько минут, она набрала пригоршню гальки и принялась швырять камешки в воду.

Вода «зеркала» пришла в движение. Серебряные полоски пересекли ее поверхность. Они начали сходиться и расходиться, образовывая какую-то фигуру. Вот они разошлись, снова сошлись – новая форма, потом еще одна. Внезапно изображения исчезли – теперь вода отражала только небо, полное звезд.

Р'е Кхатеят шагнула назад.

– Вылейте воду! – приказала она девушкам. Те наклонили таз. Вода хлынула на траву, обрызгивая старые кожаные ноговицы похитителя.

Н'фрат взялась за край таза и спросила с затаенной надеждой:

– Это она? Та рыжеволосая, для которой Р'ненаваталава и дала нам диадему? Это она?

– Тихо, дитя! – Р'е Кхатеят улыбнулась ей, глядя на пылающее юное лицо – глаза девушки сияли в свете луны.

– Думай головой! – произнесла она через мгновение. – Зачем бы еще она нам показывала эту девушку? Кхепрат, что говорят руны?

Кхепрат нахмурилась, посмотрела на похитителя диадемы.

– Вылей оставшуюся воду в чан. Можешь отдыхать до вечерней еды. Иди!

Ставвер встряхнулся, пришел в себя и затрусил вниз по плавному склону, то и дело оглядываясь на неподвижных колдуний, оставшихся за его спиной.

Р'е Кхатеят смотрела ему вслед до тех пор, пока тот не исчез за хребтом. Потом она повернулась к остальным.

– Кепри, эта девушка голодна, и ей грозит опасность. Р'ненаваталава посылает нас к ней на помощь. Мы отправимся завтра утром. Диадему возьмем с собой…

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
ДИАДЕМА

1

Алейтис щелчком сбросила в воду камешек и услышала, как он хлюпнул.

Она сидела на камне на берегу Малаканех Рад. Мимо ее пыльных ног медленно текли глубокие воды, и краем сознания она чувствовала ищущего ее Тарнсиана, его черное ментальное щупальце.

Она взяла новый камешек и швырнула его в воду. Тарнсиан явно злорадствовал, словно знал, что Алейтис оказалась в тупике.

Очередной камешек лениво опустился в зеленую глубину.

– Ну вот и все… Конец… – тихо произнесла Алейтис и, обхватив колени руками, положила на них голову.

Алейтис не замечала времени. Она смотрела, как становились короче тени, по мере того как Хеш и Хорли легко всплывали по своим небесным дугам. Она задремала, как вдруг безмятежный звуковой фон утра нарушили странные скрежещущие звуки. Она прислушалась и удивленно вскинула брови. Звуки доносились совсем не с той стороны, с которой она могла бы ожидать появление Тарнсиана. К тому же она его сейчас не чувствовала. Если бы он был так близок, ее, без сомнения, скрутило бы сейчас в узел от отчаянной боли.

Она вскочила на ноги и замерла, глядя на заросли кустарника на том берегу. Ветер с реки трепал ей волосы. Нетерпеливым движением она отбросила их с лица и собрала в пучок, не отрывая взгляда от зарослей.

Сначала она ничего подозрительного не обнаружила, но потом заметила, как сквозь ветки колючелиста просунулась мохнатая треугольная голова. На берег выехала яра, верхом на ней сидела женщина.

Опустившись всем весом на пятки, надежно чувствуя под собой землю, Алейтис скрестила на груди руки и с тихим отчаянием наблюдала, как к первой всаднице присоединяются еще пять. Как она поняла, предводительницей была та, что имела на голове замысловатую повязку. Ее невозмутимое лицо обрамляли толстые косички черного цвета с вплетенными в них красными лентами. Алейтис с удивлением отметила, что каждая косичка оканчивалась кисточкой.

Одета женщина была в свободную тунику из легкой белой материи, украшенную затейливой вышивкой на рукавах и по подолу, и в просторные шаровары из голубой крашеной кожи. На щиколотках, поверх мягких черных сапожек, шаровары были перевязаны шнурками с кисточками. На руках женщины были тонкие черные перчатки. Алейтис наблюдала, как предводительница и пять ее спутниц, одетых таким же образом, выстроились в линию и остановились, уставясь на Алейтис темными глазами. Все еще не придя в себя окончательно, девушка часто-часто задышала – искра надежды, которая всегда тлела у нее в груди, начала постепенно разгораться.

В этот момент Тарнсиан нанес удар.

Алейтис пошатнулась, опустилась на колени, испытывая тошноту, ощущая, как ее обволакивает липкий поток зла. «Он стал еще хуже», – подумала она, обхватив голову руками. Застонав от боли, девушка попыталась отрешиться от всего на свете, чтобы воспротивиться этой всепоглощающей черноте.

Она сидела на коленях внутри серебристого пузыря, внутри черного вихря… Не было никакой надежды на бегство… никакой… И Тарнсиан понимал это… Он настойчиво вплетался в ее разум, окутывал сознание плотным едким дымом. Она отчаянно сопротивлялась, но серебристый пузырь защиты прямо на ее глазах терял упругость, съеживался, катастрофически уменьшался. Пока она усиливала одно слабое место, потом другое, оболочка начинала проседать и морщиться в третьем. Она лихорадочно закупоривала одну течь за другой, но атака продолжалась. Она устала, очень устала, но, тем не менее, пока держалась… Потом вдруг в нее влился поток спокойной, уверенной силы. Серебряный пузырь начал расти, все больше и больше тесня черноту. Все усилия нападавшего Тарнсиана теперь пропадали впустую. Неожиданно напор прекратился. Алейтис подняла голову.

Почувствовав прикосновение к плечу, она обернулась и увидела стоявшую рядом женщину.

– Ты мне помогла, – произнесла Алейтис, удивленно глядя на нее.

Незнакомка улыбнулась, от уголков ее рта разбежались морщинки. Выражение лица стало мягким и понимающим. Алейтис почему-то почувствовала себя цветком, который повернули к солнцу.

– Да, я помогла тебе. Он плохой, – сказала женщина.

Алейтис согласно кивнула:

– Очень плохой. – Она широко раскрытыми глазами смотрела на номадов. – Вы с Великого Зеленого?

– Да, дитя.

Алейтис вцепилась в руку женщины:

– Возьмите меня с собой! Пожалуйста! Я должна убежать от него! Пожалуйста, возьмите! – В ее голосе зазвенела нотка страха: а что, если помощь вдруг уйдет и она останется в одиночестве?

Женщина ласково похлопала ее по щеке.

– Да, да. Мы возьмем тебя. Веди себя, как подобает взрослой женщине, а не ребенку. – Она осторожно высвободила руку. – Погоди. – Она сделала шаг назад, коснулась своей груди. – Я – Кхатеят. – Потом указала на подошедших женщин, назвала по порядку их имена: – Кхепрат, Ракат, Шанат, Н'фрат, Р'прат. – Обведя рукой маленький тесный круг, она произнесла, мило улыбнувшись: – Мы Шемквиатве. На языке гор это означает «колдуньи».

– А меня зовут Алейтис. – Девушка начала было подниматься с колен, но Кхатеят поймала ее за плечо:

– Подожди, не время. Хасия сказала нам, что сначала мы должны отдать.

Алейтис нахмурилась, чувствуя себя довольно неуютно под предупреждающим нажатием ладони на плечо.

– Хасия? – удивилась она. – Кто это? – прищурившись, она огляделась вокруг.

Улыбка осветила лицо Кхатеят. Она покачала головой.

– Не кто. Что. Она – что. М-м-м… – Она свела брови, стараясь отыскать в ограниченном словарном запасе подходящее понятие. – Это… как честь. Да! Как честь… как команда… как то, что нужно делать! – Она повернулась к Кхепрат, и слепая колдунья, сняв с плеча сумку, протянула ее девушке.

– Хайя! – сказала твердо Кхатеят. – Это твое! Бери, пожалуйста! Это нефре-кхизет, – пояснила она, заметив недоумевающий взгляд Алейтис. – Это… как это сказать?.. – Соединив кончики большого и указательного пальцев так, что образовалось кольцо, Кхатеят улыбнулась и, подняв руки, опустила это кольцо на голову Алейтис. – Извини, я не знаю слов… – произнесла она.

Сгорая от любопытства, Алейтис начала возиться с замком сумки. Она испуганно подпрыгнула, когда сумка внезапно пружинисто раскрылась, выбросив из себя какую-то странную кольцеобразную вещь. Алейтис осторожно подняла с земли диковину, из которой исходил металлический музыкальный звон. Тончайшая золотая проволока, сплетенная в виде десятка красивейших цветков с драгоценными камнями в сердцевине, сверкала в утреннем свете. Она коснулась золотых цветов, и они запели. Мелодия из чистейших нот взволновала ее, словно поцелуи любимого. Она подняла голову – улыбка сияла на ее лице.

– И это вы отдаете мне?

Кхатеят кивнула:

– Это Хасия. Она повелела нам это сделать.

– Но почему?

– Это приносит власть… Эта вещь. Но не нам. Для нас – плохо. Слишком… слишком… – Кхатеят старалась найти слово. Горный язык был довольно прост, и, видимо, именно этого слова в нем не было. Кхатеят облизала губы: – Р'ненаваталава сделала нас… хранительницами, для тебя. Мы сохранили и принесли тебе. Ты – бери. Теперь все совершенно. – Она повернулась к своим спутницам, которые все это время хранили молчание. Те кивнули.

– Подождите! – Алейтис вскочила, схватила Кхатеят за руку. – Если вы меня сейчас бросите…

Кхатеят похлопала девушку по руке:

– Мы не можем… Ждут фургоны…

– Но я прошу вас! – взмолилась Алейтис.

– Хорошо, – кивнула Кхатеят. – Но ненадолго. – Она показала пальцем на Н'фрат. – Кх'ртев сесматве! – сказала она быстро. Потом грациозно опустилась на камни возле Алейтис. Остальные последовали ее примеру, продолжая хранить молчание. Только Н'фрат вместо этого побежала к ярам, привязала их поводья к низкой ветке бидарракха и быстро вернулась к камню. Только после этого она позволила себе устроиться на своем месте в круге, сияя любопытными глазами.

Прикусив губу, Алейтис обвела взглядом непроницаемые лица и попыталась сообразить, что же надо сказать в таком случае. «О, Мадар! – подумала она. – Понятия не имею, как их заставить взять меня с собой. Наверно, мама не передала мне достаточно хитрости…» Она посмотрела на диадему, которую все еще держала в руках, и рассеянно провела пальцем по драгоценным самоцветам. Когда волшебные ноты запели, Алейтис:

– Кто такая Р'ненаваталава?

Кхатеят потерла лоб и, подумав с минуту, показала на реку:

– Там. – Потом на землю: – Там. – Потом на небо: – Там. Но больше всего – здесь! – И снова показала на землю. Потом беспомощно пожала плечами. – Не знаю, как сказать…

Снова нависла тишина, но уже не такая тяжелая. Колдуньи продолжали сидеть кружком, спокойные, расслабленные, словно уверенные, что им принадлежит вечность. Алейтис тоже села и опять взглянула на диадему. Вновь проведя пальцами по золотистым нитям цветов, она прислушалась к музыке звенящих нот.

– Если бы у меня волосы не были такими грязными… – задумчиво произнесла она и, грустно улыбнувшись, покачала головой.

Тем временем чары диадемы начали проникать в ее сознание, изгоняя мысли обо всем остальном. Она осторожно, опасаясь помять тончайшие сплетения, опустила диадему на голову. Светящийся венок обвил ее голову, близнецы-листья изогнулись над ушами. Она провела пальцем по лепесткам и радостно рассмеялась, когда ее тело, подобно камертону, отозвалось на их музыку. Она вскочила, улыбнулась женщинам-колдуньям и, танцуя, направилась к реке, чтобы посмотреть на свое отражение в воде.

Однако не успела она сделать и двух шагов, как, дико вскрикнув, упала на землю – резкая боль пронзила мозг, боль ослепительная, как раскаленная игла. Она обхватила голову руками и скорчилась на твердом, безжалостном гравии.

Диадема прозвенела милую мелодию.

Кхатеят прыгнула вперед и резким движением попыталась сорвать диадему с головы Алейтис. Но тут же отдернула руку – страшная боль прошила пальцы, пронзила мозг. Женщина застонала и прижала обожженную руку к груди. Р'прат и Н'фрат подхватили ее и помогли подняться. Постепенно боль утихла. Кхатеят открыла полные слез глаза и беспомощно уставилась на Алейтис.

А та уже больше не корчилась. Она лежала свернувшись, прижав к бокам локти, подтянув колени к самой груди. С дрожавших губ срывались тихие стоны, на лице застыл ужас. Кхатеят уселась рядом, взяла ее ладони в свои и начала молить Р'ненаваталаву дать ей силы. Н'фрат приседа рядом, глядя на Алейтис большими ласковыми глазами.

В сознании Алейтис, погруженном во мрак, кружились чудовища – жутко искаженные образы старых друзей, обрывки прежних мыслей. Она падала в бесконечную, бездонную пропасть… стремительно летела вниз… вниз… мимо чудовищ, до тошноты знакомых. Исковерканные отражения собственного лица смеялись над ней, дразнили, кричали, терзали мозг. Все ниже и ниже… Вдруг чернота взорвалась миллионом огненных языков, выплевывающих гнев, ярость, ненависть, похоть…

Я… я… я… я хочу… я хочу… я хочу… я… я… я… боюсь… я боюсь… Скорость падения стала не такой стремительной… Боль уменьшилась… Откуда-то в нее начали вливаться силы, покой. Она стала осенним листом в тихий полдень, который падал, падал на землю сквозь яркое, как цветы, мерцание. И вот перед ней возникло безобразное вздутое голубоватое существо, прочерченное пурпурными венами. Оно сидело на вершине холма, полное призрачного умиротворения, в лучах желтоватого солнца, по размерам меньшего, чем Хорли, но большего, чем Хеш. Вид желтого солнца вызвал в ней страшную тревогу – ведь она всю жизнь провела под красным и голубым солнцем. Склон холма был усеян яркими, жизнерадостными, похожими на звездочки цветами. Вниз вела посыпанная гравием дорожка: голубые, желтые, красные искорки сверкали на гранях камней. Необычная цветовая гамма привела Алейтис в беспокойство, – очевидно, смещение в тоне было вызвано непривычным светом желтого солнца. От этого поначалу кружилась голова.

Но вот Алейтис посмотрела на подножие холма, где двигалась украшенная гирляндами процессия, распевающая высокими голосами ритуальную песню. Мужчины были покрыты золотистой шелковистой шерстью, примерно в два дюйма длиной, разных оттенков – от коричневого до кофейно-черного. Шерсть женщин была бледнее – янтарного и кремового оттенков. На каждой женщине была легкая накидка, идущая от правого плеча через грудь под левую руку. Мужчины никакой одежды не имели.

Паря бестелесным наблюдателем в точке, расположенной над вершиной холма, Алейтис с напряженным интересом наблюдала за процессией, состоящей из семерых мужчин и трех женщин. Когда они начали подниматься по склону, девушку охватило недоброе предчувствие, испортившее удовольствие от встречи с незнакомыми существами. Теперь она сконцентрировала свое внимание на отвратительном существе, сидевшем на вершине холма. «Неужели они хотят…» – подумала Алейтис, содрогнувшись всем своим нематериальным телом.

Четверо мужчин, идущих впереди, опустились на колени, пятый, держащий увитый цветами посох, стал сбоку. Двое оставшихся схватили первую женщину за руки. Ее темные глаза были неподвижны – казалось, она не сознавала, что происходит вокруг. Мужчины приподняли ее. В отвратительном голубом шаре образовалось отверстие – рот. Он открывался и закрывался, издавая противные чавкающие звуки. Алейтис бессильно напряглась, в ужасе ожидая следующего страшного момента.

Мужчины качнули женщину – вперед, потом назад, и… швырнули прямо в разверстую пасть.

Из груди Алейтис вырвался долгий беззвучный вопль, и она снова, крутясь, полетела в черноту…

В лучах заходящих солнц сидел человек. Хеш располагался к югу от Хорли, и потому Алейтис знала – это другое время, иной день…

Мужчина тихо перебирал струны старого барбата. Звук доносился как будто бы издалека, ноты сплетались с завыванием ветра и со звоном воды, текущей у ног музыканта.

Алейтис приблизила сцену к себе и ахнула от радости.

«Вайд!» – прошептала она в темноту. Она отметила, что он отыскал себе новое дерево у реки. Потом она увидела шрамы и пустые глазницы. Если бы у нее были сейчас настоящие, живые глаза, она бы заплакала.

По тропе, бегущей вдоль берега, шла женщина. Вот она показалась из-за кустов раушани. Завар! Алейтис улыбнулась. Вернее, почувствовала ту теплоту, которую разбудила бы в ней реальная улыбка. Вари!

Она выглядела довольной жизнью, даже счастливой. Ветерок шевелил складки ее аббы, выдавая очертания выпуклого живота – она была уже на последних месяцах беременности. Порывистость, импульсивность, свойственная ей, как помнила Алейтис, исчезла, уступив место нежности.

Повиснув в пустоте – точка концентрированного восприятия и эмоций, – Алейтис испытала смесь ревности, радости, зависти и любви.

Завар несла кружку дымящегося чахи. Присев рядом с мужем, она поставила кружку на землю и что-то сказала ему. Он ответил, но Вари промолчала. Они долго сидели, прислонившись к старому дереву. Вайд небольшими глотками пил горячий чахи, Завар продолжала хранить спокойное молчание. Тени удлинялись, соединялись, по мере того, как Хорли превращался в малиновый кружок над волнистой линией крон деревьев – пылающий рубин на темном фоне мира. Потом и он исчез. И Алейтис, кувыркаясь, полетела в темное пространство…

Смех исходил волнами, выдавая наслаждение, испытываемое смеющимися. На зеленоватом небе мелькали разноцветные диски. Странные лица – большие зеленые глаза, маленькие рты, хохолки пушистых перышек, тоже зеленоватых. Трехпалые руки с острыми, как ножи, когтями. Мужчины и женщины играют в небе в воздушные игры, вертятся в сложном танце. Смех, восклицания, опять смех…

Миры крутились в зажмуренных глазах Алейтис, словно разноцветные камешки.

Вот в черной тьме возникла блестящая серебристая полоска, мчащаяся среди кипящих, палящих солнц. По металлической комнате метались три существа. У каждого шесть бледных конечностей, многосуставчатых, покрытых мохнатой редкой черной шерстью. На руке – три пальца с когтями – большой и два противостоящих ему. Огромные желтые глаза, узкие горизонтальные ноздри, длинная верхняя губа, рот – широкая прорезь полный (эта странность неожиданно встревожила Алейтис) совершенно обыкновенных человеческих зубов. У таких существ, казалось ей, из пасти должны были торчать, по меньшей мере, сочащиеся ядом клыки. Над оранжевым пухом на головах покачивались антенны.

Все три существа источали решительность, умение, энергию. Алейтис зачарованно наблюдала за их непонятными манипуляциями.

По стенам мигали разноцветные огоньки, наклонные панели были снабжены какими-то ручками, дисками, рычажками, кнопками, предназначение которых было для Алейтис совершенной загадкой. Но паукообразные руки двигались с бешеной быстротой, производя множество операций со всеми этими приборами. Огромное молочное выпуклое стекло вдруг ожило, засветилось. Открылась звездная чернота, потом в прямоугольнике повис туманный зеленоватый шар. Он медленно поворачивался. На его поверхности то и дело возникали двигающиеся зеленовато-голубые контуры и белые размытые полосы. Она вдруг поняла, что белое – это облака!

Облака!!!

«Это не шар! – подумала она возбужденно. – Это планета. Вверху? Внизу? Неважно! Вот так это выглядит со стороны, из пространства. – Мысли теснились в ее голове. – Ядугар? Если да, то таким же, наверное, видела его и мама! Но кто эти существа? И когда это происходит?..»

Она снова полетела, кувыркаясь, сквозь мерцающие картины.

Лицо женщины с удивленно раскрытыми глазами, глядящими на Алейтис. Лицо тонкое, с острым подбородком, узкие изумрудные глаза, бледная до полупрозрачности кожа, чуть розовая на щеках, большой подвижный рот, мягко изогнувшиеся в счастливой улыбке губы, намек на лучистые морщинки в уголках глаз – лицо знакомое и в то же время чужое, словно она видела его в непривычном свете. Алейтис смотрела и смотрела. Внезапно женщина обернулась – в дверях появился высокий мужчина – яркие зеленые глаза, огненно-рьгжие волосы, в точности, как у нее. Он улыбнулся и протянул руку.

– Шареем! – Его глубокий музыкальный голос эхом отозвался в ушах девушки.

«Мама, – выдохнула она, – моя мама!..»

Опять крутящаяся чернота, сквозь которую летят лица: нелюдей, людей, инсекдонтов, бовоидов… Лица почти человеческие и такие, которые едва можно принять за лица… кружатся вокруг нее в вихре… все быстрее… втягивая ее в свой водоворот…

Алейтис открыла глаза и попыталась подвигать затекшими руками и ногами. Подняв голову, она увидела встревоженное лицо Кхатеят и, неуверенно пошевелив руками, встала с камня. Поднявшись, она попыталась сделать шаг, но тут же пошатнулась, и Кхатеят подхватила ее, помогая сохранить равновесие.

– Ахай ай-ми! – выдохнула чуть слышно Алейтис. – Ну и… ну и дела! – Она тронула диадему. – Кажется, она выключилась сама. – Странное напряжение, витавшее в воздухе, заставило девушку внимательно посмотреть на окружающих ее женщин. Они все, оказывается, отошли на заметное расстояние – кроме, разве что, Кхатеят – и со странным выражением на лице рассматривали Алейтис.

– Что-то не так? – спросила она удивленно.

Кхатеят, медленно подбирая слова, задала вопрос:

– Что с тобой было, Сезет Айех?

Алейтис подозрительно прищурилась:

– Каким это образом ты вдруг заговорила так хорошо на горном языке?

Сверкнув мгновенной усмешкой, Кхатеят тронула девушку за плечо:

– Мы остались такими же, дочка. Прислушайся к себе. Это ты стала говорить на медвей.

– Ахай! – Она изумленно рассмеялась. – Значит, проявился один из талантов моей мамочки!

Глаза ее сверкали, она гладила цветы диадемы, прислушиваясь к серебристому дождю музыкальных нот:

– А что еще умеет эта штука?

Кхатеят покачала головой.

– Мы не хотели знать и не стали спрашивать. – Она бросила косой взгляд на Ракат. – В ней – сила. – И Кхатеят замолчала, сжав губы.

Алейтис вздохнула, посмотрела на коричневые от грязи ладони, поморщилась:

– Нет ли у вас мыла и полотенца лишнего? Мне бы хотелось срочно помыться!

Кхатеят рассмеялась, и этот смех смягчил напряжение, витавшее в воздухе.

– Пойдем, дочка, у нас есть для тебя и еда и чистая одежда. – Женщина махнула рукой в сторону Н'фрат.

Юная колдунья тут же вскочила и побежала к своей яре. Из-под свертка кож, служившего седлом, она извлекла кожаный мешок. Развязав тесемки на горловине мешка, Н'фрат принялась стопкой выкладывать на землю сапоги, куртку, шаровары, головную повязку, перчатки, шнурки, какие-то ленты, белье. В завершении всего она протянула Алейтис кусок белой материи и брусочек мыла.

Девушка радостно улыбнулась.

– Для меня это… важнее всякой диадемы!

Кхатеят рассмеялась:

– Пока ты будешь купаться, мы приготовим поесть. Не сомневаюсь, что в еде ты нуждаешься не меньше, чем в купании.

Алейтис устала.

У нее болело все тело.

Всего лишь час тому назад она была готова принять неизбежность судьбы, сулящей ее встречу с Тарнсианом, который явно уже начал торжествовать победу. Теперь же чувства ее были возрождены внезапно вспыхнувшей надеждой. Она глубоко вздохнула и протерла глаза.

– Сначала – купаться! О, Мадар, мне смертельно хочется вымыться!

Оказавшись по щиколотки в холодной воде, она развязала шнурок, стягивавший горловину грязной изодранной блузки, и, сорвав ее с себя через голову, швырнула в воду. Некоторое время она со смехом наблюдала, как блузка медленно уплывает вниз по течению. Потом она стала серьезной и повернулась к Кхатеят:

– Я уже некоторое время не чувствую его. Но он наверняка не оставит меня в покое. Он может появиться здесь в любую минуту.

– Он один, – успокаивающе улыбнулась Кхатеят.

– Но он безумен! И очень силен. Ужасно силен. И будет гораздо хуже, когда он окажется рядом.

– Не волнуйся, дочка. Теперь у тебя есть помощь. – Кхатеят тихо засмеялась. – Купайся, милая, не волнуйся.

Алейтис что-то довольно проворчала и взбила ногой фонтан брызг. Потом она расстегнула штаны и послала их по реке, вслед за блузкой. Похлопав себя по животу – ее беременность была уже немного заметна, Алейтис прошептала:

– Сын Вайда. Мы в самом деле сотворили его. Весело напевая, она стала намыливать руки. Счастливое состояние было нарушено голосом Кхатеят:

– Ты, кажется, что-то забыла, дочка?

Алейтис удивленно обернулась – она не поняла. И тогда Кхатеят коснулась рукой ее головы. Руки Алейтис тут же взлетели вверх.

– Ой! – вскрикнула она и, швырнув на берег мыло, вся в пене, вышла из воды, чтобы снять с головы диадему. Но та не поддавалась. Алейтис потянула сильнее. Огненные иглы мгновенно вонзились ей глубоко в мозг, заставив ее закричать от неожиданной боли. Она рухнула на колени.

Река тихо журчала. Боль прошла. Алейтис с ужасом смотрела на Кхатеят.

– Я не смогу ее снять, – прошептала она. – Она не хочет сниматься!

Кхатеят медленно подошла к ней и попыталась еще раз осторожно снять диадему, но тут же отдернула обожженные пальцы, затрясла рукой.

– Она не подпускает к себе, – произнесла она грустно. – Я ничем не могу помочь тебе, девочка.

Алейтис охватил панический страх:

– Что вы сделали со мной? Уберите сейчас же эту вещь! Снимите с меня эту штуку!

Мужественное лицо Кхатеят напряглось – она явно испытывала боль, сочувствуя Алейтис:

– Я не могу помочь тебе, дочка.

– Меня предупреждали, чтобы я не доверяла вам, медвеям. Ай-Ашла, вы меня прикончили!

– Тихо, дитя, поверь мне, мы сами ничего не знали. – Кхатеят выпрямилась во весь рост, нахмурилась. – Это ведь было не наше желание. Нами командовала Р'ненаваталава. Слово чести, Алейтис.

Алейтис сжала кулаки, стараясь подавить смятение. Закрыв глаза, она несколько раз глубоко вздохнула и заставила себя принять к сведению слова старшей из Шемквиатве.

– Хорошо, – наконец произнесла она. Потом растерянно спросила: – Как же я теперь вымою волосы?