Текст книги "Умирающий пациент в психотерапии: Желания. Сновидения. Индивидуация"

Часть II
Сновидения, эротический перенос и контрперенос

4
Сновидения

На ранней стадии анализа приводится в действие естественный исцеляющий потенциал психики. Указание на начало процесса психологической трансформации можно найти в сновидениях, рассказанных пациентом. Позже в этой главе мы рассмотрим первое сновидение Джеймса, изложенное им в процессе анализа, – «большой сон», приснившийся ему много лет назад. На этой стадии внимание к форме представления сновидения преобладает над содержанием; начало переноса обнаруживается не в изложении сновидения, а в манере его передачи и привязке ко времени. В пятой главе обсуждаются два сновидения, связанные с диагнозом и лечением опасной для жизни болезни. В шестой главе рассматривается серия сновидений с целью показать способ проявления переноса в рассказах о сновидениях. Вначале, однако, мы исследуем исходную теорию, разъясняющую психологическую значимость сновидений.

Фрейд

Фрейд считал значимыми все сновидения. Согласно его взглядам на психику, все травматические события или желания, неприемлемые для сознательной психики, вытесняются и становятся бессознательными. Они очень часто связаны с детской сексуальностью. В последующей жизни эти вытесненные воспоминания бессознательно вытаскиваются на передней план и проявляются в навязчивых мыслях или действиях. Психоаналитическая задача как раз и заключается в том, чтобы выявить бессознательные истоки этих «симптомов» в сознании. Одним из способов получения доступа к вытесненным влечениям и воспоминаниям служит метод свободных ассоциаций. Он восходит к ранней работе Фрейда с гипнозом. При использовании метода свободных ассоциаций пациенту предлагают лечь на кушетку и сообщать любые мысли, которые приходят ему на ум, без всякого контроля (Freud, 1900, p. 101–102). Цепочки ассоциаций затем прослеживаются и иногда приводят к фундаментальному бессознательному желанию или травматическому воспоминанию. Другой путь лежит через анализ сновидений пациента.

Исследуя свои сновидения и сновидения взрослых пациентов, Фрейд понял, что они выражают сложные значения в закодированной форме. Одни сновидения связаны с забытыми воспоминаниями детства, другие вызваны недавними событиями. Фрейд отметил, что во всех случаях происходит конденсация и очень часто обработка связанных ассоциациями мыслей и чувств занимает больше времени, чем исходный рассказ о сновидении. При раскрытии и дополнении основного содержания сновидений, как их назвал Фрейд, «мыслями в сновидениях» обнаруживается скрытый смысл. «Мысли в сновидениях и содержание сновидения представляются нам как бы двумя версиями одной темы на двух разных языках» (там же, p. 277). Этот подход к анализу сновидений иногда называется упрощенным, как будто в сновидении можно объяснить все, и поэтому необходимо отметить, что хотя Фрейд и верил в возможность анализа большинства аспектов сновидения, он все же написал: «Никогда нельзя быть уверенным в том, что сновидение было полностью истолковано» (там же, p. 279).

Фрейд рассматривал сновидения как психические содержания, сотканные из остатков дня, реакций на телесные ощущения или воспоминаний детства. Юнг считал, что сновидения представляют лишь первый, наиболее доступный слой бессознательного. Другой, «коллективный» слой лежит под личным бессознательным; архетипические темы возникают из этого коллективного бессознательного и принимают определенную форму в сновидениях, мифах и образах. Хотя некоторые авторы усматривают в сновидениях биологическую основу [см., например, работу Стивенса (Stevens, 1995)], мне кажется, что полезнее рассматривать их как продукты культуры. Юнг, как и Фрейд, считал сновидения одним из важнейших средств «обнаружения бессознательного психического или получения доступа к нему» (Jung, 1928, p. 3). Для Юнга сновидения являются фактами бессознательного и поэтому не всегда поддаются расшифровке или полному депотенцированию. Существуют моменты, когда мы можем лишь уповать на возможность достижения сознательной установки относительно сновидений. Это согласуется с точкой зрения Юнга, указывающего на «необходимость действовать в анализе крайне осторожно, избегая предположения, что нам все известно о пациенте» (там же). В конечном счете именно пациент лучше всех разбирается в своих проблемах, и аналитик должен это признавать.

Вера Юнга в автономность психического при соответствующих условиях привела его к понятию активного воображения. Юнговский метод работы с активным воображением отличается от фрейдовского метода свободных ассоциаций тем, что предложенный пациентом материал подвергается не расшифровке, а амплификации. Активное воображение не ограничивается только сновидениями. Оно представляет собой некоторую разновидность мечтательности в бодрствующем состоянии, и появляющиеся при этом образы либо вызываются ассоциациями, либо возникают в результате тщательной разработки. Таким образом, при работе со сновидениями сновидца можно поощрять к погружению в своего рода мечтательность, в рамках которой развивается сновидение и обнаруживаются новые пути развития и видения складывающейся ситуации. Иногда тема сновидений может быть развита посредством сравнения ее с соответствующим мифом или волшебной сказкой, упомянутыми пациентом или, когда это уместно, аналитиком.

Сновидения и тело

При проведении анализа в случае физической болезни несомненный интерес представляет связь психики с сомой. Фрейд отметил возможность вторжения в сновидение таких простых внешних событий, как падение одеяла с кровати или звонок будильника. Аналогичным образом в рассказ о сновидении могут вторгаться «внутренние (субъективные) сенсорные возбуждения», например звон в ушах или отражение изменений в освещении на сетчатке глаза. Слова и названия, услышанные в дневное время, иногда, словно зрительные образы, повторяются в сновидении, часто в весьма странных контекстах (Freud, 1900, p. 33). Эти вторжения просты и легко объяснимы. Более сложным является вопрос: знает ли психика на каком-то бессознательном уровне о наличии физической болезни. В этом отношении сновидения издревле считались значимыми. Фрейд ссылается на Гиппократа и Аристотеля, считавших, что наличие болезни в теле может вначале обнаружиться в сновидении (там же, p. 3, 33).

Юнг приводит много описаний сновидений, которые, по-видимому, указывают на наличие какого-либо телесного расстройства или заболевания. Приводит он много и примеров сновидений, которые могут рассматриваться как пророческие. Отсюда необходимость проведения определенного различия. В древности люди верили, что сновидения носят пророческий характер. Поэтому в некоторых культурах сновидения рассказывались каждый день, им приписывалось общественно-политическое значение. Юнг пишет о культурах, в которых существовала вера, что правитель получает свои мысли посредством сновидений «прямо с небес» (Jung, 1928, p. 5). В настоящее время сновидения в меньшей степени интегрированы в западную культуру, так что в обществе им уделяется не столько внимания, сколько в психоанализе. Однако последние эксперименты с «общественным сновидением» (social dreaming) показывают, что сновидения указывают на определенное состояние группы (Bion, 1968; Lawrence, 2000). Встречи членов групп «общественного сновидения» обычно проводятся утром, до начала дневной работы. На этих встречах участники рассказывают о том, что им приснилось. Эти рассказы внимательно и с уважением выслушиваются, но на личном уровне сами сновидения не подвергаются истолкованию или расшифровке. По мере изложения участниками сновидений начинают вырисовываться связи между ними и постепенно возникает картина бессознательных опасений группы. Таким образом, сновидения являются важным средством работы с групповым бессознательным и дополнительным средством решения задач, возникающих перед группой.

Юнг приводит пример пророческого сновидения. Его знакомому приснилось, что «он шагнул с вершины горы в пустоту» (Jung, 1960, p. 81). Значение этого сна встревожило Юнга, и он сказал своему знакомому, что бессознательное, возможно, предостерегает его о необходимости проявления осторожности во время опасных альпинистских походов. И действительно, «несколько месяцев спустя, при восхождении на гору, он на самом деле шагнул в пустоту и погиб» (там же). Скептик мог бы назвать эту связь интересным совпадением, но существует и много других примеров пророческих сновидений, особенно в юнгианской литературе. Тогда возникает вопрос: приближают ли нас сновидения к пониманию человеческой психики. Важно признать, что в этой области исследования существует проблема, которая осложняется тем, что в обсуждении почти всегда появляется информация о пользе ретроспективного подхода. Необъяснимость таких событий означает, что уважительное отношение к сновидению как «вещи в себе» способствует временному восстановлению доверия.

Некоторые работы по этой теме подводят нас к чистой спекуляции. Яффе (Jaffe, 1958), юнгианский аналитик и близкий сотрудник Юнга, собрала много народных сказок и рассказов о таинственных случаях, граничащих со сверхъестественным. Множество примеров синхронии напоминает нам о том, что тайны не всегда можно объяснить. Синхрония является акаузальным (непричинным) связывающим принципом, о котором подробно писал Юнг. Он отметил, что некоторые случаи сводят вместе событие реального внешнего мира и определенное внутреннее переживание, когда возможность «простого» совпадения исключена. Это объясняется акаузальным связующим принципом мироздания (Jung, 1955). Из сказанного следует, что учитывать такие события очень важно, особенно когда психологические последствия соматического ухудшения имеют первостепенное значение, как это было в случае Джеймса. В этой книге нет примеров пророческих сновидений, но описанные серии снов обнаруживают изменения отношения Джеймса к своему телу и осознание им прогрессирующего развития болезни.

Со времени Фрейда и Юнга лабораторные исследования по проблемам сна и сновидений привели к значительно более глубокому пониманию данного предмета. В обзоре литературы по этой теме Холл (Hall, 1977) выдвинул предположение, что между сновидениями отдельного пациента и изменениями его физического состояния можно обнаружить и более тонкие корреляции (Hall, 1977, р. 194). Он приводит примечательные случаи, такие, как сон о «чем-то, взорвавшемся внутри», или «сон с постановкой диагноза по поводу аневризмы аорты». Проведенное Велманом и Фабером (Welman and Faber, 1992) исследование сновидений умирающих пациентов призвано привлечь внимание к психотерапевтическим нуждам таких людей. Основная идея авторов, с которой я согласна, заключается в том, что депрессия слишком легко принимается как нормальная часть процесса умирания. Цитируя Юнга, они говорят о том, что умирание является частью процесса индивидуации, а депрессия вполне может свидетельствовать о незаконченности опуса жизни, жизненного мероприятия в широком смысле, так что внимание, обеспеченное анализом, оказывается весьма благотворным.

Велман и Фабер отметили, что в сновидениях умирающего часто встречаются животные, при этом они ссылаются на точку зрения Юнга, что животные в сновидениях могут «служить индикатором органического состояния» (Jung, 1935b). Однако животные часто присутствуют в сновидениях совершенно здоровых людей, поэтому и здесь необходима определенная доля скептицизма. В то же время Велман и Фабер приводят замечательный пример серии сновидений, в которых животные, поначалу неподвижные, становятся активными. Терапевт забеспокоился по поводу того, что эти сновидения могут указывать на наличие органического заболевания, и поэтому порекомендовал пациенту пройти медицинское обследование. Обследование обнаружило наличие рака. Следовательно, обнаружение болезни было прямым результатом того, что аналитик обратил внимание на сновидение, и последующее лечение оказалось успешным благодаря своевременной постановке диагноза (Welman and Faber, 1992, р. 66). Следовательно, этот вопрос заслуживает дальнейшего исследования.

Разные типы сновидений

Фрейд заметил, что при переходе от бодрствования ко сну мыслительная активность переключается с понятий на образы. «Поскольку произвольная деятельность уступает место сну, возникающие непроизвольные идеи принимают форму образов» (Freud, 1900, p. 49). Эта пограничная область между бодрствованием и сном является источником многих форм творчества. Писатели и художники часто сообщают, что идеи возникают как раз перед засыпанием. Психоанализ старается имитировать это состояние методом свободных ассоциаций, который может рассматриваться как креативная деятельность. Пациенту предлагают лечь на кушетку и наблюдать за своими непроизвольными мыслями, стараясь погрузиться в промежуточное состояние между бодрствованием и сном в рамках аналитического процесса (там же, p. 102).

Фрейд и Юнг проводили различие между разными типами сновидений. Фрейд отделял простые сновидения от сложных. Простыми являются такие сновидения, в которых осуществляется обработка остаточных дневных впечатлений, сложные сновидения могут отражать воплощение желания, быть галлюцинаторными или регрессивными. При обсуждении культур, в которых сновидения служили признанным средством принятия решений, Юнг отмечает существование двух особых видов сновидений, которые заслуживают разной степени внимания: «большое сновидение, значимое и коллективно важное… и обычное малое сновидение» (Jung, 1928, p. 4). Соответственно происходит анализ больших сновидений. Даже когда при пробуждении невозможно вспомнить действие сновидения, остаточный след остается в виде воплощенного чувства, и сновидение можно вспомнить позже, когда его значимость войдет в сферу сознательного. Таким образом, ощущение значимости большого сновидения может длиться несколько последующих дней, а некоторые большие сновидения производят настолько сильное впечатление, что остаются в памяти навсегда. Сложные или большие сновидения отличаются настойчивым характером и требуют внимания сновидца, тогда как простые или малые сновидения вспоминаются лишь мимоходом и часто забываются.

Перенос

Сновидения отличаются друг от друга по значимости в зависимости от переноса. Содержание одних сновидений позволяет обнаружить перенос, тогда как следы переноса в других сновидениях менее отчетливы. Так, если фигура в сновидении напоминает аналитика или если действие сна происходит в помещении, похожем на врачебный кабинет, то можно заключить, что перенос уже активизировался. Во многих сновидениях аналитик никак не фигурирует, но воздействие терапевтической связи, тем не менее, обнаруживается в форме их изложения. На этом положении мы остановимся несколько подробнее.

В контексте терапевтических отношений присутствие аналитика влияет на сновидца. Присутствие кого-либо, заинтересованного в понимании сновидений, может показаться для сновидца не только необычным, но и волнующим. Однако дело не всегда обстоит так просто; форма изложения сна требует пристального внимания аналитика в тех случаях, когда, при обсуждении сновидения, он чувствует, что душа анализанда не лежит к рассказу. Пациенту может показаться, что аналитик ожидает от него изложения сновидения не потому, что оно загадочно или интересно, а потому, что, как думает пациент, он должен это делать. С другой стороны, анализанд может не знать, о чем говорить на консультации, и тогда рассказывает сновидение, чтобы заполнить пустоту. В обоих случаях аналитик может обнаружить, что изложение носит почти механический характер. Более того, изложение некоторых сновидений может восприниматься как неприемлемое саморазоблачение. Подробное описание сновидения, связанного с телесными функциями или сексуальными актами, может вызвать чувство стыда, и поэтому постыдные или сексуальные сновидения иногда «забываются». Если аналитик внимателен, он может почувствовать, что что-то осталось недосказанным. Изложение сновидения вызывает множество аффектов, и во врачебном кабинете иногда оживает его эротический или зловещий аспект. И вновь перенос играет важнейшую роль, но на сей раз не в сновидении, а в рассказе. Внимание, проявляемое к изложению, может вызвать чувство облегчения и сделать возможным дальнейшее исследование сновидения, поэтому форма его изложения играет значительную роль.

Сознательно или бессознательно, сновидения, как и картины, оказывают на аналитическую ситуацию эстетическое воздействие. Изложение сновидения может очаровать так же, как чтение новеллы или поэмы, в которых описывается то, что невозможно выразить в любой другой форме. Одни сновидения могут завораживать, вовлекая аналитика и сновидца в рассказ и запутывая их в своей символической сложности. Другие сновидения легко обнаруживают едва скрытую цель и просто представляют факты бессознательного на рассмотрение сознательной психики.

Краткий экскурс в мир искусства и графических образов может разъяснить следующий подход. Мой интерес к сновидениям проистекает из анализа нескольких серий картин и их влияния на динамику переноса-контрпереноса арт-объектов в терапевтической ситуации (Schaverien, 1991, 1995, 1997, 1999b). Рассмотренные серии сновидений, как и картины, дают много сведений о психическом, и поэтому подход, примененный к книгам, годится и для некоторой последовательности сновидений. Однако все же необходимо сформулировать различие между сновидениями и картинами. Сновидение в рассказе отличается от демонстрируемой картины, и амплификация этого различия может помочь в рассмотрении последующих сновидений. Используя термин, заимствованный у Кассирера, я высказала мнение, что представленная в терапии картина может «снять маску» с образа, который для художника доселе являлся бессознательным (Schaverien, 1991, p. 7). Суть в том, что картина больше раскрывает, чем рассказывает. Можно считать, что и сновидения «снимают маску с образа» и скорее раскрывают, чем рассказывают. Картину и сновидение можно рассматривать как примеры того, что Кассирер называет «чистым феноменом выражения» (Kassirer, 1957, p. 93). В то же время между ними имеются и существенные различия. В некоторых случаях картины воплощают аффект, который в других обстоятельствах невозможно выразить в иной форме. Картины являются физическими объектами, они материальны в самом прямом смысле: картину можно рассматривать, держать в руках и хранить таким способом, который невозможен в случае сновидений. Тем не менее образы сновидений также дают возможность выразить на словах не выразимый иным способом аффект, но в более преходящей, скоротечной форме.

При рассмотрении картины в терапевтическом контексте оба присутствующих рассматривают один и тот же образ. Хотя их восприятия и могут отличаться друг от друга, сам образ остается неизменным; это конкретный, физически присутствующий объект. Аналогично, когда я пишу о картинах, написанных пациентами, я могу представить их в тексте как иллюстрации. Тогда читатель может увидеть образ, так что здесь есть некоторая общая основа. Этот вид актуального материала, полученного на сессии, имеет неизменную форму. В этом отношении сновидения отличаются от картин: для них характерно некоторое искажение.

Сновидение, по существу, является мысленным образом, который выражается либо вербально, либо визуально, и в процессе выражения неизбежно изменяется. Сновидец обладает мысленной картиной серии событий или образов, воспринимаемых в форме ощущения. Они мимолетны и не могут быть выражены в своем первозданном виде. При переводе их на вербальный уровень происходят едва уловимые изменения, так как сновидец может не суметь подобрать правильные слова для передачи существующих в его сознании образов. В ответ на описание аналитик формирует свой набор образов и ассоциаций. Изложение сновидения рассматривается как другой материал посредством сосредоточения внимания на своих собственных реакциях. Когда аналитик слушает и наблюдает за своими сенсорными восприятиями, он в то же время сознает атмосферу сессии. В любой ситуации сновидения опосредованно передаются в рамках динамики переноса-контрпереноса. Таким образом изложение сновидений может влиять на успешное проведение и раскрытие глубины терапии.

Теперь вернемся к истории и сновидениям Джеймса. В основу их описания легли заметки, которые я делала после каждой сессии, а также первоначальные описания сновидений. Однако даже во время сессии я не могла представить те образы, которые возникали в воображении Джеймса, когда он рассказывал свои сновидения. Точно так же и у вас возникнет свой образ или цепочка образов и вы сформируете свои мысленные представления. Так происходит всегда: при изложении сновидения каждый человек формирует свои мысленные образы в ответ на этот рассказ. В процессе рассказа образ извлекается из своего первоначального контекста, и тогда в той или иной форме неизбежно возникает искажение. По этой причине столь важное значение имеет осознание переноса: он образует новый контекст для передачи содержания сновидения. Это особенно важно в тех случаях, когда такое содержание архетипично по своей природе, так как может увлечь пациента, а иногда и терапевта в воображаемый мир, который мало связан с повседневной жизнью. Поэтому аналитику необходимо внедриться в текущий контекст, в актуальность терапевтической связи.

В первый месяц анализа (период, описанный во второй главе) Джеймс сообщил «большой сон» из своей прошлой жизни. Этот сон приснился Джеймсу, когда ему было 24 года, и с тех пор навсегда остался значимым для него. По словам Фрейда (Freud, 1900, p. 43), многие сны забываются при пробуждении, однако некоторые сны сохраняют свою значимость долгие годы. Джеймс вспоминает один из своих снов, приснившийся ему тридцать лет назад и тем не менее сохранившийся в его памяти. Сон был таким:

Сон 1: Январь, первый год

Я находился дома, в доме моих родителей. [В том доме, в котором он теперь жил и к которому испытывал чувство привязанности.] Я прогуливался по одной из дорожек и увидел перед собой огромное Золотое Яйцо в окружении множества животных. Среди них были рептилии и дракон. И там же находился замок.

Отклик на сон из далекого прошлого должен быть продуманным. Содержание, несомненно, имеет важное значение, но немедленное рассмотрение содержания без постановки вопроса о том, в каком виде оно излагается в существующем контексте, привело бы к существенным потерям в аналитическом потенциале. Теперь Джеймсу было около сорока пяти лет, а упомянутый сон приснился ему на пороге взрослой жизни. Юнг (Jung, 1931) отмечал психологические различия людей на разных стадиях жизни. Некоторые люди обращаются к анализу в зрелые годы жизни (около 35–40 лет), чтобы высвободить недостаточно развитый психологический потенциал. На такую мотивацию Джеймса, по-видимому, указывало то обстоятельство, что он изложил свой сон в начале анализа. В эмоциональном и психологическом отношении Джеймс был намного моложе своего календарного возраста. Он вспомнил этот сон вскоре после рассказа о своих ранних переживаниях. Он словно уже представил для анализа некоторые части своей личности на различных стадиях психологического развития – те части, которые требовали внимания. Джеймс, казалось, хотел извлечь на свет не только четырехмесячного младенца, отправленного к дедушке и бабушке, и мальчика, отданного в школу-интернат, но и того молодого человека, каким он был в возрасте двадцати с лишним лет. В то время он стоял на пороге взрослой жизни и думал о будущем. Теперь, в начале анализа, его ожидания возродились. Таким образом первое сновидение позволило выявить надежду, которая была возложена на анализ.

Джеймс сказал, что считал упомянутый сон архетипическим: он произвел на Джеймса такое сильное впечатление, что Джеймс рассказал о нем своему самому близкому другу. Джеймс был потрясен до глубины души, когда его друг обратил все в шутку и посмеялся над ним. С тех пор Джеймс всегда относился с подозрением к «любительской психологии». Мне показалось, что он выражал сомнение по поводу безопасности анализа. Джеймс явно был обеспокоен тем, как я восприму его сон. Поэтому я высказала предположение, что он опасается того, что я тоже окажусь психологом-любителем и стану смеяться, если он будет рассказывать свои сны. Иногда интерпретация дает мгновенный эффект. Чувство облегчения у Джеймса было очевидным, и он рассказал другой случай, на этот раз с учителем, который высмеивал его. Таким образом изложение этого сновидения дало возможность Джеймсу проверить, как я буду реагировать, когда он раскроет для анализа ранимые части своей души.

После обсуждения условий изложения сновидения был открыт путь к раскрытию символической значимости различных аспектов его образов. Вначале рассмотрим место действия. Оно происходило в доме родителей Джеймса, который, как мы уже знаем, обладал огромным символическим значением в его внутренней жизни. Место действия не было ограничено домом – оно простиралось в направлении аллеи, напоминавшей ту, на которую Джеймс смотрел из окна в возрасте четырех лет, и уходившей, казалось, в бесконечность. Поэтому родительский дом был чем-то гораздо большим, чем просто домом. С ним были связаны высокие порывы и судьба. Дом был тем местом, из которого Джеймс отправился в дальнейшую жизнь и в которое он всегда стремился вернуться. Впечатления от школы-интерната оставили у Джеймса сильную тоску по матери, поэтому дом символизировал для него домашний очаг в самом глубоком и сокровенном смысле слова. Более того, именно в родительский дом он возвращался в моменты кризиса. Место сновидения служило базовым фоном архетипических образов и вело к замку – архетипическому образу дома – и дракону. Как говорится, мой дом – моя крепость, а крепости в волшебных сказках стерегут драконы, и герой побеждает их, чтобы спасти из темницы прекрасную деву или добыть сокровище. Из второй главы мы уже знаем, что Джеймс научился не плакать, так как ему дали понять, что плачут только девочки, но не мальчики. Таким образом была отщеплена ранимая, чувствительная часть характера Джеймса и спрятана от него самого. Используя классическую юнгианскую терминологию, замок можно назвать образом архетипического женского. В этом свете замок можно рассматривать как хранилище отщепленной женской части психики Джеймса – недостаточно оцененной части его личности, укрывшейся за грозными неприступными стенами «замка». Это толкование сновидения дополнялось следующим сном, в котором Джеймс вошел в крепость (сон 6, шестая глава).

Рептилии с их первобытной природой также предвещали появление тех существ, с которыми Джеймсу в аналитическом странствии еще предстояло встретиться. Вне сомнения, эти образы имеют подчиняющий и архетипический характер, а центральный образ – огромное золотое яйцо – имеет особое значение. Оно таит в себе потенциальную возможность новой жизни, и, вспоминая ранее сказанные Джеймсом слова о том, что он «искал “это” всю свою жизнь», мы можем истолковать данное утверждение как представление новой, еще не рожденной части самости. Порабощенные части самости как бы требовали внимания, ожидая условий, которые позволили бы им освободиться. Таким образом, сон можно считать сложным образованием, способным выявлять разные части психического, которые и сам Джеймс хотел прояснить.

Ни одно из приведенных выше соображений не было сформулировано в явном виде, так как подробный анализ сновидения на этой стадии мог бы подавить его суть избыточно когнитивным истолкованием. Вместо этого были выявлены представленные в сновидении психические факты. Интерпретации подвергались контекст, перенос и беспокойство Джеймса по поводу включения в анализ чего-то особенного. Теперь на свет была извлечена непосредственно архетипическая природа сновидения, а сам образ был «разоблачен».

Сновидение было изложено в первый месяц терапии, когда Джеймс сообщил мне с видом победителя, что перестал принимать антидепрессанты. На следующей неделе Джеймс узнал, что его не будут преследовать за управление автомобилем в нетрезвом состоянии в судебном порядке, и поэтому целиком включился в процесс. Однако все это было вовсе не просто. Его депрессия и чувство беспомощности все еще доминировали, и он часто говорил, что хочет умереть. В чем здесь суть? Он больше не мог жить с родителями, и в случае расставания с ними ему пришлось бы отказаться от анализа по финансовым соображениям. Джеймс понимал, что лучшим решением для него было бы найти работу, но это было ему не по силам. Подобная отрицательная установка означала скрытую критику анализа, и эта установка, в конечном счете, уступила место чувству ярости, которое было описано во второй главе. Таким образом, в то время, когда одна часть психики Джеймса «приводилась в действие» в положительном смысле, другая ее часть оказывала яростное сопротивление. За депрессией и чувством беспомощности, по-видимому, скрывалось раздражение Джеймса по поводу того, что никто не собирался его спасать и он сам должен был искать выход из тупика.

Любое обсуждение сновидений в анализе неизбежно носит предварительный характер, так как сновидения многогранны, неуловимы и совершенно неоднозначны. Эта область исследования уводит в метафизику, религию, мистицизм и спиритуализм. Она настолько эфемерна, что может быть упущена в эмпирическом исследовании. В то же время Юнг считал, что сновидения предъявляют сновидцу «факты бессознательного». Сновидения представляют то, что известно на некотором предсознательном уровне, но еще не известно сознанию. В этом духе я и собираюсь представить сновидения Джеймса в следующих главах.