Текст книги "Секрет Боттичелли. Загадка потерянных и обретенных шедевров"

* * *

Ежегодно около четырех миллионов посетителей заполняют коридоры флорентийской галереи Уффици, величайшего архитектурного произведения Вазари, дома главной коллекции искусства эпохи Возрождения. Для некоторых встреча с возвышенной живописью Джотто, Микеланджело и Леонардо становится настолько ошеломляющей, что вызывает учащенное сердцебиение, головокружение и даже обморок, – они испытывают синдром Стендаля, переизбыток чувств от невероятной красоты. Это состояние было впервые описано великим французским романистом во время его путешествия по Флоренции и названо в его честь[36]36
  Обсуждение присутствия Боттичелли у Пруста см. в статье Paolo Marco Fabbri, Madame Swann e la Vergine del Magnificat, http://www.marcelproust.it/miscel/fabbri.htm. В более широком смысле см. Кэтрин Хьюз, Destination Venus: How Botticelli Became a Brand, Guardian, 5 марта 2016 года, https://www.theguardian.com/artanddesign/2016/mar/05/destination-venus-how-botticelli-became-a-brand.


[Закрыть]. Возможно, нигде концентрация эстетически прекрасного не дезориентирует так сильно, как в залах Боттичелли. Затворы фотоаппаратов щелкают без передышки, когда посетители видят «Весну» и «Рождение Венеры», огромные полотна, резвящиеся боги и богини с которых теперь красуются буквально на всем – от бесценных ювелирных изделий до дешевых брелоков и постеров. Они успели побывать даже на грудной клетке Леди Гаги. Поп-икона надела платье Dolce & Gabbana, украшенное «Рождением Венеры», в 2013 году для рекламы своего сингла «Venus». Благодаря этому она стала одной из «боттичеллиевских» женщин, наравне с Одеттой из романа Пруста «В поисках утраченного времени». Другие переосмысления были менее модными: в результате впечатляющего влияния Боттичелли на современное искусство в 1939 году Сальвадор Дали превратил свою Венеру в сюрреалистический ключ, заменив ее голову на голову рыбы[37]37
  См. Риккардо Вентури, Into the Abyss: On Salvador Dalì’s Dream of Venus в издании Botticelli Past and Present, под ред. Ana Debenedetti и Caroline Elam (Лондон: Издательство Университетского колледжа Лондона, 2019), 266–289.


[Закрыть].

Трудно поверить, что всего шесть лет спустя, в 1945 году, выдающийся историк искусства Эрнст Гомбрих заметил: «История славы Боттичелли еще не написана»[38]38
  Э. Х. Гомбрих, Botticelli’s Mythologies: A Study in the Neoplatonic Symbolism of His Circle, Journal of the Warburg and Courtauld Institutes 8 (1945): 7.


[Закрыть]. Или в то, что вплоть до XIX века «Рождение Венеры» не выставляли на публике – первые триста лет своей жизни работа хранилась в роскошной вилле Медичи[39]39
  См. Lene Østermark-Johansen, Walter Pater and the Language of Sculpture (Лондон: Ashgate, 2011), 40.


[Закрыть]. Некогда забытый, Боттичелли теперь стал всемирно известным. По словам его недавних хранителей, он является «одним из немногих художников, чьи работы мгновенно узнаются очень большим и постоянно растущим числом людей по всему миру»[40]40
  Ана Дебенедетти, Марк Эванс, Рубен Ребманн и Стефан Веппельманн, введение к Botticelli Reimagined, ред. Mark Evans and Stefan Wepplemann et al. (Лондон: V & A Publishing, 2016), 10.


[Закрыть]. В толпе зрителей, окружающих «Весну» и «Рождение Венеры» в Уффици, легко упустить из виду находящееся неподалеку «Благовещение Честелло» (рис. 1), которое Боттичелли написал в 1489 году для флорентийского монастыря. Тема Благовещения – одна из самых сакральных в эпоху Возрождения. Она вдохновила Леонардо, Рафаэля, Фра Анджелико и многих других, увековечивших тот непередаваемый момент, когда архангел Гавриил возвестил Деве Марии благую весть о том, что она родит Иисуса (отсюда и термин «благовещение»). Какими бы чудесными ни были эти картины, ни одна из них не обладает той особой тайной Девы Марии Боттичелли, которая, кажется, танцует или, по меньшей мере, слегка покачивается, ее энергия сосредоточена внутри, ее тело находится в плену божественного послания, которое только что было передано ей самим Гавриилом. Если бы ее навечно не приковала бы кисть Боттичелли, Мадонна, кажется, выпорхнула бы из рамы. В грациозности Марии мало духовного. Она земная и приземленная, гул наслаждения мы ощущаем во плоти, а не постигаем умом. Ангел пришел возвестить о пришествии Бога. Боттичелли пришел, чтобы возвестить о другом пришествии. Если когда-либо целая историческая эпоха могла быть передана одним простым жестом, то это произошло: Боттичелли провозгласил Ренессанс.

Написав «Благовещение Честелло» в столь чувственном ключе, Боттичелли изобразил, как боги пришли на землю, и смело (даже еретически) предположил, что светская жизнь – это нечто конечное, а не просто подготовка к христианской вечности. Если кто и понимал это, так это Липпманн. Взглянув на иллюстрации Данте, он, вероятно, понял, что в рисунках Боттичелли мало «средневекового», хотя они и посвящены самой влиятельной в мире поэме Средневековья. Как и «Благовещение Честелло», они излучают мирскую радость, изображая сюжеты христианской поэмы, в которой поднимаются первостепенные вопросы Рая и Ада, искупления греха. В руках Боттичелли муза Данте Беатриче совсем не похожа на доктринальную святую, какой ее выставляет «Божественная комедия». Она скорее подобна языческим богиням «Весны» и «Рождения Венеры» или танцующей Мадонне в «Благовещении Честелло». Беатриче Данте пришла, чтобы спасти душу, Беатриче Боттичелли пришла, чтобы дарить блаженство. Созерцать эти рисунки означало наблюдать за переходом к новой исторической эпохе.

Липпманн был одним из первых, кто понял, насколько тесно связаны эти иллюстрации к Данте с художественным видением Боттичелли. Вскоре после своего визита в «Эллис и Уайт» он написал: «Тщательное изучение их деталей убеждает в том, что они полностью выполнены [Боттичелли]. Мы узнаем во всем специфический характер его искусства… особое чувство движения, тип головы, несколько меланхоличное выражение черт лица, полные губы, легкий изгиб носа внутрь и пышные складки ниспадающих драпировок»[41]41
  Липпманн, Рисунки Сандро Боттичелли к «Божественной комедии» Данте, 16–17.


[Закрыть]. Как если бы этого внутреннего доказательства было недостаточно, Липпманн заметил еще одно на иллюстрации Боттичелли к XXVIII песне Рая: на крошечной табличке, которую держит один из группы ангелов, «мелким, но прекрасно читаемым шрифтом начертано: Сандро ди Мариано»[42]42
  См. Герберт Хорн, Botticelli, Painter of Florence (Принстон: Издательство Принстонского университета, 1980), 249: «На скрижали, которую держит четвертый ангел слева, Боттичелли начертал свое имя, „andro/dima/ rian/o“, не в качестве подписи, как могло бы показаться, а в качестве выражения надежды на то, что его собственный дух в конечном итоге найдет спасение среди наименьших из ангелов». Глава 1. Поп-звезда


[Закрыть]. Впервые Боттичелли, урожденный Сандро ди Мариано, подписал работу своим именем.

Часть 1
Бесконечный беспорядок

Глава первая
Поп-звезда

Даже погонщики ослов распевали сонеты Данте.

Якоб Буркхард

Предположительно 1 мая 1274 года на собрании ведущих семей Флоренции юноша с темными вьющимися волосами и большими выразительными глазами присоединился к своим товарищам, чтобы отпраздновать primavera, приход весны[43]43
  Физические характеристики Данте см. в Richard Holbrook, Portraits of Dante from Giotto to Raffael: A Critical Study, with a Concise Iconography (Бостон: Houghton Mifflin, 1911), 16.


[Закрыть]. Это был один из многих праздников, подтверждавших все возраставшую воинственность и гражданскую гордость города. Флоренция, бывшая когда-то отдаленным военным лагерем, основанным Юлием Цезарем, теперь превратилась в Firenze, «распускающийся цветок» – название как нельзя лучше подходило одному из крупнейших городов Европы с населением около ста тысяч человек, избравшим своим символом лилию с тремя лепестками[44]44
  Исследование об основании города, см. Colin Hardie, The Origin and Plan of Roman Florence, Journal of Roman Studies 55, nos. 1/2 (1965): 122–140, esp. 140.


[Закрыть]. Флоренция также была одним из самых богатых мировых городских центров, о чем свидетельствует величественная обстановка, в которой собрались мальчик и его сотрапезники. Дом Фолько Портинари стоял в самом сердце древнеримского города, недалеко от собора Санта-Репарата на сакральной оси Флоренции, освященного участка христианского богослужения, где однажды возвысится его величественный собор Санта-Мария-дель-Фьоре. Дом был куплен за счет доходов Портинари от банковской деятельности – зарождающейся отрасли, которая, наряду с торговлей шерстью и шелком, превратит Флоренцию в мощный экономический центр[45]45
  Дом станет одним из самых роскошных палаццо во всей Флоренции, после того как его приобретет и расширит один из членов семьи Медичи. Якопо Сальвиати, зять Лоренцо иль Магнифико, купил палаццо в 1456 году, и оно оставалось в семье Сальвиати до 1768 года. В настоящее время здание отдано под аренду элитных апартаментов для отдыха.


[Закрыть].

Узкие мощеные улочки, примыкавшие к поместью Портинари, в этот день были необычайно тихими. Обычно они гудели от шума ткацких станков, где создавались роскошные одежды из шерсти и шелка, от грохота тележек торговцев, развозивших товары на городские ярмарки под открытым небом, звенели отголосками песен слуг и домохозяек, стиравших белье на берегу реки Арно. Но в этом социально расслоенном городе праздники означали отдых для всех, независимо от того, посчастливилось ли им получить приглашение на пир Портинари или нет. Аристократки, приглашенные на такие престижные мероприятия, высоко зачесывали волосы и выходили из дворов своих фамильных дворцов со вздернутыми носами, не обращая ни на кого внимания. Их сопровождали свиты телохранителей, защищавшие их от брызг повозок и алчущих денег нищих. Жилища аристократов казались такими же неприступными и внушительными, как и сами женщины: это были палаццо из песчаника с массивными воротами и огромными деревянными дверями, словно излучающими напряжение – между открытостью и закрытостью, космополитизмом и замкнутостью, – характерным для всего города[46]46
  О том, какие строительные материалы предпочитали состоятельные люди в средневековой Флоренции, см. в статье Piergiorgio Malesani, Elena Pecchioni, Emma Cantisani, and Fabio Fratini, Geolithology and Provenance of the Materials of the Historical Buildings of Florence (Italy), Episodes 26, no. 3 (September 2003): 250–255.


[Закрыть]. Вскоре писатели и ремесленники Флоренции прославятся на всю Европу, но их коллективный взгляд всегда был обращен вовнутрь, особенно когда дело касалось соперничества между ведущими семьями, такими как Портинари. Разногласия и споры могли быстро перерасти в кровавые схватки на улицах. Самые видные кланы превратили свои дома в крепости, укомплектованные армией и боеприпасами, придав тем самым городу вид миниатюрного Манхэттена, поскольку его укрепленные башни возвышались на горизонте Тосканы словно средневековые небоскребы.

Семья мечтательного мальчика жила неподалеку от Портинари в гораздо более скромном месте. Его предки, maggiori, происходили из древнеримского рода и были воинами Первого крестового похода. Но если Фолько Портинари был выдающимся banchiere, банкиром, то отец мальчика, Алигьеро ди Беллинчионе, занимался куда менее возвышенным, даже презренным ремеслом – ростовщичеством. Даже во Флоренции, этом меркантильном городе, помешанном на деньгах, одалживание денег под проценты было вне закона. Дальновидные банкиры, такие как Портинари, а потом и Медичи, находили способы обойти usaria, христианские запреты ростовщичества, прикрывая свои услуги различными финансовыми махинациями. Прежде всего, банкиры старались обезопасить себя с помощью щедрых пожертвований на нужды общественности: например, больницу Санта-Мария Нуова, которую Фолько Портинари подарил городу и которая до сих пор остается его самым важным медицинским центром. У мелких ростовщиков вроде Алигьеро ди Беллинчионе не было таких возможностей для поддержания связей с обществом. После смерти его, вероятно, похоронили «tra le fosse», в братской могиле на неосвященной земле, отведенной для еретиков, ростовщиков и тех, кто был слишком беден, чтобы позволить себе индивидуальную могилу[47]47
  См. Marco Santagata, Dante: The Story of His Life, перевод Richard Dixon (Кембридж, MA: Belknap Press of Harvard University Press, 2016), 23. Как отмечает Сантагата, якобы неблагородное погребение отца Данте Алигьери – это выдумка Форезе Донати, друга детства, с которым Данте обменивался оскорблениями в литературной форме, называемой tenzone (дуэль). См. Данте, Rime, ред. Джанфранко Контини (Турин: Einaudi, 1995), сонет 88, № 2, строка 8 Forese a Dante. Хотя обвинение Форезе нельзя воспринимать как неопровержимый факт, статус Алигьеро как невыдающегося и среднего бизнесмена кажется вероятным.


[Закрыть]. Однако во время празднования Calendimaggio, Майского праздника, древнее происхождение и политическая принадлежность (они с Портинари были членами одной правящей партии) гарантировали Алигьери и его сыну приглашение в круг избранных.

Мальчик встретился взглядом с прекрасной девочкой. В то время для детей такого возраста (им обоим было около девяти лет) было не редкостью влюбиться и создать пару на всю жизнь из-за, казалось бы, невинного раннего увлечения[48]48
  Обсуждение флорентийских традиций обручения и брака см. в Santagata, Dante, 36–37. Для более широкого обсуждения средневековой семейной жизни см. Шарль де Ла Ронсьер, «Тосканские дворяне накануне Ренессанса», в книге «История частной жизни, том 2: Откровения средневекового мира», под ред. Жоржа Дюби и Филиппа Ариеса, перевод Arthur Goldhammer (5 томов; Кембридж, MA: Harvard University Press, 1992–98), 157–310; Barbara B. Dieffendorf, Family Culture, Renaissance Quarterly 40 (1987): 661–81; и Christiane Klapisch-Zuber, Woman, Family and Ritual in Renaissance Italy, перевод Lynne Cochrane (Чикаго: Chicago University Press, 1985).


[Закрыть]. В имени девочки звучало заклинание: «та, кто благословляет». Она была одета в малиновое платье, и, как и у других благовоспитанных девушек на приеме, ее манеры были сдержанными и достойными. Когда-нибудь и она будет ходить по городу, словно женская крепость, родовитая и неприступная. Если девушка и испытывала что-то к юноше, она не показала своих чувств. Мальчик не обладал подобным хладнокровием. Увиденное пробудило что-то внутри него, и это чувство быстро переросло из неопределенного в непреодолимое. Его сердце неистово затрепетало, и он услышал внутренний голос, который на латыни из школьных занятий объявил: «Вот бог, который сильнее меня, он пришел, чтобы господствовать надо мной»[49]49
  Оригинал гласит: «Ecce deus fortior me, qui veniens dominabitur michi». Данте, «Новая жизнь» (Милан: Garzanti, 1993), 2.


[Закрыть]. Обстановка пира, пения и танцев, должно быть, отступила на второй план. Кульминацией внутренней драмы мальчика стала зловещая фраза, которая словно была начертана на его сердце, опять же на латыни: «О несчастный я, какие бесконечные невзгоды ждут меня!»[50]50
  «Heu miser, quia frequenter impeditus ero deinceps!» Данте, «Новая жизнь», 2.


[Закрыть].

В течение многих лет после того торжества юноша носил в душе образ незнакомки, пока однажды, ровно через девять лет после праздника у Портинари, благословенная девушка вновь не появилась в его жизни. Он заметил ее, когда она шла по улицам Флоренции в сопровождении двух других знатных дам; она расцвела, превратившись в прекрасную юную девушку, и была одета в белое платье. С грацией и тактом, подобающим ее социальному статусу, она повернулась к своему почитателю и проговорила «здравствуйте» и «всего хорошего» которые в итальянском звучат как одно слово saluto. Юноша убежал домой, закрылся в своей комнате и разрыдался[51]51
  Сантагата утверждает, что Данте здесь, скорее всего, приукрашивает, поскольку для семьи со скромным достатком, как у него, вряд ли было возможно позволить себе отдельную спальную комнату. Более вероятно, что Данте плакал по Беатриче, пока его окружали любопытные члены семьи (Данте, 8).


[Закрыть]. Позже той ночью она явилась к нему во сне. Она была нагой, завернутой лишь в легкую пурпурную ткань, ее несла на руках грозная фигура, нечто среднее между божеством и монстром, назвавшимся зловещим именем Любовь. Это божество сжимало в руке нечто пылающее – сердце юноши. Чудовище-бог взял пылающий орган и скормил его хромой, истощенной женщине. Она медленно съела его. Так Данте Алигьери, сын ростовщика Алигьеро ди Беллинчионе, влюбился в «трижды благословенную» Беатриче Портинари, младшую дочь банкира Фолько Портинари.

* * *

История зарождения этой любви, о которой повествуется выше, в основном исходит от самого Данте, и, как и большая часть истории его отношений с Беатриче, она представляет собой смесь фактов и вымысла, приправленную мифотворчеством и агиографией, то есть изложением жития святого. Да, Данте и Беатриче принадлежали к высшему обществу Флоренции и вполне могли встретиться на приеме, подобном тому роковому Майскому празднику. Да, классовые различия в таком богатом городе, как средневековая Флоренция, были ярко выражены, а город был скорее похож на сеть возвышающихся военных крепостей, выстроившихся друг за другом, словно громадные костяшки домино, чем на те просторные залитые солнцем площади, украшенные произведениями искусства, которые мы знаем сегодня. Но этот майский пир был выдумкой Джованни Боккаччо, который в своем порывистом «Малом трактате в похвалу Данте» изобразил эффектную встречу двух молодых влюбленных на празднике, который на самом деле впервые состоялся лишь шестнадцать лет спустя, в 1290 году[52]52
  См. Роберт Дэвидсон, Storia di Firenze (8 томов; Флоренция: Sansoni, 1956–68), 8:560; и Джованни Боккаччо, Esposizioni sopra la «Comedia» di Dante, под ред. Джорджо Падоан, в Tutte le opere di Giovanni Boccaccio, том 6, под ред. Витторе Бранка (Милан: Mondadori, 1965), 30–34.


[Закрыть]. Данте сам составил тот неправдоподобно точный график встреч со своей возлюбленной Беатриче: их пути пересекались, как часы, каждые девять лет, согласно захватывающему сюжету «Vita Nuova», или «Новой жизни», мемуаров Данте о его юношеской любви к этой аристократической деве. В целом повествование Данте о Беатриче представляет собой такое сплетение легенд и реальности, что ему позавидовал бы сам Вазари.

Но вольности и даже искажения Данте и Боккаччо не отменяют того, что в действительности произошло между этими двумя молодыми флорентийцами: Данте действительно встретил свою будущую музу, когда они были еще детьми, он находился под ее чарами в течение всей своей карьеры, и их встречи действительно послужили источником вдохновения и легли в основу важнейшего поэтического произведения в истории Италии.

Мнимую встречу в Майский день следует воспринимать в соответствии со словами Аристотеля: как утверждает он в своей «Поэтике», история говорит нам о том, что произошло, дает нам определенное и условное. Поэзия же говорит нам о том, что могло или должно было произойти, через воображаемые универсалии, которые раскрывают более общую «истину», чем простой доклад о событиях[53]53
  См. Аристотель, Поэтика, перевод Stephen Halliwell, Классическая библиотека Loeb (Кембридж, MA: Harvard University Press, 1995), 145ib4.


[Закрыть]. Некоторые фрагменты первой встречи Данте с Беатриче и момента зарождения их любви, возможно, «выдуманы», но тем не менее они наполнены подлинными чувствами и переживаниями. По словам самого Данте, эта сцена является примером non falso errore – ошибки, которая была выдумана, но не является ложной. В сущности, это свидетельство способности литературного воображения выходить за рамки рационального познания и открывать скрытые истины[54]54
  См. Данте, Чистилище XV.117.


[Закрыть].

Любовь между Данте и Беатриче, реальная или воображаемая, была безответной в нашем современном понимании этого слова. В Средние века признаком истинной любви считалось отсутствие полового или физического контакта с объектом своей привязанности. В любимой книге Данте и его окружения, «Искусстве изысканной любви» Андреаса Капеллануса, написанной около 1190 года, брак описывается как строгое договорное соглашение между мужем и женой, перед которым стоят практические задачи: производство наследников, получение приданого, повышение социального статуса. Любовь к недостижимой женщине учила добродетели и возвышала душу. Превратить любовь в секс было равносильно тому, чтобы низвести самое возвышенное чувство до тирании тела и его неукротимых желаний. Лучше любить и никогда не прикасаться, чем получить физическое удовлетворение. Мощеные аллеи средневековой Европы не знали стыдливо возвращавшихся домой после ночных свиданий юношей и девушек. Даже самым чувственным супругам того времени было трудно предаваться романтическим мыслям, когда в свадебных контрактах перечислялись такие разрушающие страсть мелочи, как носки и пуговицы[55]55
  См. Паоло Сассетти, Marriage, Dowry, and Remarriage in the Sassetti Household (1384–1397) перевод Изабелла Шабо, в книге Medieval Italy: Texts in Translation, под ред. Кэтрин Л. Янсен, Джоанны Дрелл и Фрэнсис Эндрюс (Филадельфия: Издательство Пенсильванского университета, 2009), 446–450.


[Закрыть].

В соответствии со своим высоким положением Беатриче вышла замуж за банкира Симоне Барди в 1287 году, принеся мужу солидное приданое. В том же году жена Данте, Джемма, с которой он был помолвлен с двенадцати лет, вероятно, родила их первого ребенка, сына Джованни, личность которого остается загадкой[56]56
  Обсуждение «четвертого» ребенка Данте и сопутствующих противоречий см. в Santagata, Данте, 53.


[Закрыть]. Джемма родит Данте еще троих детей и будет преданно поддерживать его в течение двадцати лет изгнания, однако упоминания о ней так и не появится ни в одной строчке его произведений. Тем временем Беатриче, или Биче, как она была известна, трагически погибла в 1290 году в возрасте двадцати четырех лет. Хотя они с Данте никогда не касались друг друга и виделись всего несколько раз, она вдохновила его на создание 14 233 строк, которые многие считают величайшим литературным произведением, когда-либо написанным, – «Божественной комедии».

* * *

Буквально за несколько лет до своей смерти, в возрасте пятидесяти шести лет в 1321 году, тот самый юноша с темными кудрями и большими задумчивыми глазами написал эти слова:

 
Коль в некий день поэмою священной,
Отмеченной и небом и землей,
Так что я долго чах, в трудах согбенный,
 
 
Смирится гнев, пресекший доступ мой
К родной овчарне, где я спал ягненком,
Немил волкам, смутившим в ней покой, —
 
 
В ином руне, в ином величьи звонком
Вернусь, поэт, и осенюсь венцом
Там, где крещенье принимал ребенком[57]57
  Перевод из Мандельбаума. Оригинальный итальянский текст гласит: «Se mai continga che ‘l poema sacro al quale ha posto mano e cielo e terra, sì che m’ha fatto per molti anni macro, vinca la crudeltà che fuor mi serra del bello ovile ov’io dormì agnello, nimico ai lupi che li danno guerra; con altra voce omai, con altro vello ritornerò poeta, e in sul fonte del mio battesmo prenderò ‹l cappello».


[Закрыть].
 

(Пер. М. Лозинского)

Приведенный отрывок из XXV песни «Рая» нужно не столько читать, сколько слушать. Услышать эти слова на языке Тосканы – значит воспринять голос Данте в его самой интимной и откровенной форме. Он называет город, где он встретил Беатриче, Флоренцию, bello ovile, «прекрасной овчарней», где он спал как ягненок, с мягкими звуками l и v. Эти звуки передают нежность его чувств и уязвимость человека, который никогда не вернется в место, полюбившееся ему больше всего на свете. Он пишет о том, что труд написания поэмы стоил ему здоровья, каждое слово знаменует мучительное расставание с родиной, которое не может преодолеть даже его вера. Данте написал этот отрывок, томясь в политической ссылке в Равенне, в сотне миль от Флоренции. В XXV песне Рая обычно сдержанный и суровый поэт ослабил свою защиту и приподнял завесу своего сердца, чтобы описать раны, нанесенные ему изгнанием, и в тяжелом вздохе выпустить на волю сдерживаемую в груди ностальгию по Флоренции, которую он испытывал, несмотря на то что провел большую часть своей жизни, осуждая развращенность и социальную несправедливость родного города.

Эти слова – краткая история того, что произошло между легендарной встречей Данте с Беатриче в 1274 году и написанием вдохновленного ею шедевра. Божественная комедия начинается со спасения Данте из selva oscura, «темного леса» земного греха, призраком Беатриче, которая в союзе с не кем иным, как с самой Девой Марией, вступается за него. Беатриче может быть духовным ориентиром Данте, но самая чувственная связь поэта – это связь с утраченным городом. К моменту написания «Рая» Данте знал, что достиг чего-то необыкновенного. Это понимали и другие. Части «Божественной комедии» начали распространяться в виде рукописей еще при жизни Данте. В 1319 году ученый Джованни дель Вирджилио пригласил Данте приехать в качестве почетного поэта в Болонью, где в 1088 году был основан первый в Европе университет, являвшийся крупнейшим центром интеллектуальной жизни. Это была большая честь для стареющего автора, переживающего позор изгнания. Однако Данте вежливо отказался: как гласит XXV песнь «Рая», только во Флоренции, в тени баптистерия, где он был крещен в 1266 году, Данте согласился бы prende il cappello, принять лавровый венец поэта[58]58
  В истории было много споров между учеными относительно потенциального значения слова cappello. См. резюме Николы Фоскари (2000–2013), Дартмутский проект Данте, https://dante.dartmouth.edu/search_view.php?doc=200353250070&cmd=gotoresult&arg1=2.


[Закрыть]. Назвав свое произведение «poema sacro», священной поэмой, Данте предвидел грядущую славу. Он не ошибся: через несколько веков после того, как он закончил произведение, которое назвал просто «Комедия», один венецианский издатель настоял на том, чтобы добавить на титульный лист слово «Божественная»[59]59
  См. издание «Божественной комедии» 1555 года, отредактированное Лодовико Дольче и опубликованное венецианским печатником Габриэле Джолито де Феррари.


[Закрыть].

Приставка прижилась, но божественность досталась с большим трудом. Как и его отец и отец Беатриче, Данте был гвельфом, представителем одной из двух ведущих партий во Флоренции. После того как их смертельные враги гибеллины почти уничтожили гвельфов при Монтаперти в 1260 году, гвельфы объединились и разгромили гибеллинов в 1289 году при Кампальдино – в решающей битве, в которой двадцатичетырехлетний Данте участвовал в качестве кавалериста, испытал ужас рукопашного боя и, возможно, даже убил врага, – что позволило им взять под контроль управление городом[60]60
  См. Kelly DeVries and Niccolò Capponi, Campaldino 1289: The Battle That Made Dante (Оксфорд: Osprey, 2018), 6.


[Закрыть]. После этого Данте поднялся в рядах гвельфов, став в 1300 году одним из шести приоров города, что являлось высшей выборной должностью в республиканской Флоренции. В 1295 году он опубликовал «Vita Nuova» и посвятил эту работу своему наставнику Гвидо Кавальканти, блестящему, удалому аристократу, которого Данте называл своим primo amico, лучшим другом. Но время пребывания Данте на литературной и политической вершине города будет недолгим, и позже он заявит, что его восхождение на должность приора стало началом его личных бедствий[61]61
  См. Santagata, Dante, 109.


[Закрыть].

Во время пребывания Данте на посту приора гвельфы раскололись на соперничающие группировки. Несмотря на то что партия традиционно поддерживала папу, «белые» гвельфы из партии Данте выступали против папского влияния на итальянские дела. Тем временем «черные» гвельфы продолжали поддерживать папство, занимая при этом более агрессивную и враждебную позицию по отношению к своим общим противникам гибеллинам. Из-за противостояния Данте папству он нажил себе худшего из возможных врагов – могущественного папу Бонифация VIII. Пока Данте находился с дипломатической миссией в Ватикане в 1301 году, «черные» гвельфы одержали верх над белыми и захватили власть. Воспользовавшись открывшейся возможностью, безжалостный Бонифаций заключил Данте под стражу в Риме, пока его противники во Флоренции разрабатывали план мести. Эдикт, который навсегда изменил жизнь Данте и ход истории литературы, был издан 10 марта 1302 года: «Алигьери Данте осужден за публичную коррупцию, мошенничество, лживость, злоумышленность, бесчестные вымогательства, незаконные доходы, гомосексуальные связи и приговаривается к штрафу в 5000 флоринов, вечному лишению права занимать государственные должности, постоянной ссылке (in absentia), а в случае задержания [во Флоренции]. приговаривается к смерти на костре»[62]62
  Il Libro del Chiodo, Archivio di Stato di Firenze, http://www.mondi.it.almanacco/voce/245019. Перевод (который я немного изменил) и обсуждение см. в статье Ruth Levash, The Rehabilitation of Dante Alighieri, Seven Centuries Later, Library of Congress website, https:// blogs.loc.gov/law/2016/04/the-rehabilitation-of-dante-alighieri-seven-centuries-later/.


[Закрыть].

Эти преувеличенные и сфабрикованные обвинения свидетельствуют о кровавом характере политики того времени: у гордого, вспыльчивого Данте были свои недостатки, но он также был известен своей честностью и порядочностью, и, конечно, нет никаких сведений о том, что он когда-либо был гомосексуалом. Изгнание сделало его, по его собственному выражению, macro, тощим от голода и нужды, когда он метался по всему итальянскому полуострову в поисках дома и способа заработать на хлеб – в прямом и переносном смысле[63]63
  См. Рай XXV.3.


[Закрыть]. Первые годы изгнания Данте провел недалеко от Флоренции в надежде, что сможет вернуться в свой любимый город. Данте встречался с бывшими врагами и строил планы, как вернуть свой высокий политический статус и восстановить доброе имя. Этот период, примерно с 1302 по 1305 год, был самым тяжелым в его жизни. Его идеалы были подорваны, его энергия истощалась окружающим хаосом, он был не в состоянии писать достойные стихи. Возможно, он даже подумывал о самоубийстве, хотя в этот мрачный период ему каким-то образом удалось создать крупные философские и научные труды[64]64
  По вопросу о потенциально суицидальных мыслях Данте см. Джузеппе Маццотта, «Жизнь Данте», в «Кембриджском справочнике Данте», ред. Rachel Jacoff и Jeffrey Schnapp (Кембридж: Cambridge University Press, 2007), 9. Помимо философского трактата Convivio («Пир», 1304–1307), в ранние годы изгнания Данте писал свой эпохальный трактат о языках De vulgari eloquentia («О красноречии в просторечии», 1302–1305).


[Закрыть].

В первые годы своего изгнания Данте не представлял себе жизни вне Флоренции. Город был не просто его домом, он определял его сущность. Только когда он навсегда мысленно расстался со своей прекрасной овчарней, признав, что его изгнание окончательно, он смог начать писать свой magnum opus, лучший труд. Начиная с 1305 года Данте все больше скитался: Пратовеккьо Стиа, Форли, Верона и Равенна – вот лишь некоторые из многочисленных остановок за полтора десятилетия и сотни миль скитаний, потребовавшихся ему для завершения «Комедии», которую он, вероятно, начал писать около 1306 года.

Отголоски тягот изгнания пронизывают поэму. В X песне «Ада» Данте встречает флорентийских патрициев, которые горят в адском пламени из-за их еретической эпикурейской веры в то, что l’anima col corpo morta fanno, то есть душа умирает вместе с телом[65]65
  См. Ад X.15.


[Закрыть]. Среди грешников отец его primo amico, Гвидо Кавальканти, который холодно спрашивает: «Mio figlio ov’е? (Где мой сын?)»[66]66
  Ад X.60.


[Закрыть]. Еще в 1300 году «белый» гвельф Данте подписал указ, изгоняющий «черного» гвельфа Гвидо из Флоренции за его радикальные политические взгляды. Во время изгнания Гвидо заболел малярией и вскоре умер. Когда Данте использует глагол прошедшего времени для описания Гвидо, убитый горем отец предполагает самое худшее и думает, что его сын умер. После того как Данте не решается убедить его в обратном, отец Гвидо возвращается в свою пылающую могилу, «не показывая больше своего лица»[67]67
  Ад X.72.


[Закрыть]. Позже, в XVII песне «Рая», Данте встретит своего предка Каччагвиду, средневекового флорентийца древнеримского происхождения, который предскажет Данте изгнание, говоря, что тот узнает, «как солен вкус чужого хлеба» – пророчество похоже на блестящую метафору, но на самом деле является простой констатацией факта: Данте и его собратья-флорентийцы привыкли к несоленому хлебу, вероятно, потому, что их вечные соперники, пизанцы, долгое время взимали с них непомерную пошлину за соль[68]68
  См. Ванесса Маландрин, Аданелла Росси, Леонид Дворцин и Франческа Галли, «Эволюционирующая роль хлеба в гастрономической культуре Тосканы», в книге «Гастрономия и культура», под ред. Каталин Ксобан и Хабил Эрика Кёнивес (Дебрецен, Венгрия: Дебреценский университет, 2015), 12.


[Закрыть]. Для этого заблудшего сына Флоренции пища изгнания действительно будет горькой.

Прежде чем Данте встречает призрак отца своего лучшего друга Гвидо в аду, он встречает другого флорентийского лидера, грозного Фаринату, орденоносного генерала, который стоит так гордо, что «казалось, презирает весь Ад»[69]69
  См. Ад X.48.


[Закрыть]. Будучи гибеллином, Фарината с усмешкой говорит Данте: «[Гвельфы]. были яростными врагами / моих родителей и моей партии, / так что мне пришлось разбить их дважды».[70]70
  См. Ад X.48.


[Закрыть]. Данте не упускает возможности ответить выпадом на оскорбление: «Если род мой был изгнан… / он все равно возвращался, оба раза, со всех сторон; / но твой народ так и не смог освоить это искусство»[71]71
  См. Ад X.49–51.


[Закрыть]. В этом зловещем разговоре проявляется черта, хорошо известная каждому, кто провел время среди флорентийцев, – их мастерство словесной перепалки, которое проявляется особенно ярко, когда речь идет о соперничестве или длящейся веками борьбе за территорию и особенно об их самом знаменитом сыне, Данте. В 2008 году Флоренция наконец отменила запрет, изгнавший Данте, проголосовав в городском совете 19 голосами за и 5 против[72]72
  UPI, Florence Moves to Revoke Dante Exile, Июнь 17, 2008, https://www.upi.com/Odd_News/2008/06/17/Florence-moves-to-revoke.-Dante-exile/73391213746224/.


[Закрыть]. Даже в этом акте запоздалого искупления и помилования мнения голосовавших разделились. Неудивительно, что флорентийцев, известных своей склонностью к polemici, полемике, считают людьми, не умеющими прощать. В итоге Флоренции потребовалось 706 лет, чтобы принять Данте обратно домой. Но на самом деле он никогда и не уезжал.

* * *

«Божественная комедия» стала одним из важнейших произведений культуры уже после смерти Данте в 1321 году в Равенне, где и по сей день, к большому сожалению Флоренции, покоится его труп[73]73
  Увлекательную историю вожделенных останков Данте можно найти в книге «Кости Данте» (Guy Raffa. Dante’s Bones: A Poetic Afterlife. Кембридж, MA: Harvard University Press, 2020).


[Закрыть]. Изучение «Комедии» началось в характерной для Италии кумовской манере: сын Данте Якопо взялся за «семейный бизнес», подготовив комментарий к «Аду», который до сих пор остается «золотой жилой» для исследователей[74]74
  Ранние комментарии к «Божественной комедии» принадлежат Якопо делла Лана, ок. 1324–1328; Гвидо да Пиза, ок. 1327–28; L’Ottimo Commento, ок. 1333–1338; Пьетро Алигьери, ок. 1340–1364; и Джованни Боккаччо, 1373–1375.


[Закрыть]. Вскоре труды Данте стали частью школьной программы во Флоренции, а спрос на рукописи «Комедии» был настолько велик, что их начали изготавливать в огромных количествах[75]75
  См. Саймон Гилсон. Данте и Флоренция эпохи Возрождения (Кембридж: Cambridge University Press, 2009), 7.


[Закрыть]. Один особенно усердный переписчик, Франческо ди сер Нардо да Барберино, по слухам (как мы теперь знаем, ложным[76]76
  На самом деле ученые доказали, что эта огромная группа рукописей Данте была создана несколькими писцами, работавшими в одном флорентийском скриптории, в который входил и, возможно, также работал Франческо ди сер Нардо. Ложная история о его выдающихся дантовских произведениях была разглашена Винченцо Боргини, выдающимся гуманистом XVI века, который тесно сотрудничал с Вазари в редактировании пересмотренной версии его «Жизнеописания художников» 1568 года. См. Sandro Bertelli, Dentro l’officina di Francesco di ser Nardo da Barberino, L’Alighieri: Rassegna dantesca 28, no. 47 (July-December 2006), 77–90; и на сайте «Итальянская палеография», описание рукописи Моргана MS M.289, https://italian-paleography.library.utoronto.ca/content/about_IP_302.


[Закрыть].), добавил в приданое своих дочерей не менее ста рукописей «Комедии», переписанных собственной рукой[77]77
  К середине 1300-х годов «Божественная комедия» была настолько широко распространена и обсуждалась по всей Италии, что уже «не было такого понятия, как прямой, неопосредованный доступ к Данте». См. Саймон Гилсон, ’La divinità di Dante’: The Problematics of Dante’s Reception from the Fourteenth to Sixteenth Centuries, Critica del testo 14, no. 1 (2011): 581–603, esp. 587.


[Закрыть]. О Данте говорили столько же, сколько и читали, его поэма была настолько популярна, что перестала даже носить свое первоначальное название. Большинство флорентийцев стали называть ее просто «Данте».

Большинство первых читателей поэмы принадлежали к профессиональному классу: это были юристы, банкиры, купцы, писцы и другие библиофилы, у которых хватало средств и образования, чтобы собирать рукописи и заучивать строки из произведения Данте. Другой важной группой ранних читателей были нотариусы, которые часто отрывались от своих служебных обязанностей, чтобы снабдить свои документы маргинальными комментариями к «Божественной комедии»[78]78
  См. Justin Steinberg, Accounting for Dante: Urban Readers and Writers in Late Medieval Italy (Notre Dame, IN: Notre Dame University Press, 2007).


[Закрыть]. Рост популярности Данте совпал с бурным ростом научной деятельности во Флоренции, когда город стал центром европейского гуманизма – культурного движения, отошедшего от средневековой религиозной мысли и превозносившего ранее порицаемые языческие культуры Древней Греции и Рима[79]79
  О связи между Ренессансом и гуманизмом см. Джеймс Хэнкинс, «Ренессансный гуманизм и историография сегодня», в Palgrave Advances in Renaissance Historiography, под ред. Jonathan Woolfson (Лондон: Palgrave Macmillan, 2005), 73–96.


[Закрыть]. Город стал, по словам Якоба Буркхардта, «переполнен гуманистами». Тогда, как нам говорят, во Флоренции не было никого, кто не умел бы читать, «даже погонщики ослов пели сонеты Данте»[80]80
  См. Якоб Буркхардт, «Цивилизация эпохи Возрождения в Италии», перевод S. G. C. Middlemoore (Лондон: Penguin, 1990), 136.


[Закрыть]. Швейцарский ученый несколько приукрашивал: даже в процветающей и культурной Firenze не все могли позволить себе такую роскошь, как книги и образование[81]81
  Фактический уровень грамотности в 1480 году был ближе к двум третям мужского населения – конечно, не такой высокий, как предполагал Буркхардт, но все же впечатляющий для того времени. См. классическое исследование Пола Грендлера Schooling in Renaissance Italy: Literacy and Learning, 1300–1600 (Балтимор: Johns Hopkins University Press, 1991), 78.


[Закрыть]. Но Данте стал иконой: его знали как в низших слоях общества, так и в высших, на улицах и в библиотеках, как погонщики ослов, так и аристократы. И не только во Флоренции. До появления первого печатного издания «Комедии» в конце XV века по всей Италии распространялось около восьмисот рукописей[82]82
  Марселла Роддевиг перечисляет 827 циркулирующих рукописей в книге Dante Alighieri: Die «Göttliche Komödie»: Vergleichende Bestandsaufnahme der «Commedia»-Handschriften. Stuttgart: Anton Hiersemann, 1984. Обсуждение текстуальной истории эпоса Данте см. в статье Gabriella Pomaro, Commedia: Editions, перевод Robin Treasure, in The Dante Encyclopedia, под ред. Richard Lansing (Нью-Йорк: Гарланд, 2000), 201–206. См. также Джон Ахерн, «Как выглядели первые экземпляры Комедии?» в Данте для нового тысячелетия, ред. Теодолинда Баролини и Х. Уэйн Стори (Нью-Йорк: Fordham University Press, 2003), 1–15.


[Закрыть].

Пик этой Дантемании пришелся на лето 1373 года, когда группа флорентийских граждан составила петицию, призывающую создать серии лекций, которые ознакомили бы слушателей с миром и творчеством их Sommo Poeta, Верховного поэта[83]83
  Утверждается, что до публичных лекций Боккаччо и вскоре после смерти Данте в 1321 году францисканский монах Аккурсио Бонфантини был приглашен коммуной Флоренции для проведения регулярных воскресных лекций по «Божественной комедии» в Санта-Мария-дель-Фьоре. См. Lorenzo Mehus, Historia litteraria florentina: Ab anno MCXCII usque ad annum MCDXXXIX (Munich: Wilhelm Fink, 1968), clxxii. Но Мехус не приводит никаких источников или доказательств. См. обсуждение в Ciro Perna, La ‘Lectura Dantis’ come genere boccacciano, in Boccaccio editore e interprete di Dante: Atti del Convegno internazionale di Roma 28–30 ottobre 2013, ed. Luca Azzetta and Andrea Mazzuchi (Rome: Salerno, 2014), 437.


[Закрыть]. Инициатива была поддержана почти единогласно – исключение составили самопровозглашенные враги поэзии и, что вполне понятно, те, чьи семьи Данте в своей поэме отправил в ад. Формулировка поручения говорит о масштабах влияния авторитета Данте: «От имени нескольких граждан Флоренции, которые желают, как для себя, так и для других стремящихся к добродетели флорентийцев, а также их детей и потомков, получить знания о книге Данте (из которой даже неуч может получить наставления об избежании пороков и приобретении добродетелей), вам, достопочтенные Приоры Гильдии и Гонфалоньеры Правосудия народа и коммуны Флоренции… предоставить и… организовать достойного и ученого человека… для чтения лекций… по книге, которую называют «Данте» [Комедия].… всем, кто пожелает их послушать»[84]84
  Петиция флорентийских граждан, Libro delle Provvisioni (1373), цитируется и переводится в Michael Papio, Boccaccio’s Expositions on Dante’s Comedy (Торонто: Toronto University Press, 2009), 7–8. Я немного изменил перевод.


[Закрыть].

Человек, выбранный для чтения вступительных лекций, был почти так же знаменит, как и предмет его занятий, – Джованни Боккаччо, автор «Декамерона», написанного в 1353 году, сборника из ста рассказов, повествующих о событиях времен Черной Смерти, эпидемии чумы 1346–1353 годов, и часто описываемых как «Человеческая комедия», светское дополнение к божественному эпосу Данте. Этот цикл публичных лекций стал первым случаем, когда кому-то заплатили за возможность говорить о Данте – и заплатили весомую сумму в размере 100 золотых флоринов, которая могла бы покрыть расходы буржуазного дома в течение целого года[85]85
  Хотя Боккаччо принял приглашение выступить с докладом о Данте, он, как и Петрарка, в остальном «бежал от университетского преподавания, как от чумы» (Paul F. Grendler, The Universities of the Italian Renaissance [Baltimore: Johns Hopkins University Press, 2004]., 207). См. также Papio, Boccaccio’s Expositions on Dante’s Comedy, 14ff. Сложный вопрос о том, как оценивать ренессансный флорин, см. в книге Ричарда Голдтуэйта «Экономика ренессансной Флоренции» (Baltimore: Johns Hopkins University Press, 2009), 609–614. Я обязан Рикардо Гальяно Корту за помощь в определении покупательной способности гонорара Боккаччо.


[Закрыть].