Текст книги "Блуждающий в темноте"

5

Сцены в помещении отсняли быстро. Важнее были уличные кадры с убегающей женщиной в зеленом спортивном костюме. По официальной версии, реконструкция была призвана освежить память тех, кто мог узнать подозреваемую. После того как в газетах много лет появлялись скандальные статьи о коррумпированных полицейских, вызвать у общественности сочувствие к погибшему сотруднику полиции, который к тому же охранял детоубийцу, представлялось непростой задачей.

Я смотрел на разворачивающееся передо мной действо.

В воссозданных событиях не было ни чувства надвигающейся беды, которое внушал Мартин Вик, ни изворотливости Ренника, а двойник Сатти не выказывал растущей подозрительности по отношению к происходящему. Я в исполнении актера казался тугодумом, постоянно упускающим подсказки и зацепки. Пожалуй, это была единственная достоверная часть реконструкции, да и мы с молодым человеком были явно похожи.

Разница между имитацией и реальностью была столь очевидной, что в голове у меня выкристаллизовалась картина событий той ночи. Они имели какое-то скрытое значение. Эта странная перемена в поведении Вика, настораживающие реплики Сатти, когда он пытался выпроводить меня из палаты.

Что-то здесь не так.

– Снято! – прокричал режиссер. – Всем спасибо!

Съемочная группа принялась собирать оборудование. Из толпы вынырнула суперинтендант Чейз в элегантном деловом костюме. Ее волосы не были собраны назад, как во время пресс-конференции, а элегантно струились волнами по плечам. Демонстрировать «человеческое лицо» полиции в одиночку было нелегкой задачей, но она справлялась.

Она кивком велела нам с Паррсом следовать за ней.

Мы ткнулись в несколько кабинетов. Все они оказались заняты, и нам пришлось довольствоваться туалетом, где мы с Сатти совещались в ночь покушения. Уже внутри стало ясно, что мы не одни.

Из кабинки вышел инспектор Джеймс, извинился и попытался бочком выскользнуть из туалета.

– Нет, вам тоже лучше послушать, – остановила его Чейз.

Джеймсу негде было стоять, так что он вернулся в кабинку. На меня он не взглянул, будто утреннего разговора не было.

Чейз улыбнулась мне, кивнула:

– Детектив-сержант. Ужасно много слышала о вас. Теперь еще эта ситуация с Луизой Янковски…

– Мэм, – начал Паррс, уловив намек. – Как я уже говорил, сержант Уэйтс выразил обеспокоенность по поводу благонадежности…

– Да-да. Я объясню, почему мне это не нравится, – сказала Чейз. – Во-первых, я пока не услышала аргументированных обвинений против констебля Янковски. Во-вторых, сержант Холлидей из спецназа тоже выразил обеспокоенность. Считает, что неправильные действия могут отдалить ее от сослуживцев и разобщить группу. И в-третьих, пресса и сослуживцы Янковски решат, что она – соучастница убийства Ренника, что будет особенно болезненно, поскольку мы ратуем за усиление присутствия отряда особого назначения на улицах города и за выделение соответствующих средств из бюджета. – Она посмотрела на Паррса, потом на меня. – Однако все эти возражения утратят вес, если появится информация о том, что Луиза Янковски замешана в противоправных действиях. – Чейз помолчала. – У нее великолепная характеристика, результаты тестов выше среднего, коллеги верят в нее и доверяют ей. – Чейз посмотрела на меня. – Я придаю большое значение таким вещам, сержант.

– Мэм, – начал я, – в коридоре не было никого, кроме нее, когда Вика сфотографировали.

– Насколько вам известно.

– И она отрицала, что видела фотографию в течение следующих суток.

– Что в этом странного?

– Фотография была везде. Она не могла не видеть ни одной газеты и ни одного выпуска новостей по теме, которая касается ее лично.

– А вы читали газеты пару лет назад, когда вам предъявили обвинение в краже наркотиков, сержант?

– Не очень внимательно, – ответил я после некоторого колебания.

Чейз переключила внимание на Джеймса:

– Вы разговаривали с Янковски. Что думаете?

– Что обвинение ее расстроило, – ответил он. – Я специально спросил, как так получилось, что она не видела фотографию. Она сказала, что ее такое не интересует. И статьи о своем героическом поступке она тоже не читала.

Чейз перевела взгляд на меня:

– Молниеносная реакция и находчивость, проявленные Янковски в Рождество, спасли жизни десяткам людей. Так что, сержант, вернемся к этой теме, когда нечто подобное напишут о вас. И не стоит забывать, что на месте преступления находились другие сотрудники полиции, которых с тем же успехом можно подозревать в соучастии.

Паррс шумно вдохнул:

– Вряд ли Ренник или Сатклифф стали бы участвовать в заговоре с целью убить самих себя.

– В случае инспектора Сатклиффа такое предположение не настолько уж невероятно. А Ренник был неопытен. Кроме того, – продолжала Чейз, все так же глядя на меня, – на месте преступления был еще один сотрудник, который пока что вышел сухим из воды…

– Я бы не сказал, что сухим, – заметил я.

Чейз позабавил мой ответ, но в дверь постучали, и она не успела устроить мне словесную порку.

– Сейчас буду, – ответила она. Потом понизила голос и взглянула на дверцу кабинки. – Джеймса беспокоит, что над делом работают сразу две группы. Это может нарушить чистоту расследования…

– Верно, – отозвался Джеймс. – Было бы гораздо проще, если бы мы побеседовали с Янковски первыми. Избавили бы всех от лишних хлопот.

– Поэтому вы нам не сказали, что допрашивали бывшего сокамерника Вика? – спросил я как можно дружелюбнее.

Кажется, Паррс немного отодвинулся от меня.

Чейз посмотрела на него:

– Джеймс – высококвалифицированный специалист, способный вести расследование без пригляда, Алистер. Да, это твоя заварушка, и я ценю, что ты считаешь нужным ее расхлебывать. Но если Уэйтсу нечего предъявить по существу, предлагаю ему в ближайшие дни свернуть работу над этим делом и вернуться к ночным дежурствам. Нам надо расследовать смерть полицейского. Некогда осваивать азы оперативной работы.

– Но я мог бы подыскать место констеблю Блэк, – предложил Джеймс.

Я чуть не рассмеялся, представив, что за место он ей подыщет.

Чейз кивнула:

– А теперь извините. – Она прошагала мимо нас к выходу.

Паррс подождал, пока дверь за ней закроется, потом заглянул в кабинку и рявкнул:

– Вали отсюда!

Старший инспектор вынырнул из кабинки и сказал, глядя Паррсу в глаза:

– Грядут изменения, Ал. А ты, Уэйтс, как ни суетись, все равно ни к чему не придешь.

Когда Джеймс ушел, Паррс зыркнул на меня и тихо произнес:

– Ты слышал?

– Сэр?

– Она ошиблась, сынок. Не моя это заварушка, а твоя. Будет мне еще этот мямля вещать про изменения. Их начну я, черт подери. Нарой что-нибудь, что я смогу им предъявить. Сегодня же. Выясни, кто сделал фотографию, или я разрушу твою жизнь.

Я начал отвечать, но он меня перебил:

– На этот раз – окончательно.

6

– Можно с тобой поговорить? – спросила Наоми.

Мы ехали по адресу Кристофера Бокса, то есть Полубокса – бывшего сокамерника Вика.

После разговора с Паррсом я понял, почему Наоми с самого утра напряжена: она всю ночь изучала записи с видеокамер, чтобы не дать мне повода спровадить ее днем.

– О чем? – спросил я, не глядя на нее.

От самого центра города за нами на три машины позади следовал матово-черный «мерседес», и я не хотел упускать его из виду.

– Ну… – начала она.

Продолжить ей не дал мой телефон. Я взял трубку.

– Эйдан Уэйтс? – спросила женщина. Та же самая, с которой вчера прервалась связь. На мгновение мне показалось, что она в том «мерседесе», но в трубке отчетливо слышался офисный шум.

– Слушаю.

– Здравствуйте, мистер Уэйтс. Меня зовут Сандра Аллен. Я работаю в муниципальном отделении социальной службы Брайтона и Хоува[11]11
  Брайтон и Хоув – муниципальный округ в графстве Суссекс.


[Закрыть]. Вам удобно говорить? Я несколько дней пытаюсь до вас дозвониться.

– Да, удобно. – Я покосился на Наоми. – Чем могу помочь?

– Миссис Кристин Фэрроу – ваша мать?

Я убрал гарнитуру из уха и чуть не сбросил звонок. Наоми сверкнула на меня белками глаз, и я сдвинулся как можно дальше к дверце.

– Мистер Уэйтс?

– Да, слушаю, – подтвердил я. – Вообще-то, момент не самый удачный.

– Вопрос действительно важный.

Я закрыл глаза:

– Если честно, не знаю. Я не поддерживаю никаких отношений с матерью. Возможно, она и есть эта миссис…

– Кристин Фэрроу.

– Верно. Когда я ее знал, ее звали Кристин Уэйтс, но это было больше двадцати лет назад. – Я не знал, что еще сказать. – Наверное, с тех пор она вышла замуж.

– Ясно, – протянула Сандра. – Мистер Уэйтс, когда вы в последний раз виделись с матерью?

Меня тяготило присутствие Наоми. Я почти не сомневался, что этот разговор будет дословно передан Паррсу. Если он узнает про еще одну гайку, которую можно закрутить, то в конце концов привинтит меня к стене. Нейтральную формулировку придумать не получилось, и я сдался.

– В последний раз я видел ее, когда мне было восемь лет. Так что мне нечего сообщить, кроме того, что ее зовут Кристин.

В кои-то веки я говорил правду.

Мы не общались несколько десятков лет. Я не знал, жива она или мертва, но мог бы с уверенностью сказать, который из двух вариантов предпочтителен.

Сандра молчала. Я поинтересовался, есть ли у нее еще вопросы.

– Мистер Уэйтс, сожалею, что мне приходится сообщать вам об этом. Ваша мать, биологическая мать, длительное время страдает психическим расстройством.

– Это началось еще при мне, так что я в курсе. – Услышав резкость в собственном голосе и заметив, что Наоми от неловкости заерзала на сиденье, я попытался смягчить ситуацию: – Но как я уже говорил, это было давно.

– Значит, первые проявления начались много лет назад?

– Насколько я помню, да. Теперь, если у вас…

– Могу я спросить, в чем это выражалось?

В поле зрения вплыли огненные сполохи, я закрыл глаза. Приступ паники в машине – последнее, что мне сейчас нужно.

– Она находилась в отношениях с жестоким человеком и, в свою очередь, проявляла жестокость.

– По отношению к вам? – спросила Сандра после небольшой паузы.

– И к моей младшей сестре, – сказал я, открывая глаза. – У вас принято обсуждать такие вопросы по телефону?

– Мы всего лишь выясняем обстоятельства, предшествующие болезни. Все, что может помочь в ее случае. У Кристин был диагноз?

– Нет, и сомневаюсь, что она обращалась к врачу. Она сама принимала таблетки, и мы много переезжали. Время было другое.

– К сожалению, особо ничего не изменилось. Но, разумеется, тогда помощь была менее доступна.

– Сомневаюсь, что ей можно чем-то помочь, – сказал я. – Вы ведь поэтому звоните?

– Вообще, да. Вчера мы получили разрешение на проведение принудительного психиатрического освидетельствования.

– Лучше поверьте моим словам, это избавит вас от лишних хлопот…

– Учитывая все, что нам уже известно, освидетельствование скорее формальность. После него, согласно закону о психиатрической помощи, Кристин будет помещена в соответствующее учреждение…

Я молча слушал, приоткрыв окно.

– Освидетельствование пройдет примерно на следующей неделе, в зависимости от того, когда сможет присутствовать сотрудник полиции.

В профессиональном качестве мне довелось побывать на множестве таких освидетельствований. Все это означало, что моя мать представляет опасность для себя и окружающих. Как и двадцать три года назад.

– Я вам звоню, потому что, в идеале, хорошо бы, если бы на освидетельствовании присутствовал кто-то из родственников…

– Насколько мне известно, у нее нет родственников.

– Понимаю, вопрос деликатный. Вы упоминали сестру. Сейчас… – Послышался шелест бумаг.

– Простите, как вы сказали вас зовут? – спросил я.

– Сандра Аллен.

– И вы из социальной службы? Могу я спросить, откуда у вас мой номер?

– Я действую абсолютно прозрачно, если это вас беспокоит, мистер Уэйтс. Имя было в личном деле вашей матери, а номер дала она сама.

Улица стала куда-то уплывать. Очень быстро.

– А у нее откуда мой номер?

– Не знаю, но вы можете сами ее спросить. Наверное, она нашла вас в интернете.

Я ничего не сказал.

– Сестра. Имя при рождении Энн Уэйтс, брат – Эйдан, – зачитала откуда-то Сандра. – Ей ведь сейчас двадцать восемь лет?

– Кажется, сейчас она предпочитает имя Энни. – Мне не понравился тон собственного голоса.

– Как думаете, Энни сможет уделить нам время?

– Наша мать тушила сигареты о ее руки, – сказал я, отбросив вежливость. – Так что вряд ли.

Наоми плавно увеличила скорость.

Старалась побыстрее добраться до места.

– Вы не могли бы дать мне контактные данные Энни? – спросила Сандра. – Я бы хотела поговорить с ней официально.

– Нас разлучили в приюте. Я не видел ее с восьмилетнего возраста.

– Жаль слышать. Еще раз простите, что беспокою…

Я понял, что она собирается с духом для последней попытки, и постарался закруглить разговор:

– У вас имеется разрешение на принудительное психиатрическое освидетельствование моей матери с целью помещения ее в соответствующее учреждение, – сказал я. – Мне все понятно. Вопросов нет. Буду признателен, если вы удалите мои контактные данные из дела и не будете меня впредь этим беспокоить. – Я почувствовал на себе взгляд Наоми.

– Понятно, – сказала Сандра, помолчав.

– Спасибо, что позвонили. – Я нажал «отбой», до боли вдавив палец в кнопку. Покосился на Наоми. Она не отрывала взгляда от дороги, но щеки у нее покраснели.

– Извини…

– Все нормально?

– Отлично, – сказал я. – Так о чем ты хотела поговорить?

– Это не срочно.

Я кивнул, потом вспомнил про матово-черный «мерседес».

Он пропал.

7

Полубокс обретался в одном из микрорайонов Харперхея – в неблагополучном квартале с очень плохой репутацией. Одно время Харперхей считался самым экономически отсталым районом в стране, здесь стремительно рос уровень преступности и безработицы. Проезжая мимо моста, мы оба уставились на огромную надпись-граффити на сваях.

«МИР СПАЙСА»

Торговля спайсом была единственной растущей отраслью местной экономики. В основном благодаря таким дилерам, как Полубокс, который неустанно подсаживал на крючок юнцов – бездомных или из групп риска. Этот синтетический кустарный наркотик фасовали в пакетики из фольги, похожие на конфетные фантики. По вкусу продукт напоминал жженый пластик и вызывал тахикардию, приступы паники и бредовые идеи катастрофического характера.

В лучшем случае.

Его употребление также приводило к психозам, почечной недостаточности и инфарктам.

То, что люди шли на этот риск ради кратковременного забвения, многое говорило о современной жизни, а наркомания так явно процветала на улицах города, что этого нельзя было не замечать. Обычно распространение наркотиков сдерживается высоким уровнем смертности от их употребления, однако из-за экономического кризиса и увеличивающейся армии бездомных казалось, что число жертв никогда не перестанет расти.

Я погрузился в чтение личного дела Полубокса, чтобы хоть ненадолго забыть о пропаже сумки, телефонном звонке насчет моей матери и преследовавшем нас автомобиле, но все мысли затмевал растущий внутри гнев. Судя по материалам дела, Полубокс специализировался в торговле особо токсичной разновидностью наркотика под названием «Шикарный спайс». Последние пятнадцать лет Полубокс курсировал между тюрьмой и муниципальным жильем для неимущих, а в его послужном списке, казалось, числились все мыслимые преступления. Сведения Кевина Блейка об отмене обвинительного приговора по последнему делу оказались верны. Я читал подробности дела, и у меня темнело в глазах от ярости.

Полубокс закабалил бомжа из числа своих постоянных клиентов долгом в сто фунтов и, когда тот не смог достать денег для уплаты, предложил погасить долг альтернативным методом, который у него назывался «бери, сколько дают».

Сказал, мол, ударит должника по разу за каждый фунт – и долг будет забыт. А чтобы все было по-честному, сделает это при свидетелях – таких же должниках. Одни обитатели притона предпочли ретироваться, другие остались из страха или любопытства. Кто-то пытался вмешаться, но дружки Полубокса не позволили к нему приблизиться. Избиваемый убеждал зрителей, что все нормально. Даже когда стало понятно, что Полубокс с явным наслаждением дубасит его в полную силу.

Причем кастетом.

Полубокс нанес все сто ударов. Бомж отключился на семидесяти с чем-то и больше не очнулся. Его состояние здоровья и социальное положение означали, что действия Полубокса без труда классифицируют как непредумышленное убийство. Когда судья спросил Полубокса, надеялся ли он избежать заключения, тот пожал плечами. В «Стренджуэйз» он, возможно, продал больше своего «Шикарного спайса», чем за его пределами. Я оторвался от чтения и потер виски.

Наоми кивнула:

– Все ради людей.

8

Мы позвонили в квартиру Полубокса на верхнем этаже бруталистской десятиэтажки. Дом выглядел так, будто из него давно эвакуировали жильцов после взрыва. Из окон верхних этажей торчали несколько потрепанных британских флагов, придавая зданию сходство с огромным авианосцем, отплывающим в зону боевых действий. На звонок никто не ответил, дверь не открылась. Мы позвонили в соседние квартиры, но, если дома и был кто, нам бы все равно не открыли.

– Что дальше? – спросила Наоми.

Утром я настоял на том, чтобы поехать на моей машине, полагая, что так будет легче оторваться от Наоми в течение дня. На меня внезапно снизошло вдохновение. Я достал из капота спрятанный под запасным колесом набор отмычек. Потом подошел к двери, вставил гребенку в замок и взял обрезок медной пластины.

Наоми удивленно изогнула бровь.

– Ты ведь слышала разговор насчет моей матери?

Напарница неуверенно кивнула.

– Так вот, мы были на домашнем обучении…

Замок щелкнул, я открыл дверь.

– Твоя мать, похоже, та еще особа…

– Как была психопаткой, так ею и осталась, – ответил я, удивляясь собственным словам.

Мы вошли в затхлый сырой подъезд, исписанный граффити. Кнопка вызова лифта была выдрана с мясом, на дверях болтались обрывки оградительной ленты. Мы пошли наверх по узкой лестнице.

– Тебе когда-нибудь хотелось связаться с сестрой? – спросила Наоми и в ответ на мой невольный взгляд пояснила: – Я случайно подслушала…

– Нет, не особенно.

– Уверена, она бы очень обрадовалась весточке от тебя.

– Или чувствовала бы себя так же, как я, когда мне позвонили насчет матери.

– А как ты себя чувствовал? – нерешительно спросила Наоми.

Я огляделся. Длинная узкая лестница, низкий потолок.

– Как в ловушке, – сказал я и быстро пошагал наверх. – Блейк сказал, твой отец – коп?

– Был копом, – ответила Наоми, не желая продолжать разговор.

Напарники явно обделяли меня вниманием. О констебле Блэк я знал так же мало, как и о Сатти.

Мы добрались до верхнего этажа. Я ожидал, что Наоми запыхается, но она даже не замедлила шаг. В коридоре стояла перевернутая магазинная тележка, в которой кто-то спал. Я громко постучал в дверь с замызганным постером Виктории Бэкхем. В квартире залаяла собака.

– Полиция! – прокричал я. – Откройте – или выломаем дверь!

Наоми недовольно сдвинула брови, но иногда приходится делать не менее безумные заявления, чем тот, кого допрашиваешь.

Сегодняшний день располагал к этому с самого утра.

– Чего надо? – послышался изнутри хриплый голос.

– Узнать, как Вики написала свои хиты, конечно, а ты что подумал? – Для пущей убедительности я попинал дверь.

– Он уже с вами наговорился.

– Не с нами, а с дорожным регулировщиком, который возомнил себя детективом, и мы никуда не уйдем, пока он не выйдет к нам. Чтобы сбежать, ему придется вылезти в окно туалета. А прыгать высоковато…

Дверь на толстенной цепочке приоткрылась, и в щели показался амбалистый скинхед с татуировкой «УБЬЮ» на костяшках пальцев.

– Надо же, знаешь, как слова пишутся, – сказал я.

– А ты любитель поговорить?

– На мне надписей нет, так что приходится общаться иначе. Войти можно?

Скинхед наградил меня золотозубой ухмылкой и захлопнул дверь перед моим носом. Снял цепочку, снова открыл дверь и провел нас в обшарпанную комнату.

На пальцах другой руки у него тоже было слово «УБЬЮ».

В комнате друг напротив друга стояли два дивана, прожженные сигаретами, а между ними – кофейный столик с зеркальной столешницей. Задернутые занавески прекрасно пропускали свет.

Да мы и так увидели достаточно.

Комната походила на приемную какого-нибудь дешевого салона. Видимо, здесь и продавали товар. На столике, испещренном круглыми следами от жестяных банок, кружек и бокалов, стояла переполненная пепельница, из которой воняло жженым пластиком. В соседней комнате лаял питбуль, на случай если посетитель возомнит о себе невесть что или вздумает торговаться с помощью ножа. Я подошел к столику, поглядел на свое отражение в зеркальной столешнице и ногой проломил ее в центре.

– Какого хера? – возмутился скинхед.

Я взял длинный осколок вместо ножа и сел на диван лицом к нему.

– Считай меня параноиком.

Хозяин посмотрел на Наоми:

– К этому парню прилагается поводок или еще что-нибудь смирительное?

Она ничего не сказала, но села рядом со мной.

– Итак. – Скинхед хлопнул в ладоши. – Меня зовут Аксель. Пальто взять у кого-нибудь?

– Будь добр, передай Полубоксу, что к нему пришли, – сказал я.

– В отключке он. Несколько часов проваляется…

– Уверен, ты его разбудишь, – сказал я.

Аксель так и не разнял ладони и теперь принялся их потирать.

– Или мы пощекочем ему пятки. – Я поднес осколок к свету.

– Посмотрю, что можно сделать.

Скинхед скрылся в комнате. Собака снова принялась лаять и рваться с цепи. Я заметил у Наоми испарину на лбу. Не оттого, что пришлось взбираться на десятый этаж. Наоми отвернулась.

Спустя несколько минут к нам вышел доходяга в распахнутом халате и грязно-белых трусах. На лице его застыла гримаса, характерная для родившихся с фетальным алкогольным синдромом. У него была маленькая голова с острыми глазками, узкий нос и тонкие губы. Лицо цвета застарелого фингала меркло на фоне главной внешней особенности Полубокса.

Вмятины на макушке.

Более темной с одной стороны, с сетью шрамов-заплаток, будто ему наспех сделали пересадку кожи. Кто-то проломил ему череп. Впрочем, после прочтения его личного дела становилось жаль, что не насквозь. Из нескольких татуировок самой заметной были крупные цифры 105, набитые готическим шрифтом во всю шею.

Полубокс шмякнулся на диван и посмотрел на нас мутными от наркоты глазами. Я сознательно отвел взгляд от его головы, но вместо этого увидел, что он сунул руку в трусы и горстью ухватил мошонку.

– Не держи, яйца не отвалятся, – сказал я.

– Чего надо?

– И пересчитывать не обязательно, и так все понятно…

Он осклабился, обнажив золотые брекеты. Посмотрел на Наоми, потом на меня, вынул руку из трусов и протянул ее для рукопожатия.

Ни один из нас не шевельнулся.

Полубокс хмыкнул, поджав губы, и снова сунул руку под резинку.

– Не обращай внимания, – с кривой ухмылкой обратился он к Наоми. – Мне так лучше думается.

Она улыбнулась:

– Тогда, может, лучше обеими руками? Это детектив-сержант Уэйтс, а я – детектив-констебль Блэк. Мы…

– Мне нравился этот столик, констебль Блэк, – перебил он. – Гладкий, как твое личико. Смотреться в него можно было.

Я порассматривал осколок у меня в руках.

– Спасибо, что встретился с нами, Кристофер.

– Имя мое не произноси.

– Тогда заткнись хоть на минуту. Мы пришли поговорить о Мартине Вике.

– Меня же отпустили – спроси дружков в Центральном управлении. Не видел я его и не слышал ничего о нем после «Стренджуэйз». Точка.

– Ты знал, что он болен? – спросила Наоми.

– Кому, как не мне, было знать?

– То есть?

Полубокс не ответил.

– Он сидел с тобой в одной камере полгода, ты должен был хорошо его знать.

– Слушайте, я пытался прикончить его в тюряге. Он выжил. Бывает. Я не злюсь. Тому, кто там не был, не понять.

– Авторитет себе зарабатывал, – констатировал я.

Полубокс с хрустом размял шею.

– На воле я класть хотел на все. – Для наглядности он потряс рукой в трусах. – Все знают. А там приходится быстро делать себе имя.

– И ты так спокойно об этом говоришь?

– Ага.

– Ты сказал, мол, кому, как не тебе, было знать, что Мартин Вик болен, – продолжал я. – Почему?

– Я такое сказал? – Полубокс пожал плечами и свободной рукой коснулся вмятины в черепе. Буквально сунул в нее кулак. – Не помню.

– Сожми яйца крепче и подумай. Мы вот считаем больным тебя. Прикончить человека из-за ста фунтов!

– Суд сказал, это не считается, он хворый был.

– Попробуй не захворай после ста ударов.

Я чувствовал, что Наоми смотрит на меня.

На осколок у меня в руке.

Я опустил его и вернулся к теме разговора:

– Сдается мне, в душе Вик был не так уж плох – спокойный, все в себе держал. Этого ты стерпеть не мог.

– Не так уж плох? – ухмыльнулся Полубокс. – Ну-ну, Коломбо. Неплохой парень с фоточками детишек под подушкой.

– Каких детишек?

– Ты что, тупой? Тех, которых он убил. В основном девчонки, к которой неровно дышал.

– Лиззи Мур?

– Блондиночки.

Я кивнул.

– А чего вертухаям не рассказал про фотографии?

– В тюряге свои порядки. Да и что бы они сделали? Руки бы ему завязали, чтоб не дрочил?

– Тебе, похоже, не все равно…

– Детишки… – Полубокс покачал головой. – Это из-за них у меня. – Он показал на вмятину в черепе. – Не давал отчиму лезть к младшей сестренке.

Я уставился в пол. В поле зрения вплывали огненные сполохи.

– И ты решил наказать его сам, – подытожила Наоми.

– У мужика должны быть принципы насчет того, с кем сидеть, а с кем – нет. – Полубокс вытащил руку из трусов и понюхал. – Да забыл я про этих сокамерников. Сразу, как только вышел.

– Зачем тогда приходил к больнице Святой Марии дважды за эту неделю? – спросила Наоми. – Получается, не забыл?

Полубокс помолчал, потом медленно просунул руку под резинку и принялся совершать круговые движения, как если бы в раздумье массировал виски.

– Голову ходил проверять.

– Хорошая идея, – согласилась Наоми. – Вот только в журнале записи пациентов тебя нет.

Полубокс осклабился, сверкнув брекетами.

– Так зачем было околачиваться возле той самой больницы, где в это время умирал совершенно забытый тобой Вик?

– Навещал кое-кого.

– Разумеется, – сказал я. – Наверное, Акселю ботокс кололи, чтобы хмурился пореже. И ты ему фруктов принес.

Полубокс ничего не сказал.

– Наши пнули тебе под зад, потому что не знали всей полноты картины, а мы знаем. И ты на ней точно есть. Если что, будет нетрудно повесить на тебя убийство Мартина Вика. Учитывая твой послужной список, предыдущую попытку покушения и записи с больничных камер наблюдения. Да это нам понадобится головы проверять, если мы тебя отпустим – с таким-то багажом.

– У меня алиби на ночь субботы. Я был здесь с Аксом. А раз нет записей, хрен вы чего докажете. Таков закон.

– Никогда про такой не слышал, – заметил я. – Так зачем ты ходил в больницу?

– Навещал кое-кого, – повторил Полубокс.

– И кого же?

Его выражение лица изменилось, и наконец он кивнул:

– Да шалаву одну. С татушками на роже.

Я достал из кармана листок с фотороботом женщины в зеленом спортивном костюме. Развернул распечатку и протянул Полубоксу.

Он кивнул:

– Что, какая-то важная персона?

– Главная подозреваемая в убийстве Мартина Вика. Ты – второй в очереди. Если найдем ее, твоя жизнь станет намного легче.

Полубокс ничего не сказал, но мерно задвигал рукой в трусах. Видимо, размышлял.

– Как ее зовут?

Он посмотрел в потолок:

– Сказала, что Эстер.

– А фамилия?

– Хер ее знает.

– Как познакомились?

– Отвали.

– Сто пять, – сказал я, глядя на татуировку у него на шее. – Ты до этой цифры умеешь считать?

– Это возраст, до которого я собираюсь дожить, начальник.

Я немного подумал.

– Фрэнк Синатра?

– «Юный сердцем», – удивленно сказал он. – Если доживешь до ста пяти…[12]12
  «If you should survive to a hundred and five…» – строка из песни Джона Ричардса и Каролайн Ли «Young at Heart» (1953), прозвучавшей в исполнении Фрэнка Синатры, сыгравшего главную роль в одноименном музыкальном фильме (1955, реж. Гордон Дуглас); впоследствии песня стала поп-стандартом.


[Закрыть]

– Проблема в том, что ты будешь отсчитывать эти годы в «Стренджуэйз», если не расскажешь, как познакомился с Эстер. Так крупно ты еще не вляпывался, Полубокс. Мы говорим об убийстве копа. От такого не отмыться, и если мы ее не найдем…

– Явилась сюда на прошлой неделе, предложила срубить легких деньжат.

– На чем?

– Сказала, что репортерша. – Он рассмеялся. – Не видел я таких репортерш, но мало ли… Мол, поэтому и нашла, где я живу. Хотела фотку помирающего Вика в свою газетенку. Сказала, люди жаждут его увидеть, но с тех пор, как его загребли, ни одной фотки не было, и никто не знает, как он теперь выглядит. Поэтому нужен человек, который его опознает.

В этом был некий смысл, пусть и извращенный. Мартин Вик сильно изменился внешне за последние двадцать лет, и без такого опознания фотография ничего бы не стоила. А кто, как не бывший сокамерник лучше всех справится с этой задачей?

Полубокс пожал плечами:

– Ну, я и пошел. Она показала мне фотку, я кивнул. Ну и она заплатила.

– Сколько?

– Штуку.

– Сказала, откуда у нее фотка?

– Ты же чертов коп. Узнай у ее начальства.

– Связаться с ней можешь? – спросила Наоми.

– Не-а.

– Что-то не верится.

– Да у меня и тут есть кое-что невероятное, констебль Блэк…

Взгляд Наоми остановился на его паху.

– Как пупырышек в шрифте Брайля, Крис?

– Может, закроешь глаза и пощупаешь? Как я уже говорил, она сюда явилась, сказала адрес больницы и когда прийти. Номер мне свой не давала. С первого раза у нее сфоткать не получилось, но она заплатила половину, чтоб я еще раз пришел.

Мы молча ждали.

– Не, вообще я пытался у нее номерок взять. Думал, может, ей Ричард нужен.

Наоми посмотрела на него, потом на меня:

– Ричард?

– Ричард Гир, метамфетамин, – пояснил я. – И как она отреагировала?

– Посмотрела так, будто я дерьмо на ее подошве.

– А что, разве не так?

– Не много ли понтов для девчонки, которая мыло пьет…

Я кивнул:

– Перед смертью Мартин Вик сказал мне, что не убивал Муров. Ты провел с ним в камере почти год. Тебе он такое говорил?

– Что невиновен-то? – Полубокс ухмыльнулся, потом заржал. – Да если ты этому веришь, то у меня жопа с мишленовской звездой.