Текст книги "Один день в декабре"

12 декабря

Лори

Чувствую себя так, словно в мои угги сунули свинцовые стельки. На работе в преддверии Рождества царит полный бедлам, и ноги у меня ноют так, будто я пробежала марафон. Того и гляди, упаду замертво. Папа поправляется куда медленнее, чем рассчитывали врачи. Выяснилось, что у него накопилось множество проблем со здоровьем, и одна влечет за собой другую. Из крепкого и цветущего мужчины он превратился в бледное и слабое существо. Мама тоже очень сдала, потому что изводится от тревоги за папу. Они всегда были образцовой парой. Папа на десять лет старше мамы, но до недавнего времени это не бросалось в глаза. Сейчас, увы, все изменилось. Папе в прошлом году исполнилось шестьдесят, но теперь он выглядит на десять лет старше. Всякий раз, когда я вижу его, мне отчаянно хочется посадить его в самолет, летящий в какие-нибудь солнечные края, или хотя бы накормить чем-нибудь вкусным. Мама, конечно, делает все, что в ее силах. Жизнь моих родителей подчинена теперь требованиям врачей и диетическим предписаниям, и это сказывается на них обоих. Я стараюсь приезжать домой как можно чаще, но основная тяжесть все равно лежит на маминых плечах.

Куда ни посмотришь, в глаза лезут приметы Рождества. Вот уже несколько часов я хожу по магазинам и дошла уже до такого состояния, когда хочется хорошенько отдубасить Санта-Клауса и пристрелить олененка Рудольфа. А также задушить обрывком блестящей мишуры всякого, кто посмел хотя бы легонько меня толкнуть. Последние двадцать минут я стою в бесконечной, едва двигающейся очереди в HMV, сжимая в руках несколько дисков с фильмами, которые мой брат едва ли когда-нибудь удосужится посмотреть. Я буквально засыпаю на ходу, и только несущийся из динамиков пронзительный визг Нодди Холдера «Рождество, это Рождество!» возвращает меня к реальности. Казалось бы, в музыкальном магазине могли поставить что-нибудь не такое отстойное. Но им подавай Нодди Холдера. Кстати, что за имечко такое, Нодди? Наверное, этот тип родился с огромными ушами, и это так расстроило его мамочку, что она не смогла придумать имени получше.

– Лори!

Услышав свое имя, я резко поворачиваюсь и вижу Джека, который издалека машет мне рукой. Улыбаюсь и округляю глаза, всем своим видом показывая, как мне осточертело стоять в очереди. Смотрю на диски и понимаю, что мой брат предпочтет бутылку виски «Джек Дэниэлс». Отчаянно работая локтями, я начинаю двигаться против течения и выбираюсь из очереди. Люди бросают на меня сердитые взгляды, но мне это по барабану. Джек стоит у стеллажа с дисками, ожидая, пока я к нему подойду. На нем синее зимнее пальто и длинный шарф, и он выглядит в точности так, как в тот день, когда я впервые увидела его на автобусной остановке. С тех пор прошло два года, и теперь я вспоминаю тот день очень редко. Взятое на себя обязательство гнать прочь все неподобающие мысли о Джеке я выполняю успешно. Говорят, человеческое сознание легко поддается внушению. Мой собственный опыт это подтверждает. Я сумела себе внушить, что Джек – это всего лишь бойфренд моей лучшей подруги, и теперь, когда он занял в моей жизни соответствующее место, я получаю удовольствие от его общества. Да, он мне нравится, очень нравится, но мы всего лишь друзья. Он веселый, прикольный, и он по уши влюблен в Сару. А в мой день рождения, когда я, прочтя мамино сообщение, впала в прострацию, он взял ситуацию в свои руки. В мгновение ока Джек вызвал такси, и мы еще не успели вернуться на Деланси-стрит, как он заказал мне билет домой. Иногда бывает необходимо, чтобы тобой руководили, и в тот день Джек стал моим спасителем.

– Похоже, ты не меньше моего вымоталась от этой рождественской подарочной истерии! – говорит Джек и возвращает на полку диск, который лениво разглядывал. Мы выходим из магазина и, оказавшись на улице, синхронно испускаем вздох облегчения. – Хотя, я вижу, ты добилась в славном деле шопинга бóльших успехов, чем я! – кивает он на мои сумки. – Давай понесу.

Я не возражаю и вручаю ему тяжелые сумки. Ручки так врезались мне в ладони, что на них остались красные рубцы, и теперь я с облегчением шевелю затекшими пальцами. Мы идем по Оксфорд-стрит, под ногами у нас хлюпает серая слякоть – остатки снегопада, обрушившегося на город несколько дней назад. Северный ветер насквозь пронзает арктическим холодом. Джек достает из кармана вязаную шапочку и натягивает ее на голову.

– А тебе надо купить много подарков? – спрашиваю я.

– Да нет, – пожимает плечами он. – Моя главная задача – купить подарок Саре. Есть какие-нибудь идеи? – Он искоса смотрит на меня. – Умоляю, ответь утвердительно.

Я отчаянно напрягаю извилины. Сара не из тех, кому трудно угодить, но подарок Джека должен быть каким-то особенным.

– Может, браслет или кулон?

Мы как раз проходим мимо ювелирного магазина на Хай-стрит. Останавливаемся у витрины, но, по-моему, ни одна из выставленных там вещей не подходит Саре.

– Все эти побрякушки как-то… – Я морщу нос, не в силах подобрать подходящее слово. – Лишены индивидуальности… В общем, выглядят до жути банально.

Джек кивает и смотрит на часы.

– Ты ведь никуда не спешишь? – спрашивает он.

– Да нет, – качаю я головой, поскольку особого желания тащиться домой не испытываю.

– Отлично, – говорит он и берет меня под локоть. – Идем, я кое-что придумал.

Джек

Когда рядом Лори, поход по магазинам перестает быть пыткой. Смутно помню, где-то здесь поблизости, на углу Оксфорд-стрит и Честер-стрит, прежде был антикварный магазин. Надеюсь, он по-прежнему существует.

– Вау! – выдыхает Лори.

Ее незабудковые глаза удивленно расширяются, когда мы входим в здание, отделанное красным кирпичом. Я был здесь много лет назад, еще мальчишкой. Помогал папе выбирать что-нибудь необычное ко дню рождения мамы. Наверное, то был какой-то особенный день рождения. Помню, мы купили изящный серебряный браслет с янтарем, а внутри папа попросил выгравировать наши имена. Пока папа был жив, мама всегда надевала этот браслет на Рождество и другие праздники. На папины похороны она тоже надела его и с тех пор уже никогда не снимала.

Приятно убедиться, что за все эти годы магазин ничуть не изменился и по-прежнему напоминает пещеру Аладдина.

– Классное местечко! – восклицает Лори. – А я даже не знала о его существовании.

– Настоящий Лондон. – Я засовываю шапку в карман пальто и взъерошиваю руками волосы. – С чего начнем?

Глаза Лори сияют от удовольствия.

– Не знаю. Я хочу посмотреть все! – смеется она.

– План неплохой, но тогда нам придется проторчать здесь до Рождества.

Лори медленно идет от прилавка к прилавку, гладит по голове серебряного леопарда, замирает перед витринами, в которых сверкают шикарные украшения с бриллиантами. Впрочем, стразы и бижутерия, выставленные по соседству, восхищают ее ничуть не меньше. Она смущенно улыбается, когда владелец магазина винтажных шляп предлагает ей примерить твидовую фуражку. Старик явно знает свое дело: стоит Лори водрузить фуражку поверх своих непокорных кудряшек, и она преображается до неузнаваемости. Кто бы мог подумать, что она так похожа на уличного мальчишку из «Оливера Твиста». Лавандовый оттенок фуражки чертовски идет к ее глазам и в то же время подчеркивает темные круги под ними. Внезапно понимаю, что она устала до чертиков. Это не та усталость, когда человеку нужно только хорошенько выспаться и он снова будет как новенький. Такая усталость, как у Лори, копится месяцами. Да, у нее глаза человека, пережившего несколько напряженных месяцев. Глаза человека, которого постоянно гложет тревога. А я даже не удосужился спросить, как здоровье ее отца.

Со всех сторон рассмотрев себя в зеркале, которое услужливо держит перед ней продавец, Лори снимает фуражку и смотрит на ярлычок. Увидав цену, грустно качает головой и поспешно выходит из магазина. Жаль, что я не могу подарить ей эту кепку. Она ей чертовски идет!

– Давай зайдем сюда! – восклицает Лори, увидев маленький парфюмерный магазин.

Мы уже рассмотрели несколько вариантов подарка и даже попросили отложить кулончик с бирюзой на тот случай, если не встретим ничего более подходящего. Но, оказавшись в этом магазине, я понимаю: именно здесь мы найдем то, что нам нужно. Лори, как маленькая девочка, оказавшаяся в лавке игрушек, охает и ахает, рассматривая изящные бутылочки и вдыхая экзотические ароматы. Улыбка сияет на ее лице, как солнечный луч.

– Джек, иди сюда, – зовет она, снимая что-то с полки.

Я подхожу и через плечо Лори смотрю на то, что она держит в руках. Слава богу, я не успел купить кулон с бирюзой. Золотистая пудреница в форме раковины, кажется, беззвучно призывает: «Купи меня для Сары!» Стиль ар-деко, в качестве постоянного зрителя «Антик роудшоу» я могу утверждать это с уверенностью. Как раз помещается в ладонь Лори, на крышке – русалка из цветной эмали. Чем-то напоминает Сару – такая же тонкая талия и каскад роскошных волос.

Лори, торжествующе улыбаясь, вручает пудреницу мне:

– Миссия выполнена.

Я ощущаю в ладони приятную тяжесть. Да, такой подарок говорит сам за себя. И говорит он примерно следующее: «Я замечаю все твои достоинства и ценю их».

– Поиски завершены. – С замиранием сердца я пытаюсь отыскать ценник. Надеюсь, эта штуковина стоит несколько меньше, чем гоночный мотоцикл. Разглядев цифры, я вздыхаю с облегчением. У меня еще останется на пиво. – Мне повезло, что я тебя встретил.

Мы просим женщину, которой принадлежит этот магазин, упаковать нашу покупку как можно лучше. Она кладет пудреницу в бархатный мешочек, заворачивает его в шелковую бумагу и перевязывает ленточкой. Думаю, она решила, что я, дай мне только волю, завернул бы подарок в фольгу и заклеил бы скотчем. Конечно, это не так, но по части подобных изысков я не мастер и рад, что доверился специалисту.

Мы с Лори выходим на улицу. Сейчас всего четыре, но уже почти темно.

– Обмоем покупку пивком? – предлагаю я. – Должен же я как-то отблагодарить тебя за помощь.

Судя по виду Лори, ей необходимо спокойно посидеть в уютном местечке и поболтать.

– Одному Богу известно, какой подарок получила бы бедная Сара, не повстречайся я с тобой. Скорее всего, букет цветов из тех, что продаются на автозаправках, и кружевные трусики из секс-шопа. Или что-то в этом роде.

Лори смеется, задирает рукав пальто и смотрит на часы, словно ей нужно успеть куда-то к определенному времени.

– Хорошо, – к немалому моему удивлению, произносит она.

Я был уверен, что она сейчас умчится.

– Молодчина! Я знаю неплохое местечко здесь поблизости. Настоящий паб, а не какой-нибудь модный бар, где вечно некуда сесть.

Дует ледяной ветер, с неба начинает валить снег. Я наклоняю голову, обнимаю Лори за талию и увлекаю в маленькую боковую улочку.

Лори

Мы открываем стеклянную дверь и оказываемся в пабе. Хорошо, что я согласилась выпить с Джеком. Здесь так уютно, пахнет углем и воском, которым натерт пол, обитые зеленой кожей кабинки приглашают к долгой, неспешной выпивке. Стена над стойкой бара, отделанной латунью, выложена терракотовыми плитками. Единственные посетители, кроме нас, какой-то старикан и его фокстерьер. Если на свете есть места, которые не меняются десятилетиями и могут позволить себе роскошь не гнаться за модой, – мы в одном из них.

– Стакан красного? – предлагает Джек, и я киваю. – Найди-ка нам местечко у камина, а я принесу выпить, – говорит он, протягивая мне сумки.

Я устраиваюсь в лучшей, ближайшей к огню кабинке. Падаю на сиденье, поставив сумки под стол, снимаю влажное от снега пальто и вешаю его на крючок неподалеку от камина. Пока мы будем здесь сидеть, пальто нагреется. Нагретое у огня пальто напоминает мне о доме – папа специально устроил за вешалкой батарею, чтобы, отправляясь в школу холодным зимним утром, мы надевали теплые куртки.

– Вино для леди! – провозглашает Джек, подходя к столику с бокалом рубиново-красного вина и кружкой пива.

Я делаю ему знак, и он вешает свое пальто напротив моего. Теперь мы словно отделились от остальных, и наша кабинка превратилась в частную территорию.

– За что люблю зиму, так это за горящие камины. – Джек подходит к огню, греет руки, а потом опускается на кожаное сиденье напротив меня. – Господи, как я об этом мечтал! – восклицает он, делает большой глоток пива и облизывает губы.

Я отпиваю из своего бокала. У вина привкус черной смородины, оно приятно согревает нутро.

– Спасибо, что помогла мне, – улыбается Джек. – Без тебя я бы в жизни не отыскал такой классный подарок.

Предвкушая, в какой восторг придет Сара, я улыбаюсь:

– Она по достоинству оценит твое желание доставить ей радость.

– Без тебя я наверняка купил бы какую-нибудь ерундовину.

– Мы утаим от Сары, что я тебе помогала, – говорю я и вновь отпиваю из бокала, ощущая, как алкоголь начинает оказывать свое магическое действие. – Ты давно разговаривал с Сарой?

– Она звонила вчера, – сообщает Джек. – Похоже, она там веселится напропалую. Звонила откуда-то из бара. Шум там стоял такой, что я едва слышал, что она говорит.

Мне Сара тоже звонила вчера, и тоже из бара. Скорее всего, сразу после того, как она закончила разговор с Джеком. Несколько дней назад подруга уехала к родителям, на день рождения сестры, которой исполнилось восемнадцать лет.

– Сара позвала к телефону Элли, которая, похоже, напилась в стельку. – Джек смеется и пьет пиво. – Ты знакома с ее сестрой? Про таких говорят – два сапога пара. Вместе они способны такого наворотить, что только держись!

– Знаю, – киваю я и отворачиваюсь к огню. – Когда они были детьми, наверняка устраивали родителям веселую жизнь.

Джек умолкает и смущенно откашливается:

– Прости, Лори… я не хотел… в общем, ты знаешь…

Он не произносит имени Джинни, но я прекрасно понимаю, за что он просит прощения. В сотый раз упрекаю себя за то, что пустилась в ненужные откровенности. Узнав о смерти Джинни, люди чувствуют себя обязанными выразить сочувствие и в результате лепечут всякие банальности. Именно по этой причине я стараюсь никому о ней не рассказывать. Это не значит, что я кого-то осуждаю. Просто констатирую факт.

– А ты собираешься на Рождество съездить к маме? – перевожу я разговор в более безопасное русло, и Джек мгновенно расслабляется.

– Собираюсь. Но мне придется вкалывать почти до самого Рождества. – Он пожимает плечами. – Кручусь, как белка в колесе. Да что говорить, ты все сама понимаешь.

Выпив два бокала вина, я чувствую блаженное тепло. До чего это приятно, вот так сидеть и болтать с Джеком. Я уже забыла, как это приятно.

– Ты намереваешься до конца жизни работать на радио? – спрашиваю я.

– Я бы не прочь. Мне там ужасно нравится. – В его глазах вспыхивают огоньки. – Там всем плевать, если ты явился небритым или в мятой футболке. Это тоже плюс.

Тихонько смеюсь. Я же вижу: несмотря на все усилия казаться пофигистом, Джек страшно амбициозен. Если он не с Сарой, значит он работает. В основном он пишет тексты для передач, но иногда выходит в ночной эфир, пробуя себя в качестве ведущего. Нет никаких сомнений, вскоре его голос будет звучать на всех волнах. В течение многих лет я буду слушать его, уплетая утром кукурузные хлопья или готовясь вечером ко сну. Перспектива довольно приятная. В отличие от моих собственных перспектив, которые остаются туманными. Работа в журнале остается недостижимой мечтой. К тому же последние несколько месяцев мне было не до собственной карьеры.

Джек приносит еще выпивку, и я чувствую, что щеки мои начинают пылать – от алкоголя и от близости горящего камина.

– Как все это прекрасно, – произношу я, опуская подбородок на ладони. – Вино, камин… Именно это мне и было нужно. Спасибо, что привел меня сюда.

Джек кивает:

– Как у тебя дела, Лу? Я знаю, в последние несколько месяцев тебе пришлось нелегко.

Прошу, не будь таким внимательным, иначе я потеряю контроль над собой. Он назвал меня Лу, и это лишь усугубляет дело. Так называет меня только Сара. Она не знает, что, кроме нее, меня звал Лу один-единственный человек на свете – Джинни. Когда она была маленькой, ей никак не удавалось произнести «Лори», имя «Лу» намного проще.

– Все хорошо, – пожимаю я плечами, хотя это вовсе не так. – Конечно, есть всякие проблемы, но это не смертельно. – Я смотрю на огонь и пытаюсь сглотнуть ком, подступивший к горлу. – Хотя, честно говоря, иногда бывает такое чувство, словно у меня земля уходит из-под ног, – признаюсь я. – Папа всегда был опорой для нашей семьи.

– Но ведь сейчас он поправляется?

Хотелось бы ответить утвердительно, но, увы, мы все не слишком уверены, что это так.

– Поправляется, – прикусив губу, киваю я. – Но понимаешь, когда речь идет о сердце, трудно что-то утверждать. Врачи говорят, сейчас его состояние стабилизировалось, но он глотает столько таблеток, что они дребезжат у него внутри, как леденцы в жестянке. И у бедной мамы, конечно, забот выше головы. Назначения врачей, диета, консультации и все такое. А еще ведь нужно оплачивать счета и следить за домом. И совершенно непонятно, что будет с папиным здоровьем дальше. – Я делаю большой глоток вина. – Знаешь, иногда в жизни бывают такие события… они как ступенька между одним жизненным этапом и следующим… Я имею в виду не те события, которые мы устраиваем по собственному желанию… Ну там, отъезд из родительского дома, поступление в университет, устройство на работу, свадьба с любимым человеком и все такое. Но иногда в жизни случается нечто непредвиденное и совершенно от нас независящее. Ночью раздается телефонный звонок, и ты узнаешь, что произошла катастрофа. Так вот, такая граница прошла через мой двадцать третий день рождения. Прежде мне казалось, что мои родители – это каменная стена, неподвластная никаким ветрам и непогодам. А теперь я почувствовала, что стена эта стоит на зыбучем песке и может рухнуть в любую минуту. Поняла, что мама и папа не будут поддерживать меня вечно, что они тоже нуждаются в моей поддержке. И это все здорово выбило меня из колеи. Представь себе, я стала вздрагивать при каждом телефонном звонке. А в желудке постоянно перекатывается холодный ком страха. Короче, ощущение такое, словно меня преследуют. Каждую минуту жду, что меня настигнет пуля, тревожно озираюсь, передвигаюсь короткими перебежками. А во сне часто вижу сестру. Я ношусь по школьной спортплощадке, а Джинни, сидя на папиных плечах, радостно верещит. Они с папой переходят дорогу, где ужасно много машин, он крепко держит ее за руку, а я остаюсь на другой стороне. Джинни спит на папином плече, густые белокурые волосы почти закрывают ее личико. И мне отчаянно хочется вернуться в то время, когда папа был сильным и крепким, понимаешь?

К стыду своему, слышу, что в моем голосе звучат слезы. Разумеется, Джек тоже это слышит.

– Ох, Лори, – произносит он тихо, подвигается и обнимает меня за плечи. – Бедняга, ты выглядишь такой измученной.

Замечание не слишком лестное, но на раздражение у меня не осталось сил. К тому же невозможно отрицать очевидное. Я чертовски устала. До сих пор я не сознавала, как сильна эта усталость, потому что у меня не было на это времени. Но в этом теплом, уютном пабе усталость давит на меня, точно свинцовая плита. Того и гляди, скоро превращусь в какую-то бесформенную массу.

– Иногда жизнь – это довольно дерьмовая штука, – говорит Джек, по-прежнему обнимая меня за плечи. – Но черная полоса рано или поздно заканчивается. Непременно заканчивается.

– Ты думаешь? Честно тебе скажу, сейчас мне кажется, что я потерпела поражение на всех фронтах. Живу в Лондоне, а занимаюсь какой-то фигней. Может, будет лучше, если я вернусь домой. По крайней мере, поддержу родителей, помогу маме.

– Ну что ты несешь, Лори? Какое поражение на всех фронтах? Твой отец поправится, и ты найдешь хорошую работу. Наверняка твои родители сильнее всего на свете хотят, чтобы ты осуществила свои мечты. И ты их осуществишь, я уверен.

– Правда?

– Конечно правда. Посмотри на себя. Ты умная, талантливая, энергичная. Конечно, ты не будешь всю жизнь торчать за стойкой регистрации отеля. Кстати, я ведь читал несколько твоих статей, помнишь? Здорово написано. Вот увидишь, скоро в твоей жизни произойдут перемены.

Понимаю, Джек хочет меня утешить. Но вдруг мои статьи ему действительно понравились? Я точно знаю, он не врет, говоря, что их прочитал. Сара заставляет его читать все, что мне удается опубликовать. К моим, с позволения сказать, успехам на поприще журналистики она относится так же благоговейно, как и моя мама.

Джек смотрит на меня пристально, словно собирается сказать нечто важное.

– Знаешь, я никогда в жизни не встречал такой девушки, как ты… даже не могу сформулировать, какой именно… От тебя исходит тепло… конечно, это чертовски банальное выражение, и все же… – Ему никак не удается подобрать нужные слова, во взгляде его мелькает досада. – Ты особенная, Лори. Рядом с тобой приятно находиться.

От удивления я даже перестаю жалеть себя и вскидываю голову:

– Ты и в самом деле так думаешь?

– Еще бы! – Губы его расплываются в неуверенной улыбке. – Именно так я и думаю. Как только тебя увидел, сразу понял, что ты необыкновенная!

У меня перехватывает дыхание. Я отчаянно пытаюсь сдержать рвущийся наружу вопрос, но слова просачиваются сквозь плотно сжатые губы, как вода сквозь пальцы.

– Что ты имеешь в виду? Когда мы с тобой познакомились или когда ты увидел меня в самый первый раз?

Черт, черт, черт!

Джек

Черт, черт, черт!

Оказывается, Лори тоже помнит.

– Ты хочешь сказать… два года назад, накануне Рождества?

Мы сидим близко друг к другу, почти соприкасаясь бедрами, и я вижу, как тяжело ей дались последние несколько месяцев. Под глазами темные круги, плечи напряжены, выражение такое, словно она постоянно сжимает зубы. Ей нужно принять горячую ванну, поесть куриного супа и отсыпаться этак с недельку.

– В автобусе? – выдыхает она; щеки ее полыхают румянцем, потому что она выпила, в глазах пляшут искорки, которых я не замечал с минувшего лета. – Ты… ты помнишь?

Я хмурюсь и строю гримасу, надеюсь, она выражает легкую растерянность. Я уверен на сто процентов, что оживлять в памяти эту мимолетную встречу на остановке – непростительная ошибка. Колоссальная ошибка, которая может иметь непредсказуемые последствия. Для Лори я парень ее лучшей подруги, и наша с ней дружба основана именно на этом обстоятельстве. Я молчу, впав в подобие ступора. Лори выжидающе смотрит на меня, и искорки в ее глазах гаснут. Она буквально увядает на глазах. Знаю, она все отдала бы за то, чтобы поймать спонтанно вылетевший вопрос и проглотить его. Если бы я мог, то сам проглотил бы его. Это такая мука – лгать и причинять ей боль.

– Я имею в виду, когда я впервые увидел тебя на вечеринке в вашей квартире, – говорю я едва слышно.

– Я не об этом. – Лори сверлит меня глазами. – Мне кажется, я видела тебя намного раньше. За год до этой вечеринки. На автобусной остановке.

Ох, Лори, ну почему ты такая отважная. Поверь мне, быть трусом намного проще. До той поры, пока никто не требует от тебя смелости. Я придаю своему лицу выражение полного недоумения. Вскидываю бровь на манер Хью Гранта:

– Лу, боюсь, вино ударило тебе в голову. Уверяю тебя, мы впервые встретились на вечеринке в вашей с Сарой квартире. Ровно год назад.

Лори смотрит мне в глаза, молча, не мигая. Чувствую, как она решает: не лучше ли сдаться и выкинуть белый флаг? Проходит десять секунд. А может, пятнадцать. Эти секунды кажутся мне бесконечностью. Черт, кажется, она едва сдерживает слезы! Я урод, я последний дебил, и ничего больше! Может, признаться, что я все помню? Но кому от этого будет лучше? Наверное, Лори это признание доставит радость. На несколько мгновений. Но что будет на следующей неделе, в следующем месяце, в следующем году? Понятия не имею.

– Прости, – роняет она, заставляя меня чувствовать себя злодеем, злобным серым волком. – Похоже, я и правда перебрала. Не обращай внимания.

– Ну уж нет, – качаю я головой. – Ты не из тех, на кого можно не обращать внимания.

Надо же, всего три пинты пива, и готово – я начал сыпать дурацкими комплиментами.

Лори моргает, на ее ресницах дрожат слезы.

– Забудь о том, что я наговорила. Не сердись.

Я не отрываясь смотрю на нее. Отпускать очередную порцию лжи нет ни малейшего желания. Она такая беззащитная. Меньше всего на свете мне хочется ее обижать.

– Как я могу на тебя сердиться, Лори? У меня нет причины. Мне так приятно, что ты рядом, и я…

Господи боже, что я несу! Надо заткнуться, пока не поздно. Я хожу по самому краю. И вообще, зачем бередить ей сердце?

– Мне тоже приятно, что ты рядом, – шепчет Лори, и по щеке ее сползает одинокая слеза.

– Не надо, – выдыхаю я, и собственный голос кажется мне грубым до невозможности. – Пожалуйста, не плачь.

Только бессердечный подонок может довести девушку до слез и не попытаться ее утешить. Я, конечно, врун, но не бессердечный подонок. Поэтому я привлекаю Лори к себе и вытираю пальцами слезы.

– Тебе не о чем плакать, – бормочу я, почти касаясь губами ее макушки.

Как это посреди зимы она ухитряется пахнуть полевыми цветами? Кожа у нее такая нежная, такая офигительно нежная. Разум приказывает мне отдернуть руку, но тело отказывается выполнять приказы. Медленно провожу большим пальцем по ее скуле. На несколько мгновений мы оба замираем. Потом она слегка поднимает голову, чтобы взглянуть на меня, и ее губы оказываются в опасной близости от моих.

Мне кажется, она не дышит. И я тоже. Боже, в жизни не видел такого красивого рта. Ее пухлые губы слегка дрожат. Лори наконец выдыхает, и я ощущаю терпкий винный привкус. Она подается вперед, расстояние между нашими губами вот-вот исчезнет. Какая мука! Сердце мое разрывается на части.

– Я не могу поцеловать тебя, Лори. Не могу.

Лори

Я слишком много выпила. Я самая жалкая личность на свете. Но я не могу отодвинуться от Джека, и пусть все вокруг полыхает ярким пламенем. Мы оба оказались вне времени и пространства, ничто не имеет значения, кроме его мягких губ, добрых глаз и теплых сильных рук. Если бы все это происходило в телевизионном сериале, я была бы возмущена. Они с Сарой замечательно подходят друг другу, и сценарий, в котором над их счастьем нависает угроза, кажется невозможным. Но это не сериал, а реальная жизнь, где люди часто совершают ошибки. Я вскидываю голову, словно Джек меня поцеловал, и не могу сдержаться и не вернуть ему поцелуй. Сейчас он выглядит в точности так, как в тот день на автобусной остановке, и мне кажется, время повернулось вспять. Джек еще не успел стать бойфрендом Сары, папа совершенно здоров, а в волосах моих блестит мишура. Я слышу скрип, который издает колесо времени, прокручиваясь назад. Похожий звук издают старые магнитофоны или виниловые пластинки, когда с них соскальзывает игла. Господи боже, когда творятся такие чудеса, противиться им бессмысленно!

– Я не могу поцеловать тебя, Лори. Не могу.

Каждое его слово насквозь пробивает мне сердце. Блин! Что я себе позволяю?! Кто бы мог подумать, что я способна на подобную подлость? Надо бежать от него, сломя голову.

– Господи, – шепчу я и прижимаю к губам дрожащие пальцы.

Не сознавая, что делаю, я вскакиваю на ноги, хватаю свои сумки и вылетаю из паба. На улице идет снег, меня обжигает холодом, и я вспоминаю, что оставила на крючке пальто.

– Лори! Лори, подожди! – Джек запыхался, в руках он держит мое пальто. – Прошу тебя, подожди секунду! – вцепившись в мой рукав, умоляет он.

Я вырываюсь, грубо, решительно, содержимое одной из моих сумок летит на тротуар. Джек помогает мне все собрать, набрасывает пальто на мои трясущиеся плечи и обнимает меня, пытаясь согреть. Пальто, долго висевшее у камина, нагрелось, и, ощущая это тепло, я, неожиданно для себя самой, вновь заливаюсь слезами. Вообще-то, я вовсе не плакса, но сегодня мои слезные протоки работают в усиленном режиме.

– Лори… – шепчет Джек, в свете уличных фонарей глаза его кажутся яркими, как звезды. – Меньше всего на свете я хотел тебя обидеть.

– Я такая дура, – лепечу я. – Сама не знаю, почему я так расхныкалась.

Джек вздыхает, весь – воплощенная доброта и сочувствие.

– Просто ты устала, ты встревожена и чувствуешь себя так, словно плывешь против течения.

Джек поглаживает меня по спине, загораживая своим телом от снега и ветра, и говорит тихо, почти касаясь губами моего уха. Это так приятно, так невероятно приятно – слушать его голос и ощущать его близость. Мне больше не хочется никуда бежать. Он прав, я плыву против течения и совершенно выбилась из сил. Сейчас мне кажется, волна вот-вот накроет меня с головой, но руки Джека, подобно спасательному кругу, не дают мне пойти ко дну. Не могу представить, что когда-нибудь стану к нему равнодушна. Это за пределами реальности.

– Поцелуй меня, Джек. Я хочу, чтобы ты меня поцеловал, – шепчу я еле слышно. И куда только подевалась моя застенчивость. Впрочем, в подобной ситуации стесняться бессмысленно. – Ненавижу себя и все равно хочу этого.

Он гладит меня по волосам, берет меня за подбородок и заглядывает в глаза:

– Я тебе кое-что скажу. Только обещай не рассказывать об этом ни одной живой душе. Даже своей кошке.

Я киваю, глядя ему прямо в глаза. Он берет мое лицо в ладони. Что бы он ни сказал сейчас, я буду помнить это до последнего вздоха.

– Я хотел поцеловать тебя в пабе, Лори, и сейчас хочу поцеловать тебя, до умопомрачения. Ты чудесная девушка, я в жизни таких не встречал. – Он отворачивается, устремляет взгляд в конец пустынной улицы и вновь возвращает ко мне. – Ты красивая, добрая, и ты так прикольно шутишь, а когда ты глядишь на меня своими глазами-незабудками… Черт, надо быть долбаным святым, чтобы тебя не поцеловать!

Джек не святой и прижимает меня к стене, припадает ко мне всем телом и целует меня. Мы целуемся на заснеженной улице, дрожащие губы Джека становятся все более уверенными и горячими. По щекам моим текут слезы, я открываю рот, позволяя его языку переплестись с моим. Он издает низкий глубокий стон, словно раненое животное. Каждой клеточкой своего тела, каждой каплей своей крови я ощущаю облегчение, которое он испытывает. Наши дыхания сливаются в такт друг другу. Все это даже прекраснее, чем я воображала, а поверьте, когда дело касается Джека О’Мары, мое воображение не знает удержу.

Он держит мое лицо в ладонях, как драгоценность, потом запускает пальцы мне в волосы, а я откидываю голову.

Мы целуемся в первый и последний раз в жизни. Мы оба это знаем, и знание это разжигает и пронзает печалью, так что глаза мои застилают слезы.

Я вцепляюсь в отвороты его пальто и вновь приникаю к его губам. Слезы придают поцелуям солоноватый вкус. Открываю глаза и смотрю на него, потому что хочу запомнить, каким он был в это мгновение. Я буду помнить его до последнего вздоха. Глаза Джека закрыты, влажные от снега ресницы опущены. Знаю, он тоже будет помнить наш поцелуй до конца жизни.