Текст книги "Плохо быть богатой"

21

Вечер у де Рискалей наконец-то медленно перетек в обеденный зал.

Эдвина, всегда веселая и искрометная, сегодня не могла избавиться от ворчливого, недовольного настроения. Более того, ей явно хотелось крови – состояние вовсе для нее новое. К первой ране – исчезновению Анук рука об руку с Р.Л. – добавился очередной удар: Анук не просто сослала ее на самое непрестижное место, за третий стол, накрытый в алькове для завтрака за пределами обеденного зала, но и в очередной раз увела у нее Р.Л., в самый последний момент переиграв расположение гостей за столами и поместив Р.Л. рядом с собой. Естественно, на самом почетном месте.

Эдвина попыталась было закрыть на эти неприятности глаза, но это далось ей нелегко.

Почему случилось так, грустно спрашивала она себя, что ее усадили за печкой? Что, она не под той звездой родилась? Или это предзнаменование чего-то худшего? А может, на ней клеймо общественного проклятия, о котором она и не догадывается?

Полуобернувшись, она кинула болезненный взгляд направо. Она едва различала профиль Р.Л. – он возвышался рядом с Анук с таким выражением, словно настал его звездный час. Болтовня, доносившаяся из-за их столика, напоминала радостный стрекот сорок во время кормежки. Эдвина отметила, что Анук довольно часто как бы невзначай тепло касается руки Р.Л. Вот ведь дрянь мумифицированная, внезапно полыхнула Эдвина безудержной яростью.

Она хмуро осмотрелась, изучая столик, к которому была приговорена: помимо нее, там было еще семеро бедолаг, причем прямо напротив расположился Клас Клоссен. Уж лучше было сидеть совсем одной!

– Ну так вот, приехали мы туда… Загнанные куда-то за сотню миль от Манилы, дыра дырой – и тут разразился тайфун… – услышала она голос Сони Мирры, стареющей секс-кошечки и кинодивы, работающей в мягком порно и фильмах сомнительного качества. Соня повествовала о какой-то анекдотической ситуации в одном из своих весьма редких и весьма слабых фильмов. Но хорошо хоть другие на это время перестали бубнить. За их столом не звучали музыкальные переливы смеха-щебета экзотических птиц, как за другими. Здесь доминировал стук ножей о дорогой фарфор – слишком резкий и явный, по мнению Эдвины, как и голос Сони Мирры.

Эдвина бесшумно орудовала своими приборами. Едва коснувшись первой перемены из устриц и мидий, поданных в легчайшей пене соуса, она отложила в сторону ложку, даже не притронувшись к рыбному супу. Когда в зал церемонно внесли серебряное блюдо с дичью, она положила себе на тарелку серебряными щипчиками небольшую тушку, слегка полив ее соусом, а потом подозрительно принялась изучать ее: слишком уж она напоминала чахлого попугая.

Ароматный запах птицы и соуса с трюфелями, поднимавшийся от блюда, вызвал у нее приступы тошноты. Отвернувшись от стола, она поспешно сделала несколько глубоких вдохов. Если у нее и был какой-то аппетит в начале вечера, теперь он исчез окончательно. Это началось, когда она нашла свое место за отдаленным столом прямо напротив Класа, – с этого момента вечер из отвратительного стал превращаться в сущий ад.

Клас поднял в снисходительном приветствии бокал с вином, и она быстро отвернулась. Но куда же еще смотреть? Справа от нее немолодой муж-менеджер какой-то певицы с жаром расправлялся с дичью, так что хрупкие косточки только хрустели. Слева полностью погрузился в себя еще более пожилой издатель одной из нью-йоркских ежедневных газет, сосредоточенно подхватывая с тарелки кусочки и тщательно пережевывая их медленными механическими движениями челюстей; кожа его, покрытая старческими пигментными пятнышками, казалась прозрачной. Переведя взгляд далее, Эдвина заметила испанку, жену какого-то араба – торговца оружием; задумчиво покручивая бокал с рислингом, она рассматривала вино так, словно его только что извлекли из покрытой пылью веков стеклянной бутыли столетней давности.

Вздохнув, Эдвина уныло отхлебнула немного вина из своего бокала. По крайней мере, подумала она, хуже уже не будет. Не должно быть.

– Ты не хочешь выпить за мое здоровье, Эдвина? – промурлыкал Клас бесцветным голосом и с обычной презрительно-пренебрежительной усмешкой.

– Чего бы ради? – Эдвина даже не подняла на него глаз.

– Если у тебя есть повод предложить тост за свое здоровье, Клас, скажи нам! – резкий голос Сони Мирры накатил на стол, подобно девятому валу.

– Соня права, – подхватила ее слова Рива Прайс, ведущая колонки светских сплетен. – Мы терпеть не можем секретов. Особенно я. Может, твоя новость подойдет для моей колонки? – Рива впилась глазами в Класа, затем резко перевела взгляд на Эдвину: острый, привыкший ворошить грязное белье, он напоминал лазерный луч.

При ее словах блаженно притихла даже Соня Мирра.

Клас помолчал, затягивая томительное ожидание. Его презрительные, неприятно-блеклые глаза ни на секунду не упускали из виду Эдвину, которая продолжала потягивать вино.

– Ну? – нетерпеливо дернулась Рива.

Клас легонько откинулся назад на спинку стула, улыбаясь одними губами.

– Официально, – проговорил он медленно и с видимым удовольствием, – об этом будет объявлено в понедельник. Тем не менее рад сообщить вам, что я получил повышение. – Он еще раз поднял бокал, улыбка на его узком лице стала еще шире. – Вы видите перед собой второго человека после Антонио де Рискаля в его фирме.

Тяжелый бокал из хрусталя баккара выскользнул из рук Эдвины и рухнул на бесценную тарелку мейсенского фарфора. Двухсотлетний фарфор треснул, вино фонтаном плеснуло вверх, хрусталь рассыпался вдребезги. Тушка птицы взлетела с тарелки и плюхнулась обратно.

За всеми столами, как по команде, стихли смех и болтовня, взоры обратились к Эдвине, но она словно не заметила этого. Сейчас она не видела и не слышала ничего, кроме убийственной новости, только что преподнесенной Класом, оцепенело глядя на месиво из разбитого хрусталя, фарфора, еды и питья, которым увенчалось это сообщение. Острые осколки хрусталя рассыпались вокруг, подобно окрашенным во все цвета радуги льдинкам. Эдвина испуганно охнула, заметив амебообразное пятно рислинга, безжалостно расползающееся во все стороны, оставляя на белоснежном крахмальном дамасте темную влажную лужу, и застыла в ужасе, переведя взгляд на бесценную антикварную тарелку, некогда украшавшую императорский стол. Тарелка раскололась пополам и походила сейчас на две части игрушки-ребуса в форме зигзага, которые нужно сложить воедино.

Однако смущение отступило перед отчаянием, вызванным самодовольным откровением Класа. Ее мир взорвался, распавшись на части, – что по сравнению с этим императорский фарфор? Ее предали.

Почувствовав себя центром внимания, Эдвина подняла глаза. Непроницаемый Банстед материализовался где-то слева от нее, держа в руках аккуратно сложенное крахмальное полотенце.

– Прошу меня извинить, мисс Робинсон, – пробормотал дворецкий с предельной искренностью, словно и в самом деле тут была вина его лично. – Я не заметил, что вам поставили треснутый бокал…

– Треснутый? – Эдвина изумленно уставилась на него. – Да ничего подобного!

– Надеюсь, ваше платье не пострадало? – Банстед мягко дал знак лакею, который одним прыжком оказался рядом, принявшись ликвидировать последствия крушения. – Через минуту вам подадут другие приборы, – заверил он.

Эдвина покачала головой.

– Мне не нужны другие приборы. – Голос ее дрожал, она резко отодвинула стул в сторону.

– Но, мисс Робинсон…

– Банстед, прошу вас!

Дворецкий тут же исчез, словно ее глаза испепелили его, превратили в пар.

Эдвина повернулась к Класу, продолжавшему потягивать вино и ответившему на ее взгляд с деланным выражением скучающего безразличия. Она видела, что в глубине его глаз сверкает, подобно лунному свету, лед торжества, а уголки губ изогнулись в откровенно самодовольной и снисходительной усмешке.

Осторожно, как при замедленной съемке, она сняла с колен салфетку, сложила ее и положила на стол. Не совсем уверенно поднялась из-за стола. Колени ее дрожали и подгибались. На какое-то мгновение Эдвина даже испугалась, что ноги могут ее подвести. Она на удивление ясно видела все, что происходит на периферии: сияющие фиолетовые стены, казалось, начали медленно пульсировать. Грандиозный потолочный карниз опрокинулся, выгнувшись. Ленты из бледно-розового шелка, которыми были щедро украшены оконные занавески, принялись извиваться, подобно змеям.

О Господи, что с ней происходит?

– Эдвина?..

Она вздрогнула, услышав этот серебристый голос. Анук, сплошные скулы и провалы щек, наполовину обернулась в ее сторону, грациозно откинув на спинку кресла бледный скелетообразный локоть. Серебряная вилка с длинными зубьями нацелилась на Эдвину, словно миниатюрные вилы.

Эдвина молча выдержала ее взгляд. В мерцающем свете канделябров острые черты Анук приобрели жесткий оттенок и, казалось, так же вибрировали, как и стены. Интересно, это галлюцинация или просто эффект освещения? А может, тяжелые сапфиры от „Булгари" и вправду оттягивают мочки ушей Анук почти до обнаженных костлявых плеч?

– Дорогая, – в голосе Анук звучало беспокойство, – с тобой все в порядке?

– Да… – Эдвина глубоко вздохнула и кивнула. – Я… Все прекрасно, правда. – Она чувствовала на себе взгляды множества глаз. Полные ярости, как у голодных волков, следящих, в предвкушении блаженства, за споткнувшимся ягненком. На лбу ее залегла морщинка, она нахмурилась и тряхнула головой, словно приходя в себя от наваждения. – Нет, – прошептала она хрипло. – Нет, не прекрасно…

Анук начала подниматься из-за стола, но Эдвина жестом остановила ее. Воздуху, подумала она в отчаянии. Мне просто необходимо глотнуть свежего воздуху! Здесь просто нечем дышать. Такое ощущение, что из зала внезапно улетучился весь кислород.

Задыхаясь, она сделала несколько судорожных вдохов, видя, как вздымается и опускается при каждом вдохе ее зеленовато-желтый лиф.

– С-спасибо за приятный вечер, – выдавила она из себя с огромным трудом. Горло у нее перехватило, слова прорывались трудно и звучали низко, словно их произносил кто-то другой.

– Эдс?.. – Этот голос звучал совсем по-другому: знакомый и искренно обеспокоенный. Голос Р.Л.

Отвлекаясь от ненасытных взглядов, Эдвина сосредоточила внимание на Р.Л. Его глаза смотрели на нее уверенно и в то же время заботливо, обеспокоенность в их глубине пронзала до глубины души, как вспышка боли. Но одного его взгляда хватило, чтобы силы вернулись к Эдвине. Р.Л. ни в коем случае не должен видеть ее такой – разваливающейся на части.

Особенно сейчас.

Собрав воедино остатки быстро убывающих сил, она заставила себя встряхнуться, с огромным трудом приняв обычную гордую осанку.

– Я… Прошу меня извинить… – Она вздернула подбородок в усилии, которое никто из собравшихся, за исключением Класа Клоссена, не смог бы оценить. – Я неважно себя чувствую… По-моему, мне лучше…

Казалось, голодные взгляды сомкнулись вокруг нее, зажав в кольцо, а фиолетовые стены грозили вот-вот рухнуть.

Удушливая волна обожгла, словно вспышка адского пламени.

Прижав руку ко рту, Эдвина повернулась и бросилась вон из прекрасных удушающих апартаментов, начисто забыв даже об оставленной в фойе шубке.

Не дожидаясь, пока ее быстрые шаги растают в глубине отделанного мрамором холла, Р.Л. Шеклбери поднялся со своего места. Ничего не объясняя и даже не извинившись, он скомкал салфетку, бросил ее на край тарелки и устремился следом за Эдвиной.

Однажды он уже позволил ей уйти. Это было давным-давно, с тех пор прошли годы. Но повторять одну и ту же ошибку дважды он не намерен.

Анук полыхала яростью. Неподвижно и бесстрастно восседая за столом, она наблюдала за уходом Эдвины и Р.Л. Ничто не выдавало ее ярости, лишь едва заметно напряглись тонкие мускулы под мягкой кожей ее безупречно сделанного лица.

Эта вспыльчивость! Этот удар! Да как посмела Эдвина испортить ее прекрасный вечер, продуманный до мельчайшей детали, от самого неприметного до бьющего в глаза, так тщательно разработанный и тщательно исполненный!

Убить мало эту дрянь! Ослепительно улыбнувшись окружающим, Анук убрала с колен салфетку.

– Извините меня, дорогие мои, – уронила она, не обращаясь ни к кому в отдельности. – Мы с Антонио вернемся через секунду. – С этими словами она поднялась из-за стола. – Дорогой? – вопрошающе взметнула она брови, обернувшись к мужу.

Подчиняясь ее взгляду, Антонио тоже поднялся.

– Мы быстро, – проговорил он в никуда, неопределенно взмахнув рукой. – Пожалуйста, не позволяйте еде остыть…

– Тем не менее, – добавила Анук лукаво, обернувшись через плечо и по-прежнему играя роль гостеприимной хозяйки, – если я пропущу какую-нибудь пикантную новость, перескажите мне ее, как только я вернусь!

Они с Антонио не спеша двинулись из зала. Только оказавшись вне поля зрения гостей, они позволили себе прибавить шаг, чтобы перехватить Эдвину и Р.Л.

22

Эдвину они догнали уже у лифта – она в нетерпении расхаживала там из конца в конец, ожидая кабинку. Похоже, что к ней вернулись прежняя твердость и решительность. Р.Л. с интересом наблюдал, как Анук с Антонио осторожно приступили к ее обработке, оттеснив его на второй план. Де Рискали работали на редкость слаженно, как высокопрофессиональная команда. Первой вступила Анук.

– Дорогая?.. – недоуменно обратилась она к Эдвине.

– Что-то не так? – тут же включился Антонио. Эдвина застыла на полдороге.

– С чего бы вдруг? – спросила она резко. – Я хочу сказать, ужин действительно удался, не так ли?

– Ну, не знаю… – Легкая тень скользнула по лицу Анук и тут же рассеялась. – Мне показалось… ты как-то резко сорвалась с места…

Мгновение Эдвина смотрела на нее во все глаза, не веря себе. Разговор тут же взял в свои руки Антонио:

– Эдвина, если тебя что-то расстроило, мы бы хотели услышать, что именно.

Нет, это просто невероятно! У Эдвины перехватило дыхание. Он что, не знал о назначении Класа? Быть такого не может!

– Дорогая, прошу тебя, объясни же, что случилось… – умоляюще протянула Анук.

– Если мы можем что-то исправить… – вторил ей Антонио.

Внезапно новая волна ярости захлестнула Эдвину. Нет, с нее достаточно! Сколько же можно играть? Ее уже тошнит от притворства. Надоело быть пешкой в нечестных играх де Рискалей!

– Вы хотите сказать, что ничего не знаете? – Ее голос дрожал от гнева. – Мне трудно в это поверить. Очень трудно!

– Я вижу, что мы должны объясниться, – мягко проговорил Антонио.

– Объясниться! – Эдвина буквально выплюнула это слово, метнув в него взгляд, полный грома и молний, и вновь принимаясь яростно мерить шагами пространство.

Анук повернулась к Р.Л., который все еще пребывал в изумлении от в совершенстве разыгранной де Рискалями сцены.

– Дорогой мой, – вздохнула Анук, с подчеркнутой озабоченностью касаясь его руки. – Мы вовсе не собираемся похищать Эдвину. Нам просто нужно с ней пару минут побеседовать.

– Это уж как она решит, – жестко бросил Р.Л.

– Эдвина, – снова подступил к ней Антонио, мы не могли бы поговорить в другом месте?

Эдвина не собиралась сдавать завоеванных позиций.

– Я ни за что не вернусь обратно! – Лицо ее исказила ярость, она дрожала от гнева. – Если хотите поговорить – говорите здесь. – Она вызывающе сложила на груди руки.

Антонио с женой быстро обменялись взглядами.

– Дорогой… – Анук вопросительно посмотрела на Р.Л. – Это слишком ужасно, если я попрошу вас подождать?.. – Голос ее постепенно стих, а рука уже скользила под руку Р.Л., чтобы увести его обратно.

– Эдс? – Р.Л. явно колебался, поглядывая на Эдвину.

– Все нормально, Р.Л., – с трудом выдавила она.

– Ты уверена?

Она кивнула.

– Помни – я поблизости. Так что если понадоблюсь… Не уходи, прежде чем…

– Хорошо. – Она еще крепче впилась пальцами в собственное предплечье, словно готовясь к борьбе.

– Ну, а теперь, дорогой… – Анук мягко улыбнулась Р.Л. – Вы видели работы Каналетто, которые висят у нас в холле? Они просто превосходны. – Спокойно, с полным самообладанием и уверенностью она повела его обратно. Нежно улыбнувшись, едва они оказались в квартире, Анук ловко освободила руку и легким жестом указала ему на пару небольших картин, висящих одна над другой и слегка поблескивающих в свете канделябров. – Прекрасны, правда? Я покину вас на мгновение. Мы скоро вернемся, обещаю вам. – И она медленно отплыла обратно, мягко прикрыв за собой дверь и оставив его одного в куполообразном холле.

– Ну, дорогая, – весело проговорила она, вернувшись к Эдвине с Антонио, шелестя шелком и бархатом, – теперь объясни нам, что произошло.

Эдвина пристально изучала ее, слегка прищурившись, потом повернулась к Антонио.

– Ну вы и наловчились использовать людей в своих целях, – проговорила она горько. – Разве не так?

Антонио поднял одну бровь.

– Прошу тебя, – сказал он, принимая нетерпеливо-вопросительное выражение, почти определенно свидетельствующее о напряжении.

– Не сомневаюсь, что вы в очередной раз изобразите замешательство, если я напомню вам о тех намеках, которые я слышала от вас раньше. О том, что именно я займу место Рубио после его смерти. – Антонио словно не слышал ее слов, и она не смогла сдержать горестного смешка, подступившего к горлу. – Что ж, должна признать, Антонио, что тебе славно удалось меня одурачить.

– А-а, наконец-то я начала понимать… – протянула Анук, перехватывая инициативу. Она успокаивающе положила руку на плечо Эдвины. Та стряхнула ее, не сводя обвиняющих глаз с Антонио.

– Как ты посмел? – Ее голос прозвучал на удивление спокойно. – Как ты посмел держать приманку перед моим носом, только лишь для того, чтобы в последний момент выдернуть ее? – Она повернулась к Анук. – А ты? Ты пригласила меня, чтобы было чем развлечься на этом приеме?

Анук даже бровью не повела, лишь где-то в глубине, скрытое ее нежной кожей, что-то шевельнулось, начало нарастать, увеличиваясь, словно какое-то чудовище, владевшее ее телом, проснувшись, пытается распрямиться, вернуть себе настоящее обличье.

– Право же, дорогая, – произнесла она холодно, – нет никаких оснований так расстраиваться. Насколько тебе известно, Клас работает в фирме дольше, чем ты, и ты должна признать старшинство за ним.

Это объяснение мало успокоило Эдвину. Она повернулась к Антонио.

– Как ты мог обещать Рубио, буквально у его смертного одра, что я займу его место? – Голос ее дрогнул. – А как только он умер, ты спрятался в кусты!

Ничего не ответив, Антонио отвел взгляд, в котором мелькнуло сознание вины, в сторону.

– Рубио? – Анук притворно изумилась. – Так это Рубио сказал тебе о повышении?

– Да. И вполне определенно, должна вам признаться. Он не играл в загадки, а прямо высказался на эту тему, добавив, что говорил об этом с Антонио и что все решено.

– Ну, теперь мне понятно, в чем… э-э… твое заблуждение! – воскликнула Анук, изображая потрясение. – Неудивительно, что ты так расстроилась. О-о, дорогая, я так сожалею… Видишь ли, Рубио был уже настолько болен, бедняжка, что мы просто боялись усугубить его положение, противореча его ожиданиям… Мы знали, насколько вы были преданы друг другу и какие надежды он возлагал на тебя. Я уверена, ты не станешь винить нас за то, что мы хотели подбодрить его перед концом, ведь правда? – Анук помолчала и мягко прибавила: – Или ты предпочла бы, чтобы мы его расстроили?

Просто невероятно, у этой женщины на все находится готовый ответ! Ну что ж, посмотрим, что она скажет на следующее! Эдвина решительно ринулась в бой.

– Тогда как ты объяснишь те намеки, которые постоянно делал мне Антонио? Что, меня тоже нужно было подуспокоить? Но ни тогда, ни теперь, могу вас заверить, я не находилась и не нахожусь на смертном одре!

Нависшее молчание, казалось, пронзали электрические заряды.

– Антонио и вправду серьезно задумывался над возможностью предоставить тебе этот пост, – сказала Анук. – Ведь так, дорогой? – Она взглянула на мужа, и тот послушно кивнул в ответ. – Мы оба в деталях обсуждали эту перспективу…

– Позволь мне закончить! И вы решили, что Класс Клоссен, чьи успехи в торговле даже близко не сравнятся с моими и у которого к тому же рыльце в пушку – или в кокаине? – лучше подходит на это место. Где же здесь логика?

Выражение лица Анук оставалось по-прежнему бесстрастным, однако в голосе звучали лед и сталь.

– Чем ты – или Клас – занимаетесь в свободное время, не касается ни меня, ни Антонио. Не в наших правилах совать нос в чью-то частную жизнь – по крайней мере до тех пор, пока это не сказывается на работе.

– Ну да, и вы сочли, что пристрастие к кокаину – службе не помеха? – рассмеялась Эдвина.

Анук, казалось, не расслышала последней реплики.

– Пойми меня правильно, – она по-прежнему старалась говорить мягко, – мы вовсе не оправдываем наркоманию, ни на работе, нигде. Как раз напротив.

– Она пытливо впилась глазами в Эдвину. – Но кто сказал, что Клас и вправду нюхает? Ты лично видела это?

Эдвина внезапно почувствовала смертельную усталость. Она подняла обе руки, как бы признавая свое поражение.

– В этой игре нет победителей, не так ли? – горько проговорила она. – У тебя на все есть готовый ответ.

– Конечно. – Анук не могла скрыть удовлетворения. – Надеюсь, что так.

– Да, но ты просчиталась в одной небольшой детали.

– В какой же?

– Тебе придется поискать для своих забав иную жертву. Я эту роль больше играть не стану.

– Могу я попросить тебя объяснить мне, что означает эта тирада?

Резко повернув голову, Эдвина бросила пылающий взгляд на Антонио.

– Я ухожу – ровно с этого самого момента! – заявила она гордо.

Голос Анук снизился до мягкого полушепота, однако глаза сверкнули алмазной твердостью.

– На твоем месте я бы как следует все продумала, прежде чем решаться на такой шаг. Не делай глупостей. Не становись самоуверенной эгоисткой, которая слишком высокого о себе мнения. Или ты думаешь, что подобную работу можно найти на каждом углу?

Эдвина посмотрела ей прямо в глаза.

– Это я-то самоуверенная эгоистка? Я слишком высокого о себе мнения?.. Да вы все перевернули с ног на голову! Сделайте любезность, мадам де Рискаль, – в следующий раз, когда вам понадобится жертва, чтобы бросить ее на растерзание волкам, скормите им своего драгоценного Класа. По крайней мере не о чем будет жалеть. – С этими словами Эдвина повернулась и нажала кнопку лифта.

Анук успела схватить ее за запястье.

– Мы еще не закончили разговор, – прошипела она сквозь зубы.

– Я закончила! – подбородок Эдвины упрямо взметнулся вверх.

– Ах ты, дура полуграмотная! – длинные ногти Анук впились ей в руку, а лицо исказила гримаса ярости. – Да какие у тебя основания считать себя незаменимой и особенной? – сорвалась она. – Сплошь и рядом людям отказывают в продвижении – из соображений старшинства или когда они его не заслуживают… да по миллиону других причин! – Она задохнулась, глаза в глубоких впадинах горели огнем. – Но, если ты действительно уйдешь, тогда я вынуждена предупредить тебя: в этом бизнесе места для тебя нет. Ты знаешь об этом, правда? Мне нет необходимости напоминать еще раз, что мир моды достаточно узок. Слухи о том, что кто-то из сотрудников оказался… э-э… ненадежным, распространяются очень быстро.

Вызов, прозвучавший в ее словах, ошеломил Эдвину.

– Анук, – произнесла она спокойно. – Ты что, мне угрожаешь?

– Дорогая, я никогда никому не угрожаю. Давай назовем это словом „просвещаю".

– Тогда выслушай меня, и выслушай внимательно, четко проговорила Эдвина, собрав волю в кулак и глядя прямо в эти вдруг постаревшие и словно ножом полосующие ее глаза. – Я всегда поступаю так, как мне нравится, и намерена поступать так и в будущем. Короче, пошла ты…

– Серьезно? – коротко хохотнула Анук. – И ты готова отказаться от огромного заработка, щедрых командировочных, премиальных и разных скидок, которые получают сотрудники фирмы? Не говоря уже о социальных привилегиях, непременно сопутствующих твоей должности? Дорогая, не смеши меня.

– У меня этого и в мыслях не было, дорогая, парировала ее же тоном Эдвина, успешно изображая одну из всем известных сладчайших улыбок Анук.

– Зачем же растягивать дальше и так натянутую до предела кожу, правда?

Анук мгновенно разжала руку, слово ошпаренная кипятком. – Ах ты дрянь! – выдохнула она. Ее просто трясло от злости, жилы на шее напряглись, подобно стальным канатам. – Считай, что с тобой покончено! – пробормотала она дрожащим голосом. – Покончено!

– Ну, а теперь прошу меня извинить, мне пора, – жестко отозвалась Эдвина.

– Да, – ледяным тоном подхватила Анук. – Это самое верное решение. Я сообщу Р.Л., что ты уходишь. Пойдем, Антонио! С этой юной леди нам больше говорить не о чем! – И, высоко подняв голову, с застывшим, лишенным эмоций лицом, Анук взяла мужа под руку и с королевским достоинством развернулась, чтобы удалиться в сияющую капсулу своих апартаментов.

Не в силах унять дрожь, Эдвина ждала лифт, из последних сил сдерживаясь, чтобы не разрыдаться. Все, чему она отдала эти годы, рухнуло в один момент.

Когда ее настиг Р.Л., она, обессиленно подперев спиной стену, напоминала разодранную тряпичную куклу: голова свесилась на бок, глаза закрыты.

Ему хотелось схватить ее, укрыть, защитить своими руками, спрятать ото всех. Но как отнесется к его порыву Эдвина? Подавив первое побуждение, Р.Л. мягко окликнул ее:

– Эдс?

Она открыла глаза и повернулась к нему, героически пытаясь изобразить улыбку и расправить плечи. Однако тяжесть, давившая ей на плечи, казалась неодолимой. Усилием воли на секунду расправив плечи и приподняв в подобии улыбки уголки губ, она тут же снова поникла, словно брошенная кукла. Улыбка получилась слабой.

– Хочешь поздравить меня с удачным крахом приятного вечера?

– Никакого краха не было, – ответил он. – Похоже, у тебя есть более веские причины покинуть прием. – Голос его внезапно стал резким. – Что, черт возьми, там произошло?

Эдвина сделала несколько судорожных глотков:

– Я… я не могу сейчас говорить об этом, Р.Л. – Глаза ее смотрели на него умоляюще. Ни слова не говоря, он молча ждал. – Возвращайся обратно, Р.Л., – сказала она слабо. – Я уже достаточно натворила, испортив тебе вечер. Я… Со мной все будет в порядке.

– Нет, – тихо, но решительно произнес он. – Не в порядке, и ты ничего мне не испортила.

Эдвина быстро отвернулась в сторону. Она, Эдвина Дж. Робинсон, прирожденный солдат в юбке, деловая женщина, храбро и гордо вступившая в ежедневную схватку не на жизнь, а на смерть в том безжалостном мире, где доминируют мужчины, и завоевавшая в нем определенное положение, она, всегда гордившаяся своим умением плыть против течения, чьей единственной тайной страстью была ее собственная безграничная независимость, – именно она, больше чем кто-либо другой, не выносила жалости и снисхождения. Даже заботы. Даже помощи. Ни раньше, ни сейчас. Ни от кого. Тем более от Р.Л.

– Эдс… – Он сжал ее лицо обеими руками и мягко, но настойчиво заставил посмотреть ему в глаза.

Эдвина инстинктивно вскинула руки, пытаясь освободиться. Не обращая внимания на эти отчаянные попытки, он продолжал нежно удерживать ее лицо, глядя в глаза. Ее пальцы впились ему в руку.

– Эй, – повторил он, – это я, Р.Л. Что ты пытаешься сделать? Сломать мне пальцы?

Совершенно неожиданно его слова ее успокоили, пальцы ослабли. На какое-то мгновение она застыла, ни о чем не думая, ничего не замечая, безжизненно и неподвижно отдавшись его рукам.

– Вот так-то лучше, – сказал он и дружески поцеловал ее в лоб.

Прикосновение его губ вызвало в ней новую волну смятения. В ней боролись противоположные чувства, попеременно беря верх. Больше всего ей хотелось бы освободиться от его рук, зажавших в нежных тисках ее лицо, и в то же время она отчаянно нуждалась в них, стремилась к ним.

Внезапно невыносимое напряжение, сжигающее ее изнутри, вырвалось наружу долгим, медленным вздохом. По коже пробежала дрожь, и Эдвина словно впервые по-настоящему разглядела Р.Л.

Моменты слабости могут быть и источником возрождения. Чем дольше она смотрела на него, тем больше преображались ее чувства.

Следуя своему опыту, Эдвина делила мужчин на две категории: жеребцов и джентльменов. Р.Л. сломал эти рамки, одновременно попадая под каждую. В нем играла сила, согревающая теплом и мягкостью. Жизнерадостность оборачивалась успокоением. Здравомыслие уживалось с сексуальностью, и все это было до краев исполнено доброты.

Как было бы хорошо целиком положиться на него, подумала она. И тут же едва не захлебнулась от нахлынувшей боли. Слишком уж хорошо. Неужели опыт так и не научил ее, что единственное существо, на кого можно положиться, – это она сама?

– Не знаю, как ты, – проговорил Р.Л., – но я человек старомодный. Знаешь, из тех, что уходят вместе с той дамой, с которой пришли. – Он улыбнулся одной из своих широких мальчишечьих улыбок, которые даже дождливый день расцвечивают солнечными лучами. – В общем, спорить тут не о чем. – И, словно в подтверждение его слов, подошел лифт.

Пока они спускались вниз в сияющей клетке, Р.Л. подумал, насколько его тянет к Эдвине. Мало сказать, что сердце его принадлежало ей полностью. Оно было похищено ею. Р.Л. видел, что под этим ослепительным макияжем, экстравагантной небрежностью боттичеллиевских волос и обращенной наружу изысканной умудренностью скрывается ранимое сердце. Он безошибочно угадал в ней родственную душу, и струны его собственной души настроены были на ее волну.

Едва они оказались на 5-й авеню, как самообладание Эдвины, и так убывающее, окончательно оставило ее. Укрывшись под кремовым навесом, она прильнула к Р.Л., крепко обхватив его обнаженными руками и спрятав голову на его груди.

– Ох, Р.Л., – тихо простонала она, – поддержи меня. Хотя бы на мгновение. – Ее руки еще крепче обвились вокруг него.

– Я держу тебя, малышка, – прошептал он ей на ухо, не переставая поглаживать завитки ее волос на затылке. – Я здесь, с тобой.

Она подняла голову, и слезы, которые она с таким усилием сдерживала весь вечер, брызнули из глаз, оставляя бороздки на щеках. Ледяной зимний ветер играл складками ее изумрудно-зеленой юбки, задирая край и демонстрируя миру нежную бледно-розовую подкладку, такую же тонкую, как и ее нервы.

– Ты нужен мне, – выдохнула она, забыв об убийственном пронизывающем холоде и стучащих зубах.

– Давай по порядку. – Улыбнувшись, он мягко высвободился из ее рук и снял пиджак. Накинув его на голые плечи Эдвины, он плотно запахнул его у нее на груди. – Ты забыла свою накидку, – проговорил он тихо. – Подожди меня в вестибюле – я мигом.

– Нет! – Голос Эдвины прозвучал неожиданно звонко. – Не оставляй меня. – Схватив Р.Л. за руку, она попыталась остановить его. – Завтра утром ее заберет отсюда Руби. – На лицо ее набежала легкая тучка, и она грустно улыбнулась: – Нет, думаю, этого не понадобится. Первым же делом завтра утром Анук отправит ее мне с одним из своих прихлебателей. А может, даже сегодня. Знаешь, очередной жест заботливой хозяйки.