Текст книги "Плохо быть богатой"

65

Колонка сплетен Ривы Прайс „Все обо всех" начиналась броским подзаголовком: „ДЕМОНСТРАЦИОННЫЙ ДОМ В САУТГЕМПТОНЕ ПОЧТИ ГОТОВ". Далее шло следующее:

„Да, дорогие мои, мы только что узнали, что в самое ближайшее время увидим еще один демонстрационный дом, но на этот раз – у океана, буквально на самом берегу нашего прекрасного океана. Именно там, где и потомственные богачи и нувориши, и те, кто только мечтают о богатстве, пьют свое мартини. Тот самый дом, что стоит чертову прорву денег и уже сто лет мозолит людям глаза. Да вы его знаете.

В пятницу состоится торжественное открытие, на которое придут по крайней мере 600 роскошно одетых гостей. Билет стоит 500 долларов, и деньги пойдут на нужное дело. Каждый гость сможет полюбоваться не только прекрасными комнатами в обществе всего лишь 599 ближайших друзей, им предложат еще и демонстрацию мод. Эдвина Дж. Робинсон, не имеющая никакого отношения к дому, покажет свою самую первую коллекцию суперсовременной одежды. Если вы еще не купили билеты, то можете не беспокоиться: они давно распроданы. И не говорите, что я вас не предупреждала.

Ну а для тех, кто притомится от такой красоты, будут еще танцы с коктейлями на открытом воздухе. Для пущего услаждения „Глориэс фуд" привезет проголодавшимся такие вкусности, как тарталетки из копченой лососины с трюфелями, салат из омаров с артишоками и фазанов, фаршированных свежей зеленью и орехами. Известная в Нью-Йорке цветочная фирма „Ренни" украсит все массой розовых пионов, столы задрапируют розовым муаром, им же будут обтянуты и стулья. И повсюду – мерцание тысяч крошечных розовых огоньков! Ага, вы уже видите поток машин, устремившихся из Манхэттена? Теперь вы знаете, почему там будет пробка.

И еще о еде: на десерт готовится что-то умопомрачительное. Гостям собираются предложить гигантский торт, испеченный в виде самого дома. О, Господи Боже мой! Представляете, что они придумают в следующий раз?

Анук де Рискаль из фирмы „Антонио де Рискаль" является председателем и хозяйкой вечера, весь сбор от которого пойдет на лечение детей, больных СПИДом. Сопредседатели, также принимавшие участие и в отделке двух самых красивых комнат, хорошо вам известны. Это Бу Бу Лаппинкотт, она придет со своим мужем Гидеоном, и Лидия Клоссен-Зем, она будет без мужа. Каждому, кто хочет слушать, она сообщает, что ее развод с Дюком П. Земом превращается в такой кошмар, что она засыпает в слезах. Ну хоть плачь, хоть смейся!

Среди важных особ, в большом количестве ожидающихся на торжестве, будут такие, как Вирджиния Нортон Роттенберг, Энджи Гордон, Дорис Баклин, неувядающая сексапильная кошечка Соня Мирра, д-р Грегориетти и его очаровательная сладкоголосая „жена" – суперфотограф Альфредо Тоскани, вездесущий Дэвид Камберленд, красавец Р.Л. Шеклбери, Клас Клоссен и сам Макумс, вот это да! Думаете, они выложили за билетики наличными? Нет, я этого не говорила. Никогда.

Да, и пока не забыла: не упустите шанс полюбоваться нашей дорогой Билли Дон, этой восхитительной супермоделью. Именно ее фотографию вы видите на обложке последнего выпуска „Харперс базар". Олимпия Арпель из фирмы „Олимпия моделз" оплатила всех манекенщиц, и Билли тоже, принимающих участие в демонстрации моделей. Красотки уже выезжают на место показа вместе с Эдвиной: совершенство достигается неустанными репетициями. Я позже сообщу вам, явится ли на банкет известный хирург-косметолог Дункан Купер, красавец и возлюбленный Билли. Представляете какой это вызовет переполох? Уверена, что его бывшие пациентки, которым он делал подтяжку, не жаждут с ним встречи. Господи, ведь добрая половина женщин Нью-Йорка молит Бога, чтобы он позабыл их! Теперь понятно, почему их называют „женщинами, которые смеются".

Завтра вы узнаете обо всех закулисных баталиях, разыгравшихся между дизайнерами, которые отделывали дом. Не забывайте: у стен тоже есть уши! И еще какие. Господи, вот смеху-то!"

66

Ремонт и отделка демонстрационного дома были закончены. На это ушло полгода подготовки и месяц напряженного труда. Внутри и снаружи дома все изменилось как в сказке.

От фундамента до крыши особняк сверкал свежей краской, а благодаря усилиям парковых дизайнеров окружающий его песчаный участок между дюнами преобразился до неузнаваемости. Ко входу теперь вела красиво изогнутая подъездная дорога, а по всей территории были проложены пешеходные дорожки из каменных плиток, по краям которых стояли фонари. Свежий дерн с зеленеющей травой плотно заполнял все прогалины между дорожками. Картину довершали кустарники, деревья и цветы. Все выглядело так, словно существовало здесь уже много лет.

Задняя сторона дома, выходящая на океан, спускалась к пляжу террасами, над которыми трудились три дизайнера. В отделке они подошли к ним не как к полуоткрытым пространствам, а как к интерьеру, поэтому разница между внутренними помещениями и террасами почти не ощущалась.

Одна из них представляла собой утопающий в пышной зелени солярий с мраморным полом геометрического рисунка и раздвижной белой крышей; между кадками с растениями стояли скульптуры и садовые мраморные скамейки и столики.

Вторая терраса радовала глаз необычной инкрустацией деревянного пола и белоснежным полотняным тентом, трепещущим при малейшем дуновении океанского бриза; темная, викторианского стиля плетеная мебель, искусно декорированная вставками ситца с цветочным рисунком, придавала ей современно-гармоничную законченность.

Третья терраса, открытая солнцу, являла собой буйство петуний, гераней и карликовых розовых кустов. Столы и стулья в стиле „модерн", выполненные из ажурного чугуна, подушки в кружевных наволочках и кружевные скатерти „под старину", расставленные на мольбертах картины создавали атмосферу роскошного жилища художника. Наполовину выдавленные и будто случайно оставленные тюбики масляной краски, кисти и запачканные краской палитры усиливали впечатление.

На пляже стоял большой, с поднимающейся крышей шатер, раскрашенный в желто-белую полоску. На фоне океана он выглядел изысканным помещением для отдыха сказочного махараджи. Верх украшали развевающиеся ленты, а шелковая драпировка стен и персидские ковры составляли пышное великолепие внутреннего убранства. Канделябр из горного хрусталя бросал таинственные отсветы, крышка старинного дорожного сундука была откинута, приглашая взглянуть на экзотическую одежду, а чуть поодаль, скрытый резной ширмой, находился инкрустированный слоновой костью стул, который мог служить и походным туалетом.

Таково было внешнее окружение особняка. При входе в дом изысканность и элегантность интерьера, созданного искусством дизайнеров, сразу бросались в глаза.

В росписи и отделке огромного круглого фойе господствовала „астрономическая" тематика. На столе в центре возвышалась статуя Геркулеса, держащего на плечах астролябию, а пол, инкрустированный бронзовыми медальонами с изображением знаков Зодиака, создавал иллюзию медленного вращения. Уходящий ввысь голубой купольный потолок представлял собой картину летнего ночного неба: звезды из золотых лепестков соединялись серебряными нитями, образуя созвездия. Стилизованные изображения солнц и различных фаз луны украшали ажурные перила спиральной лестницы, ведущей на второй этаж.

Многочисленные комнаты, холлы, лестничные переходы и площадки отделывались разными дизайнерами, а отсутствие каких бы то ни было желаний и ограничений со стороны конкретных клиентов позволило их фантазии, равно как и затратам, взлететь на невиданную высоту.

Особняк имел две поистине королевские гостиные: для приемов и для живущих в доме. Так же и столовые – для гостей и на каждый день. Комнату для завтрака. Три кухни: великолепную главную кухню с огромным очагом, достойным замка знатного феодала, с полным набором метелок и плетеных ивовых корзин; дверцы шкафов украшала тонкая ручная роспись в виде букетов. Еще две небольшие современно оборудованные кухни располагались в глубине двух других этажей.

Внушительных размеров библиотеку, выполненную в стиле английского поместья, – творение рук Лидии Клоссен-Зем. Воссоздающую атмосферу времени Наполеона Бонапарта залу для балов – здесь трудилась Бу Бу Лаппинкотт. Для мебели в стиле ампир, которой была обставлена зала, художница выбрала шелковую обивку ярко-изумрудного цвета. Карнизы для штор заканчивались заостренными наконечниками копий, а на стенах висели подлинные скрещенные сабли.

В доме было шесть спален, и каждая в своем неповторимом стиле. То же относилось и к кроватям: начиная от металлической походной и кончая великолепным ложем под балдахином, завешенным сотней метров тончайшего шифона. В одной из комнат стояла даже плетеная колыбелька для близнецов, вся в пышных вуалевых оборках, а рядом – два английских стула для няни.

Все было на месте. Кастрюли и сковородки в кухнях, великолепно составленные букеты живых цветов во всех комнатах, пушистые полотенца в ванных, серебряная ваза с фисташками на столике в одной из гостиных. А несколько небрежно оставленных скорлупок создавали впечатление, что в доме живут.

По этому дому-музею можно было бродить с утра до вечера.

Он был воплощением элегантности и совершенства.

Даже корифею гороскопов Джойс Джиллсон не пришло бы в голову, что скоро он станет воплощением ужаса и кошмара.

67

Вечером, за день до торжественного открытия, температура резко упала, на темном небе ярко засверкали звезды. Высокие рваные облака то и дело закрывали ущербную луну, и над океаном, почти касаясь воды, заклубился туман, постепенно наползая на берег причудливыми извивами. Срывающиеся белыми гребешками волны обрушивались на песчаную отмель, разбрызгивая мириады фосфоресцирующих капель.

Во всех окнах особняка горел свет, и в окружающей темноте он казался огромным океанским лайнером, выброшенным на берег.

Слегка согнувшись и держась за поясницу, Эдвина вернулась в бальный зал. Она была настолько измучена, что ныла каждая косточка. Она уже не ходила, а ковыляла, хотя переоделась в удобный свободный комбинезон и мягкие теннисные туфли. Она чувствовала себя так, словно провела на ногах несколько дней подряд. Да так, в сущности, и было. Все тело болело и требовало отдыха.

– Они уехали? – спросила Аллилуйя. Она и Билли Дон сидели на краю деревянного помоста, протянувшегося через весь зал. Завтра его затянут фетром. Завтра.

Сейчас это завтра казалось чем-то очень далеким и в то же время до ужаса близким.

– Да, уехали. – И, плюхнувшись на помост между ними, Эдвина принялась массировать гудящие ноги. – Счастливые манекенщицы, – мечтательно проговорила она. – Отдала бы что угодно, только бы уехать вместе с ними! А я всегда считала, что им так тяжело!

Аллилуйя сочувственно поглядела на мать и тихо сказала:

– Мам, мне тебя правда очень жалко. Никогда не думала, что показ на помосте требует столько практики. Я знаю, что из-за меня все идет медленнее. Если хочешь, я вообще не буду участвовать.

– Абсолютно исключено, – улыбнулась Эдвина. – Мы уже зашли так далеко, что надо продолжать. И запомни: Куперы и Робинсоны никогда не сдаются. Наверное, я расплачиваюсь за какие-нибудь грехи, правда, не знаю, за какие. Неисповедимы пути Господни.

– Думаю, еще часа два, не больше, и мы исправим последние ошибки, – мягко вставила Билли. – Ал быстро схватывает.

– Два часа… – вздохнула Эдвина. Она легла на помост и, сморщившись от боли, потянулась. – Что такое два часа? Господи, да это целая вечность. Вечность.

– Мам, я придумала! Поднимайся наверх и отдохни в одной из спален, а? Точно! А когда мы будем готовы, то позовем тебя.

Какое-то время Эдвина серьезно обдумывала это предложение, но потом решительно покачала головой.

– Нет-нет, не могу. По дому бродит Анук и следит, чтобы мы ничего не трогали. Она за нас отвечает и, если увидит меня на какой-нибудь королевской кровати, то просто удушит на месте. Нет, я должна быть здесь, рядом с вами. Все остальные комнаты – ни-ни.

– Ну, конечно, – мрачно усмехнулась Аллилуйя. – Наверное, ты права.

– Как здесь тихо, даже жутко, правда? – Эдвина посмотрела на сводчатый потолок, в центре которого, одна над другой, висели шесть огромных хрустальных люстр. Она резко села и, поежившись, нервно потерла предплечья. – Ненавижу старые, большие, пустые дома. Особенно ночью. Они вызывают дрожь.

– Но ведь дом только что отремонтировали, ты забыла?

– Может быть. Но твоей несчастной старушке он все равно кажется старым и пустым. Сколько бы его ни обновляли, для меня это дом с призраками, по крайней мере, если смотреть на него снаружи. Разве не так? Слава Богу, сейчас хоть не полнолуние, а то бы, наверное, я не смогла здесь находиться, да еще одна.

– Но ты здесь не одна. Нас трое, да еще Анук. Значит, уже четверо, верно?

– Ты меня успокоила, моя сладкая. – И она обняла дочь.

– К тому же, если вам станет от этого легче, меня охраняют двое переодетых полицейских, – добавила Билли. – Они где-то снаружи, значит, уже шесть человек.

Эдвина тепло посмотрела на Билли.

– И ты тоже меня успокоила.

– Ну давай, Билли, – нетерпеливо заерзала Аллилуйя. – Я уже отдохнула. Пройдем этот кусочек еще раз. А когда все получится гладко, то его уже можно будет не повторять.

Билли, в телесного цвета эластичном костюме, словно чулок облегающем ее фигуру, спрыгнула вслед за Аллилуйей с помоста. Привычным движением откинув свои длинные волосы, она, улыбнувшись, протянула девочке руку.

В который раз Эдвина восхищалась ее физическим совершенством; чисто по-женски она могла бы испытывать к ней неприязнь, не будь та такой милой и простой. Они уже давно стали хорошими друзьями.

– А ты, мам? Ты ведь должна включить музыку.

– Музыку? – слабо отозвалась Эдвина и застонала.

– Ну ту, быструю, для показа, знаешь?

Еще бы ей не знать. И эту музыку она выбрала сама! О Боже!

Она заставила себя подняться и пошла за девушками к ступенькам, ведущим на сцену у другого конца помоста.

– Каким счастьем было бы никогда не слышать эту босанову! Или я это уже говорила?

Аллилуйя закатила глаза.

– Сто раз. Ну ладно, мам! Взбодрись. Послезавтра ты ее уже не услышишь!

– Аминь, – закончила Билли.

Вдруг Эдвина нахмурилась и, чуть повернув голову, прислушалась.

– Подождите. Что это было?

– О чем вы? – обернулась Билли. Эдвина подняла руку.

– Тс-сс! Там, слышите? Все трое прислушались.

Теперь они слышали приближающиеся шаги из холла, расположенного за залом. В холл выходили две разные двери, и обе были закрыты.

– Да что это с вами, в самом деле? – презрительно фыркнула Аллилуйя. – Вы ведете себя так, будто здесь и впрямь есть привидения. Это Анук.

– Нет, – прошептала Эдвина. – Анук так не шаркает. У нее каблуки. Это…

– …мужчина! – договорила за нее Билли, и они посмотрели друг на друга.

– Ты кого-нибудь ждешь? – так же шепотом спросила Эдвина.

Внезапно в глазах Билли появился страх.

– Нет, – еле слышно произнесла она. – А вы?

Покачав головой, Эдвина взяла складной стул и подняла его над головой. Аллилуйя, смотревшая на другую дверь, тоже подняла стул.

Теперь шаги слышались совсем близко. Закрыв глаза, Билли беззвучно шевелила губами. Стоя к ней вплотную и затаив дыхание, Эдвина и Аллилуйя не сводили глаз с дверей.

Через секунду та, что была ближе, открылась, и в зал вошел человек, одетый в полицейскую форму. Увидев перепуганных женщин, он медленно поднял руки, показывая, что у него ничего нет.

– Все в порядке, дамы, – улыбнулся он. – Можете опустить стулья.

Ни Эдвина, ни Аллилуйя не шевельнулись.

– Кто вы? – требовательно спросила Эдвина.

– Офицер полиции Саутгемптона, моя фамилия Руди. Звонил детектив Кочина из нью-йоркского патрульного отделения и попросил нас заехать к вам.

– Слава Богу, это не он, – прошептала Билли. Мать и дочь поставили стулья и вздохнули с облегчением. Они все еще не могли унять дрожь.

– Извините, если напугал вас. Я не хотел.

– Ничего. Все… в порядке, – с трудом произнесла Эдвина.

– Этот дом пугает меня, – тихо добавила Билли.

– Он всех нас пугает, – вмешалась Аллилуйя. – Из-за вас даже я веду себя как заяц.

– Послушайте, дамы, не буду вам мешать. Мы просто совершаем наш обычный патрульный объезд. Минут через сорок я загляну снова. Устраивает?

Эдвина кивнула:

– Очень хорошо.

– Но в следующий раз дайте знать, что это вы, – попросила Билли. – В доме и без того страшно, так что не появляйтесь опять так внезапно.

– Больше не буду, обещаю, – улыбнулся полицейский.

– Спасибо, – сказала Эдвина.

– Не за что. – Еще раз улыбнувшись, он сдвинул на лоб блестящий козырек своей фуражки и вышел из зала. Послышались его удаляющиеся шаркающие шаги.

– Давайте работать, – предложила Эдвина. – От ничегонеделанья еще и не то примерещится.

Билли искоса посмотрела на нее.

– Дело не только в этом. Чем дольше мы здесь находимся, тем дольше задерживаем и Анук. А разве вы забыли, с какой милой улыбкой она делает из человека отбивную?

– Верно замечено, – согласилась Эдвина.

Анук бродила по второму этажу, медленно переходя из комнаты в комнату. То, что она вынуждена была задержаться в доме из-за Эдвины, Билли Дон и Аллилуйи, предоставило ей долгожданную возможность: кое-что „подправить" в комнатах некоторых дизайнеров, попавших в ее „черный список". Она решила, что не причинит никакого ущерба, если накануне внесет малюсенькие, ну совсем ничтожные изменения. Большинства дизайнеров завтра не будет, так что они и не узнают. По крайней мере, день-два.

Это и в самом деле оказалось очень просто: переставить стул с идеально найденного для него места в другое, надломить несколько стебельков в дорогих цветочных композициях, и тогда за ночь головки поникнут и завянут, чуть-чуть сдвинуть уголок какой-нибудь картины, и тогда та будет висеть не совсем прямо, кое-где примять тщательно взбитые подушки, слегка сдвинуть пару-другую аккуратно развешенных полотенец в ванных, оставить пятнышко на зеркале, а может, и на двух…

Анук все больше и больше распалялась от желания разрушать. Теперь она знала, что чувствуют хулиганы, которые забрызгивают стены домов трудносмывающейся краской из баллончиков: безнаказанность и одновременно страх быть пойманными. И опьянение! Руки у нее дрожали, а во рту пересохло. Но в крови… Да! Прилив энергии! Она прямо бурлила! И самое замечательное, что никто не сможет ее ни в чем обвинить. Завтра утром придут официанты, прислуга, а потом хлынут гости и комнаты заполнятся людьми, так что уж наверняка кто-то что-то заденет.

А если и нет, то тем лучше! Все можно будет свалить на Аллилуйю Купер. Она и выглядит как хулиганка – эта безумная прическа и немыслимый грим.

И, спокойно переходя из комнаты в комнату, Анук продолжала потихоньку веселиться. Ах, как здорово! Так здорово, что и не передать!

– Змей, дорогой! А помнишь, мы как-то смотрели телевизор? И там твоя бывшая давала интервью?

Черт! Ну что за сука безмозглая. Еще бы ему не помнить.

– Да, – проворчал Змей и залпом допил банку „будвайзера". Затем, смяв ее и швырнув через плечо, он вытер рот рукой. – А что такое?

– Вроде говорили, что ее зовут Билли Дон, правильно?

– Шерл. Ее зовут Шерл, черт возьми.

– Ну конечно, Змей, Шерл. В общем, открыла я газету и, знаешь, что увидела? О ней там пишут, и даже фотография есть. Посмотри! – Кончита протянула ему газету.

– Тебе делать нечего? Читаешь всякое дерьмо! – рявкнул Змей, вырывая газету. Затем встал, подошел к столу, освещенному настенным бра, разложил газету и пододвинул стул. Тяжело опустившись на него, он согнулся над газетным листом и, сощуря глаза, уставился на колонки мелкого шрифта.

– Ну где тут о ней?

– Вот здесь, видишь? – И, подойдя к нему сзади, Кончита показала в конец колонки Ривы Прайс.

С трудом продираясь сквозь слова, Змей одновременно шевелил губами, медленно водя по строчкам грязным ногтем. Чтение не было его любимым занятием. Вот разбираться в харлеевских моторах или вздрючить кого-нибудь – другое дело. И он гордился этим.

– Что это такое? – спросил он, ткнув пальцем в слово.

– Дай посмотрю, – обняв его за плечи, она склонилась над газетой. – Возлюбленный.

– Да, но что это означает?

– Ну как тебе сказать… – пожала плечами Кончита и почесала грудь. – Приятель, с кем она встречается.

– Ты хочешь сказать, что он ее парень? Слово означает именно это?

Кончита почувствовала, как в нем закипает злоба, и решила вести себя дипломатичнее. Если Змей заводился, то становился опасным.

– Ну, не совсем, – растягивая слова и надеясь успокоить его, проговорила она. – Они могут просто видеться. Как друзья, понимаешь?

– Ага, – ухмыльнулся Змей, – а я могу стать президентом Соединенных Штатов.

Здесь Кончита решила промолчать.

Она с облегчением вздохнула, когда Змей, что-то пробурчав, снова углубился в чтение. Какое-то время он выискивал, где и когда будет происходить то, о чем говорилось в заметке, и какое к этому отношение имеет Шерл. А с этим засранцем разберемся позже. Время терпит.

Вернувшись к началу колонки, Змей решил прочитать все сначала. На это потребовалось еще минут сорок и еще две банки пива.

Дочитав колонку до конца, он покачался на стуле и зычно рыгнул. Затем встал и, с хрустом потянувшись, почесал живот.

– Принеси мне карту. Я поеду туда.

Глаза Кончиты вспыхнули.

– Можно я с тобой? – Она даже подпрыгнула от возбуждения. – Змей, миленький! Я всегда так хотела туда поехать!

– В другой раз, киска, – отрезал Змей. – Это касается только твоего папочки и той суки, которая сбежала. Так что не суй нос, – и он шлепнул ее по заднице.

– Карту, – грозно напомнил он.

Кончита прижалась к нему всем телом и покрутила попкой.

– А я думала, что теперь я твоя подружка, – замурлыкала она, изображая нетерпение.

– Конечно, детка. Ну сама подумай: у меня осталось неоконченное дело, и я должен его закончить, а ты будешь мешать. Отвали.

– Ну ладно, – и она неохотно пошла за картой.

На обочине дороги, недалеко от особняка, стояла полицейская машина без опознавательных знаков. Один из сидящих в ней полисменов нью-йоркского патрульного отделения с сожалением произнес:

– Вот проклятье! Ночью здесь наверняка станет холодно, как на Северном полюсе. А еще июнь называется, черт побери!

– Угу, – поддакнул напарник. – Но если я включу печку, то мы уснем. А ты слышал приказ – не спать.

– Ну что? Да кто нас увидит? И кого это волнует? Все равно нечего делать. И потом, никто не знает, что она здесь, верно? А псих этот там, в городе.

– Да, наверное, ты прав. Только приоткрой окно, я не хочу задохнуться от выхлопов.

– Нет вопросов, – и через секунду оба окна приоткрылись на пару сантиметров.

Переодетый в штатское полицейский, тот, что сидел за рулем, включил двигатель на холостые обороты. Вскоре тепло и легкое убаюкивающее подрагивание машины сделали свое дело.

Веки полицейских отяжелели, а еще через несколько минут оба дружно храпели.

Тот же город, то же время

ВТОРЫМ ПЛАНОМ: МИСС КРОВЬ

– Та-ак, еще совсем немножко, последний штришок… – совсем тихо, как будто про себя, произнес Мисс Кровь. Сидя перед зеркалом, освещенным рядом лампочек, как в артистических гримерных, и почти вплотную приблизив к нему лицо, он аккуратно провел черной подводкой вдоль правого века. Затем положил кисточку и откинулся назад, любуясь своей работой. – Ну вот. Теперь красотка в полном блеске.

Он интригующе, как Донна Миллз в телесериале „Вынужденная посадка", захлопал накладными ресницами.

– Ты заслуживаешь поцелуя, – сказал он.

Он подался вперед и, сложив губы трубочкой и прикрыв веки, послал своему отражению сексапильный поцелуй Мэрилин Монро. Чмокнул губами.

Довольно поглядел на себя в зеркало и хихикнул, затем еще раз чмокнул губами. И еще раз.

– У-ух!

– Привет, красотка! – пропел он мелодичным высоким голосом. – Приве-ет!

– Привет-привет!

Моргая ресницами, он прижал руки к плечам и, раздвинув пальцы, изобразил трепещущие крылья бабочки.

О д-да-а! Он был так красив. Просто великолепен. И так сексуален!

– У-ух!

Не вставая с маленькой розовой с золотой отделкой банкетки, он отодвинулся от зеркала и застегнул бледно-розовый кружевной бюстгальтер с накладными, телесного цвета грудями. Быстро, как женщина, провел ладонями по черным чулкам, пристегнутым к поясу резинками. Осторожно дотронулся до члена, спрятанного под большой гигиенической прокладкой, которую он закрепил широкими полосками клейкой ленты. Поднял сначала одну ногу, потом другую – полюбоваться своими туфлями. На редкость вульгарные, это были его любимые туфли без задников, да еще на шпильке. Конечно, из магазина „Фредерик оф Голливуд"! Для такой красотки – все самое лучшее!

Но волосы и грим потребовали от него огромного искусства, и здесь он преуспел. Потратив почти два часа, он добился желаемого результата – выглядеть так, как он хотел.

Он осторожно поправил тщательно уложенную прическу. Сегодня на нем был скальп с волосами Вайяны Фэрроу. В свое время он потрудился над ним полдня, чтобы волосы лежали как надо.

А грим! Не грим, а просто чудо: черные миндалевидные глаза и четко очерченные румянами высокие скулы с искусно положенной под ними тенью выглядели в точности как у Оби Кьюти… губы, как у Джой Затопековой.

О да! Ему удалось соединить в себе черты всех своих очаровашек. Все эти сладкие, сладкие красотки теперь слились в одну!

Он взял духи „Бал в Версале" и с удовольствием обрызгал себя. О! Они такие прохладные! И так восхитительно пахнут! Еще, еще! Мисс Кровь просто обожа-а-ает, как пахнет французская проститутка. Такая испорченная-испорченная!

Напоследок он спрыснул мошонку: кашу маслом не испортишь.

Теперь он готов!

В предвкушении удовольствия он даже передернул плечами – его ждало истинное наслаждение. Еще час – и он будет в Саутгемптоне. В доме, должно быть, уже полным-полно этих бойких красоток. Готовятся к завтрашнему показу.

Он уже представлял себе их. Приоткрытые губки, покачивающиеся бедра и изумительные ножки… так и мелькают, когда они идут по помосту, а потом – р-раз! – поворот, и обратно.

Встав с банкетки, он на секунду задержался перед зеркалом в обрамлении горящих лампочек и, прежде чем задернуть отделяющую его от остальной части комнаты занавеску, предусмотрительно выключил свет. Затем подошел к окну и выглянул на улицу.

На улице было чудесно – темно и почти никакого движения.

У подъезда стоял его небольшой автомобиль. Такой удобный, то, что надо для красотки!

С легким сердцем Мисс Кровь с размаху сел на сиденье и положил руки на руль. Затем включил двигатель и посмотрел в боковое зеркальце, нет ли машин слева. Никого.

Сердце радостно билось.

Итак, мисс Кровь, в путь!

– Девушки, я еду к вам! – крикнул он и до отказа нажал на газ.