Текст книги "Звездная пыль"

– Но разве я не грешу, пропуская мессу, особенно в дни церковных праздников? – спросила Тереза свою мать, не теряя надежды.

– Ты носишь ребенка, плохо себя чувствуешь, тебе позволено пропустить службу, – отрезала Агнес. – Тебе это отлично известно. Ты просто лицемерно беспокоишься о мелких грешках. В твоем положении тебе следовало бы вести себя скромнее.

Тереза жила только ради единственного вечера в пятницу или субботу, когда в сгустившихся сумерках отец возил ее в закусочную, где продавали мороженое и газировку навынос. Шандор изредка нежно касался пальцами ее руки, но, и без того молчаливый, он совсем замкнулся в себе. Терезе отчаянно хотелось броситься на грудь отцу, чтобы он ее обнял, утешил. Так бывало, когда она была еще совсем крошкой. Но она чувствовала его нежелание прикасаться к ней из-за набухших грудей и вздувшегося живота.

Тереза спокойно сидела рядом с отцом, отвернувшись к окну, чтобы он не видел, как она плачет. Только в тишине своей комнаты Тереза могла обнять себя и, лежа в кровати, нежно погладить живот и прошептать в темноте:

– Все будет в порядке, малыш, все будет хорошо.

Тереза старалась привлекать к себе как можно меньше внимания матери. Гнев Агнес с течением времени только усиливался. Как только Терезу перестало тошнить по утрам, она почувствовала, как к ней возвращается ее крепкое здоровье. Ни мать, ни дочь даже не заговаривали о необходимости посетить врача, пока Тереза не почувствовала, что ребенок шевелится.

– Ой, он меня толкнул! – восхищенно воскликнула Тереза.

– Рада за тебя, – Агнес отвернулась и с отвращением покачала головой.

– Может быть, надо съездить к доктору и проверить, все ли нормально?

– С моей точки зрения, у тебя все отлично, – буркнула Агнес.

«Тереза еще больше похорошела, черты лица остались такими же точеными и безупречными, несмотря на изуродованное тело». Так думала о дочери Агнес.

– Но, мама, я же ни разу не была у врача. Если я настолько плохо себя чувствую, что не могу ходить к мессе, то разве этого недостаточно для визита к врачу?

– Глупости. Ты хорошо спишь, ешь, словно лошадь, занимаешься физическими упражнениями, ноги не отекают, говоришь, что чувствуешь себя отлично. Так зачем тебе вдруг потребовался врач? Рождение ребенка – это абсолютно естественный процесс.

– Но разве мы не должны выяснить, что с ребенком все в порядке?

– Разумеется, с ним все в порядке. С нежеланными детьми всегда бывает все хорошо. Каждая женщина знает, что теряешь только то дитя, которое тебе отчаянно хочется иметь, – с горьким смешком сказала Агнес. – Неужели ты и в самом деле ничего не понимаешь? Врач для начала поинтересуется, сколько тебе лет. Разумеется, он запомнит твое лицо и твою молодость. Этот ребенок родится в окружной больнице, ты будешь там лежать под моим именем. Чем меньше его будут связывать с тобой, тем лучше.

– Ты все еще думаешь о моем будущем, иначе ты не стала бы все так тщательно скрывать, – неожиданно догадалась Тереза.

– Ты права. Сейчас твое будущее для меня еще важнее, чем раньше. Только подумай, сколько усилий мне пришлось приложить, чтобы ты могла начать с чистого листа и чего-то добиться в жизни. Теперь ты понимаешь, сколько я для тебя сделала и насколько ты должна быть мне благодарна? Понимаешь?

– Да, мама, понимаю. И всегда буду помнить об этом.

Ребенок появился на свет 15 июня 1970 года. Родителями девочки стали Агнес Патрисия Райли Хорват и Шандор Хорват. По горло занятый работой интерн вскользь заметил еще более занятой сестре, что матери с каждым годом становятся все моложе, только и всего. Во всем остальном это было ничем не примечательное появление на свет здорового ребенка обычным утром после совершенно нормальных родов.

Пациентку, известную под именем Агнес Хорват, выписали два дня спустя, и она вернулась в Резеду вместе с родителями. Никто в окружной больнице даже не задумался о том, кто отец малышки. В свидетельстве о рождении записали: Мэри Маргарет Хорват, дочь Агнес Патрисии Райли Хорват и Шандора Хорвата.

Спустя неделю девочку крестили. В Гарвардской школе Шандор не завел себе друзей, кроме Брайана Келли, преподавателя истории, очень дружелюбного и милого человека. Как выяснил Шандор, он был католиком и к тому же женатым. Брайан Келли и его жена Хелен были и удивлены, и польщены просьбой нового знакомого стать крестными родителями для его дочурки.

– Я и подумать не мог, что у тебя в семье ожидается такое радостное событие, Шанди, – заявил Брайан. – Ты темная лошадка, даже мне ничего не сказал.

– Моя жена слишком суеверна. Она просила меня молчать, пока не родится ребенок, – объяснил Шандор. – После Терезы у нее было два выкидыша.

– Мэри Маргарет – прелестный ребенок, – сказал Брайан, осторожно поглаживая редкие волосики на голове младенца. – Теперь мы должны позаботиться о том, чтобы девочка выросла доброй католичкой.

– Если только родители сами не подумают об этом, – легко рассмеялась Агнес. – Ну разве она не красавица? – Она взяла плачущую малышку из рук Хелен Келли так быстро, как только позволяли приличия. – Не плачь, дорогая, не плачь, – заворковала она, – твоя мамочка не допустит, чтобы с тобой случилось что-нибудь плохое. Никогда у моей милой, маленькой Мэгги не будет повода для слез.

– Мэгги? Ты собираешься звать ее Мэгги? – удивленно переспросила Тереза. Всю церемонию она простояла рядом, скромная и исполненная достоинства, в своем лучшем воскресном платье, туго перепоясанном в талии. Грудь у нее все еще болела, хотя молоко, из-за прилива которого Тереза испытывала в течение трех дней нестерпимые страдания, все же ушло.

– Так звали мою бабушку. Ты же знаешь, Тереза, – нетерпеливо ответила Агнес, слишком занятая ребенком, чтобы взглянуть на дочь.

– Я, видимо, прослушала, когда вы это обсуждали, – кротко произнесла Тереза, почувствовав, как рвутся последние нити, связывавшие ее с ребенком. Как только она вернулась из больницы, всем занималась мать, строго-настрого запретив Терезе подходить к новорожденной дочери.

– Подростки, что поделаешь, – с извиняющейся улыбкой вмешался в разговор Шандор. – Мы-то знаем, какими они бывают рассеянными, правда, Брайан?

– Слишком хорошо знаем, – хмыкнул Брайан.

4

15 ноября 1971 года

«Дорогая Мими!

Я надеюсь, что ты еще не переехала. Я на всякий случай помечу на конверте, чтобы письмо переслали по новому адресу. И все же у меня такое ощущение, что я опускаю письмо в бутылку и бросаю ее в океан. Ведь ты не можешь мне ответить. А ведь прошло уже два года с тех пор, как мы приехали в Калифорнию.

После моего последнего письма все переменилось к лучшему. Мы перебрались в Санта-Монику, так как мама решила, что малышке лучше жить на берегу океана. Здесь очень красиво и куда прохладнее, чем в долине. До пляжа добраться легко, и именно там я чувствую себя счастливее всего. Я долго гуляю босиком по краешку прибоя, пока ритм волн не успокаивает меня. Меня охватывает изумительное ощущение покоя и счастья. Я обожаю Тихий океан! Мы сняли миленький домик, моего отца повысили по службе, так что он снова стал заведовать кафедрой.

Самая важная новость касается моей школы. Я учусь в «Мэримаунте», где монахини принадлежат к ордену Святого Сердца Марии. Это на самом деле очень хорошая школа с давними театральными традициями. Сестра Элизабет, которая ведет драматический кружок, это настоящий огонь, и мне кажется, я ей нравлюсь.

Другие девочки, во всяком случае большинство, задавалы. Кажется, они знакомы друг с другом всю жизнь. Многие из них очень богаты. Вот уже два года они только и судачат о своем первом бале, когда протанцуют первый танец с отцом, который непременно будет во фраке и белом галстуке! Многие из них принадлежат к так называемым старинным калифорнийским семьям – откуда в таком молодом штате могут взяться старинные семьи, ума не приложу, – поэтому их бабушки и матери тоже учились в «Мэримаунте». То, что я училась в школе Святого Сердца, хоть как-то поддерживает мой авторитет, потому что мой статус в этой школе очень низок. К счастью, мы все носим форму, но ты даже представить себе не можешь, какие шикарные машины с шофером ожидают некоторых учениц, пока я томлюсь на автобусной остановке!

В последние несколько месяцев было очень много вечеринок. Девочки праздновали свое шестнадцатилетие. Но хотя мне шестнадцать уже исполнилось, я никому ничего не сказала. Ведь мама все равно не разрешила бы мне никого пригласить, да я и сама не знала бы, кому отдать приглашения. А у тебя вечеринка была? Мне приятно думать, что была, что ты повеселилась на славу и хотя бы немножко скучала обо мне.

Забавно, но в Калифорнии, как только тебе исполняется шестнадцать, ты получаешь право водить машину. Многие мои одноклассницы этим пользуются вовсю. Ты можешь в это поверить? Мама мне по-прежнему не доверяет. Я по-прежнему обязана немедленно возвращаться домой после последнего урока, если только у меня нет репетиции. А ведь я могла бы подрабатывать и тоже иметь машину, пусть хоть старенькую. И мне, разумеется, не разрешают ни к кому ходить делать уроки. Так что, как ты догадываешься, мне непросто завести новых друзей. Ты и твое «дурное влияние» еще не забыты моими родителями! Да ладно, мне ли жаловаться! Но, кроме тебя, мне некому излить душу.

Я уверена, что тебя интересует Мэгги. Не беспокойся. Моя мать не отходит от нее ни на шаг. Мой отец тоже, когда он дома. Они просто обожают ее. Представь, они и в самом деле сумели убедить себя, что она их дочь. Как я тебе писала в последнем письме, моя мать не разрешала мне ни кормить ее, ни менять пеленки, потому что я «слишком неуклюжая». А теперь я якобы слишком занята домашними заданиями и не могу даже просто поиграть с ней. Мне кажется, они боятся, что я заражу бедную малышку.

Но Мэгги очень милая, любящая девочка, с каждым днем она становится все сообразительнее и забавнее. Помнишь, мы с тобой говорили о пользе позитивного мышления и о том, что грудь у нас точно вырастет, если мы будем как следует об этом думать? Похоже, мне удалось использовать эту теорию на практике, потому что я искренне считаю Мэгги моей сестрой. Никаких материнских чувств я к ней не испытываю. Ничего, Мими, абсолютно ничего. Я думаю, что это и к лучшему, иначе я бы не выдержала.

Мэгги толстенькая и крепкая. Если она падает, то заливается веселым смехом, словно это очень весело. На ее круглом личике всегда сияет довольная улыбка. Но если она проголодается, то вопит так, словно ее режут. У нее очень темные волосы, розовые щеки и сияющие ярко-голубые глаза моей матери. Она выглядит, как старинная кукла с длинными черными ресницами. Моя мать одевает ее в модные платьица, которые девочка тут же пачкает и вырастает из них через пару месяцев.

Она называет меня Тесса, потому что не может выговорить Тереза. У меня разрывается сердце, когда я прихожу домой, а она еще спит. Я должна отправляться в свою комнату, садиться за уроки, зная, что Мэгги вот-вот проснется, улыбающаяся, душистая, тепленькая… Но это любимое время моей матери, и она предпочитает оставаться с ней наедине. Мэгги – ребенок моей матери, так уж сложилось. Когда-нибудь я выйду замуж и у меня будет свой ребенок.

Тебе разрешили наконец ходить на свидания? И что я спрашиваю, ведь ответа я все равно не получу. Нечего и говорить, что я с мальчиками не встречаюсь. Если бы, господи помилуй, кто-нибудь меня и решился пригласить, мне бы все равно не разрешили пойти. Ведь мы все знаем, к чему это может привести. Можно подумать, я собираюсь заниматься чем-то предосудительным. Пора бы родителям наконец понять, что я не совсем безмозглая. Так что в настоящий момент я скучная, очень послушная, хорошая девочка. Мне даже приходится придумывать грехи для исповеди: «Отец мой, я согрешила, упомянув имя господа всуе, когда три дня назад обожгла палец о сковородку».

И хотя предполагается, что после отпущения грехов человек должен искренне раскаяться и, почувствовав себя очистившимся, стараться больше не грешить, я ничего подобного не чувствую. Хотя исполнила все, что требуется, поверь мне. Возможно, потому, что родители обращаются со мной, как с потенциальной грешницей, я не могу избавиться от чувства вины. Держу пари, что ты никогда так не мучилась, моя маленькая грешница Ми-ми. Ты наслаждалась своими прегрешениями!

На сегодня это все. Если случится что-нибудь интересное, я тебе снова напишу еще до наступления нового года. Только у меня такое чувство, что все так и будет, пока мне не исполнится восемнадцать и я не уеду в колледж. Возможно, в этой школе и хорошее преподавание, но она слишком близко к дому. И очень много монахинь. Не то чтобы я их не любила, но ради разнообразия неплохо было бы послушать и преподавателя-мужчину. А вдруг мои родители сойдут с ума, дадут мне полную свободу и разрешат уехать в Беркли? И стану я хиппи.

Я люблю тебя, поздравляю с прошедшим днем рождения, посылаю миллион поцелуев и наилучших пожеланий. Пусть у тебя будет удачный год. Веселись за меня, но знай меру! Помни, они двигаются!

Никогда не забуду тебя. Тереза».

5

– Тереза, завтра после двенадцати я заеду за тобой в школу, – Агнес заглянула в приоткрытую дверь.

– Только не говори, что мне опять пора отбеливать зубы, – запротестовала Тереза, поднимая голову от домашнего задания.

– Нет, я намерена отвезти тебя в Голливуд на прослушивание для девочек-подростков. На студии «Парамаунт» приступают к съемкам римейка фильма «Маленькие женщины», и им нужны молоденькие актрисы. Ты сейчас в наилучшей форме, и твой отец наконец дал согласие. Не забудь вечером вымыть голову.

– Не может быть! В самом деле? Ты не шутишь? – Тереза вскочила.

– Разумеется, нет. С чего бы мне шутить? – холодно ответила мать.

– Но прошло столько лет… Ты ни словом не обмолвилась о моей карьере. Я решила, что ты оставила эту идею.

– Я оставила эту идею?! После всего того, что я для тебя сделала? – В глазах Агнес полыхнули ярость и осуждение.

– Но почему ты ждала до последней минуты, чтобы сказать мне? – поинтересовалась Тереза, не обращая внимания на то, что мать, как обычно, встала в позу оскорбленной добродетели. – Я могла бы перечитать эту книгу! Она была такая старомодная, что мне казалось, я никак не доберусь до конца.

– Я не имею ни малейшего представления, на какую именно роль им нужна актриса, – ответила Агнес. – Выучить ты ничего не успеешь. И потом, я прочла об этом в газете всего два дня назад. Прослушивания проходят всю неделю в офисе начальника актерского отдела киностудии. С Мэгги побудет няня.

– О, мама, мама, спасибо!

– Есть только один способ отблагодарить меня, Тереза. Ты должна пройти пробы. Я не тешу себя иллюзиями, что ты получишь роль в первом же фильме, на который будешь пробоваться. Но все же, почему бы тебе не отплатить нам за те жертвы, которые мы принесли ради тебя.

– Что мне надеть? – Тереза постаралась как можно скорее сменить тему и не говорить больше о принесенных жертвах.

– У тебя не будет времени переодеться, но это и к лучшему. Пусть люди видят, что перед ними девушка из «Мэримаунта». Классический наряд всегда выглядит лучше чего-то вычурного. И потом, твоя одежда их не интересует. А теперь, Тереза, садись и заканчивай свои уроки. Хватит разглядывать себя в зеркало.

– Могу я хотя бы попросить у тебя щипчики и немного выщипать брови? Они слишком густые, – попросила девушка.

– С твоими бровями абсолютно все в порядке. Я так и знала, что мне не следует предупреждать тебя заранее, но я должна была быть уверена, что ты вымоешь голову. Твои волосы так долго сохнут.

– Да, мама.

Как только Агнес вышла из комнаты, Тереза снова прильнула к зеркалу. Ей не разрешали пользоваться никакой косметикой, кроме бесцветной губной помады, но, как и у любой школьницы, у нее были свои запасы. Но в отличие от своих одноклассниц Тереза умела всем этим пользоваться. Она довольно быстро накрасила губы, подвела глаза. Потом взглянула на результат.

Вид получился слишком наглый. С таким лицом ей никто не даст роль девушки викторианской эпохи. Действие происходит именно в это время, если она правильно запомнила содержание книги, прочитанной много лет назад. Она стерла косметику с лица и вгляделась в изящные черты. Чистая, очень белая кожа, нежный румянец на щеках, словно она только вернулась с прогулки на морозном свежем воздухе. Щеки у нее были румяными всегда, вне зависимости от погоды. Нос прямой и, слава богу, не вздернутый. Тереза унаследовала от отца высокие скулы. Глаза у нее были странного зеленоватого оттенка с какой-то неуловимой примесью других цветов. Так сразу и не скажешь – какие. Иногда в них вспыхивали серебристые искорки. Ее рот оставался таким же крупным, шея такой же длинной. Тереза улыбнулась, глядя в зеркало. Зубы – это лучшее, что у нее есть.

Окружающие всегда считали ее красивой. Ей говорили об этом в глаза и за глаза. И не только родственники или Мими. Даже сестра Элизабет, пожилая женщина, удивительный преподаватель английского и режиссер школьного театра, как-то сказала, что Тереза достаточно красива, чтобы сыграть Жанну д'Арк. Но сама Тереза искренне не понимала, что люди находят в ней особенного. Хотя слышать такое было приятно. Лицо как лицо, она с ним выросла. Ей хотелось бы убедить саму себя в собственной красоте. Тогда бы и прослушивание казалось менее страшным.

Если бы она и в самом деле была красивой, может быть, у нее было бы больше подруг в школе? Или мама простила бы ее? И, наконец, к шестнадцати годам, может быть, она перестала бы задавать себе такие бесполезные вопросы, полные жалости к себе?

Пегги Брайан Вестбрук, давно отбиравшая актеров, необходимых студии, и ее помощница Фиона Бриджес открыли по новой баночке холодной колы.

– Сколько уже сегодня? – озабоченно спросила Пегги.

– Чего, девушек или колы? – уточнила Фиона. Она провела в Голливуде уже три года, работая бок о бок с Пегги, пытаясь научиться правильно подбирать актеров. Это было основной частью шоу-бизнеса.

– И того и другого. Одинаковый вкус, одинаковый результат. Слишком сладко, и у меня отрыжка.

– Банок пять колы, если я не ошибаюсь, и пятьдесят шесть девушек. Ни больше, ни меньше. – В обязанности Фионы входило ведение записей для Пегги.

– А ведь это только третий день! Мы не нашли никого, подходящего хотя бы на одну роль. Ни будущей Бет, ни будущей Эми, ни будущей Мэг, и уж точно никто не годится на роль Джо. Столько колы! А вдруг у меня вылезут волосы? – жалобно спросила Пегги.

Меньше всего ей нравилось отбирать на роли детей и девочек-подростков. Но сейчас она старалась для своего любимого режиссера Родди Фенстервальда. Родди обожали все женщины, особенно актрисы. Пегги никогда не могла понять, каким образом гомосексуалисту, не скрывавшему своих пристрастий, удавалось быть столь чертовски соблазнительным для женщин.

– Сначала испортятся зубы, я полагаю, а волосы начнут выпадать потом, – жизнерадостно улыбнулась Фиона. – Готовы увидеть следующую неизвестную звезду?

– Будьте так любезны, представьте нам ее. Хотя я, кажется, этого не вынесу.

– О господи, дорогая моя миссис Вестбрук, вы окончательно потеряли веру в себя. Может быть, стоит отослать оставшихся до завтра?

– Сучка! Даже не смей!

– Если вам не нравится ваша работа, можете ее бросить, – бесцеремонно заметила Фиона. Ей всегда удавалось основательно встряхнуть Пегги, пригрозив отослать актеров на следующий день. Пегги жила только тем, что смотрела актеров, прослушивала актеров, прощупывала актеров. Она была похожа на животное, которое питается только одной пищей – актерами, любыми, вплоть до самых ничтожных особей. Пегги должна была получить свою ежедневную порцию актеров, чтобы выжить. При этом она считалась самым лучшим начальником актерского отдела во всем Голливуде.

Фиона нажала кнопку вызова секретаря:

– Джинджер, пусть войдет следующая.

Тесса сидела в приемной, напряженно выпрямившись. Она то пыталась прочитать текст, который им раздала секретарша, то разглядывала других претенденток. Только она пришла с матерью. И только на ней была школьная форма. Серая юбка в складку, жестко накрахмаленная блузка и темно-синий пиджак с крестом школы «Мэримаунт» вдруг показались ей такими же детскими, как пара туфель с перепонками на низком каблуке. Есть от чего впасть в отчаяние.

Многие девушки, склонившиеся над листами сценария, вели себя очень профессионально. Они явно уже привыкли к прослушиваниям. Одеты по последней моде – брюки-клеш и свитер-»лапша» под цвет брюк. Около половины претенденток демонстрировали встрепанную шевелюру а-ля Джейн Фонда, чья прическа сводила с ума девушек по всей Америке. Абсолютно все были подкрашены, чтобы подчеркнуть природную прелесть.

Тереза даже представить не могла, что можно увидеть сразу столько хорошеньких девушек. Она напомнила самой себе, что красотки съехались со всей страны. Красотки, которые только и мечтали получить какую-нибудь роль. Никто ни с кем не разговаривал, но их объединяло молчаливое братство. Они принадлежали этому миру, а Тереза нет. Как ее матери удается сидеть так спокойно?

– Тереза Хорват, – вызвала секретарша и открыла дверь во внутренний офис. Агнес встала, преисполненная олимпийского спокойствия. – Идем, Тереза, – приказала она.

Мысленно вручив себя попечению Богоматери, Тереза последовала за ней, держась как можно прямее, расправив плечи и высоко держа голову.

– Сожалею, миссис Хорват, но миссис Вестбрук предпочитает, чтобы матери не присутствовали на прослушивании, – сказала Джинджер с вежливой улыбкой.

– Что?! – возмущенно воскликнула Агнес.

– Она ни для кого не делает исключений, – Джинджер продолжала улыбаться. – Проходи, Тереза.

Та торопливо прошла мимо матери, преисполнившись благодарности к этой неизвестной миссис Вестбрук, и закрыла за собой дверь.

– Привет, – поздоровалась с ней Пегги из-за стола, заваленного банками с колой и фотографиями. – Спасибо, что пришли. Это Фиона Бриджес, моя помощница. Вас зовут Тереза, верно? А как вас зовут дома?

– Дома? – удивилась Тереза. – Дома меня называют Тесса. – Она произнесла это и замолчала, захваченная врасплох мощным и неожиданным ощущением себя как личности.

– Очень мило. – Пегги немедленно уловила мелодичность голоса очередной соискательницы и воспряла духом. – А теперь, Тереза, почему бы тебе не рассказать нам что-нибудь о своей жизни. Встань сюда, чтобы мы лучше тебя видели.

Тесса сделала пару шагов и встала перед письменным столом, заложив руки за спину и крепко сцепив пальцы, чтобы унять дрожь. Женщины так дружелюбно улыбались. Ну что плохого они могут ей сделать? Ну отошлют домой, только и всего.

– Мне шестнадцать лет, – начала она. – Я живу в Санта-Монике с моими родителями и сестренкой Мэгги. Она совсем еще крошка. Мы переехали в Калифорнию больше двух лет назад из Гринвича, штат Коннектикут. Моя мать родом из большой ирландской семьи, а мой отец приехал сюда из Венгрии в пятидесятых годах. Теперь он возглавляет кафедру музыки в Гарвардской школе. Не могу рассказать ничего интересного о себе. Скажу только, что всегда хотела стать актрисой. Нет, не так, я все время играла.

– У тебя есть профессиональный опыт? – поинтересовалась Пегги. Пока девушка рассказывала нехитрую историю своей жизни, у нее бегали мурашки по спине и покалывало кончики пальцев.

– Я участвовала только в школьных спектаклях. Это мое первое настоящее прослушивание, если не считать школьных. – Тереза говорила спокойно, просто, и это действовало так же безотказно, как и отсутствие в ней страха.

– Понимаю, – медленно произнесла Пегги. – Значит, у тебя нет никаких фотографий? – Господь всемогущий, пронеслось у нее в голове, школьница, совсем еще девочка, без опыта, без агента, даже без фотопроб… Но этот озноб! Ничего подобного она давно не ощущала.

– У меня есть фотографии из семейного альбома, но мама не взяла их с собой, – ответила Тесса. – Я не знала, что они понадобятся.

– Они тебе и не нужны. Девушки оставляют их, чтобы мы не забывали, как они выглядят.

– Просто вспомните девицу в глупой школьной форме, – Тесса от души рассмеялась, и ее смех заполнил крошечную комнату.

Пегги и Фиона быстро переглянулись. Обычно, если у претендентки не было опыта, они отправляли ее домой, на всякий случай записав номер телефона. Но эту девушку они не могли отпустить, не дав ей возможности прочитать хотя бы несколько строчек из сценария.

– Снимай пиджак, Тесса, присаживайся. Распусти волосы, мы на них полюбуемся. И расстегни, наконец, верхние пуговицы на блузке, тебе будет легче дышать. – Пегги говорила и одновременно торопливо писала Фио-не: «Ты слышала этот смех? Неужели у нее поставленный голос?»

– Ты брала уроки вокала, Тесса? – спросила Фиона.

– Нет, но я всю жизнь пела в хоре. У меня контральто. К тому же мой отец очень строго следит за правильностью моей речи. Он учился английскому еще в Будапеште у настоящего англичанина.

– Где же ты пела в хоре?

– В монастыре Святого Сердца в Гринвиче и теперь в «Мэримаунте».

– Значит, ты очень послушная девочка из монастырской школы? – поддразнила ее Пегги.

– Да, внешне я всегда чувствовала себя просто образцовой, – ответила Тесса, отбрасывая назад блестящие волосы и тщетно пытаясь выпрямить волнистые пряди. – Но вот про свое поведение я бы так не сказала, – задумчиво продолжала она. – Очень тяжело, практически невозможно быть хорошей, потому что удивительно легко согрешить. – Тереза забыла о прослушивании, она просто пыталась ответить на вопрос, который ей задали женщины, так живо ею интересующиеся.

– Значит, ты играла только в театре при католической школе? – спросила Пегги.

– Сестры из монастыря Святого Сердца ставили много пьес. И в «Мэримаунте» обширный репертуар. Мне часто приходилось играть мальчиков, потому что я всегда оказывалась выше ростом, чем остальные девочки. Но мне кажется, что я уже перестала расти. Прошлогодняя форма мне как раз.

– Мы дадим тебе четыре страницы, чтобы ты их прочла. Суть сцены в том, что Джо Марч, за которую ты будешь читать, ссорится со своей старшей сестрой Мэг, благородной, гордой и добродетельной. А Джо – независимая, беспокойная и непокорная. Может быть, ты помнишь книгу? Нет? Ладно, это не имеет значения. Фиона будет подавать тебе реплики. Читай те строки, которые подчеркнуты. Мне кажется, тебе хорошо бы сначала прочесть сцену несколько раз про себя, чтобы представить себе Джо.

– Да, если можно.

Тесса склонилась над страницами, Пегги и Фиона повернули свои вертящиеся кресла спинками к ней и тихо стали делиться впечатлениями.

– Она не чересчур красива для Джо? – прошептала Фиона. – Сценарий не предполагает, что Джо будет красива такой неистовой, просто потрясающей красотой. Вспомни, там сказано, что она девчонка-сорванец и «волосы – ее единственное украшение». Но что за девочка! Какие глаза! Ты видела когда-нибудь такой оттенок зеленого? Гленда будет вне себя.

– Не Гленда подбирает актеров на роли, – прошипела Пегги. – Эта красотка средних лет упросила Родди дать ей роль Марми, чтобы члены Академии могли на этот раз присудить ей «Оскар». Если случится чудо и окажется, что Тесса и в самом деле может играть, Гленде не надо будет беспокоиться о том, что критики сочтут ее неподходящей для серьезной роли матери четырех дочерей. Ее никто и не заметит. Все внимание будет отдано Тессе.

– Но она не подходит для этой роли, если не считать волос и роста, – остудила ее пыл Фиона.

– Мисс Бриджес, здесь Голливуд, а не Би-би-си. Кейт Хепберн сыграла Джо в тридцать три, и поверь мне, она не была уродиной. И потом, я терпеть не могу подбирать актеров в точном соответствии с описанием. Джо должна вышибать зрителя из кресла, потому что именно она героиня фильма. Но Тесса может оказаться умопомрачительно красивой бездарностью, вот чего следует бояться.

– Я готова, – раздался голос Тессы.

Фиона начала подавать реплики, которые за три прошедших дня уже успела выучить наизусть. Тереза читала ясно, не проглатывала слова. Она произносила каждую фразу так, будто проживала ее.

Это было ее первое прослушивание, но талант есть талант. Тесса стала Джо Марч, в нее вселился неукротимый дух героини. Даже для Фионы произносимые в который уже раз слова вдруг зазвучали по-новому. И вдруг, как-то совсем неожиданно для Пегги, четыре страницы кончились.

«Но я хочу услышать, что она скажет дальше, я должна это услышать», – подумала Пегги. Такого с ней не случалось ни разу за последние десять лет. Нет, пятнадцать.

– Спасибо, Тесса, – Пегги удалось справиться с собой, и голос ее звучал ровно и спокойно. – Ты прочитала превосходно.

– Правда? – Тесса явно неохотно расставалась с персонажем.

– Несомненно, – ответила Пегги, безжалостно теребя себя за нос. У нее слезы выступили на глазах, чего также не случалось последние пятнадцать лет. «Либо я ничего не понимаю в своем деле, либо это находка. Эта девушка – сокровище. Она знает то, чему невозможно научить». Но не Пегги принимает решение, она только может направить Тессу туда, куда следует.

Она звонком вызвала секретаршу:

– Джинджер, попроси, пожалуйста, миссис Хорват зайти к нам.

Вошла Агнес с решительной улыбкой на губах.

– Миссис Хорват, не могли бы вы привезти дочь сюда завтра? – без всяких церемоний спросила Пегги. – Я хочу, чтобы ее прослушали другие люди. Она должна за вечер выучить еще несколько страниц текста. И Тереза обязательно должна надеть форму, если вы не против.

– Конечно, я привезу ее завтра, – Агнес быстро подошла к столу.

– Но, мама, завтра же у нас хоккейный матч со школой «Уэстлейк», – неохотно напомнила ей Тесса.

– Сестра Элизабет сказала, что я могу ни о чем не беспокоиться, если эти леди захотят увидеться с тобой снова.

«Маме придется исповедаться перед причастием», – злорадно подумала Тесса.

– Сестра Элизабет? Только не говорите мне, что она все еще в «Мэримаунте»! – воскликнула Пегги Вестбрук.

– Вы знакомы с сестрой Элизабет? – изумилась Тесса.

– Она возглавляла кафедру английского языка и руководила школьным театром много лет назад, когда там училась я сама. И уже тогда сестра Элизабет была не молоденькая, – призналась Пегги.

– Но вы ничего об этом не сказали!

– Обычно я об этом и не говорю. Я провела в этой форме больше времени, чем ты, Тесса.

– Мы только что поставили «Святую Иоанну», – восторженно заявила Тереза.

– И кого же ты играла?

– Иоанну.

– А сестра Элизабет осталась довольна?

– Она только сказала, что я подхожу на роль французской девственницы. Сестра Элизабет никогда не высказывает своего мнения.

– Я помню это. Спасибо, Тесса. Увидимся завтра. Да, миссис Хорват, не забудьте оставить свой номер телефона у секретаря.