Текст книги "Мерцающий огонь"

– Я обещаю, нам не придется прозябать в нищете, – сказал он. – У меня есть сбережения, я получаю зарплату. Мы купим дом и будем жить, как все нормальные люди, а наши дети будут вольны делать со своей жизнью все, что захотят. И смогут жениться, на ком пожелают.

Она скользнула руками по его плечам, коснулась груди:

– Я словно в сказку попала, Теодор. Мы будем очень счастливы. Я знаю, что будем.

На следующее утро Теодор встал с кровати Вивиан и раздвинул плотные шторы, чтобы они вместе полюбовались восходом солнца. Когда он снова скользнул в тепло ее рук, она провела кончиком пальца по его обнаженной груди и сказала:

– Мне все равно, что будет дальше. Я никогда не пожалею о том, что попросила тебя остаться на ночь.

Он смерил ее обеспокоенным взглядом:

– Как это тебе все равно, что будет дальше? Я не изменю своего решения. И уже считаю тебя своей женой. Так что даже не думай о сожалениях. Я люблю тебя, и мы будем друг с другом до последнего вздоха. Обещаю тебе.

Она прижалась щекой к его груди:

– Просто мне трудно поверить, что все получится. Раньше мои мечты не сбывались.

Он нежно поцеловал ее в лоб и заверил:

– На этот раз – сбудутся. Мы поженимся, как только я найду для нас дом. Это не займет много времени.

Она приподнялась на локте:

– Будь на то моя воля, я бы вышла за тебя замуж прямо сегодня. Но есть кое-что…

Он посмотрел на нее с легкой тревогой:

– Что?

– Ничего особенного. Просто… моя сестра. Я хотела бы, чтобы она была рядом, когда мы будем заключать брак. Она – единственный родной человек, который у меня остался, кроме отца. А я не уверена, что хочу видеть его на свадьбе.

– Ты говорила, она уехала во Францию.

– Да. Я уже написала ей письмо, но оно может дойти не скоро – особенно сейчас, в военное время. – Она снова легла и прижалась к нему. – По правде говоря, я уже давно не получала от нее вестей. Мы не совсем хорошо с ней расстались. Это даже странно – мы всегда были очень близки.

– А что случилось?

Вивиан перевернулась на спину и уставилась в потолок, не зная, с чего начать.

– Она с юных лет была авантюристкой. Мне приходилось ее иногда останавливать, иначе она втянула бы нас в уйму неприятностей. Могла забраться на верхушку самого высокого дерева в парке – а я сидела на нижней ветке, умоляя ее быть осторожной и спуститься вниз. Казалось, она просто не понимает величины риска и последствий. Творила все, что ей заблагорассудится, и, когда решила уехать во Францию, я не выдержала. В первую очередь потому, что она оставляла меня наедине с отцом. Она сказала, что это мой выбор – быть с ним. И случилась худшая из наших ссор. Я злилась на нее все последнее время – пока ты не вошел в мою жизнь и не убедил меня уйти из магазина. После этого я начала склоняться к мысли, что, наверное, она умнее меня. Возможно, мне стоило к ней прислушаться.

– Но тогда я бы никогда тебя не встретил.

Вивиан снова повернулась к нему лицом:

– Я хочу, чтобы она была рядом со мной в день нашей свадьбы. И переживаю, как она там, во Франции, – сейчас, когда Гитлер начал действовать.

Теодор погладил ее по плечу:

– Если для тебя это важно, мы дождемся ее ответа. Но я согласен. Во Франции теперь может быть небезопасно. Лучше твоей сестре вернуться домой, в Англию.

Живот Вивиан скрутило от страха, когда Теодор подтвердил ее опасения: сестра может оказаться под угрозой, если останется во Франции. Вивиан надеялась, что скоро получит ответ на свое письмо.

Глава 10

Прошло две недели, но Вивиан так и не получила ни одного письма из Франции. Она старалась быть терпеливой, но это оказалось нелегко – не только из-за беспокойства об оставшейся за границей сестре, но еще и потому, что Теодор подыскал им съемный дом. Это был высокий узкий кирпичный особняк в георгианском стиле на Крейвен-стрит, с темной входной дверью и цветочными ящиками под окнами. Он удобно располагался – рядом с правительственным зданием, в котором размещалось министерство снабжения, и недалеко от станции метро. Теодор уже перебрался в новый дом и горел желанием встретиться с Вивиан в здании суда и оформить их отношения официально, чтобы они могли начать новую совместную жизнь.

Но пока это было невозможно. Она по-прежнему хотела дождаться вестей от своей сестры.

Ежедневная светомаскировка по-своему мешала ей избавиться от тревожных мыслей. Все театры и кинозалы были закрыты, так что отвлечься от томительного ожидания не получалось. Выходить на улицу по вечерам, когда город был погружен во тьму, значило подвергать себя опасности. Через несколько дней после введения светомаскировки она подвернула лодыжку на неровной мостовой – и долго прихрамывала. Правительство рекомендовало всем носить вечерами что-нибудь светлое – хотя бы белую бутоньерку или носовой платок в кармане, – чтобы водители автомобилей и троллейбусов с синими козырьками над фарами видели пешеходов.

Вивиан следовала всем правилам, потому что верила: их ввели не напрасно – однако в ее душе зрело разочарование. Три недели спустя она снова начала злиться на сестру за ее вечное безрассудство.

Почему письма Вивиан оставались без ответа? Может быть, сестра больше не жила по прежнему адресу? Или сбежала в какое-то другое, более заманчивое место, никому об этом не сообщив? Извечная история. Эйприл всегда игнорировала предупреждения Вивиан, взбираясь все выше и выше по условному дереву, пока не оказывалась вне досягаемости. Пока не подвергала себя реальной опасности разбиться насмерть. Случай с побегом за границу ничем от других не отличался. Вивиан ощущала себя точно так же, как и раньше.

Вивиан не хотела прибегать к этому, но выбора у нее не было. Сестра молчала уже месяц – и она больше не могла ждать. Не находила себе места, а Теодору не терпелось жениться на ней. Значит, пришло время сделать следующий шаг. Позвонить отцу.

Она встала в очередь к красной телефонной будке в конце улицы. Оказавшись у аппарата, набрала номер винного магазина. Ее сердце глухо колотилось о грудную клетку, пока она ждала ответа. Вот-вот должен был прозвучать его грубый голос, и одного этого хватало для пробуждения мучительных воспоминаний о его пьяных выходках.

– Алло? – От его краткого ответа у нее все внутри оборвалось, но ей удалось сохранить самообладание.

– Привет, папа. Это Вивиан.

Тишина.

– Ты меня слышишь? – спросила она.

– Да, слышу, – наконец ответил он. – Чего тебе? Я занят.

Крепко зажмурившись, она подперла голову ладонью. Ей впервые стало ясно, что решение уйти от него было правильным.

– Я пытаюсь найти Эйприл. Написала ей письмо, но она не ответила, и я волнуюсь. Она не связывалась с тобой?

– Ни слова с тех пор, как сбежала. Давно могла откинуться.

Как же бессердечно он говорил о собственной дочери. В груди Вивиан скрутился тугой узел.

– У меня есть только адрес кабаре, в котором она работала, – сказала Вивиан, – но я не могу найти номер их телефона. У меня нет справочника.

– Может, они разорились.

– Может. Но куда бы она пошла в таком случае? Ты знаешь кого-нибудь в Бордо, кто бы помог найти ее? У мамы не было родных, но, может, были друзья?

Мгновение он молчал. Затем прочистил горло и промолвил:

– Была там одна певица по имени Анжелика. Выступала в клубе. Они дружили.

– У тебя есть ее номер?

– Нет, но они вместе снимали квартиру. На… Дай подумать. – Он сделал паузу. – На улице Сегалье. Точно. А фамилия у нее была Мерсье. Можешь начать с нее.

– Так и сделаю. Спасибо. – Вивиан собиралась попрощаться, потому что в очереди к телефону стояли другие люди, но почему-то заколебалась. – Как ты, папа?

– Прекрасно. Как твоя работа?

Следующая женщина в очереди нетерпеливо постучала по стеклу. Вивиан показала одним пальцем, что ей нужна еще минута.

– Чудесно. Я очень счастлива.

Она задумалась, не сообщить ли ему о скором замужестве, но усомнилась, что хочет видеть его на своей свадьбе, и уж тем более она не горела желанием объяснять ему, почему семья Теодора от него отреклась. У отца, вероятно, нашлось бы что сказать по этому поводу.

– Мне пора, – прохрипел он. – У меня здесь клиенты.

Что ж, вот все само собой и решилось.

– Хорошо. Пока, – сказала она. – И будь осторожен, когда отключают свет на улицах.

Он повесил трубку раньше ее последнего слова, поэтому она повесила трубку и опустила в прорезь еще одну монету, не обращая внимания на женщину, которая барабанила по стеклу. Вивиан назвала имя – Анжелика Мерсье, – и мгновение спустя оператор соединил ее с Бордо.

– Bonjour. – В трубке раздался радостный женский голос. – Анжелика слушает.

– Bonjour, – легко перешла на французский Вивиан. – Я так рада, что вы ответили. Меня зовут Вивиан Хьюз. Я полагаю, вы знали мою мать. Ее звали Марго Маршан – она пела с вами в кабаре. Вы ее помните?

Повисла долгая пауза.

– Вивиан?

Последовал облегченный вздох. И Вивиан едва не подпрыгнула, когда снова замолотили в дверь телефонной будки.

Она развернулась, открыла дверь и рявкнула:

– Я разговариваю с Францией. Это срочно. Дайте мне минутку, пожалуйста.

Затем она закрыла дверь и извинилась перед Анжеликой:

– Прошу прощения за это. Я надеюсь, вы сможете мне помочь. Я ищу свою сестру Эйприл Хьюз. Она переехала в Бордо – петь в кабаре – и…

– Oui, oui. Я знаю Эйприл. Правда пела у нас. Она с тобой связывалась?

– Ни разу с тех пор, как уехала из Лондона шесть месяцев назад. Я писала ей в кабаре, но…

– О, моя дорогая. Кабаре закрылось. Это был очень печальный день.

Вивиан хотела выяснить как можно больше, но у нее было лишь несколько минут.

– Жаль это слышать. Вы знаете, где теперь Эйприл? Мне нужно с ней связаться.

Ответом ей была подозрительно долгая пауза.

– Хотела бы я тебе помочь, но она не оставила мне адреса и не выходила на связь с тех пор, как уехала.

– Когда она уехала?

– Несколько месяцев назад. Я очень беспокоюсь за нее, со всей этой войной. Говорила ей не уезжать, но она ничего не хотела слушать. Вся в мать. Точная копия. Когда Марго влюбилась в твоего отца и сбежала к нему в Англию, ее тоже было не переубедить.

Вивиан закрыла глаза.

– Куда вы просили ее не уезжать?

Анжелика раздраженно фыркнула:

– Она влюбилась в немца.

Вивиан удивленно распахнула глаза:

– Прошу прощения? Вы хотите сказать, она уехала в Германию?

Женщина, стоявшая у телефонной будки, снова постучала, но Вивиан не обратила на нее никакого внимания.

– Oui. Три месяца назад. А теперь мы воюем с Гитлером. Да помогут небеса твоей бедной милой сестре.

Вивиан похолодела от беспокойства:

– Вы знаете имя этого человека? Какую-нибудь информацию о нем? Хоть что-нибудь?

– Его зовут Людвиг. Это все, что мне известно. Она понимала, что я не одобряю ее выбора, и очень скрытничала. Оставила мне записку, которую я увидела уже после ее побега. Специально, поди, – хотела улизнуть так, чтобы никто и не пытался ее остановить.

– И что было в записке?

– Ничего толкового. Написала, что следует зову своего сердца, и просила меня не беспокоиться, потому что он – Тот Самый. И еще поблагодарила меня за то, что я пустила ее на сцену. Вот и все.

Вивиан прижалась лбом к телефонному аппарату.

– Спасибо, Анжелика. Вы мне очень помогли. Пожалуйста, если получите от нее весточку, попросите ее немедленно связаться со мной. Я работаю в министерстве снабжения – пусть позвонит туда. Не могли бы вы это записать, если вас не затруднит? Министерство. Снабжения. Да, верно. Скажите ей, что я очень жду ее возвращения, потому что выхожу замуж.

– Надо же! Поздравляю, Вивиан. Как это чудесно!

– Спасибо. – Телефон глухо щелкнул, и связь оборвалась.

Вивиан повесила трубку и повернулась, чтобы открыть дверь. Женщина из очереди испепелила ее взглядом, но мысли Вивиан были далеко.

Эйприл влюбилась в немца? Значило ли это, что сейчас она где-то за линией фронта?

Эйприл… как ты могла так сглупить?

Иногда Вивиан просто не верила, что они девять месяцев провели в одной утробе и были зеркальными отражениями друг друга.

Близнецы. Никто не мог внешне их различить. Но внутри они были настолько разными, насколько только могут быть отличными две сестры.

Глава 11

2011 год

– Погоди-ка, – перебил бабушку папа. – У тебя была сестра-близнец?

Она подалась вперед и с трудом поднялась на ноги:

– Мне нужно в уборную.

От удивления я потеряла дар речи – и молча наблюдала, как она, шаркая, выходит из комнаты.

Как только бабушка удалилась, мы с папой ошеломленно уставились друг на друга. Потом я сказала:

– Очевидно, на фотографиях она. Не бабушка. Это ее сестра-близнец. И подпись правильно было бы прочитать как «Эйприл в Берлине». К весне и апрелю это не имеет никакого отношения. Что ж, по крайней мере, ты получил ответ на свой вопрос. Твой отец не был ни военным преступником, ни нацистом.

Откинувшись на спинку дивана, папа выдохнул:

– Соврал бы, сказав, что не испытываю облегчения. Но почему она никогда не рассказывала мне о том, что у нее есть близнец? Зачем держать это в секрете? Интересно, знал ли об этом Джек? Наверное, знал – все-таки они познакомились во время войны. – Тень беспокойства пробежала по его лицу. – Что с ней сталось, с ее сестрой?

Наступила ночь. Холодный зимний ветер дребезжал в оконных стеклах. Я встала, чтобы включить свет.

– Знает ли это сама бабушка? Она же не смогла связаться с Эйприл после начала войны. Одному богу известно, что могло с ней случиться. Может, она погибла.

Послышался звук спускаемой воды. Я снова села в ожидании возвращения бабушки. Наконец она, понурившись, застыла на пороге:

– Я очень утомилась. Пойду спать.

Она повернулась и пошла к лестнице. Ни папа, ни я не попытались ее остановить, хотя нам отчаянно хотелось узнать правду о судьбе ее сестры.

Бабушка медленно поднималась, цепляясь за перила. Как только дверь ее спальни закрылась, мы с папой посмотрели друг на друга.

– Она не хочет рассказывать, – догадалась я. – Наверное, ей больно это вспоминать.

– Вероятно, случилось что-то плохое, – согласился папа. – Вот почему она все время молчала.

Мы сидели в тишине, переваривая то, что сегодня узнали. В коридоре мерно тикали напольные часы. Почувствовав внезапный озноб, я встала и отправилась за свитером, который оставила на кухне.

Папа последовал за мной. Затем он предложил:

– Может, закажем пиццу?

– Серьезно?

– Да, я уже проголодался.

– Когда я отказывалась от пиццы?

Он взял телефон и сделал заказ. Мы сели за стол и стали ждать.

– Неизвестность убивает меня, – призналась я. – Может, заглянем на генеалогический сайт? Попробуем выяснить, что случилось с Эйприл? Вдруг там найдутся какие-нибудь записи о ее рождении и смерти?

– С чего ты взяла, что она мертва? Вполне может быть жива-живехонька.

– Сомневаюсь. Иначе мы бы давно с ней познакомились. Как бы сильно они ни поругались, это было целую эпоху назад. Они же близняшки. Наверняка смогли бы преодолеть свои разногласия. Невозможно так долго обижаться. Кто-нибудь из них попробовал бы наладить контакт.

– Как знать… Но какой смысл гадать? Бабушка наверху, у нее есть все ответы. Мы вернемся к теме, когда она проснется, – я узнаю правду, даже если для этого мне придется утопить ее в джине с тоником. Выясню все, чего бы мне это ни стоило.

– Полегче, пап. Ей все-таки девяносто шесть.

– Да, но ведь с виду-то и не скажешь. – Он откинулся на спинку стула. – Ты видела, как она сегодня играла на пианино. С неутомимостью ветра. Этого у нее никогда было не отнять.

Мы немного поговорили о том, что бабушке все еще удавалось делать самостоятельно: об уплате налогов, еженедельных играх в бридж и собраниях вязального клуба каждый второй четверг. Ее силе характера можно было только позавидовать.

Окна озарились светом фар, гравий захрустел под шинами. Я встала со стула:

– А вот и пицца.

– Я оплатил онлайн. – Папа начал расставлять тарелки и раскладывать столовые приборы.

За дверью послышались шаги, я открыла дверь и с удивлением обнаружила вовсе не разносчика пиццы. Это был Малкольм. В темно-серой спортивной куртке и джинсах, с развевающимися на ветру темными курчавыми волосами, он был настолько красив, насколько может быть красивым мужчина. При виде его у меня внутри все сжалось.

Он стоял на крыльце, освещенный уличным фонарем. Руки из карманов он не вынул – только молча пожал плечами, будто говоря: «Прости, ничего не могу с собой поделать».

Я застыла, не намереваясь приглашать его в дом.

– Что ты здесь делаешь, Малкольм?

– Мне было необходимо тебя увидеть.

– Я же сказала, что мне нужно побыть одной.

– Знаю, но я не мог пустить все на самотек. Ты не отвечала на мои сообщения. Я беспокоился. Подумал, что ты, возможно, поехала сюда, – и решил попытать счастья.

Я по-прежнему не открывала полностью дверь, надеясь, что он развернется и уйдет.

– Ты зря проделал весь этот путь.

– Я должен был, Джилл. Пожалуйста… – Холодный ветер пронесся по верхушкам деревьев. Малкольм попытался согреть свои руки теплым дыханием. – Боже, как здесь холодно! Впустишь меня? Всего на минутку? Я не останусь, честно, просто хочу сказать тебе кое-что. Позволь мне сделать это, и я уеду, клянусь. Навсегда оставлю тебя в покое, если ты этого захочешь.

Я горько рассмеялась:

– Разве можно верить твоим обещаниям?

Он потупился:

– Понимаю, я это заслужил. Но прошу тебя, Джилл, всего лишь выслушай меня.

Да поможет мне Бог! Он дрожал от холода и выглядел таким несчастным, что мне стало его жалко. Со вздохом я признала свое поражение и решила впустить его, чтобы он мог отогреться. Послушаю, что он скажет, – и выпровожу его вон.

Как только я толкнула дверь, из кухни вышел отец:

– Я думал, это разносчик пиццы.

– Нет. Прости, Эдвард, но это всего лишь я.

– Что ж, заходи. – Мы прошли на кухню. – Выпьешь чего-нибудь?

Папа всегда был таким: принимал гостей радушно и любезно, даже когда я не хотела их видеть.

– Нет, спасибо, – ответил Малкольм. – Я на минутку.

Желая быстрее с этим покончить, я отвела Малкольма в гостиную.

– Мы ждем пиццу с минуты на минуту, так что, если ты не против…

– Конечно. Мы можем присесть?

Я послушалась – просто чтобы не тратить лишнее время. Малкольм сел на одном конце дивана, а я – на другом.

В гостиную заглянул папа:

– Я пойду наверх – посмотрю, как там бабушка.

– Спасибо, пап, – кивнула я, понимая, что ему всего лишь хотелось оставить нас наедине. Он вышел и стал подниматься вверх по лестнице. Я снова повернулась к Малкольму:

– Ну?

– Рад тебя видеть. Я соскучился.

– Мы расстались меньше двадцати четырех часов назад, так что давай начистоту.

– Хорошо. – Малкольм вздохнул, и я почувствовала, что он нервничает. Это было совсем на него не похоже. Обычно его отличали хладнокровие и собранность. Уверенность в себе.

– Ты права, что не хочешь со мной разговаривать, – начал он. – То, что я сделал, непростительно. Меня тошнит от этого.

– Не только тебя.

– Я серьезно, Джилл. – Он поднял глаза. – Меня правда тошнит от этого. Тошнит каждый раз, когда думаю о том, что произошло. Я никогда раньше не делал ничего подобного. Никогда не изменял тебе. Даже не знаю, как описать, насколько сильно я сожалею об этом. Правда. Если бы только у меня была машина времени, я бы вернулся во вчерашний вечер и послал ту девчонку к черту. Убрался бы оттуда и пришел к тебе на вечеринку.

– Сделанного не воротишь, Малкольм.

Наши взгляды встретились, и он потянулся к моей руке.

– Знаю, и мне придется жить с этим всю оставшуюся жизнь. Но разве ты сама никогда не совершала глупостей? Не поддавалась импульсивным порывам? Не теряла рассудок?

Я подумала обо всех ошибках, которые сделала в свои тридцать с небольшим, пока не отошла от смерти матери. Мне хотелось исправить десятки вещей в своем прошлом. Но я была юной и просто запуталась.

И, может быть, не распуталась до сих пор. Как, вероятно, и Малкольм.

Он продолжил:

– Вчера мне исполнилось пятьдесят, и, кажется, я словил что-то вроде кризиса среднего возраста. Перебрал с выпивкой, и, наверное, захотел почувствовать себя молодым, – вот и повел себя как козел. Но чего в тот момент не понимал, так это того, что ты – единственная, кого я мечтаю видеть в своем будущем. Я не хочу быть с какой-нибудь молоденькой фотомоделью – как и с любой другой женщиной. Я хочу только тебя. Последние несколько лет были лучшими в моей жизни, и я не хочу терять то, что у нас есть. Знаю, что возражал против свадьбы, но только потому, что уже был женат однажды и это плохо закончилось. Но теперь я смотрю в свое будущее без тебя – и не хочу его. Ты для меня – все. Ты самая лучшая женщина, которую я когда-либо встречал, и то, что произошло вчера, очень ясно дало мне это понять. Я себе места не находил после твоего ухода. Я сам себе отвратителен из-за того, что причинил тебе боль. Из-за того, что я позволил этой девушке… – Он запнулся. – Понимаешь, это открыло мне глаза, и, клянусь богом, Джиллиан, этот урок мною усвоен. Я никогда больше так не поступлю. Ты должна мне поверить.

Меня стали одолевать легкие сомнения, мое сердце смягчилось, и я отвернулась от Малкольма, потому что не хотела сдаваться так быстро и просто. Я постаралась припомнить вчерашнюю обиду, и душевную боль, и уверенность, что больше никогда – никогда – не смогу ему доверять. Как я могу быть счастлива с ним в будущем, опасаясь, что его легко соблазнит кто-нибудь помоложе и посимпатичнее меня?

Он осторожно провел пальцами по тыльной стороне моей ладони. Его прикосновение, такое нежное и знакомое, всколыхнуло во мне что-то. Что-то хрупкое, едва ощутимое. Еще вчера я была безумно влюблена в этого мужчину и мечтала получить предложение руки и сердца. Та вечеринка напоминала ужасную галлюцинацию. Я до сих пор не могла поверить, что это произошло на самом деле. И тем не менее – произошло.

– Пожалуйста, Джилл, если ты сможешь простить меня… Я сильно тебя люблю. Никогда не думал, что чувство может быть таким большим. Ты – все, чего мне хочется в этой жизни, и я не переживу, если потеряю тебя. – Он поднес мою руку к своим губам, закрыл глаза и поцеловал ее. – Ты – лучшее, что когда-либо случалось со мной, и, клянусь, урок мною усвоен. Я почти рад, что все так сложилось, потому что теперь знаю себя намного лучше.

Рад?

Он сунул руку в нагрудный карман пиджака, достал оттуда синюю бархатную коробочку и опустился на одно колено. У меня все внутри перевернулось, когда я увидела кольцо с гигантским бриллиантом в платиновой оправе. Ободок был усыпан бриллиантами поменьше. Я в жизни не видела более красивого обручального кольца. Оно было совершенно бесподобным.

– Джиллиан Гиббонс, ты любовь всей моей жизни, и я хочу быть твоим мужем. С тобой я хочу завести детей и построить нашу жизнь. Я знаю, что не идеален. Я делал ошибки, но ты – причина, по которой я не совершу их снова.

Вынув кольцо из коробочки, он взглянул на меня снизу вверх:

– Можно я надену его тебе на палец? Не жду твоего немедленного ответа – понимаю, тебе нужно время подумать, особенно после того, что произошло. Но я хочу, чтобы ты знала, как сильно я тебя люблю и как искренне хочу провести с тобой остаток своей жизни.

Он надел кольцо на мой палец, а я, потеряв дар речи, во все глаза смотрела на огромный сверкающий бриллиант.

– Даже не знаю, что сказать, Малкольм. – Слова давались мне с трудом. – Оно прекрасно.

– Скажи «да», и ты сделаешь меня самым счастливым мужчиной на свете.

Я продолжала глазеть на кольцо. Часть меня хотела сказать «да» и расплакаться от радости – я мечтала об этом моменте с того самого дня, как мы встретились.

Другая моя часть была взбешена. Я не могла забыть то, что видела прошлой ночью, – любимого мужчину, который занимался сексом с другой женщиной прямо у меня на глазах. Это воспоминание затмило все отвратительным облаком, и я сдала назад.

Я выдернула свою ладонь из его руки:

– Сказать «да», Малкольм, не могу. И, кстати, момент ты выбрал неудачный.

Он безотрывно смотрел на меня, взглядом умоляя обдумать его предложение.

– Мне нужно побыть вдали от тебя, – объяснила я.

Малкольм склонил голову:

– Конечно. Я понимаю. – Он поднялся и сел на диван рядом со мной.

Прежде чем кто-либо из нас успел произнести хоть слово, в стекло снова ударил свет фар.

– Это пицца, – сказала я.

– Точно. Пицца. Прекрасно. – Малкольм встал. – Тогда я, наверное, пойду.

Я тут же встала, радуясь отсрочке. Доставщик пиццы подоспел очень вовремя.

Я проводила Малкольма до двери.

– Прошу, подумай об этом, – взмолился он, целуя меня на прощание в щеку. Дождавшись, пока он сядет в свой «ягуар» и уедет, я взяла у разносчика большую коробку пиццы, наградила его щедрыми чаевыми, закрыла дверь, заперла ее на ключ и вернулась на кухню.

Когда папа спустился вниз, я стояла на цыпочках, пытаясь достать с верхней полки буфета салфетки. Внутри меня зашевелилась тревога, которая не имела никакого отношения к Малкольму. Это было трудно объяснить, но иногда, в самые странные, неожиданные минуты, прошлое возникало передо мной словно из ниоткуда. Между мной и отцом появлялась мама. Она кричала во весь голос, чтобы обратить на себя наше внимание. В такие моменты я не могла даже взглянуть на отца.

Я схватила пару салфеток и на несколько секунд застыла, вертя их в руках и пытаясь избавиться от навязчивого образа. Я снова видела мать в ночь ее смерти… и страдание на лице отца, когда он молча наблюдал, как я сокрушаюсь над ее мертвым телом.

Заставив себя поднять взгляд, я протянула левую руку и показала ему кольцо.

– Это что? – Он взял меня за руку и вгляделся в бриллиант.

– Малкольм сделал мне предложение.

Папа скривился и присвистнул.

– Вот уж чего я точно не ожидала. Подумать только, правда?

– Наверное, мне не стоит никак это комментировать, – ответил папа. – Но боже, какое большое кольцо!

– И не говори.

Мы молча сели за стол. Я открыла коробку с пиццей, и мы взяли себе по куску. Папа начал есть. Никто из нас не проронил больше ни слова.

Когда мы с отцом находились в одной комнате, тишина порой становилась поистине оглушительной.

Лестница заскрипела, и я обрадовалась возможности что-то сказать:

– Похоже, бабушка проснулась.

Она спустилась по лестнице и появилась в дверях кухни. На ней была голубая фланелевая пижама и красный флисовый халат, который я подарила ей на Рождество.

– Так и не смогла уснуть, – объяснила она. – Мне показалось, кто-то стучал в дверь.

– Мы заказали пиццу. Есть хочешь?

– Немного.

Она села. Папа встал, чтобы достать еще одну тарелку и налить бабушке воды со льдом.

Наблюдая, как она отрезает себе кусочек пиццы, я задалась вопросом, помнит ли она вообще свой недавний рассказ о сестре-близняшке, о которой молчала все эти годы. Она казалась совершенно спокойной, будто ничего не случилось. Возможно, брал свое возраст.

Немного поев, она повернулась ко мне:

– Я знаю, что приезжал не только разносчик пиццы. Я видела машину Малкольма. Я, может, и стара – но не слепа. Вижу, что у тебя на пальце. Выкладывай.

Очевидно, она хотела отвлечь нас от предыдущего разговора. Но, в конце концов, она только что рассказала нам всю правду о своей помолвке с первым мужем, и я не могла ответить ей молчанием. К тому же ее совет был вовсе не лишним.

Я протянула руку, чтобы она получше разглядела бриллиант.

– Он извинился за вчерашнее и сказал, что не может жить без меня. Затем он пообещал, что это больше не повторится, и опустился на одно колено.

Бабушка всмотрелась в кольцо:

– Потрясающе. Настоящий?

Я усмехнулась ее вопросу:

– Смею предположить, что да. Но для таких, как он, его цена – сущий пустяк, карманные расходы.

Бабушка фыркнула.

– Не одобряешь? – спросила я. – Пожалуйста, бабушка, скажи честно, как мне быть, – я сейчас чувствую себя так, словно меня подвесили вниз головой за лодыжки. Не понимаю, где верх и где низ. Не знаю, что правильно.

Бабушка повернулась к папе:

– А как по-твоему, Эдвард? Ты все-таки ее отец. Дай ей какой-нибудь мудрый совет.

Папа вытер рот салфеткой.

– Она взрослая и должна сама принять решение. Я поддержу его, каким бы оно ни было.

В этом был весь отец – он всегда предпочитал отойти в сторону, дать мне свободу выбора, не вмешиваться. Наверное, некоторые дети были бы благодарны своим родителям за такой подход, но я столько лет нуждалась в нем как наставнике! Когда мне было около двадцати, рядом не оказалось человека, который держал бы меня в узде. Я хотела чувствовать, что отцу не безразлична моя судьба.

– Даже не начинай, – отрезала бабушка. – Она хочет знать наше мнение – и мы должны его озвучить. Я уж точно это сделаю. Вдруг через десять лет она придет ко мне и скажет: «Бабушка, почему ты меня не предупредила? Почему не сказала, что думала на самом деле?» – Она похлопала меня по руке. – Сомневаюсь, что проживу еще десять лет, но кто знает? Я просто хочу донести свою мысль.

– Спасибо, бабушка. – Я повернулась к папе. – Что ж. Скажи честно. Я переживу. И не обижусь. Что ты на самом деле думаешь о Малкольме? Мне сказать ему «да»? Или «нет»?

Он покачал головой:

– Я не знаю этого человека так же хорошо, как ты, но, возможно, он достоин второго шанса. Мы все совершаем ошибки, и иногда добрые отношения стоят того, чтобы их сохранить, несмотря ни на что. В конце концов, все может пойти хорошо. Многие браки не распадаются из-за измен.

– А многие – распадаются, – возразила бабушка. – И вообще-то, они еще не поженились. Она даже не была помолвлена с этим мужчиной до сегодняшнего вечера.

– Я все еще не помолвлена, – поправила ее я. – «Да» ему пока не сказала.

– Возможно, тебе стоит рассмотреть этот вариант, – посоветовал папа. – Возможно, когда Малкольм осознает себя женатым человеком, он станет вести себя соответствующе.

– Но они жили вместе, – не согласилась с ним бабушка. – Кое-кто считает это формой брака.

Я потянулась за еще одним куском пиццы, довольная начавшимся спором. Меня вполне устраивало просто сидеть и слушать их.

Папа повернулся к бабушке:

– Хочу заметить, мама, что ты сейчас посоветовала мне сказать что-нибудь мудрое – выразить свое мнение, – но сама высказываться не спешишь. Только на кольцо и обратила внимание.

– Я думала, это очевидно, – ответила бабушка с оттенком обиды в голосе.

– Не для меня.

Взяв нож и вилку, она снова принялась резать пиццу.

– Я думаю, ты достойна лучшего, Джиллиан. Знаю, что он богат, но деньги – это не главное.

– Дело не в деньгах, – начала оправдываться я. – Я действительно была влюблена в него. С ним весело, и он понимает меня. И я вообще нахожу его очень привлекательным. Во всех смыслах.

Бабушка погрозила мне вилкой:

– Может, тебе с ним весело, потому что он катает тебя на шикарных яхтах, водит в свою ложу на лучшие спектакли Бродвея и может сорваться на Таити в любой момент? Так каждой женщине было бы с ним «весело». А что, если он окажется на мели? Что, если вам придется жить в крошечной квартирке в Бруклине и запасаться продуктами по скидкам? Он все еще будет казаться тебе привлекательным?