Текст книги "Мерцающий огонь"

– Он такой очаровательный, бабушка. Умный, ироничный. Так что да, я все равно буду считать его привлекательным.

Она покачала головой:

– Ненавижу это слово. Очаровательный. Женщинам следует держаться подальше от мужчин, которые их очаровывают. Быть очарованной – значит находиться под каким-то заклятием, а женщинам нужно быть начеку. Реальная жизнь – не сладкое сновидение. Нужно держать ухо востро.

Вскинув брови, я покосилась на папу: мне стало интересно, почему бабушка так недолюбливала очаровательных молодых людей. Уж не из-за того ли, что ее сестру увлек красавчик немец в ладной офицерской форме?

– Запомню это, – пообещала я. – Мудрая мысль. – Я подняла руку, чтобы еще раз полюбоваться кольцом. Как же восхитительно оно сверкало в свете кухонной люстры! – Должна признаться, оно и правда завораживает. Я смотрю на него и забываю все ужасы этого мира, включая то, что видела прошлой ночью. Оно мне прямо-таки застит глаза – ничего хорошего это не предвещает.

Бабушка отложила вилку:

– Вот видишь? Бриллианты – зло. Выдумка хитрых маркетологов. Заставляют мужчин отдавать месячную зарплату за кольцо, которое якобы доказывает силу их любви.

– Вообще-то хорошее кольцо стоит две зарплаты, – заметила я. – Так говорят.

– О, ради всего святого! Бред какой-то. Не так мужчины должны доказывать свою любовь. Мне никогда не было нужно от дедушки Джека дорогое кольцо. Я и без него знала, как мне повезло встретить такого человека, как он, – порядочного мужчину, готового отдать за меня жизнь. Этого мне было достаточно. Более чем достаточно.

– В ваше время мир был совсем другим, – сказала я, откидываясь на спинку стула. – Вы знали, что по-настоящему важно в этой жизни.

– Еще как знали. Мы просто хотели выжить. И все. Наши дома бомбили – мы могли потерять все, что имели, за считаные секунды, но это не имело никакого значения, пока были живы любимые люди. Ни о каком другом богатстве мы и не мечтали. Так что не позволяй купить себя здоровенным кольцом. Подумай о мужчине, а не о бриллианте. Ты считаешь его порядочным и благородным? Как думаешь, он умер бы за тебя? Поставил бы твои интересы выше собственных?

Я на мгновение задумалась. В Малкольме меня всегда восхищала его филантропия и поддержка благотворительности. Но помогал ли он другим искренне – или просто старался выставить себя в выгодном свете? Я знала, как он любит похвалу. Если бы он когда-нибудь и сделал анонимное пожертвование, то только ради налоговых льгот. По крайней мере, так мне казалось.

Но это был просто бизнес. Нельзя было винить Малкольма за это. В нашем мире бомбы не падали. Я хотела только, чтобы он любил меня и был мне верен. Хотела построить с ним совместную жизнь. Я хотела детей – чтобы доказать себе, что я способна позаботиться о тех, кого люблю. Мне не нужно было, чтобы он бросался за меня на взведенную гранату.

Но если бы мы оказались в подобной ситуации, закрыл бы он меня собой?

Папа, сложив руки на столе, уставился на коробку с пиццей.

– Последний кусочек. Кто-то на него претендует?

Я покачала головой:

– Уже наелась. От пуза.

– Я тоже, – сказала бабушка. – Бери.

Папа взял пиццу. Я выбросила пустую коробку в мусорное ведро. После этого убрала со стола тарелки и, загрузив их в посудомоечную машину, вернулась за стол.

Бабушка сидела, закинув ногу на ногу, и бросала на нас любопытные взгляды. Я подозревала, что всеми этими обсуждениями она надеялась отвлечь нас от того, о чем мы говорили раньше.

Потянувшись через стол, я сжала ее руку:

– Бабушка. Ты начала рассказывать нам важную историю – мы ведь понятия не имели, что у тебя была сестра-близнец. Ты не можешь на этом остановиться. Нам не терпится узнать, что случилось с Эйприл. Она пережила войну?

Бабушка медленно высвободила руку из моей хватки, задумчиво посмотрела в пустоту.

– Ты не хочешь говорить об этом, так? – проницательно заметил папа.

Она полоснула его быстрым взглядом:

– Если бы я хотела, то показала бы тебе эти фотографии много лет назад. – Ее слова были подобны удару хлыста по столу.

– Но почему ты их не показала? – осмелела я.

– Потому что это должно было оставаться тайной. Это касается только меня и моей сестры.

Она замолчала, но я решила не сдаваться:

– Эйприл не хотела, чтобы кто-то знал об этом ее романе? Она его стыдилась? Или она сделала что-то плохое?

Мои мысли метались во всех направлениях. Может быть, Эйприл принимала участие в тех зверствах, которые творились во время войны. А может, она просто закрывала на них глаза. Или даже предала Англию и пыталась каким-то образом помочь немецкой кампании.

Конечно, все это были пустые домыслы. Правду знала только бабушка.

– Да, она сделала кое-что плохое, – наконец ответила она.

У меня по спине пробежал холодок.

– Что именно? – хмуро уточнил папа.

Упершись ногами в пол, бабушка отодвинула свой стул назад.

– Вы от меня так просто не отстанете, да?

– Вряд ли, – виновато призналась я.

– Тогда пойдемте в другую комнату, – предложила она, обреченно вздохнув. – На диване будет удобнее.

У меня было отчетливое ощущение, что она тянет время. Хотя, вероятно, она просто знала, что рассказ будет долгим. Пока папа с бабушкой устраивались в гостиной, я решила сварить кофе.

Ожидая, пока он вскипит, я не могла оторвать глаз от сияющего кольца на моем пальце. Мне нравилось смотреть на него – я не сомневалась, что, если бы я стояла рядом с Малкольмом, когда он покупал кольцо, то выбрала бы именно это. Но я и близко не была так очарована тем, что оно символизировало, – жизнь, которую мне пришлось бы разделить с Малкольмом.

Странно. Два дня назад я думала, что больше всего на свете этого хочу. Свадьбы, романтики. Детей. Но теперь мне казалось, будто наши отношения пропитались ложью – и я пребывала в сомнениях.

Бабушка спрашивала, достоин ли он моей любви. Но откуда мне было это знать?

Возможно, в этом и заключалась проблема. Когда все хорошо, люди просто знают такие вещи. Верят друг другу без лишних пафосных слов. Именно такие чувства испытывала бабушка по отношению к своему первому мужу, Теодору?

Мне не терпелось узнать продолжение истории. Разлив кофе по трем чашкам, я взяла поднос и направилась в гостиную. Настала пора выяснить, что случилось с бабушкиной сестрой.

Глава 12

4 августа 1940 года

Вивиан ехала на велосипеде по центральной улице Лондона в западном направлении. Она звякнула колокольчиком другому велосипедисту, который, казалось, и не думал тормозить на перекрестке, как следовало по правилам. Наконец он все-таки остановился и крикнул ей:

– Прости, милая!

– Ничего! – улыбнулась Вивиан и нажала на педали.

Как странно было испытывать такую всепоглощающую эйфорию, проезжая на велосипеде мимо закрытых мешками с песком магазинов и офисов, под огромной тенью от заградительного аэростата, между зловеще скрипящими стальными тросами, удерживающими его на месте. Поводов для радости в мире оставалось все меньше. Весной Чемберлен ушел в отставку и премьер-министром стал Уинстон Черчилль. Германия вторглась в Данию, Норвегию, Бельгию, Нидерланды и Францию, и у британских экспедиционных сил не было иного выбора, кроме как отступить с континента. В июне их эвакуировали с кусочка суши у Дюнкерка. Примерно в то же время Италия вступила в войну на стороне Германии, а Франция подписала мирный договор, позволив врагу оккупировать северную часть страны, в том числе Париж и все атлантическое побережье. Нацисты заняли почти всю Европу, и Британия осталась в гордом одиночестве против скалящей зубы с той стороны Ла-Манша военной машины Гитлера.

Вспомнив брошюры, которые разослали всем британцам после эвакуации войск из Дюнкерка, Вивиан принялась усерднее крутить педали. Людей инструктировали о порядке действий в случае германского вторжения. В последнее время все только и говорили, что о немецких парашютистах, которые падают с неба и притворяются англичанами. Граждан увещевали всегда быть настороже и с подозрением относиться к незнакомцам. И ни в коем случае не помогать немцам. Брошюры учили прятать еду, карты и велосипеды – и думать прежде всего о своей стране.

Тем временем Вивиан и знакомые ей девушки сдавали на пункты приема кастрюли, сковородки и предметы домашнего обихода, стремясь внести свою лепту в производство истребителей. Немецкие бомбардировщики перелетали через Ла-Манш в угрожающих количествах, и Королевским военно-воздушным силам требовалось как можно больше самолетов, чтобы сбивать их до того, как они успеют сбросить бомбы.

Еду выдавали по карточкам, с наступлением темноты нужно было соблюдать светомаскировку. И все же Вивиан чувствовала себя счастливой, проезжая на велосипеде по Крейвен-стрит. Здесь они с Теодором жили с тех пор, как поженились в октябре прошлого года.

Она была в приподнятом настроении, потому что возвращалась домой с хорошими новостями. Врач наконец-то подтвердил ее надежды. Она была беременна – уже больше двух месяцев.

Вивиан догадывалась об этом, но Теодору ничего не говорила, потому что не хотела зря обнадеживать его. Ведь в феврале они пережили настоящий ужас, когда она потеряла ребенка, зачатого на Рождество. Какое-то время после этого она боялась пробовать еще раз, но потом наступила весна, в парках зацвели нарциссы, и они с Теодором влюбились друг в друга еще сильнее.

Нажав на педаль, она притормозила рядом с их пятиэтажным кирпичным домом, спешилась и достала из плетеной корзины у руля букет свежих цветов. Она вошла в парадную дверь и сразу же окликнула экономку:

– Здравствуйте, миссис Хансен! Я дома!

Вивиан заглянула в гостиную. Она уже собиралась подняться наверх, чтобы переодеться и встретить Теодора с работы в чем-нибудь более подходящем, но миссис Хансен вприпрыжку взбежала по лестнице из полуподвала, в котором располагалась кухня. Она слегка запыхалась:

– Миссис Гиббонс? Кстати вы вернулись. Я не знаю, что делать.

– О чем вы? Что-то произошло?

Женщина была белой как полотно – при виде ее у Вивиан по спине прокатилась волна холодящего страха. Вдруг что-то случилось с Теодором?

– Ничего страшного, – заверила ее миссис Хансен. – Напротив, все хорошо, но думаю, вы очень удивитесь.

На несколько мгновений мир погрузился в звенящую тишину. Каким-то образом, словно прочитав мысли экономки, Вивиан уже поняла, что ей сейчас сообщат.

– Эйприл приехала?

– Да. Она звонила из магазина вашего отца, пока вы были на приеме, и я дала ей ваш адрес. Надеюсь, вы не против.

– Конечно, не против! Она здесь?

– Да, приехала около двадцати минут назад. Я чуть не упала, когда открыла дверь, – у вас с ней просто одно лицо, миссис Гиббонс. Я вообще приняла ее за вас.

У Вивиан закружилась голова от облегчения, потому что уже несколько месяцев она не получала из Франции известий. Вивиан сделала все, что было в ее силах, чтобы связаться с сестрой, – так же, как и Теодор. Но Эйприл будто сквозь землю провалилась.

Теодор предполагал, что она могла погибнуть – или попасть в какую-нибудь немецкую тюрьму за свою национальность. Вивиан обдумывала эту версию, но в глубине души верила, что Эйприл жива.

Слезы счастья навернулись ей на глаза:

– Поверить не могу. Где она?

– Устала и захотела прилечь. Я отправила ее в зеленую гостевую спальню, – сказала миссис Хансен, принимая у Вивиан букет.

– Большое вам спасибо. – Взбежав на третий этаж, она постучала в дверь.

– Войдите!

Звук голоса сестры пронесся по всему ее существу подобно небесному благословению. Она повернула ручку и толкнула дверь. На кровати сидела ее сестра-близнец – вторая половина ее души, с которой она так глупо разругалась полтора года назад.

– Эйприл! Боже мой. – Ее голос задрожал. – Поверить не могу.

Отбросив одеяло в сторону, Эйприл вскочила с кровати и бросилась к Вивиан. Крепко обнявшись, они плакали, смеялись и поцелуями утирали друг другу слезы.

– Я так рада тебя видеть, – всхлипнула Эйприл.

– А я – тебя. Пожалуйста, никогда больше не бросай меня. Это было невыносимо. Я так счастлива, что ты вернулась. Но где ты пропадала? Прошлой осенью я дозвонилась до Анжелики – в Бордо. Она сказала, что ты уехала жить в Германию.

Наконец отыскав в себе силы немного успокоиться, они вытерли слезы и оторвались друг от друга.

– Так и было, – ответила Эйприл, – но разве ты не получала мои письма? Я отправила тебе весточку, как только приехала. Отправляла письма на адрес магазина.

– Нет, – покачала головой Вивиан. – Ничего не получала – и папа тоже. Я неоднократно звонила и спрашивала его, а как-то раз даже сама поехала домой, потому что была в отчаянии и не верила ему. Я обыскала квартиру, пока он был в пабе, но ничего не нашла. В любом случае сейчас это не имеет никакого значения. Ты здесь, и я так счастлива! Я боялась, что ты погибла.

– Боже правый, нет. – Эйприл присела на край кровати. – Жива. Хотя я сама в этом не уверена. Никогда еще не чувствовала себя такой несчастной. Мне кажется, будто моя жизнь закончена.

– Ты о чем? – озадаченно нахмурилась Вивиан. – Разве ты не рада вернуться домой?

– Конечно, рада, – несколько удрученно ответила Эйприл и потупилась.

Вивиан заметила, что под глазами ее пролегли темные круги, а губы выглядели неестественно бледными. Она подошла ближе.

– Я представить себе не могу, каково это было для тебя – путешествовать по вражеской территории. Ты возвращалась через Париж? Там тоже повсюду свастики?

– Да, через Париж. И да, там свастики и танки, а улицы патрулируют немецкие солдаты. Сейчас город совершенно не похож на тот, что нам показывала мама. Тогда на улицах играла музыка, а в парках распускались цветы. А теперь там мрачно, и от некоторых вещей, которые я там видела, меня до сих пор выворачивает. Это было ужасно, Вивиан. Но я не хочу об этом говорить. Хотя бы не сегодня. Пожалуйста, не расспрашивай меня.

С замиранием сердца Вивиан опустилась рядом с Эйприл:

– Тебе, наверное, было очень страшно.

– Да. Я переживала за парижан, но себя чувствовала в безопасности. Я была с Людвигом.

В душе Вивиан нарастало беспокойство:

– Людвиг… это тот мужчина, о котором говорила Анжелика? Тот немец, в которого ты влюбилась?

– Да, и представить боюсь, что ты напридумывала себе по этому поводу. Но пойми, мне было с ним очень хорошо – я не хотела его покидать. Я бы осталась в Париже – и плевать на немцев. Но он заставил меня уехать. Если бы не эта дурацкая война, мы были бы вместе.

Вивиан изо всех сил сдерживала раздражение.

– Это не дурацкая война, Эйприл. Мы не можем позволить Гитлеру делать все, что ему вздумается, и брать все, что он хочет. Потому что затем он придет за нами. Кто-то должен противостоять ему. И, будь добра, помни, что ты англичанка. Надеюсь, ты все еще предана нашей стране.

Эйприл накрыла лоб ладонью:

– О боже. Прости, пожалуйста. Я не это имела в виду. Ты же знаешь, как я люблю Англию. И я не хотела сказать, что эта война не важна. Я согласна с тобой. Гитлер – тиран, и мне невыносимо думать о жизнях, которые он заберет. Это я и имела в виду, когда назвала войну дурацкой.

Вивиан вздохнула с облегчением:

– Понимаю. Что ж, тогда да. Меня тоже возмущает то, что происходит. Как бы я хотела, чтобы всего этого не было.

Снова прикрывшись одеялом, Эйприл устроилась на подушке.

– Мне очень жаль, что все мои письма потерялись по дороге. Я не хотела, чтобы ты волновалась. Я думала, что ты все еще злишься на меня за мой отъезд и поэтому не отвечаешь. Но я не сдавалась и продолжала тебе писать.

– Ох, если бы я получила хоть одно твое письмо. Я так себя изводила черными мыслями!

Эйприл понимающе кивнула:

– Когда Британия объявила Германии войну, я сразу поняла, что мне надо домой. Но я не могла его бросить. И сейчас я чувствую себя так, будто мне сердце вырвали.

Вивиан взяла сестру за руку, почти физически ощущая ее хрупкую, раненую душу. Очевидно, Эйприл по-настоящему любила этого человека, кем бы он ни был, и Вивиан понимала ее. Она не могла представить, как смогла бы жить, если бы ей пришлось расстаться с Теодором.

Но Теодор был англичанином.

У Вивиан было так много вопросов к сестре, что она не знала, с чего начать.

Поэтому решила просто выпить с ней чаю – и позвонила в колокольчик, чтобы позвать прислугу.

Пока мы ждали миссис Хансен с подносом, Эйприл попросила:

– Что ж, расскажи мне о мужчине, за которого ты успела выйти замуж, пока меня не было. Папа сказал, что это кто-то очень важный. Член кабинета министров.

– Не совсем. Он заместитель министра снабжения – участвует в организации производства оружия.

– И бомбардировщиков?

– Нет, это сейчас на министерстве авиастроения. – Вивиан наклонилась к ней и понизила голос: – Но, скажу по секрету, иногда они наступают друг другу на пятки.

Эйприл легонько хихикнула:

– Это неизбежно, когда за дело берутся мужчины. Еще папа сказал, что твой муж – из знатной семьи, сын графа. Я ему не поверила. Думала, он меня разыгрывает. Это правда, Вивиан?

– Да, но он второй его сын, так что титула не унаследует. Графом будет его старший брат Генри.

Эйприл подалась вперед и улыбнулась:

– Как это волнующе! Расскажи мне все. Как вы познакомились? Что у него за семья? Они, наверное, очень важные. У них есть гигантское поместье за городом? Они охотятся на лис с гончими? Ты уже научилась ездить верхом на лошади?

– Нет, – усмехнулась Вивиан. – Боюсь, все не так романтично, как кажется со стороны. Семья Теодора хотела женить его на дочери герцога. А он сказал им, что выбрал меня – продавщицу сомнительного происхождения, которая поет в ночных клубах. Мягко говоря, они не обрадовались. Так что я даже не видела их ни разу.

– Ни разу? – Эйприл пренебрежительно махнула рукой. – Значит, и не нужны они тебе. Сборище высокомерных снобов. Они даже сапоги тебе лизать не достойны.

Вивиан не смогла удержаться и прыснула:

– Как же здорово, что ты вернулась. Я так по тебе скучала.

– Мне тоже тебя не хватало.

Они взялись за руки.

– А теперь расскажи мне все о своей жизни, – потребовала Вивиан. – Ты столько путешествовала. Мне не терпится узнать побольше о Людвиге. Анжелика сказала лишь, что ты ушла из кабаре и поехала с ним в Германию, но это было еще до объявления войны. Кто он? Как вы с ним познакомились?

Эйприл тоскливо вздохнула:

– Что ж… Я скажу тебе вот что. Он самый невероятный мужчина, которого я когда-либо встречала. Я с первого взгляда поняла, что нам суждено быть вместе и что я буду любить его всю оставшуюся жизнь.

Какая-то часть Вивиан хотела схватить и хорошенько встряхнуть ее. По уши влюбиться в мужчину, о котором ничего не знаешь, – в этом была вся Эйприл. Импульсивная, как сама страсть. Она не умела тщательно все обдумывать. Забывала об осторожности. Просто бесстрашно неслась по воле ветра.

– Где вы познакомились? – спросила Вивиан.

Эйприл приподняла бровь:

– А ты как думаешь? В кабаре, в Бордо. Я пела как-то вечером, а он глаз с меня не сводил. Его взгляд меня смущал – я едва могла сосредоточиться. Он был таким невероятно красивым – высокий, светловолосый, с волевым подбородком и самыми завораживающими голубыми глазами, которые я когда-либо видела. В перерыве я отдыхала у барной стойки. Он подошел ко мне и сказал, что благодаря мне уверовал в ангелов. Бедняга очень старался говорить по-французски, но получалось у него ужасно. – Она рассмеялась при этом воспоминании. – Поэтому я избавила его от страданий и ответила по-английски. Он сразу вздохнул с облегчением, потому что английский у него на приличном уровне. Мы поболтали всего пару минут – и потом мне пришлось вернуться к микрофону.

Вивиан воодушевленно подалась вперед:

– Это так странно! Мы с Теодором познакомились точно так же. Я пела в «Савое», и он поймал меня в перерыве – у бара.

– Правда? – Глаза Эйприл блеснули восторгом. – Мы с тобой всегда были отражениями друг друга, скажи? Я когда-то читала о том, как разлученные близнецы в конечном итоге прожили сверхъестественно похожие жизни. После рождения они жили вроде бы по-разному, а потом выяснилось, что оба упали с лестницы в возрасте пятнадцати лет. Разве не потрясающе?

– Да, но это могло быть простым совпадением, – заметила Вивиан.

– Или нет. – Эйприл снова откинулась на подушку.

Они улыбнулись, глядя друг на друга с сестринской нежностью.

Миссис Хансен постучала и вошла с подносом, на котором стояли чайник и миска печенья.

– Прости, нам особо нечем тебя угостить, – сказала Вивиан, едва экономка оставила их наедине. – С прошлого января все выдают по карточкам, и сахар сейчас – роскошь, если только ужинать не в ресторанах. На них общие правила не распространяются. – Она взяла чайник и разлила чай по чашкам. – Как только выпадает возможность, всегда заказываю крем-брюле.

– Maman его обожала.

– Точно.

Эйприл потянулась за своей чашкой.

– Но твой-то муж аристократ – он наверняка на жизнь не жалуется? – вежливо осведомилась она.

Вивиан покачала головой:

– Его отец ничего ему не дает – ни пенни. А Теодор – очень честный и благородный человек. Он ни за что не стал бы пользоваться своим положением. Поэтому мы стараемся скромно жить на его министерскую зарплату. Этот дом мы снимаем. Он нам не принадлежит – зато Теодор работает неподалеку, и ему нет нужды заботиться о транспорте. Министерство в пяти минутах ходьбы отсюда.

– Прелесть, – сказала Эйприл, поднося чашку к губам. – Министерство авиастроения тоже там?

– Честно говоря, я не уверена.

Эйприл поставила чашку на блюдце:

– Ну, расскажи мне о своем немецком приятеле, – попросила Вивиан. – Что произошло после вашей встречи в кабаре?

Эйприл поставила чашку на прикроватную тумбочку и поправила подушки, устраиваясь поудобнее.

– Ну, после одного случая я уже твердо поверила в то, что это судьба. Я бродила по уличному антикварному рынку на следующий день после того вечера в кабаре и нашла милейший набор шкатулок «для него и для нее». Продавец сказал, что они пересекли Атлантику и вернулись обратно на корабле французского военно-морского флота еще во время Наполеоновских войн. Когда-то они принадлежали адмиралу и его жене. Я немедленно в них влюбилась, но стоили они безумных денег. Я никак не могла себе такое позволить, поэтому спросила, за сколько он продаст одну шкатулку – но продавец отказался разделять набор. И тут появился Людвиг – будто мой сон стал явью, потому что я не переставала думать о нем с самой нашей встречи. Он улыбнулся мне – и мое сердце так заколотилось! У меня в животе такие бабочки залетали, ты не представляешь! И я уверена, что покраснела, как зрелый помидор.

– И что же случилось потом? – спросила Вивиан, слегка подавшись вперед.

– Он предложил купить мне эти шкатулки. Я не хотела принимать такой подарок, но он настоял. А когда мы вышли из палатки продавца, отдал одну шкатулку мне. Сделал то, от чего продавец отказался, – разделил набор. Когда я озвучила это, он сказал, что набор не будет разделен, если мы подружимся и будем поддерживать связь. И тогда я поняла, что мы не расстанемся никогда – нас как будто связала невидимая нить, от его сердца к моему.

Вивиан наслаждалась ее рассказом – пока Эйприл не испортила его этим утрированным романтизмом. Тем не менее история и правда была прекрасная. Все это звучало довольно мило.

– Шкатулка здесь, со мной, – сказала Эйприл, отбрасывая одеяло в сторону. – Хочешь, покажу?

– Конечно. – Вивиан молча наблюдала, как сестра выскользнула из кровати и прошлепала по дубовым половицам в гардеробную. Она вернулась с чем-то похожим на крошечный сундучок с сокровищами – точно из книги о пиратах.

Вивиан поднялась, чтобы получше рассмотреть шкатулку.

– Восхитительно! Неудивительно, что ты положила на нее глаз. – Вивиан провела пальцем по металлическим ободкам и полированной медной пластине, на которой была выгравирована дама в шляпке и платье эпохи Регентства с зонтиком в руках.

– Шкатулка Людвига такая же, – пояснила Эйприл. – Только с джентльменом в цилиндре. – Эйприл поставила шкатулку на стол перед окном. – Но это еще не все. Гляди.

Она повернула ключ и подняла крышку, обнажив подкладку из розового атласа. Внутри лежало несколько украшений и пара туго свернутых шелковых шарфов. Отодвинув шарфы в сторону, Эйприл показала Вивиан пуговицу – и надавила на нее большим пальцем.

Раздался щелчок. Снаружи открылся выдвижной ящичек.

– Разве не чудесно?

– Боже! – всплеснула руками Вивиан. – В ней есть потайное отделение.

– Да, и я хочу показать тебе то, что храню здесь. Но мне нужно знать, что я могу тебе доверять.

Вивиан посмотрела на сестру с подозрением – шла война, никто никому не доверял, а секреты могли таить в себе угрозу.

Эйприл продолжила, не дожидаясь ответа, – как будто не представляла себе мира, в котором она не могла бы довериться своей сестре. Она потянула за маленькую ленточку, приподняв фальшивое дно ящика, и достала оттуда несколько фотографий. Повернувшись к Вивиан лицом, она, словно стараясь разрядить напряженную паузу, прижала их к груди.

– Это Людвиг, но мне пришлось спрятать их, когда я въехала в страну. Боялась, что меня не впустят, если кто-нибудь их увидит.

Сердце Вивиан забилось быстрее:

– Почему?

Эйприл не ответила. Вместо этого она протянула сестре фотографии.

Когда Вивиан пролистала их, ей сделалось дурно.

– Он же в нацистской форме.

– Да. Но он не такой, как остальные. Он хороший человек, уверяю тебя.

Вивиан нахмурилась:

– Но он нацист. Откуда он? Из гестапо? А может, из СС? Ты вообще представляешь, что творят эсэсовцы? Ты слышала про Ночь разбитых витрин – про погром, который нацистские банды устроили в еврейских кварталах?

– Конечно, слышала, – раздраженно ответила Эйприл, вырвав фотографии у Вивиан из рук. – И я считаю это ужасным – как и Людвиг. Пойми, не все немцы такие. Не все они злодеи, что бы там ни твердила британская пропаганда. Людвиг не состоит ни в СС, ни в гестапо. Он служит в вермахте. Это совсем другое. Он лейтенант сухопутных войск – это очень важная работа. И на службе он на хорошем счету.

Она убрала фотографии обратно под фальшивое дно и задвинула ящичек.

– Ты, должно быть, шутишь, – заметила Вивиан. – Поверить не могу, что ты их мне показала. Ты как будто гордишься всем этим.

Эйприл не отвела глаз:

– Горжусь – потому что он герой. У него есть медали за храбрость и…

Вивиан предупреждающе вскинула руку:

– Пожалуйста, хватит. Даже слышать не хочу. Если у тебя в голове осталась хоть капля мозгов, ты сожжешь ваши фотографии и забудешь об этом человеке. И мы притворимся, что ни о чем подобном не говорили. Что ничего этого не было.

Эйприл прищурилась и нахмурилась:

– А я-то думала, ты поймешь меня, Вивиан. Какое разочарование! Я ни за что не сожгу эти фотографии. – Она обошла кровать.

– Ты куда собралась? – спросила Вивиан, наблюдая, как Эйприл выуживает туфли из-под туалетного столика и обувается.

– Не знаю. В винный магазин, наверное. К папе.

– Нет, ты туда не пойдешь.

– Почему нет? Мы живем в свободной стране.

– Это пока. Но ненадолго, если твой немецкий герой переправит танки через Ла-Манш и Гитлер въедет в Букингемский дворец.

Эйприл сгребла в кучу свои расчески и флаконы с духами и запихнула их в чемодан. Вивиан безмолвно стояла в стороне, в закипающей ярости наблюдая за ней. Но стоило Эйприл направиться к двери, как ее раздражение схлынуло – будто кто-то щелкнул пальцами перед ее лицом и тем самым вывел из транса.

Она не могла позволить сестре уйти – только не сейчас, не в день их долгожданного воссоединения. Ее сердце не выдержало бы этого.

– Пожалуйста, стой, – взмолилась Вивиан. – Ты не можешь вот так уйти.

– Почему нет?

Вивиан не знала, как добиться своего, но Эйприл должна была остаться.

– Потому что все изменилось. Папа стал вести себя еще хуже после твоего побега. И бил меня сильнее.

Эйприл остановилась и повернулась к ней:

– В каком смысле?

– В смысле… В последний раз он попытался задушить меня. Пришлось ударить его сковородкой по голове. Так что ты не можешь туда вернуться.

Эйприл поставила чемодан на пол:

– Он правда пытался тебя задушить?

– Да. Кажется, у него немного помутился рассудок, потому что не осталось ни maman, ни тебя, а я пела в клубах – это всегда выводило его из себя. Он мне и фингалы ставил, и плечо как-то вывихнул. Вернешься туда – и тебя постигнет та же участь. Возможно, не сразу, но рано или поздно…

Эйприл потрясенно смотрела на нее:

– Я понятия не имела. Вивиан… Я бы никогда не бросила тебя с ним, если бы знала, что так будет.

Сердце Вивиан дрогнуло:

– Это не твоя вина. Ты звала меня с собой – но я отказалась. Слава богу, Теодор появился в моей жизни именно тогда, когда это было нужнее всего.

Теодор был таким же героем в ее глазах, каким Людвиг был в глазах Эйприл.

– Я не хочу возвращаться в винный магазин, – призналась Эйприл. – Предпочла бы остаться здесь, с тобой, – но только если ты пообещаешь не заставлять меня сжигать эти фотографии. – Это все, что у меня осталось от него. Ты должна мне поверить: он хороший человек.

Сокрушенно покачав головой, Вивиан подошла к окну и выглянула на улицу. Мимо как раз проходил патрульный в жестяном шлеме и нарукавной повязке.

Вивиан повернулась к сестре:

– Может, так оно и есть. Я не знаю этого наверняка. Но мне кажется, ты не до конца понимаешь ситуацию. Ты хоть представляешь последствия, если кто-нибудь из правительства узнает, что ты влюблена в нацистского офицера? Который вел танки в нашем направлении? Они подумают, что ты приехала сюда шпионить, и бог знает, что ты будешь передавать ему, пока живешь в доме одного из чиновников кабинета Черчилля. Даже если ты на самом деле не шпионка, с твоей внешностью…

– Я не шпионка, – заявила Эйприл с таким видом, будто она в жизни не слышала ничего более нелепого. – Я здесь только потому, что Людвиг позаботился о моей безопасности. Сам он постоянно отсутствует – ему нужно участвовать во вторжениях. А оставлять меня без защиты он не хотел.

Вивиан усмехнулась тому, как спокойно она упомянула о вторжениях. Гитлер только что завоевал всю Западную Европу – и Британия была следующим пунктом его назначения.

Эйприл присела на край кровати:

– Ненавижу это предчувствие утраты – но просто не представляю, как буду жить без него. А вдруг случится что-нибудь плохое? Вдруг его застрелят, или подорвут, или еще что – и я никогда больше его не увижу? Проклятая война! Не понимаю, почему мужчины так любят драться.

– Не все мужчины это любят, – возразила Вивиан. – Наш бывший премьер-министр сделал все, чтобы избежать войны, но поверить обещаниям Гитлера было глупо. И напомню тебе, что твой Людвиг поклялся воевать за своего фюрера, поэтому прости, что не могу за тебя порадоваться. Я понимаю, каково это – любить, но мне трудно тебе сочувствовать, потому что твой мужчина воюет на вражеской стороне и приказывает своим солдатам убивать наших ребят. Если ты собираешься жить в Англии, то не должна рассказывать о своих отношениях с ним ни единой живой душе. Они уже сажают за решетку невинных итальянцев, которые всю свою жизнь были гражданами Англии, просто потому, что Италия объединилась с Германией. Они отправляют их на север, в концлагеря, вместе с сочувствующими нацистам – и тебя тоже к ним причислят за твою интрижку. Если узнают.