Текст книги "Вода. Биография, рассказанная человечеством"

Свобода судоходства была известна составителям английского документа как из Дигест (Digesta), так и из Институций (Institutiones), которые входили в Кодекс Юстиниана. Действительно, глоссатор[48]48
   Глоссаторы – юристы, которые систематизировали римское право в XI–XIII веках и познакомили с ним Европу. – Прим. пер.


[Закрыть] Вакарий, первый преподаватель права в зарождающемся Оксфордском университете, учился в Болонье и ссылался на эти конкретные положения в своем труде «Книга для бедных» (Liber Pauperum).

Сложная сеть отношений, возникшая после уничтожения римского порядка, со временем была упорядочена с помощью «универсального» набора правил. Хотя современность в итоге смела европейские средневековые институты, претендовавшие на всеобщность – и Священную Римскую империю, и светскую власть церкви, – правовая система, выросшая из Средних веков, не только сохранилась, но и распространилась. Это был тот путь, по которому Рим вернулся в современный мир.

СУВЕРЕНИТЕТ НАД РЕКОЙ

Повторное появление римского гражданского права не просто предоставило свод юридических норм для разрешения споров по использованию рек. Оно имело глубокие последствия для управления водными ресурсами. В частности, послужило отправной точкой для определения территориального суверенитета, что изменило судьбу воды в Европе и в конечном счете во всем мире.

Источником этого институционального нововведения был конфликт по поводу того, кто может претендовать на владение землей. Столкновение XI века между папой и императором в отношении инвеституры касалось права назначать епископов и в значительной степени относилось к земле. Если учесть контроль территорий со стороны церковных институтов, то неудивительно, что это стало предметом разногласий.

Полная сила заново открытого Кодекса Юстиниана могла показаться императору как раз тем, что оправдает его контроль над ландшафтом. В конце концов римское право разрабатывали, когда источником всей власти был как раз исключительно император. Однако имелось одно затруднение.

Ситуация существенно усложнилась, когда итальянские города, формально все еще находившиеся под властью императора, начали отстаивать свою независимость. В течение XII века многие города Северной Италии превратились в коммуны – своеобразную форму республиканской организации, которая сделала их более или менее самоуправляемыми корпорациями. Когда император Фридрих I попытался восстановить контроль, итальянские города объединились в Ломбардскую лигу и победили императора в битве при Леньяно в 1176 году. Заключение мира в Констанце в 1183 году предоставило членам лиги еще больше автономии, ускорив их переход к республике.

Оказалось, что независимость городов положила начало одному из самых благотворных для речного транспорта периодов в бассейне реки По. Если города собирались снабжать все более связную Европу, им требовалось торговать друг с другом и формировать рынок полуфабрикатов и конечных товаров.

Речная система разрослась настолько, что стала создавать проблемы для финансирования гидротехнических сооружений. Изобилие воды и относительная легкость копания глинистых почв для людей означали, что о создании все новых каналов договаривались, как правило, частные лица. Однако после появления эти каналы неизбежно становились частью судоходной системы.

В римском праве судоходные пути были общественными и находились в юрисдикции государства (а следовательно, и императора). В таких условиях любой мог свободно забирать воду, если это не вредило другим. Это создавало серьезные неприятности для инвесторов: они вкладывали большие деньги, а выгоду кто угодно мог получать бесплатно. Проблема заключалась в том, что закрепленный римским правом имперский примат не позволял городам-государствам самостоятельно управлять ландшафтом. Возникали бесчисленные юридические конфликты, которые можно было разрешить исключительно путем обращения к имперской власти. Переход власти к городам требовал пересмотра практики Кодекса Юстиниана.

Наконец, юрист XIV века Бартоло да Сассоферато освободил города от имперских обязательств. В своем труде он впервые в постримском мире юридически определил идею территориального суверенитета. Это произошло в результате ряда логических шагов.

Прежде всего, среди его разнообразного вклада в традицию европейского гражданского права была идея, что сложившаяся (установившаяся) практика может стать в конечном счете основой для правовой практики. Это дало городам базис для обоснования претензий. Тот факт, что города осуществляли права суверенитета в течение длительного времени, означал, что даже если они не могли доказать разрешение со стороны императора, де-факто (на практике) оно у них было. Затем настала очередь природы их притязаний.

Доктрина Бартоло утверждала, что территория является не просто собственностью правителя, но и объектом правления, что само по себе подчиняется правовой практике. Фактически это был конец всеобщей светской юрисдикции императора и церкви.

Бартоло предложил это нововведение в 1355 году, когда – предположительно вдохновленный прогулкой по Тибру – составил трактат «Тибериадис» (Tyberiadis), также известный под названием «О реках» (De fluminibus). В Италии XIV века территориальные вопросы для рек отнюдь не были второстепенными. Реки двигались, извивались, преображали ландшафт. Разливы оставляли аллювиальные отложения, которые меняли границы крохотных раздробленных городов-государств. Реки создавали и уничтожали сушу. Между городами регулярно возникали конфликты, а несогласованность различных норм осложняла их разрешение. Крайне важным был вопрос, какой закон применять к таким наносам.

Чтобы ответить на этот вопрос, Бартоло перешел от аргументации, основанной исключительно на правах собственника, к аргументам, базирующимся на отношениях между людьми и вещами. Право собственности на новые аллювиальные отложения – например, сельскохозяйственные угодья, которых раньше не было, или новый остров – оказывалось не просто вопросом новой собственности, а вопросом отношений между этой новой землей и тем, что вокруг нее, а также вопросом отношений последнего с людьми.

Новая земля могла приобрести характеристики по расположению. Например, право собственности можно было передать по близости: невостребованная земля могла достаться ближайшему городу или селу. Этот вроде бы технический момент имел серьезные последствия. Сосредоточив внимание на отношениях между собственностью и собственником, Бартоло превратил проблему личных прав в геометрическую, территориальную проблему. Он начал создавать фундамент для территориального суверенитета – правовую основу, которая сохранилась в континентальной Европе до Кодекса Наполеона.

Пепелище на месте Рима оставило на земле множество неразрешенных конфликтов. Однако из обломков Западной Римской империи возникли не акведуки и каналы, а правовые институты, которые стали самым фундаментальным наследием Средневековья, связанным с водными ресурсами. Отсюда вышли правила, которые будут регулировать использование воды в Европе и в конечном счете в большей части мира. Однако юридические проблемы, которые реки создавали для зарождающейся городской экономики, сделали больше, чем это. Они спровоцировали развитие идеи территориального суверенитета, которая через несколько столетий станет основой другого фундаментального процесса, снова тесно связанного с рекой, – подъема современного национального государства.

Глава 8. Республика возвращается

ФИНАНСОВАЯ РЕВОЛЮЦИЯ

Восстановление республиканских форм правления стало важным шагом – возможно, самым важным – в переходе к современным взаимоотношениям с водой. Именно через республику общество смогло выразить свою коллективную силу в борьбе с силой воды в стремлении к общему благу.

Обратный путь к республике был сложным. В господствующей политической философии Средневековья республики не пользовались особой популярностью. Длительный имперский опыт Рима затмил первоначальные институциональные новации, питавшие его экспансию. Живучесть Византии на Востоке, наличие церкви и Священной Римской империи на Западе – все это укрепляло идею, что римским наследием является эпоха Августа. Когда Данте призывал к возрождению Италии, он призывал к возрождению императорского Рима, всеобщей монархии, а не ее республиканского предшественника.

И тем не менее римские республиканские идеалы вернулись в Европу, во многом так же, как вернулось римское право. Одним из побочных эффектов университетской системы, зародившейся в Болонье и быстро распространившейся по Европе, стал ренессанс в преподавании риторики с использованием текстов Саллюстия и речей Цицерона, которые подходили к формату лекций. Такие тексты снова всплыли во время Каролингского возрождения IX века и стали мощным средством распространения этих идеалов среди элиты, прославляя римскую гражданскую добродетель. Начиная с XII века республиканское правление первыми стали перенимать города, и не только в Италии.

В успехе республик не было ничего очевидного. Действительно, большинство таких первых экспериментов через относительно короткое время провалилось. Однако период между XII и началом XV века был отмечен рядом обстоятельств, которые оказались необходимыми для консолидации республиканских устремлений, – по крайней мере у части европейского населения.

Прежде всего, появление республиканского правительства в городах переориентировало общество с феодальных отношений на гражданские. Появилась возможность высказаться у предпринимателей и рабочих, которые были производственным сердцем городов. Развитие торгового сословия сместило акценты с натурального сельского хозяйства на инфраструктуру, необходимую всем, чтобы подключиться к более масштабным рынкам для своей продукции, а это подпитывало заинтересованность в водной и судоходной инфраструктуре. Но для ее строительства требовалось финансирование.

Растущая роль финансов в инфраструктуре водоснабжения стала еще одним важным шагом, который помог укрепить важность республиканского правления. В раннем Средневековье деньги практически никогда не вкладывались в производственную инфраструктуру, находящуюся вне рамок собственности. Средства в основном копили. У финансирования имелось одно фундаментальное моральное ограничение. Как указывал богослов Фома Аквинский, стоимость денег оставалась неизменной при переходе из рук в руки, а поэтому денежный заем нужно возвратить в той же сумме, чтобы не впасть в греховное ростовщичество. Это делало невозможным использование процентов.

Такие нравственные ограничения для инвестирования резко контрастировали с римской традицией. Хотя римское государство не могло занимать, оно могло ссужать. В реальности в раннем имперском Риме ссуды широко использовались для финансирования потребления, производства и торговли. В те времена крестьяне, как само собой разумеющееся, знали, что проценты нужно закладывать в расходы – до 12 %. Основным способом развития инфраструктуры были договоры концессии, поощрявшие капиталовложения. Однако в мире раннего Средневековья рыночным поведением управляла мораль. Для того чтобы обеспечивать инвестирование, требовалось преодолеть нравственные ограничения ростовщичества.

Первые успехи в преодолении таких ограничений произошли не в инфраструктуре, а в торговле. Чтобы покрыть риски, присущие этому занятию, торговцам требовался кредит, и они научились использовать «серую зону»: даже в моральных рамках средневековой практики вполне приемлемой считалась компенсация кредитору в случае какого-то ущерба. Если человек одолжил лошадь, но вернул ее хромой, можно было потребовать компенсацию. Чтобы разблокировать ситуацию с финансированием, нужно было решить центральный вопрос: не является ли потеря альтернативных прибылей в течение срока займа – альтернативная стоимость капитала – эквивалентом возвращения хромой лошади. Казалось бы, что ответ положителен, если отношения между кредитором и заемщиком можно сформулировать как совместное владение рисками.

Право собственности имело глубокие религиозные корни во всех авраамических традициях. Опиралось оно и на классические источники, например аристотелевскую «Экономику» (Οἰκονομικά). По этой причине большинство теологов-схоластов считало, что люди должны удовлетворять свои потребности путем обмена собственности и денег. К этому выводу пришли даже францисканцы, которые своим основным догматом сделали бедность. Наличие партнерства с разделением риска – компании – означало, что выплата процентов могла бы стать компенсацией за взятые риски. Первоначальные компании развивались вокруг семейств, объединявших свои богатства. Затем к ним присоединились дальние родственники. Наконец, появился инвестиционный капитал от посторонних, что привело к появлению вкладов. Родился современный банковский сектор.

Усиливались связи между инвестициями, водой и подъемом республики. По мере развития финансовой механики она давала доступ к сбережениям и инвестициям. Денежная масса, которая до сих пор в Европе оставалась относительно постоянной, увеличилась. В поисках возможностей компании переключились с торговли на производство, где риски оказывались ниже. Для ведения бизнеса в производственном секторе требовалась инфраструктура, и особенно водная, поскольку именно вода была единственным реальным источником энергии, если не считать силу человека и животных, а также по той причине, что для доступа к рынкам требовалось внутреннее судоходство.

Показателен пример Болоньи. Этот город на севере Италии находился в сотне километров от моря, однако стал одним из самых крупных портов в Европе. Болонья стояла на реке Апоза – небольшом ливневом притоке реки Рено, которая в то время впадала в По. Апоза была слишком мала, чтобы поддерживать экономическую деятельность в сколь-нибудь значимых масштабах. Затем в 1183 году группа частных предпринимателей создала компанию, чтобы спроектировать плотину и семикилометровый канал, отводящий воду из реки Рено, для использования в производстве – в основном для помола пшеницы и валяния шерсти. Эта каменная плотина в Казалеккьо – маленьком городке рядом с Болоньей – действует до сих пор и считается старейшим подобным гидротехническим сооружением в мире.

В 1208 году эти болонские предприниматели заключили договор с городской управой, которая могла брать воду из канала для своих целей. Город не смог бы финансировать первоначальные работы, но мог оплачивать текущее обслуживание плотины и канала после завершения строительства. По сути это был концессионный договор, по которому владельцы давали воду в обмен на оплату эксплуатационных расходов, сохраняя за собой право пользоваться водой. Этой водой город мог питать свой судоходный канал Навиле, по которому готовая продукция могла дальше идти по речной сети в Венецию и попадать на мировые рынки. К XV веку город стал одним из важнейших речных портов Италии, пятым по объему товарооборота торговым портом в мире.

Компании стали основным механизмом развития ландшафта, инструментом для обеспечения общественных благ. Однако появление финансирования дало гораздо больше, чем просто возможность осуществлять какие-то проекты. Республиканское правление предоставило политическую власть гораздо большему количеству людей, а это поменяло представление государств (даже таких маленьких, как итальянские города-государства) о решениях, которые касаются ландшафта. Когда в 1217 году в состав республиканского правительства Болоньи вошли представители мелких ремесленников, нотариусов и купцов, они провели значительные организационные реформы, включая принудительную покупку водной инфраструктуры, действовавшей на реке Рено. Такое отчуждение (которое повторится в нескольких городах Северной Италии) означало, что все доходы, полученные от использования водной инфраструктуры, теперь поступали в казну города и что город мог принимать решения по этой инфраструктуре в интересах всего населения.

Столкновение финансирования и республиканской формы правления привело к разработке государственных стратегий развития, которые формулировали решения не только в юридических, но и в экономических терминах. Это стало радикальным изменением. Применительно к воде новые термины меняют роль проектов в обществе, превращая их из объекта конфликтов, которые возникают из-за их использования, в политические инструменты, преследующие общественное благо.

КОНЕЦ ВСЕОБЩНОСТИ

Развития инвестирования и торгового сословия было недостаточно, чтобы обеспечить успех каких бы то ни было гражданских проектов. Возникновение республиканского правления невозможно, пока Священная Римская империя и церковь твердо претендуют на всеобщность. Однако их претензии исчезали по мере того, как на людей влияли более развитые общества Востока. В XIII веке это воздействие оказалось взрывным и ускорило конец узкого взгляда на мир, ограниченного только европейским опытом.

Невероятное богатство Китая захватывало воображение Запада даже тогда, когда Западная Римская империя распалась, а Персидской державой овладел ислам. Однако контакты между Западом и Китаем в раннем Средневековье ограничивались случайными обменами через арабских торговцев. В начале XIII века ситуация изменилась.

Суровые условия Северо-Восточной Азии вытеснили кочевые племена на юг, где они встретили более влажные и более теплые условия. Уровень грунтовых вод повысился, что улучшило продуктивность пастбищ. Травы – это топливо для лошадей, основы грозной монгольской армии. Подобно потоку гуннов тысячу лет назад монголы под руководством Чингисхана двинулись по степям на запад через Азию и Восточную Европу, вторгнувшись в 1241 году на равнины Венгрии. Они быстро расправились с местным населением, грабя и убивая, и в погоне за врагами добрались даже до Адриатики. Впечатление, которое они произвели на Европу, развеяло все иллюзии внутреннего превосходства.

Это воздействие оказалось столь же кратким, сколь и мощным. В итоге монголов победили не армии, а местный ландшафт: после таяния снегов весной 1242 года местность стала настолько заболоченной, что передвигаться на лошадях было сложно. Неурожаи давали мало возможностей для грабежа. К концу 1242 года монголы ушли из Венгрии в степи нижней Волги и уже никогда не вернулись. Однако дверь на восток оказалась открытой настежь.

По мере развития европейской торговли в сторону востока в течение этого века налаживались контакты и с Китаем. Многие европейцы узнали о великом китайском хане Хубилае от Марко Поло: этот венецианец в 1271 году уехал из Венеции в Китай в семнадцать лет и вернулся лишь двадцать четыре года спустя. Поло и его дяди прибыли ко двору великого хана в 1274 году, за пять лет до падения династии Сун. Монголы только что победили северное государство Цзинь и основали династию Юань, построив город на месте современного Пекина – тогда он именовался Даду, или Ханбалык. Столица привлекала массу людей, и местное сельское хозяйство не могло всех прокормить.

Династия Юань полагала, что долина реки Янцзы, кормившая китайские столицы с III века, снова сможет поставлять зерно. Проблема была в том, как доставить его на север страны. Хуанхэ уже не была удобной для судоходства, а других крупных водных путей в регионе не было: длившийся столетие конфликт между империями Цзинь и Сун разрушил все транспортные пути между севером и югом. Вроде бы очевидное решение – прибрежное судоходство – оказалось гораздо более рискованным занятием, нежели предполагалось. Например, в 1288 году от штормов погибла четверть всего переправляемого зерна. Идти в залив Бохайвань вокруг Шаньдунского полуострова с большим грузом могло быть опасным делом. Единственной реальной альтернативой оставалось внутреннее судоходство, но требовалось проложить какой-то путь.

Проект речного соединения Северного и Южного Китая начался не на пустом месте. Каналы, которые снабжали старые столицы Сиань, Лоян и Кайфын, еще более или менее функционировали, хотя и не доходили на север до Пекина. Существовал канал VII века от Янцзы до Ханчжоу. Империя Юань начала копать канал. Работы запустили примерно в то время, когда Марко Поло появился в Китае, а закончили в 1293 году, сразу после его отъезда. Как только соединили старый и новый каналы, получившийся Великий канал связал Ханчжоу с Пекином. Сегодня это самый длинный искусственный канал в мире: его длина – около 1800 километров.

Следует сказать, что поддерживать канал было далеко не просто. Когда династия Мин унаследовала его от династии Юань в XIV веке, ей пришлось решать экономические проблемы такого колоссального сооружения и его эффективного использования. Однако европейский мир городов-государств и феодальных владетелей был озадачен и ошеломлен тем, что он узнал о Китае и его канале. Многие столетия гости с Запада, например иезуит Маттео Риччи в XVI веке, писали о нем с восхищением, впечатленные десятками тысяч лодок, перевозящих рис и другие зерновые. Через два века после Риччи и через пять веков после постройки канала Адам Смит по-прежнему описывал его как ключевой источник сравнительного преимущества для китайской экономики, все еще опережающей западную, и приводил убедительные доводы в пользу того, что гидротехнические сооружения должны находиться в ведении государства.

Китай не только показал, что средневековые европейские институты не обладают всеобщностью. Он также продемонстрировал, как управление ландшафтом может определять использование водных ресурсов в национальных интересах.

КРИЗИС

Кроме сочетания финансирования и республиканского правления, дополнительным топливом для преобразования европейского водного ландшафта стал кризис. Летом 1315 года в Англии архиепископ Кентерберийский приказал духовенству ходить босиком, неся таинства и реликвии – в надежде убедить людей искупить свои грехи и умилостивить гнев Божий. Это не помогло.

Проливной дождь уничтожил урожай. Начало XIV века стало периодом климатической нестабильности и демографического коллапса в Европе. Эти перемены ознаменовали переход к «малому ледниковому периоду», который продлится несколько столетий. Между 1314 и 1322 годами череда необычно влажных летних и холодных зимних периодов чуть ли не вдвое ухудшила продуктивность сельского хозяйства. Перемены климата задели также стада овец, зимующих на открытом воздухе, в то время как болезни поразили крупный рогатый скот по всему Северному полушарию – от Монголии до Исландии.

Экономические последствия такого изменения климата оказались катастрофическими. Даже цены на соль взлетели до небес, потому что плохая погода повысила на нее спрос: требовался консервант. Весной и в начале лета 1316 года в Северной Европе разразился голод. К 1317 году крестьяне, выжатые своими хозяевами и исчерпавшие средства к существованию, переселились в города. Недоедание и скученность проживания приводили к вспышкам брюшного тифа и других заболеваний. В довершение всего в 1346 году появилась чума. Сначала в Крыму, затем болезнь двигалась по Европе по часовой стрелке, быстро распространяясь среди истощенного населения, и закончилась в Москве в 1352 году. К концу этой первой вспышки черной смерти население Европы сократилось на треть.

Все эти события привели к коренной трансформации европейского общества. Болезнь уменьшила число людей, но практически не тронула богатства – сбережения и технику. В результате богатство на душу населения увеличилось, а общая рабочая сила уменьшилась. Эти две тенденции склоняли чашу весов в сторону финансов, создавая мощный стимул для инвестиций, способных повысить производительность труда. Вода оказалась единственным источником механической энергии, поэтому концентрация денежных средств способствовала беспрецедентному инвестированию в водную инфраструктуру для поддержки производства.

Например, в Болонье бурно развивались фабрики на гидравлическом приводе для кручения шелковой нити. Небольшие водоводы, известные под названием кьявиче, позволили отказаться от огромных нижнебойных колес, что требовали открытые каналы, в пользу гораздо меньших верхнебойных колес, которые вполне помещались в подвале. По каналам система распределения доставляла воду в подвальные фабрики по всей Болонье. Колеса в подвале обеспечивали две-три лошадиные силы; они передавали крутящий момент к относительно легким механическим колесам на верхних этажах, которые могли наматывать по четыре тысячи нитей сразу. Еще больше снизила затраты стандартизация размеров нити, также произошедшая в это время.

К концу XIV века в Болонье было 52 гидравлических колеса, которые приводили в действие сложную промышленную экосистему: 15 мельниц для помола пшеницы, 16 шелковых фабрик и еще два десятка фабрик по производству металла, шерсти и других промышленных товаров. Инвестирование в инфраструктуру для судоходства создало производителям открытый рынок, подпитывая положительную обратную связь между спросом на текстиль в остальной части Европы и снижением стоимости поставок, зависящей от производственной базы города. Это была индустриализация – за несколько сотен лет до появления паровых машин, которые работали на английских шерстяных фабриках, – беспрецедентная в Европе и мире.

Италия не единственный пример преобразований, опирающихся на использование воды. Интенсификация в условиях изменения климата происходила по всей Европе. Еще один пример – Нижние земли[49]49
   Нижние земли (Нижние страны) – средневековое наименование территорий в нижнем течении рек Рейн, Шельда и Маас. Включали территории современных Нидерландов, Бельгии, Люксембурга, Северо-Восточной Франции. – Прим. пер.


[Закрыть], где люди жили всего в нескольких метрах над уровнем моря. Катастрофические наводнения здесь могли стереть поселения с лица земли, поэтому население зависело от системы плотин, каналов и насыпей, защищавших от наступающего моря. Малый ледниковый период усугубил ситуацию, поскольку повышение уровня моря и более влажные погодные условия требовали более надежной защиты. Сложная инфраструктура, необходимая для управления ухудшающейся ситуацией, стоила дорого. У большинства поселений не было средств, организации и знаний, чтобы построить и обслуживать ее, поэтому этим занимались специальные структуры – «водные советы». Эти структуры сочетали кооперирование между деревнями и доброжелательную поддержку со стороны владетелей и церковных иерархов, что вылилось в централизованное управление. Это была еще одна фаустовская сделка. Успешное осушение приводило к тому, что болота опускались глубже, увеличивая риски и требуя еще большей инфраструктуры.

По мере затопления новых земель люди переходили с земледелия на животноводство и производство молочных продуктов. Такая специализация была менее трудоемкой и более прибыльной. В результате многие люди перебрались в города, а купцы стали вкладывать капиталы в сельское хозяйство. Голландское общество эволюционировало в сторону рыночной экономики. В конце концов появилась первая ветряная мельница. В документе 1408 года граф Голландии Виллем VI велел водному совету общины Делфланд посетить Алкмар к северо-западу от Амстердама, где была построена ветряная мельница для откачивания воды. Идея оказалась популярной: в течение XV века появилось более двух сотен таких конструкций. Для их финансирования власти ввели ежегодные налоги, а землевладельцы выделяли средства в соответствии с размером своей собственности.

Поскольку расходы непропорционально ложились на некоторых людей, в то время как выгодами пользовались все, появление мельниц в итоге привело к созданию дамб и насыпей, которые разделяли участки различных хозяев, чтобы они защищали собственные выгоды. Осушенные участки называются польдерами, и управление всей системой откачивания воды поручалось польдерному совету, который мог нанимать специальный персонал, для чего пришлось повышать налоги. Дамбы и польдеры в значительной степени контролировали водные потоки, и по мере их роста взаимодействие между ними могло приводить к серьезным проблемам в региональном масштабе. Если один человек поднимал в каналы больше воды, чем можно по ним спустить, то кто-то другой, возможно, окажется затопленным. Все это неизбежно требовало дополнительного планирования. Появились региональные органы.

Эти рассказы о Северной Италии и Нидерландах показывают, что в течение XIV и XV веков вокруг использования воды возникли зачатки институтов капитализма. Для правильного распределения рисков и обеспечения экономики водных проектов требовалось создание современной компании, осуществление территориального суверенитета небольшими городами-государствами и наличие правовой базы для заключения договоров. К XVI веку в Нижних землях тонкий баланс между местным контролем и региональным координированием, который возник из опыта работы с водной системой, привел к рождению Республики Семи Объединенных Нижних Земель, обычно называемой Соединенными провинциями.

НОВЫЙ СВЕТ

По мере того как радикальные идеи о республиканском правлении набирали силу, на них влияло резкое расширение европейского мира не только на восток, но и на запад. Дата 12 октября 1492 года стала важной вехой в экспансии средневекового мира. Путешествие Христофора Колумба в поисках Индии закончилось на острове Гуанахани в группе Багамских островов. Он нашел новый континент.

В булле 1493 года Inter Caetera папа Александр VI «отдал» новые земли испанской короне в обмен на обещание принести местным жителям христианство. В течение XVI века испанцы и португальцы взялись за дело и завоевали большую часть Западного полушария; французы и англичане не отставали от них. Сельское хозяйство европейского феодального периода осталось в прошлом.

Чтобы эксплуатировать возможности этого расширившегося мира, торговые группы объединялись с государством, и распределение власти решительно сместилось в сторону тех, кто имел дело с деньгами. Ресурсы Нового Света полностью изменили соотношение сил в Старом не только потому, что еще сильнее разрушили притязания европейских институтов на всеобщность, но и потому, что приток драгоценных металлов и доступ к колоссальному сельскохозяйственному потенциалу подпитывал подъем крайне мощного купеческого сословия, политические претензии которого способствовали республиканским требованиям.

Открытие совершенно нового для европейцев материка стимулировало реорганизацию властных отношений в Европе. Описание идеального мира в «Утопии» Томаса Мора дает представление, насколько сильны были такие потрясения. Вымышленный главный герой книги Рафаил Гитлодей отправился с Америго Веспуччи в экваториальный Новый Свет, однако отстал и обнаружил республику утопийцев. Мор изображает государство, вдохновленное республиканскими идеалами Древнего Рима, но на самом деле основанное на общинных аграрных практиках без частной собственности. Утопия философа опиралась на весьма благотворную реку Анидр, явно напоминающую Темзу, однако ее название означает реку «без воды»[50]50
   От греческих слов ἄν– «не, без» и ὕδωρ «вода». Иными словами, название реки говорит о ее несуществовании. Это повторяет название самой страны: слово Утопия образовано от греческих слов οὐ «не, нет» и τόπος «место», то есть Утопия – место, которого нет. – Прим. пер.


[Закрыть].