Текст книги "Вода. Биография, рассказанная человечеством"

Сочетание этих событий привело к серьезным преобразованиям общества.

КОНЕЦ АНТИЧНОСТИ

Распад Западной Римской империи – естественный конец истории о цивилизациях древности и воде. Непосредственно он начался с верхнегерманско-ретийского лимеса (Limes Germanicus, буквально – германская граница). На севере империи текли Рейн и Дунай, их разделял 300-километровый наземный участок между современными Майнцем и Регенсбургом. Когда римляне построили укрепления на этом участке, появилась непрерывная физическая граница в три тысячи километров от Северного до Черного моря. Со времен Адриана устойчивость границы поддерживали с помощью дипломатии. Превосходство римской армии и щедрая политика включения племен ограничивали большинство угроз.

Во второй половине III века, когда империя столкнулась с кризисом ресурсов, недоукомплектованная армия пыталась справиться с давлением на границе. Казалось, что ситуация улучшилась с появлением на троне Диоклетиана в 284 году. Он мастерски вдохнул новую жизнь в державу, находящуюся на грани краха. Его реформы включали тетрархию, систему управления империей, разделенной на восточную и западную части, что значительно усилило бюрократический аппарат и – что особенно важно – совместную реформу военной и налоговой систем.

Чтобы обезопасить империю, армия Диоклетиана существенно выросла. Если у Августа было 25 легионов по 6000 солдат в каждом, то ко времени Диоклетиана легионов было уже свыше 60; в них насчитывалось от 600 000 до миллиона человек, в основном набранных из германских и других варварских племен, которые осели в империи в обмен на рекрутов. В армии выдавали жалованье, но из-за порченой монеты три четверти жалованья приходилось платить натурой.

Такая большая постоянная армия означала огромное давление на земельные и водные ресурсы по всей империи. Чтобы приспособиться, Диоклетиан расширил и рационализировал налоговую систему. Он создал разветвленную территориальную администрацию для сбора данных, чтобы определять, кого и как облагать налогами. Самым главным изменением стала стандартизация системы iugatio-capitatio: iugatio – поземельный налог, capitatio – подушный. В основном оба налога взимали натурой; в частности, поземельный налог iugatio брали зерном. Введенная основная единица югер была не фиксированной мерой площади, а зависела от производства и типа культур; это означало, что причитающийся налог отражал продуктивность земли. Это был налог на богарное земледелие, фактически налог на количество дождей.

Налоговая система Диоклетиана обеспечила римскому государству беспрецедентную власть. Республиканские институты окончательно уступили место авторитарному режиму. Контроль над казной дал императору независимый источник легитимности и огромные государственные ресурсы для выплаты солдатам. В принципе такая налоговая система должна была продолжать систему естественного страхования, встроенного в средиземноморскую сеть поставок. Источники дохода автоматически приспосабливаются к местам более высокой продуктивности. Но, как и продовольственная безопасность, налоговая стабильность сильно зависит от равномерных совокупных доходов. Это ограничивало возможности государства по содержанию огромной армии для контроля над территорией, достаточно большой, чтобы проблемы с продуктивностью в одном месте можно было компенсировать производством в другом месте. Система была неустойчивой, уязвимой к изменениям физических условий. И условия изменились.

Перемены в климате заметили еще в I веке нашей эры, когда римский автор Луций Колумелла сообщал о потеплении, благоприятном для Рима. Однако теперь мир стал меняться к худшему. Похолодание, повышение влажности в Центральной Европе и увеличение сухости вокруг Средиземноморья сильно ударили по сельскохозяйственному производству. Развитие ландшафта повернулось вспять. Затем в IV веке на северных берегах Черного моря появились гунны. Они тоже реагировали на изменения климата.

Гунны были опасными воинами, умелыми лучниками и превосходными всадниками. Они не оставили о себе письменных свидетельств, но одна из гипотез заключается в том, что это был народ хунну. Вторжение гуннов стало следствием климатических событий далеко в Китае. Династия Западная Хань, сменившая цинскую в 206 году до нашей эры, переживала период бурного роста. К I веку до нашей эры население одних только лёссовых холмов увеличилось до трех миллионов человек. Затем настал период нестабильности климата, и северная граница азиатского муссона сместилась к югу. Когда кочевые племена двинулись по степям на сто километров южнее, они вступили в конфликт с оседлым населением. Под давлением растущего оседлого населения за Великой Китайской стеной кочевники повернули на запад. Так с востока пришли гунны, вызвав эффект домино. Их появление потеснило в сторону римской границы готов, живших между Доном и Карпатами.

Летом 376 года сотни тысяч готов в поисках безопасности перешли границу империи. Как тогда бывало, Валент, император Восточной Римской империи, согласился допустить беженцев, но на этот раз что-то пошло не так. Плохое обращение в лагерях беженцев и недостаток военных сил привели к восстанию, в котором местных солдат уничтожили. Затем повстанцы скоординировались с теми, кто остался по другую сторону границы, и двинулись на Валента. В 378 году императора разгромили и убили в сражении при Адрианополе.

Потеря контроля над границей стала началом конца для западной части империи. Для защиты правительства Гонорий перенес столицу на Адриатическое побережье в Равенну – город, построенный на сваях и песчаных островах, с множеством каналов и мостов. Многие каналы и водотоки высохли или заилились во время кризиса III века, однако с точки зрения защиты место было подходящим – окружающие марши обеспечивали труднодоступность. 24 августа 410 года Аларих привел к Риму вестготов и захватил город, разграбив его за три дня. Случилось немыслимое. Богослов Пелагий, живший тогда в Риме, сказал, что «Рим, владыка мира, содрогнулся, пораженный ужасом при звуке пронзительной трубы».

После тысячи лет существования в неприступности Вечный город исчез – как исчезла вечная империя, которую он некогда представлял. Святой Иероним говорил, что «город, захвативший весь мир, сам был захвачен». 4 сентября 476 года, через сто лет после первого появления готов, Одоакр, один из великих варварских полководцев римской армии – низложил в Равенне Ромула Августула, последнего императора Западной Римской империи. Держава, некогда правившая всей Европой, Северной Африкой и Ближним Востоком, прекратила существовать в небольшом прибрежном городе, окруженном маршами.

Путь, начавшийся с появлением первых оседлых обществ и закончившийся падением Западной Римской империи, охватывает более 90 % времени письменной истории. Здесь встречаются циклы развития институтов, абстрагирования и проникновения, цементировавшие опыт каждого общества, который передавался преемникам. Наследие этого пути распространилось повсюду через Византийскую империю и Халифат в средневековую Европу и в современность. Даже Сунь Ятсен в своих выступлениях о свободе и демократии часто ссылался на Грецию и Рим. Римские политические институты не существовали уже две тысячи лет, а греческие – еще дольше, но все же они казались ему столь же политически важными, как и современная для него политическая ситуация.

Таково исключительное наследие Античности. Республиканские идеалы, зародившиеся в водной географии Греции и полностью реализованные в Италии, стали основополагающими в Китае XX века. По сути, они станут доминирующей идеей государства во всем мире, делая XX век водным веком. То, почему и как происходило это сближение, само по себе было процессом развития институтов, абстрагирования и проникновения, взявшим в качестве отправной точки обломки от античного мира и продолжавшимся грядущую тысячу лет. Это история, которая должна была последовать дальше.

II. Тысяча лет сближения

Глава 7. Фрагменты прошлого

ИСЧЕЗНОВЕНИЕ ЛАНДШАФТА

С раннего Средневековья до XVII века западные общества стояли на обочине человеческого прогресса: его основные движущие силы переместились на восток, из Византии в Османскую империю или из империи Великих Моголов в Китай. Однако Европа унаследовала от Античности институты, сформировавшие современный мир. Раздробленному слаборазвитому континенту потребуется больше тысячи лет, чтобы превратить это наследие в сравнительное преимущество.

В течение первых шестисот лет этого пути расколотая структура власти плодила возможности для конфликтов и судебных разбирательств. Затем развитие общей для всего континента правовой системы преобразовало правила таких конфликтов. Ее распространение стало средством для появления самого важного нововведения – территориального суверенитета. Это должно было оказаться первым важным шагом для развития современного государства и основой для нового отношения к воде.

Однако повествование о воде после Рима следует начать с того, что осталось. Его традиции, институты и инфраструктура сохранились фрагментами, неустойчиво передаваясь через Средние века. Эта передача была тем более необычной, если принимать во внимание скорость сворачивания Западной Римской империи. Она была не такой большой, как иногда предполагают. Хотя потеря источников зерна после завоевания вандалами Северной Африки была катастрофой, поскольку сложная система торговли, кормившая Рим, в основном базировалась на частном предпринимательстве, система все же продолжала действовать даже после распада государства. Однако нет никаких сомнений, что конец V века знаменовал собой разрыв.

В Италии готские войны до минимума сократили перевозки по главной реке По. У готов не было собственного флота, и они мало интересовались внутренним судоходством. Есть свидетельства, что в каком-то объеме торговля продолжалась, поскольку перевозчики со всей долины искали убежища на побережье, которое все еще находилось под контролем Византии.

В одном из посланий 537 года Флавий Магн Аврелий Кассиодор, римский государственный деятель и историк, говорит о поставках из Истрии (северо-восток Италии) в Равенну вдоль побережья Адриатики. Груз должен был пройти через Венецианскую лагуну и По, и это позволяет предположить, что единый торговый ландшафт между рекой и лагуной еще существовал.

Но даже эти невеликие перевозки пришли в упадок после VI века, когда из Паннонии (современная Венгрия) вторглись лангобарды. В первом сборнике лангобардских законов VII века (Edictum Rothari, или Лангобардская правда) реки практически не упоминались. Движение по крупной реке, некогда соединявшей Павию, Мантую, Милан, Турин и Венецию, прекратилось.

Ландшафт преобразился. Римская система, которая кормила императорскую армию, была организована в виде стандартной структуры, включавшей прямоугольную решетку независимо управляемых водоотводных канав, расположенных через регулярные промежутки. Однако без расчистки эти канавы быстро забились, и к VII веку поля исчезли, границы стерлись. Трава вернулась, земля превратилась в пастбище, а поднявшийся уровень грунтовых вод создал марши на большинстве равнин. Возвратились природные экосистемы – перехватывая осадки, поглощая больше питательных веществ, сохраняя отложения. Реки стали чище, а их течение – более регулярным. В больших количествах вернулись пресноводные рыбы: форель, лосось, угорь.

Это преобразование ландшафта шло рука об руку с ослаблением сельской экономики. Прекратилась экспансия пахотного земледелия, которое непрерывно развивалось с бронзового века. Вода вернула ландшафт, и общество, сила которого ослабла, ответило единственно возможным способом – стало приспосабливаться. Дома стали меньше. Сельское хозяйство сильно локализовалось. Общество обратилось к рекам, болотам и маршам, чтобы выжить. Началась другая экономика.

Сворачивание римских институтов – не единственное изменение, затронувшее водный ландшафт Европы в середине первого тысячелетия. Поменялась и климатическая система. В VI веке Центральная и Северная Европа стали более влажными и холодными, а Средиземноморье – более сухим. Что вызвало этот сдвиг, неясно. В 538 году Кассиодор писал одному из подчиненных о странностях климата: «Солнце, первая из звезд, кажется, поменяло свой привычный свет и стало голубоватым».

Наиболее правдоподобная гипотеза – серия вулканических извержений, которые произошли в 536, 574, 626 и 682 годах; они выбросили в атмосферу большие объемы двуокиси углерода и снизили количество солнечного света, достигающего поверхности Земли. Последствия таких извержений могли длиться десятилетиями: зимой было меньше ураганов, летом – меньше тепла. По этой или иной причине, но известно, что сильно пострадало производство зерновых, которые особенно чувствительны к летнему свету, температурам и осадкам.

Уменьшение продовольствия ослабило население. Затем сообщества по всему Средиземноморью опустошила вспыхнувшая в 541 году Юстинианова чума, вызванная чумной палочкой Yersinia pestis. Византийский историк Прокопий Кесарийский писал о ней: «Поветрие, от которого весь род человеческий был близок к уничтожению». Во время первой из вспышек погибла значительная часть населения Византии и Европы – миллионы человек. Климат продолжал ухудшаться.

В последней четверти VI века зафиксировано самое большое количество осадков за тысячу лет. Разливались такие реки, как Тибр и Рона. Епископ Григорий Турский описал разрушительные наводнения, обрушившиеся на Центральную и Юго-Восточную Францию около 580 года до нашей эры. Люди покидали все более опасные речные долины, а леса возвращались, покрывая 40–80 % ландшафта, особенно к востоку от Рейна и по всей Северной Европе. Открытые поля стали редкостью.

Затем около VIII века температура по всей Европе повысилась. Климатические условия улучшились по непонятным причинам. Одна из гипотез заключается в том, что временное разрастание лесов после падения империи уменьшило количество солнечного света, отражаемого континентом, и увеличило количество поглощаемой энергии. Кроме того, такие перемены могут быть связаны с внутренней динамикой климатической системы. Как бы то ни было, смягчение климата снова увеличило спрос на пахотные земли, и зона земледелия расширилась как на север, так и по возвышенностям. Возобновилась вырубка лесов. Урожайность увеличилась. В VIII и IX веках население снова начало расти после длительного сокращения в предыдущие века. Настало время восстановления.

МОНАСТЫРИ КОНТРОЛИРУЮТ ВОДУ

Конфликты, которые в итоге привели к развитию общей правовой системы, стали результатом колоссального дробления территориальных владений после пепелища на месте Римской империи. Когда исчезли римские институты управления ландшафтом, их место заняли другие. На востоке наследницей Рима была Византия, на западе – Римско-католическая церковь. Христианская церковь была не просто духовной скрепой, объединявшей средневековую Европу: она оказалась самым развитым территориальным институтом. Однако церковь не осуществляла территориальный суверенитет как какое-то централизованное государство. Скорее, она управляла ландшафтом опосредованно, через обширную сеть монашеских общин.

С этого момента история воды обусловлена глубокой фрагментацией этих институтов. Тот факт, что монастыри вообще должны заниматься этим делом (не говоря уже о масштабах, достаточных для преобразования водного ландшафта), может показаться противоречащим их исходному стремлению к аскетическому отшельничеству, уединению и созерцанию. Когда Пахомий Великий создал в IV веке сообщества монахов в пустыне Египта, он вряд ли держал в уме гидротехнические сооружения. Однако уже в V веке трактат святого Августина «О монашеском труде» (De Opere Monachorum) предписывал монашеским общинам обрабатывать землю. После вторжения вандалов его монастырские правила перекочевали из Северной Африки в Италию и укоренились там. В конечном счете монастыри взяли на себя строительство мельниц, акведуков, запруд и водоотводных систем, необходимых для использования ландшафта.

В то время как монастыри взяли на себя развитие инфраструктуры, церковь в целом довольно отстраненно подходила к экономическим вопросам – в частности, тем, что касались ландшафта. Августин – один из Отцов Церкви – несмотря на то что упомянул обработку земли, полагал, что христианское общество не должно заниматься физическим миром. Он был глубоко потрясен падением Рима. Должно быть, он думал: если даже Рим пал, подобно Вавилону, то единственным средоточием внимания христиан должен быть Господь.

В главном труде богослова «О граде Божием» (De Civitate Dei) обыденным заботам вроде управления водными ресурсами отводилось крайне мало места. Единственным городом, о котором христианам положено заботиться, был Новый Иерусалим, Град Небесный. Этика и теология торжествовали над практической политикой. Это был важный переход. Под «городом» Августин имел в виду не физическое место, а совокупность граждан, civitas. Он сместил фокус добродетели граждан с res publica – общественной собственности, организованной вокруг стремления к общим материальным благам и подчиняющейся закону, – в сторону заботы о духовной жизни.

Из-за этого сдвига решения церкви, касающиеся материального мира, все чаще уходили от экономики и обращались к морали. По мере распространения монастырей и влияния церкви в Европе вода – тот фактор, который формировал среду обитания людей в течение предыдущих пяти тысяч лет, – стала политически невидимой. Это оставило серьезную пустоту в структуре правил, по которым жили сообщества, что сделало практически невозможной выработку коллективного ответа, выходящего за рамки собственности человека. Такое положение резко контрастировало с римским миром, в котором были развиты сложные правовые и коммерческие институты, уравновешивающие индивидуальную собственность и коллективное координирование.

Для такого перехода нет лучшей аллегории, нежели жизнь святого Бенедикта Нурсийского, родоначальника западной монастырской традиции. В своих «Диалогах», написанных в VI веке, Григорий Великий описал отшельническую жизнь Бенедикта в гроте над буколическим озером около Субиако – местечке к востоку от Рима. Озеро играло важную роль в рассказах о Бенедикте, главным образом потому, что в этом созерцательном месте произошло несколько его чудес.

Однако это озеро вовсе не было природным, как заставляют думать эти рассказы. Оно было полностью искусственным. И Плиний, и Тацит описывали его как один из трех огромных искусственных резервуаров – 700 метров в длину и 150 в ширину, – которые император Нерон построил для украшения своей виллы на берегу реки Аньене. Озера удерживала плотина высотой 40 метров – вероятно, самая высокая в мире до 1594 года, когда появилась плотина Аликанте в Испании.

Годится в качестве аллегории. Римское общество создало институты и инфраструктуру, чтобы менять ландшафт и поведение людей на нем в свою пользу. Ко времени Бенедикта единое государство исчезло, и даже оставшаяся инфраструктура была уже не выражением власти, а всего лишь частью ландшафта. Управление водой в молодые годы Бенедикта было связано не столько с инфраструктурой, сколько с водой.

ОПРЕДЕЛЕНИЕ ФРАГМЕНТИРОВАННОГО ЛАНДШАФТА

Территориальное дробление, охватившее ландшафт, особенно в Северной Италии, привело к множеству неразрешимых мелких конфликтов и споров между местными владетелями. В борьбу вовлекли и реки, которые вряд ли могли встать на чью-нибудь сторону. Политическое развитие последних столетий первого тысячелетия привело к систематическим конфликтам из-за воды.

Навигация по реке По возобновилась при короле лангобардов Лиутпранде, который в 715 году предоставил концессию прибрежному городу Комаккьо. Судовладельцы снова могли везти соль вверх по реке в обмен на уплату пошлин в портах на территории Лангобардского королевства. Речное судоходство превратило По во внутренний рынок, который простирался до Павии, столицы королевства в трехстах километрах от побережья.

Когда Карл Великий перешел через Альпы и завоевал Лангобардское королевство в 774 году, он присоединил его к Каролингской империи, объединив Европу в единое имперское целое[47]47
   Формально Каролингская империя появилась только в 800 году, когда Карла Великого короновали императорской короной. – Прим. пер.


[Закрыть]. Степень политической консолидации у Карла была огромной, однако его институты обладали слабой структурой, хотя он и стремился к римскому величию. Он не создал налоговую или административную систему, которые были бы сравнимы с римскими. При отсутствии сильного административного государства итальянский ландшафт оказался в руках сети местных институтов, владетелей и епископов, которые в той или иной степени управляли от имени суверена.

Для управления сообществами в Италии Каролинги больше опирались на епископов, чем на местную аристократию, и поэтому вместо структуры римского государства появилась светская власть епископов. За это время экономической силой стали монастыри, особенно бенедиктинские. К концу X века местная власть в Северной Италии опиралась на обширную собственность на землю вдоль водных путей, большая часть которой находилась под властью церкви, либо непосредственно – через ее иерархов, либо косвенно – через монастыри.

На всеобщность в средневековой Европе претендовали церковь и императоры Священной Римской империи, преемники Карла Великого. Однако эта всеобщность проявлялась не в прямом управлении территорией, а в сложной паутине личных и институциональных зависимостей. Эти сети часто перекрывались, особенно в раздробленном мире Северной Италии. Императоры давали монастырям и церковным иерархам концессии на взимание налогов с деятельности на реке – как средство осуществления определенного контроля. В результате церковь и империя конкурировали в сфере территориального покровительства, что приводило к ухудшению любого управления рекой.

Показателен случай аббатства в Полироне – самого важного бенедиктинского монастыря в Италии. Его история начинается с Адальберто Атто, основателя Каносской династии, которого император Оттон I произвел в графы. В качестве своей столицы граф выбрал Мантую: отчасти по той причине, что это позволяло контролировать владения семьи вокруг реки По. Однако династии нужно было также добавить христианской легитимности. Это получилось с помощью основания монастыря.

В конце X века Адальберто приобрел остров Сан-Бенедетто между двумя рукавами реки По – старым течением По и Лироне. Остров был необитаем, он зарос лесом и часто затоплялся. С экономической точки зрения поступок выглядел бесполезным, но со стратегической он оказался бесценным.

В 1007 году граф Тедальд, сын Адальберто, превратил небольшую церковь на острове в монастырь, назвав его Сан-Бенедетто-ин-Полироне в честь окружающих рек и отдав ему половину острова. Когда в 1077 году монастырь вошел в конгрегацию бенедиктинских монастырей, которую возглавлял монастырь Клюни, он стал самым важным институтом григорианских реформ в Северной Италии. В начале XII века графиня Матильда, внучка Тедальда, пожертвовала монастырю вторую половину острова, и аббатство стало крупнейшей бенедиктинской общиной в Италии, распространяя свое влияние на другие аббатства, приорства, больницы и несколько укрепленных поселений. Таким образом, Сан-Бенедетто-ин-Полироне стал узлом на пересечении имперской и церковной властей.

Хотя вполне хватало сложностей с имперской и церковной властями, в бой вступил еще и третий важный игрок. После периода доминирования сельской экономики в начале второго тысячелетия стало расти значение городов. Они были центрами как светской, так и церковной власти, особенно в Италии. Города также имели важнейшее значение для аграрной средневековой экономики, поскольку их рынки становились основным местом сбыта сельскохозяйственной продукции. Города стали структурой, выражающей крайнюю степень оседлости, и зависели от активного управления водой и инфраструктурой, которая могла доставлять воду в нужное время туда, где она требовалась.

Церкви и монастыри часто вовлекались в развитие водной инфраструктуры для обслуживания городов. В 1269 году Милан брал налог для преобразования системы каналов в полностью функционирующую навигационную систему. Помогло цистерцианское аббатство в Кьяравалле около Милана: оно доставило воду к югу города, расширив ранее существовавший ирригационный канал. Одни монастыри, как Кьяравалле, придерживались мягких отношений с городами; другие, как Полироне, активнее пытались распространить на них свою власть. Аббатство использовало свое благосостояние для инвестирования в собственные земли (в качестве коммерческих предприятий) и предъявляло права на судоходство по реке По, конфликтуя с другими центрами. Во второй половине XII века Полироне вступил в конфликт с городами и другими монастырями из-за контроля над водными путями ради прибыльной торговли солью в Кьодже на побережье.

В этом средневековом соперничестве за водные ресурсы и ландшафт была одна сложность: различие между личной и корпоративной собственностью. Для церкви такое различие было особенно важно: клирики обычно владели правами на использование рек не как личности, а как организация. Это различие позволяло христианской церкви и ее монастырям копить богатства, продолжая при этом быть нравственными и духовными лидерами. Такая система привела к тому, что церковь и монастыри в итоге подгребли под себя почти треть доступных земель Европы. Но это только укрепило измельчение политического ландшафта. Такое сильное раздробление сделало средневековый мир склонным к агрессивным судебным разбирательствам, что привело к следующему важному шагу в развитии современных водных институтов.

ФОНАРЬ ЗАКОНА

Разбираться с проблемами с водой можно было только на основании какого-то общего набора норм и правил. В конце концов, право собственности на ландшафт и доступ к водным ресурсам было связано с наличием жизнеспособной правовой системы, которая могла бы установить права на землю.

Самой важной системой норм в раннем европейском Средневековье было каноническое право. Усилия Карла Великого по созданию христианской империи вызвали повышенный интерес к каноническим источникам, и епископ Иво Шартрский провел масштабный синтез канонических трудов в своем сборнике 1096 года «Декрет» (Decretum). В этих текстах содержались фрагменты и отголоски римской правовой традиции, но проблема заключалась в том, что каноническое право (во многом в соответствии с указанием Августина) обычно не касалось «общественного», правовых обязательств государства по отношению к обществу. Оно относилось к церкви, предназначаясь для создания основы христианского богословия, а не для практического управления. Вода там практически отсутствовала, несмотря на все общественные проблемы, с нею связанные.

Однако в конце XI века снова вынырнул «Кодекс Юстиниана» (Corpus Iuris Civilis). В последний раз этот свод римского гражданского права упоминался в письме Григория Великого в 603 году. Затем он в основном исчез из источников. После повторного появления он вошел в стандартный курс в недавно появившемся университете в городе Болонья в Северной Италии. Болонский университет стал выдающимся учебным центром, а его основатель Ирнерий был настолько легендарной личностью, что заслужил титул lucerna juris, то есть «фонарь закона».

Работы Ирнерия восстановили целостность римского права в Европе, открыв давно забытую правовую систему, обладавшую ясностью и последовательностью. Поскольку вода играла в средневековой экономике фундаментальную роль, юриспруденции неизбежно приходилось на ней сосредотачиваться. Например, в декабре 1125 года Ирнерий был арбитром по делу болотистого участка недалеко от Мантуи, который лежал между двумя каналами, впадавшими в реку Минчо.

Население близлежащего укрепленного поселения Казале использовало эту территорию из-за рыбы, лесов и сельскохозяйственных угодий. Свою власть над Казале провозгласило аббатство Полироне, но то же самое сделал аббат монастыря Сан-Дзено около Вероны. Для решения вопроса пригласили четверых арбитров (Ирнерий был одним из них), которые решили вопрос в пользу Полироне.

Закон обеспечил надежный и приемлемый механизм урегулирования споров. Римское гражданское право вместе со своим церковным аналогом, каноническим правом, нормы которого систематизировал другой правовед из Болоньи Грациан в труде «Декрет Грациана» (Decretum Gratiani), стало известно под названием ius commune, буквально «общее право». Это была интеграция законов двух всеобщих институтов – Римской империи и церкви, и такая система получила широкое распространение. Элита со всей Европы приезжала учиться в Болонью, а, вернувшись домой, внедряла там методы и принципы ius commune. Именно благодаря такому общему происхождению распространились юридические подходы к воде.

В этой правовой традиции берет свои корни прославленная Великая хартия вольностей. Она дает самый известный пример тех лет, как светские и религиозные притязания могут быть переведены в систему норм, регулирующих все. Права, которые английские бароны впервые получили в 1215 году от короля Иоанна в долине Раннимед, отражали сочетание римской традиции частной собственности, морализаторского канонического права, норманнских правовых традиций и реалий средневековых отношений с властью в Англии. Документ был полон формулировок из ius commune и ссылок на него. Хотя сегодня Великую хартию вольностей помнят в основном за провозглашение прав, большая ее часть касалась административных вопросов, включая воду.

Управление водой вошло в хартию из-за беспокойства городов. В процессе сложных переговоров между баронами и королем Иоанном свои требования к королю выдвинули граждане Лондона. Первым в списке, самым важным, было следующее: «Что касается Темзы, то она должна полностью и целиком принадлежать городу». Если бы Лондон мог контролировать использование реки, то получил бы колоссальную экономическую выгоду. Это требование вошло в статью 33 Великой хартии – как часть небольшой группы статей, относящихся к Лондону.

Статья 33 требовала, чтобы из Темзы и всех рек Англии убрали запруды для рыбы. Запруда для рыбы представляла собой большое V-образное заграждение из воткнутых в дно вертикальных столбов, которые соединялись поперечными брусьями и переплетались ветвями. Расположенная между двумя рядами столбов сеть ловила лосося, идущего вверх по реке, или угрей и прочую рыбу, которая спускалась в море. Однако статья 33 на деле относилась не к рыболовству: это положение косвенным способом вводило свободу судоходства, устраняя наиболее частые преграды для него.