Текст книги "Ретт Батлер"

ГЛАВА 22

В последнее время Рон все чаще и чаще стал говорить Скарлетт, что дела в газете пошли на спад. Да она и сама это замечала. Со своей деловой хваткой Скарлетт могла какие угодно горы свернуть, но газетный бизнес ей не удавался. Что-то она в нем не понимала, хотя изо всех сил старалась вникнуть в это дело. Трезвый расчет и здравый смысл оставались, как всегда, при ней, но только этого было здесь явно мало. Даже помощь Джона Морланда не могла существенно поправить дело.

Газета все больше и больше приходила в упадок, и Скарлетт решила, что пора уже поговорить с Бо, чтобы он готовился заняться этим делом. Она уже все продумала и даже посвятила в свои планы Эшли, когда он недавно опять приезжал навестить их. Бо внял их наставлениям и уезжает учиться в Гарвард, а потом он займется газетой.

Скарлетт пока потянет ее и не будет продавать. В голове ее уже созрел целый план, как она увлечет Бо блестящими перспективами. И Скарлетт приступила к делу.

Бо выслушал ее без особого интереса.

– Да, наверное… а, знаешь, ты, конечно, сочтешь это ужасным, но я бы не хотел заниматься делами. Ну, то есть в том плане, как вы это себе представляете. Управление рудниками… издание газеты… и вообще…

– Ну… не ужасным, но почему ты не хочешь?

– Не знаю. Я просто думаю, что это очень скучно… Он говорил серьезно, а Скарлетт ощущала, что ей становится как-то не по себе от его слов. Конечно, не столько от слов, а от ощущения, что в этом мире, который она, как ей всегда казалось, знала и могла разложить на полочки, существуют какие-то непонятные ей связи. Она уже давно замечала это, но все как-то было недосуг разобраться, и она не обращала внимания на то, что ей было непонятно. И вот опять! Бо, сын Эшли и Мелани, так же, как и они, не хочет заниматься делами. Теми делами, которые приносят реальный и вполне ощутимый доход. Черт бы вас всех побрал! Что же это такое?

Ведь Бо воспитывался совсем в другой обстановке, рядом с ней и Реттом, а вырос с душой и устремлениями своих родителей.

Бо внимательно наблюдал за Скарлетт, видел, что она растерялась и не мог понять, почему. Наконец, Скарлетт очнулась от своих мыслей.

– Ну, а чем же ты хотел бы заниматься?

– Не знаю, – было заметно, что Бо колеблется, потом взглянул на нее, готовый признаться, если она его выслушает: – В один прекрасный день я подумал, что хотел бы стать режиссером, ставить спектакли.

Скарлетт взглянула на юношу с крайним ошеломлением. Идея показалась ей настолько нереальной, что она рассмеялась. А Бо, увидев, что она не сердится, пустился объяснять ей, насколько это волнующее и увлекательное занятие, как он представляет себе интересующую его работу, о спектакле, который он недавно видел.

– И когда же ты смотрел его? – Скарлетт не могла вспомнить, что недавно сама отправляла Бо в театр вместе с Кэт.

– Месяц назад.

«Юношеская блажь, – подумала Скарлетт, – только месяц назад увидеть что-то и уже забить себе голову, что это твое дело. Пока паниковать нечего, время покажет.

Она не будет отговаривать его, убеждать в чем-то. Это бесполезно. Бо ведь страшно упрямый. И потом впереди у него целая жизнь, и такая интересная».

– Я надеюсь, что ты все-таки передумаешь. Не могу же я все время заниматься газетой. У меня не все получается.

– Но ты всегда можешь продать ее, – заявил он с легкостью. – И Скарлетт поняла, все связанное с именем Ретта остается свято только для нее и еще, пожалуй, для Кэт. Для остальных со временем это уже теряет такое значение.

Жизнь продолжается

ГЛАВА 23

Осенью Бо уехал учиться в Гарвард. Он писал оттуда редко и впечатления его были совсем другие, чем у Уэйда, который был там раньше. Вечеринки, интересные люди, но не в университете, а в других кругах, где он бывал чаще, чем в университете. Во всяком случае, Скарлетт поняла это сразу. Девушки, причем, в каждом письме их имена менялись. И еще она поняла, что Бо не перестал бредить театром. Его письма напоминали собой целые отчеты о спектаклях, которые он смотрел там. Но они его не устраивали. Больше привлекали его театры Нью-Йорка.

Это успокаивало Скарлетт. От Гарварда до Нью-Йорка путь не близкий.

Скарлетт весь день провела в редакции. Хотя она и не принимала непосредственного участия в выпуске газеты, но финансовые дела, связанные с ее изданием, отнимали у нее все время.

Конкуренция была жесткая. Другими газетами руководили люди компетентные, знающие толк в деле. Особенно процветали де Янгс, которые были самой известной семьей газетчиков в Сан-Франциско.

Вечером, когда Скарлетт ехала домой, она еще продолжала перебирать в памяти события прошедшего дня и планировала, как ей организовать свой день завтра.

Она уже вышла из экипажа, как вдруг остановилась в изумлении. В проеме входной двери стоял Бо. Он возмужал со времени своего отъезда в Гарвард и стал очень красивым.

Скарлетт внимательно всмотрелась в его серьезное лицо и поняла, что он приехал неспроста.

– Что случилось? – вместо приветствия спросила она, отстраняясь от его порывистого движения к ней. – Почему ты приехал сейчас? Ведь еще не каникулы. Что? Тебя выгнали из университета?

Бо засмеялся, и шагнув к ней, взял за руку.

– Да ты войди в дом. Что же мы так и будем разговаривать на пороге?

– Да, ты, пожалуй, прав, – согласилась Скарлетт.

Потом уже, когда младшие угомонились и утомленные эмоциями от встречи с Бо, отправились спать, она вернулась к начатому разговору:

– Так все-таки, Бо, что произошло? И когда ты намерен вернуться в университет?

Юноша серьезно посмотрел на нее минуту-другую, прежде чем ответил:

– Мы поговорим с тобой об этом, но… не сегодня…, может быть, завтра. – Бо знал, что расстроит ее своим сообщением и пытался оттянуть неприятный разговор, но Скарлетт не отставала.

– Что-то случилось? У тебя проблемы, Бо? Бо немного смущенно покачал головой.

– Это не проблемы, тетя, но я не хочу возвращаться в Гарвард.

Скарлетт была шокирована. Все, что угодно. Но не это. «Бо… присмотри за ним… Я поручаю его тебе…» – она настолько явно услышала эти слова Мелани, сказанные в последние минуты жизни, как будто кто-то произнес их только что и совсем рядом. Она вспомнила и свое обещание Мелани: «О да! И Гарвард, и Европа, и все, что он захочет…» Ей с таким трудом удалось уговорить его поехать учиться и вот теперь опять…

Бо внимательно всматривался в напряженное лицо Скарлетт, пытаясь представить, о чем она думает.

– Но, Бо, мама так хотела, чтобы ты закончил Гарвард. Твой отец, и дядя Чарльз, и дедушка учились там. Как же так?

– Мне очень жаль, тетя. Но я не вернусь туда. – Бо уже принял решение самостоятельно.

– Но почему?

– Я должен сейчас быть с вами. И, по правде говоря, я всегда чувствовал себя в Гарварде чужим. Я прекрасно проводил там время, но это не то, что я хочу. Я хочу другого. Мне нужен настоящий мир… новое, волнующее, живое. Мне скучны греческие эссе и мифологические новеллы…

– Но ведь потом будет и другое, – Скарлетт трудно было обсуждать такие вопросы. Сама она спокойно обходилась без книг и до сих пор видела в них мало толку. Все, что ей было необходимо в жизни, она находила в реальности и у нее никогда не было сомнений, что реальная жизнь богаче той, что описана в книгах.

Но традиции рода были для нее святы, поэтому она настояла, чтобы и Уэйд, как и все мужчины в роду Гамильтонов, закончил Гарвард. Скарлетт не знала, что там будет потом, но сейчас для нее было важно убедить Бо. «Если бы Мелани была жива, – в который уже раз с тоской подумала Скарлетт, – ей бы не составило труда это сделать»…

– Ах тетя, потом будет еще большая скука. Юриспруденция или бухгалтерский учет. Это могло нравится Уэйду, но не мне. Я готов пойти даже рабочим. – Такой вариант шокировал Скарлетт, но она уже знала, что бесполезно переубеждать Бо и вступать с ним в дискуссии. Может быть, согласись она с ним сейчас, в один прекрасный день Бо вернется, но уже по своему собственному усмотрению, и закончит университет.

– Но разве университет помешает тебе потом заниматься тем, чем ты хочешь, – сделала она последнюю безрезультатную попытку.

Скарлетт возвращалась к этому разговору еще несколько раз в течение последующих дней, обсуждала все это и с Роном, но все было безрезультатно. А через две недели Бо начал осваивать азы газетного дела. В конце концов Скарлетт решила, что, может быть, все, что произошло и не лишено смысла. Бо займется газетной работой уже сейчас, все равно, кроме него, управлять газетой будет некому. Конечно, он и к этому делу не проявляет особого интереса, но, может быть, пройдет год-два, придет опыт, и он увлечется и будет крепко держать газету в своих руках.

И теперь каждое утро Бо отправлялся на работу. Он вскакивал в последний момент, быстро перекусывал и уходил в наспех надетом костюме и криво сидящем галстуке.

У Бо и раньше был в городе широкий круг знакомств, а сейчас стоило ему появиться, как об этом узнали все, и приглашения посыпались на него со всех сторон. Вилсоны, де Янгс, Мэйсоны и другие наперебой приглашали его на вечера и приемы. Скарлетт до своего затворничества тоже бывала в этих домах, и сейчас Бо удалось все-таки несколько раз вытащить ее на приемы.

Ей не хотелось огорчать Бо и говорить ему, что ей там было откровенно скучно. Но, наблюдая за ним, она лишний раз убедилась, что ему-то это нравилось значительно больше, чем работа в газете.

Несколько месяцев Скарлетт буквально принуждала Бо посещать с ней заседания в редакции. Но он стал все чаще и чаще исчезать, а потом она узнала, что он пропадает в театре.

– Ради Бога, Бо. Когда ты станешь серьезнее? Ведь газета скоро станет твоей. – Бо виновато извинялся, но и в следующий раз повторялось то же самое.

– Ты добьешься того, что я прикажу снизить тебе размер зарплаты, если ты не одумаешься, – это уже был ее последний довод.

Бо взмолился:

– Тетя, я бесполезен там. Это не мое дело, ведь я совсем не разбираюсь в нем.

– Так учись! На твоем месте я сделала бы именно такой вывод.

Скарлетт сердилась на Бо, да и он устал от этих бесконечных пререканий.

– Прости меня, тетя, но я не могу этим заниматься. Я ничего не понимаю в этой газете и сомневаюсь, что когда-нибудь пойму. – Бо виновато отвернулся. – Прости меня.

Таким был Бо всегда. Когда он был счастлив, смеялся и заставлял смеяться всех вместе с ним, а когда был огорчен, мог вот так, как сейчас, чувствовать себя виноватым. Все было очень просто.

– Что же ты хочешь, в таком случае? – мягко спросила его Скарлетт. Она любила Бо таким, каким он был и должна была уважать его за то, чем он обладал и чем не обладал.

– Я хочу того, чего всегда хотел. Хочу поехать в Нью-Йорк и заняться театром.

Но и мысль о том, что он отправится в Нью-Йорк и будет там работать в театре, показалась Скарлетт смешной и нелепой.

– Как ты намерен сделать это?

Глаза Бо вспыхнули и загорелись при этом вопросе:

– У меня есть школьный друг, дядя которого – владелец театра. Он сказал, что если я надумаю, то могу сообщить ему.

– Бо, это мечты, – вздохнула Скарлетт.

– Но почему? Почему ты считаешь, что я не могу стать выдающимся режиссером? – оба рассмеялись. Одной частичкой души Скарлетт восхищалась Бо, его таким неуемным и страстным желанием броситься в новое волнующее дело, но она привыкла мыслить и поступать трезво и поэтому считала, что Бо – безумец.

– Тетя, – умоляюще глядя на нее начал Бо, – отпусти меня попробовать.

– А если не отпущу, – Скарлетт строго посмотрела на юношу.

– Тогда я останусь здесь и буду заниматься газетой, – при этих словах глаза его погрустнели. – Но обещаю, если ты все-таки меня отпустишь, я буду навещать вас каждую неделю.

Скарлетт засмеялась над таким предложением.

– А что я буду делать с теми женщинами, которые потащатся за тобой?

– Мы будем оставлять их в саду и заставлять работать по дому, – Бо понял, что выиграл. – Так ты отпустишь меня?

– Я вынуждена, – медленно проговорила Скарлетт и взглянула на него. – Но что же мне делать с газетой?

– Не знаю, – честно ответил Бо.

Газета уже долго была головной болью Скарлетт. Скорей всего в один прекрасный день она тихо умрет или будет приносить им одни убытки.

– Я думаю, надо продавать ее. – Конечно, есть еще Фредди, но одному Богу известно, чем он захочет заниматься, когда вырастет.

Бо с сожалением взглянул на Скарлетт: – Я виноват. Но иначе не могу.

– Я знаю, – она улыбнулась. – И я люблю тебя таким, какой ты есть.

– Это значит… – Бо не закончил, а Скарлетт засмеялась и кивнула головой, обнимая его за шею и притягивая к себе:

– Можешь ехать… не привяжу же я тебя к своей юбке. – Кто знает? Может быть, он преуспеет в театре. Она совсем не знала это дело, и оно казалось ей непостижимым:

– Между прочим, что за человек, дядя твоего друга?

– О, это такой прекрасный человек, – и он назвал ей имя, которого Скарлетт никогда не слышала. Но судьба Бо была решена. Он едет в Нью-Йорк.

ГЛАВА 24

Дом был полон шума и гама еще несколько дней после того, как Бо уехал. То и дело забегали его друзья, спрашивали, не сообщил ли он уже что-нибудь.

Было трудно предположить, что Бо сделает карьеру, хоть в чем-нибудь. Может быть, Нью-Йорк окажется именно таким местом, но Скарлетт очень в этом сомневалась. О жизни нью-йоркской богемы ходило много слухов. Говорили, что театральные звезды очень экстравагантны, постоянно устраивают сумасшедшие гонки на автомобилях, которые только что там появились, буйные оргии на вечеринках. Скарлетт не представляла ту жизнь. Она была совсем другая. Впрочем, Бо будет полезно посмотреть на эту жизнь самому и добиться успеха или навсегда забыть о театре.

После долгих раздумий и расчетов Скарлетт решила все-таки продать газету. Серебряные рудники в Лидвилле приносили большой доход, у Ретта был также приличный пакет акций одной из чикагских компаний, так что о будущем можно было не беспокоиться.

Продолжали поступать значительные средства и из Атланты. Во всяком случае, эти дела она всегда может проконтролировать, чего не скажешь о газетном производстве. Газетный мир был так непонятен ей, оказалось, что одной деловой хватки тут недостаточно. Надо было обладать еще чем-то. Каким-то особым чутьем, чтобы делать газету. «Наверное, Эшли смог бы. Но она не станет обращаться к нему, чтобы не подавать ему ложных надежд. Для нее уже давно и окончательно ясно, что Эшли ей не нужен… У нее… есть Ретт. И она останется ему верна».

Скарлетт, конечно, не привыкла отступать, но и здравый смысл был всегда при ней. Дело, которое не идет, не ее дело.

Через несколько дней Рон сообщил, что де Янгс обдумывали покупку газеты, а через месяц поступило предложение от издательской группы в Сакраменто, которая была готова купить газету в Сан-Франциско немедленно. Высказывал желание купить газету и Джон Морланд, причем, готов был оплатить счет тут же. Он уже не раз делал это предложение Скарлетт, и Рон считал, что его надо принять.

Летом, вернувшись после отдыха на озере, она сказала Рону, чтобы он предложил газету Джону Морланду. «А если Ретт вернется, и ему захочется иметь газету, он всегда может вернуть ее. Барт не откажет». – Скарлетт даже вздрогнула, поймав себя на том, что теперь при мысли о возвращении Ретта, она всегда начинает с «если». Раньше было иначе. Даже в самых своих потаенных мыслях она говорила «когда» – «Когда Ретт вернется…» Неужели она потеряла уже всякую надежду.

А между тем Бо писал о жизни в Нью-Йорке, которую Скарлетт с трудом могла понять, о звездах театра и людях, с которыми Бо познакомился. Он посмеивался над женщинами, украшенными поддельными бриллиантами и укутанными в меха, с бегающими за ними догами. Бо хорошо проводил время с первого же дня приезда, полностью окунувшись в театральный мир. Дядя друга, действительно, как и обещал, принял в судьбе юноши участие, дал ему работу помощника режиссера, обучая профессии с самых азов. И через две недели Бо собирался начать работу над первым спектаклем.

– Я верю, что наш Бо в одно прекрасное время станет звездой, – уверяла Салли. Девочка уже подросла, и жизнь Бо в Нью-Йорке казалась ей восхитительной. А еще больше увлекательной считала ее Кэт. Она превратилась в настоящую красавицу. С годами ее задумчивая сдержанность перешла в загадочность, что делало Кэт еще более привлекательной. Скарлетт все больше убеждалась, насколько заметным ребенком станет ее дочь, и как заинтересованно смотрят на нее прохожие. Это, казалось, пугало и саму Кэт. Она до сих пор не могла окончательно прийти в себя после гибели отца. Сказался и отъезд Уэйда с Бо, девочка стала еще более замкнутой и отрешенной. Кэт всегда спокойно чувствовала себя с матерью, была раскрепощена и беззаботна, но среди чужих людей она терялась и впадала в панику. Девочка была особенно привязана к Бо, пока он не уехал. Она неотступно следовала за ним повсюду, иногда ночами сидела на лестнице, ожидая, пока кузен не вернется с какой-нибудь вечеринки. Со дня отъезда Уэйда Кэт, буквально, прилипла к Бо, как когда-то много лет назад была неразлучна с отцом.

Теперь она постоянно спрашивала, поедут ли они в Нью-Йорк навестить Бо, и Скарлетт обещала, что они непременно сделают это, хотя сам он обещал приехать к ним на празднование Дня Благодарения.

Газета была, наконец, продана Джону Морланду. Со вздохом покинула Скарлетт в последний раз бывший кабинет Ретта, который сейчас был занят новым редактором, принявшим газету в свои руки. Но в сознании каждого этот кабинет оставался кабинетом Ретта Батлера. На стене до сих пор висел портрет Кэт, стоящей рядом с отцом. Барт просил оставить его, но Скарлетт не согласилась. Она все-таки сняла фотографию. Остальные вещи, им принадлежащие, были упакованы и вывезены ранее, это оставалась последняя. Скарлетт бережно завернула ее, подписывая последние бумаги.

– Ну, вот и все, – Скарлетт взглянула на Рона, который был на процедуре подписания бумаг в качестве адвоката. Здесь же был и Барт.

– Мне очень жаль, что все так закончилось, Скарлетт, – Барт подошел к ней и взял за руку. – Но как только ты захочешь вернуть газету, она будет твоей.

– Спасибо, Барт. Я не сомневаюсь в этом. Приезжай к нам вечером.

Вышли они вместе с Роном, и он поинтересовался: – Как Бо? Скарлетт рассмеялась, прежде, чем ответить, вспоминая нелепости его последнего письма.

– Не думаю, что он был когда-нибудь более счастлив. Он мне кажется немного сумасшедшим. Но ему нравится его жизнь сейчас.

– Я рад. Газета, конечно, была не для него. – Рон никогда не говорил об этом, но ему всегда казалось, что Бо мог бы разорить газету.

Они еще некоторое время стояли у входа в редакцию. Скарлетт знала, что ей придется еще не раз обратиться к Рону по другим вопросам, не связанным с газетой, и Рон это знал и готов был оказать ей любую услугу.

– Спасибо за все, – тихо сказала Скарлетт, испытывая чувство горечи.

Только что она лишилась газеты, которую так любил Ретт. И Ретта нет рядом. Взрослеют и уходят дети… И она чувствовала, что это было концом целой эпохи… и началом другой, неведомой ей.

ГЛАВА 25

Бо, как и обещал, приехал на празднование Дня Благодарения, полный неудержимых восторгов и безумных историй о еще более безумных людях. В Нью-Йорке он встретился с братьями Уайт, видел Элзи и Констанцию Тэндридж. Сейчас Бо веселил детей рассказами о Бене Дикси и Гае Сандерсе. Это не значило, что юноша хорошо знал всех их, но театральный мир Нью-Йорка был так открыт, так оживлен, так волнующ, здесь могли найти себя все желающие посвятить свою жизнь театру. Бо боготворил этот мир. Это было как раз то, что он хотел.

Дядя друга, Дэвид Бредбери, в его устах выглядел настоящим героем, процветающим бизнесменом. И не было такого человека в Нью-Йорке, который бы не знал его имени. Он владел самым известным театром и собирался открыть еще несколько театральных студий. Мистер Бредбери был намерен завладеть со временем всем городом, настолько он преуспевал в делах, и казалось, он был любимцем публики. Бо описывал Девида как великого человека: «Вот ты увидишь, как он выглядит, а какой у него талантище…», – восторгался он.

Но и тот факт, что у Дэвида была прекрасная дочь, не ускользнул от Скарлетт. По словам Бо, девочка была единственным ребенком, оставшимся после гибели в железнодорожной катастрофе любимой жены. Отец обожал дочь и воспитывал сам, не доверяя ее никому. Бо, казалось, знал о девушке все, рассказывал одну историю удивительней другой, но Скарлетт пока воздерживалась от комментариев, слушая их.

– Можно нам иногда навещать тебя? – с широкими от восхищения глазами спросил Фрэдди. Брат был в его глазах не менее великим человеком, чем Дэвид, которого он не знал. И Бо упивался восторгами брата и сестер в свой адрес, несоразмеримыми с той работой, которую он выполнял в театре.

Для Бо не имело значения, что он был занят незначительной работой на должности помощника режиссера, что называется, на подхвате. Он горячо убеждал своих близких, что со временем создаст свой собственный театр и будет ставить потрясающие спектакли, так же, как Дэвид Бредбери, который обещал Бо через год более творческую работу, если он будет стараться.

– Я надеюсь, там ты работаешь упорней, чем в газете, – Бо усмехнулся тону, каким Скарлетт сказала это.

– Ты права, тетя. Упорней, чем даже в Гарварде. – Было очевидно, что он, наконец, нашел то, что было ему по душе.

В следующий приезд домой Бо на Рождество, Скарлетт заметила, что рассказы о Джейн Бредбери стали более частыми, практически бесконечными. Можно было не сомневаться, что Бо был не на шутку увлечен девушкой, и Скарлетт даже заколебалась, стоило ли им ехать к Бо в Нью-Йорк или оставить его и дальше наслаждаться полной независимостью. Бо был еще наполовину мальчишкой, но сам считал себя вполне умудренным жизнью, несмотря на свои годы, и очень огорчался, что в это мало кто верил, особенно домашние. Да и неудивительно… Когда Бо приезжал домой, все вставало там вверх дном. Дети визжали, хохотали, носились, как сумасшедшие. Он привозил девочкам новые куклы и новые платья, великолепный велосипед и пару ходуль для Фрэдди. А Скарлетт Бо подарил изумительную горжетку из серебристой лисицы, и в мехах она выглядела настоящей королевой. Так в своей новой горжетке она и спустилась к Рождественскому завтраку.

Мысль о поездке в Нью-Йорк все больше занимала Кэт. Она никак не могла дождаться, когда же, наконец, они соберутся навестить Бо.

– Я бы с удовольствием поехала в Нью-Йорк, – заявляла она, как бы между прочим, потряхивая буйной копной черных волос, обрамляющих лицо и каскадом падающих на спину.

Скарлетт с удовольствием оглядывала дочь и удивлялась, как же она так быстро выросла. Кожа у Кэт оставалась смуглой и под ней угадывалась обильная здоровая кровь. Кэт была в том возрасте, когда очертания тела будущей женщины уже намечены, как в наброске; и хочется крикнуть ее создателю: «Не трогай – испортишь!» Но тот продолжает свое дело, и как правило, губит прелестный набросок: с одной стороны недоложит, с другой, переложит…

Кэт расцветала и была полна прелести: округлая, с очаровательными маленькими грудками, тонкими, но изящными руками, стройной шеей.

Затылок у нее был прямым продолжением спины, казалось, будто ей трудно опустить голову, ее поднятый кверху подбородок и неподвижная голова напоминали о тех женщинах, что носят на голове, не расплескивая ни капли, кувшин, до краев полный водой. Она ходила, откинув плечи назад, высоко подняв голову, вскидывая длинные ноги, отчего юбка, казалось, кружилась вокруг ее гибкой фигуры.

После завтрака Шейла принесла почту, и Кэт сразу же усмотрела в ее руках знакомый конверт: – Письмо от Бо! Мама, читай, скорее, он, наверное, опять приглашает нас!

Она внимательно наблюдала за Скарлетт, когда та читала письмо и по выражению ее глаз поняла: – Мы поедем в Нью-Йорк, навестить Бо! – и подпрыгнула от радости.

Скарлетт пыталась представить себе, какой она была в возрасте Кэт. И сейчас понимала, сколько, должно быть, волнения и бессонных ночей пришлось пережить ее внешне спокойной матери, которая без особого успеха пыталась воспитать ее в своем духе. Но… тогда рядом с Эллен Робийяр была все-таки Мамушка. Вот уж кто умел справляться с девочкой и держать ее в ежовых рукавицах. И рядом был отец, пусть тоже немалый сумасброд, но как он затихал и млел в присутствии своей утонченной жены… Отец… Ах, Ретт! Как же так получилось, что твоя любимая дочь растет без тебя?

И мысли Скарлетт потекли по привычному руслу, связанному, как всегда, с Реттом.

Через несколько дней Батлеры садились в поезд до Нью-Йорка.

– Нью-Йорк, встречай нас! – взволнованно кричал Фредди, когда они медленно покидали вокзал Сан-Франциско.