Текст книги "Не возжелай мне зла"

– А с тобой ничего не случится, когда ты вернешься домой одна? – спрашивает Робби.

– Все будет в порядке. Спасибо, сынок. Приедет инспектор О’Рейли. А потом я, может быть, выскочу ненадолго.

Навестить Тревора Стюарта. Хочется увидеть его как можно скорее, чтобы вычеркнуть из списка подозреваемых.

«Послушай, ты что выдумала? – нашептывает в голове голос. – Ты явишься на порог этого человека восемнадцать лет спустя… И что ты скажешь?»

«Что скажу, не знаю, – возражает другой голос, – но уж точно знаю, что сделать это надо. Я должна успокоиться, убедиться в том, что надпись „Убийца“ не про меня».

Приезжает Фил. Останавливает машину рядом с нами, выходит. На переднем сиденье высится Эрика. Выглядит, как всегда, невозмутимо и величественно, этакая принцесса или герцогиня, сверху вниз взирающая на простых смертных. Из машины не выходит, однако стекло опускает.

– Оливия, может, подвезти вас? – спрашивает она так, словно обращается к одному из своих подданных.

– Нет, спасибо.

«Черта с два! Представляю картину: на заднем сиденье брошенная жена с детишками».

– День такой чудесный. Лучше прогуляюсь, – лучезарно улыбаюсь я.

Отдаю Филу сумки, прощаюсь с детьми и Бенсоном и отправляюсь пешком домой. Дорога идет под гору, от силы через пятнадцать минут буду дома. До прихода О’Рейли куча времени. Только начало второго, но солнце уже высоко. Теплый воздух ласкает кожу, словно целебный бальзам, и через несколько минут мне уже жарко. Неужели надпись на стене не приснилась? Неужели это не кошмарный сон, в котором всюду подстерегают опасности и окружают злодеи? Вот я проснулась, густая травка зеленеет кругом, птички поют, солнышко светит, и жизнь прекрасна.

До встречи еще около получаса. Я сворачиваю за угол на свою улицу и вижу О’Рейли. Он сидит в машине перед моим домом. Глаза закрыты, кажется, спит. Челюсть слегка отвисла, руки на коленях, беззащитный, как ребенок. Усталость туманит мне мозг. Голова тяжелая, глаза слипаются, хочется, как и он, плотно закрыть их и поспать хоть немножко. Останавливаюсь возле машины, гляжу на инспектора сверху вниз, вспоминаю, о чем думала прошедшим вечером, когда была пьяна и счастлива, когда О’Рейли казался самым красивым мужчиной в моей жизни за много лет. Он и сейчас кажется красивым, но после ночных событий романтизма во мне, как в копченой селедке.

Собираюсь постучать по стеклу, но передумываю. Пусть отдохнет, из-за меня, небось, вымотался. Шагаю по садовой дорожке к парадному входу. Ключ, естественно, не подходит, ведь все замки поменяли, а новые ключи у О’Рейли. Может, полежать на травке перед домом? Но мне не терпится поскорее добраться до Тревора Стюарта. Я искренне надеюсь, что ошибаюсь и он не имеет к делу никакого отношения, но хочется знать наверняка и успокоиться.

Возвращаюсь к машине О’Рейли, осторожно стучу по стеклу. Он сразу вздрагивает и просыпается, смотрит на меня прикрытыми глазами и распахивает дверь.

– Простите, – говорю я. – Не хотела вас будить, но Фил забрал детей, а у меня накопилась куча дел, пока я одна, надо все успеть.

– Ничего страшного. – Выходит и сладко, с хрустом потягивается. – Криминалисты закончили работу, а ваши новые ключи у меня. – Он снова лезет в машину, достает с заднего сиденья сумку. В ней четыре связки ключей. – От парадного, от черного и во дворик. Счет пришлют по почте. И возможно, удастся вернуть деньги по страховке.

– Спасибо. – Я беру ключи. – Позабочусь, чтобы Робби больше не терял. И вот что я подумала…

Я умолкаю. Хочется открыть свои подозрения насчет Тревора Стюарта, но что я скажу? Поведаю давнишнюю историю про юную врачиху, которая совершила страшную ошибку? Стыдно. Придется копаться в подробностях, а мне бы очень не хотелось. Нет уж, лучше сначала сама все разведаю, а уж потом, если надо будет, привлеку О’Рейли.

– О чем вы подумали? – Он закрывает дверь и включает сигнализацию.

– Да так, ни о чем, – качаю я головой и иду по дорожке к дому. – Просто хотела спросить, как идет расследование. Чем занимаетесь, каковы результаты?

– Теперь никаких сомнений, этот случай связан с событием в пабе, остается только подтвердить, что тут замешано одно и то же лицо.

– Тесс Уильямсон?

– Она – подозреваемый номер один. Я заглянул к ней утречком. Алиби у нее нет, но она отрицает, что связана с этим делом.

– Думаете, говорит правду?

– Нет, не думаю… Но думаю, вряд ли оба преступления она совершила сама, девочка не того калибра. Скорее всего, она покрывает настоящего преступника. Девочка нервная, ведет себя подозрительно и, возможно, больше боится злоумышленника, чем полицию.

Отпираю парадную дверь, О’Рейли проходит в дом вслед за мной.

– Мы поговорили с вашими соседями, но никто ничего не видел и не слышал.

– Как вы считаете, нам безопасно оставаться здесь?

– Да. Замки поменяли, только обязательно запирайтесь. И соблюдайте прочие меры предосторожности…

– Я детей никуда не отпускаю одних. По вечерам из дома ни ногой, по крайней мере сейчас. Из школы забираю их я или надежный человек из друзей. Они запираются, знают, что парадную дверь никому открывать нельзя. Если заметят что-то подозрительное, сразу позвонят девять-девять-девять.

– Отлично, – говорит он. – Кажется, вы все предусмотрели.

Проходим в гостиную, снова вижу слово «убийца», и голова дергается, словно от крепкой пощечины. Прямо как в голливудском боевике. Но это, увы, не кино, нам угрожает реальная опасность. Только за что? Жили, жили – и вот на тебе.

– Теперь можно оборвать? – спрашиваю я.

– Валяйте. Давайте я помогу.

– Думаю, отдерется легко, – говорю я. – Обои довольно плотные, двуслойные.

Нагибаюсь к полу, ногтем подцепляю уголок над самым плинтусом. Тяну на себя, и вся полоса целиком отстает, а вместе с ней и половинка буквы «У».

– Молодчина! – кричит О’Рейли, и мы улыбаемся друг другу. – Если так дело пойдет, управимся быстро.

Он заходит с другой стороны, и очень скоро мы встречаемся посередине. Большинство обойных листов отодрались целиком, осталось лишь несколько кусочков. Еще пара минут, и мы отходим, любуемся работой: перед нами голая стена, позади куча хлама.

– Мне эти обои все равно не нравились.

– Значит, вы не сами их клеили?

– Не было времени, да и денег тоже, – смеюсь я. – Так что нет худа без добра. Цвет просто ужасный, блеклый какой-то. Неужели вы думаете, что я могла такой выбрать?

– Да я что, я человек простой. Откуда мне знать, какие вам нравятся, какие модные?

Он снова улыбается, и я, не в силах устоять перед его обаянием, чувствую, что коленки мои слегка подгибаются. Вдруг охватывает смущение: я один на один в доме с мужчиной, с которым только вчера мне так хотелось завалиться в постель. В голову лезут непрошеные мысли – его сильные руки задирают мне платье, а губы прижимаются к моим, – и, к собственному ужасу, я, кажется, краснею как рак.

– Что-нибудь не так? – спрашивает он.

– Все отлично, – отвечаю я.

Подхожу к окну, гляжу на улицу, жду, когда щеки перестанут пылать и можно будет снова повернуться.

– У вас, наверное, в субботу много дел. – От смущения голос звучит несколько отрывисто. – Не хочется вас задерживать.

– Может, помочь вам убрать все это? – Он машет рукой на кучу мятых обоев.

– Нет, не надо. – Почти бегом направляюсь к двери, открываю. – Вы и так потратили на меня кучу времени, а сегодня выходной.

Пытаюсь изобразить улыбку, чувствую, что не получается, наоборот, похоже, сейчас расплачусь. Хочется прижаться к его груди, хочется услышать от него, что все будет хорошо, все будет просто отлично. Откуда вдруг на меня накатило? Вспомнилось прошлое? Достало затянувшееся одиночество? Или фильмов насмотрелась, где вдруг является настоящий мужчина, и все у нас, у бедненьких и беззащитных женщин, налаживается, и приходит счастье?

Видит Бог, я, как никто другой, не должна питать никаких иллюзий насчет романтической любви, но вот на тебе, сердце стучит, как Биг-Бен.

– Хорошо. Свяжусь с вами завтра. – Вид у него явно озадаченный и несколько разочарованный. – А вы в случае чего знаете, где меня найти.

– Конечно. Спасибо.

Он выходит, и я сразу закрываю за ним дверь. Черт, черт, черт! Не хватало еще именно сейчас потерять над собой контроль. Нет, надо взять себя в руки и заниматься только тем, что важно, не пудрить себе мозги дурацкими мечтами о любовных интрижках. Прежде всего надо успокоиться – и вперед, к Тревору Стюарту.

Несколько минут как заведенная меряю шагами пол, но все без толку, буря в груди не утихает. Последние несколько недель меня дергали со всех сторон, но, несмотря на страх, а я была жутко напугана последними событиями, плакать я себе не позволяла. А теперь, видимо, пора дать волю чувствам. Сажусь на диван, обхватываю себя руками и плачу, пока не кончаются слезы. Кажется, наревелась от души, все выплакала – и страх за Робби, и собственное одиночество, и тревогу о том, что семена, посеянные в прошлом, дали в настоящем такие плоды. Закончив реветь, иду в ванную комнату, ополаскиваю лицо холодной водой. В зеркале картина ожидаемая: красные глаза, распухшие губы, пунцовые пятна на щеках – словом, видок еще тот. Надо подождать, пока лицо не придет в норму, а потом уж двигать в сторону Тревора Стюарта. Еще час посвящаю обоям, навожу порядок, затем убираю на кухне, подметаю мусор, вытираю пыль, загружаю стиральную машину. И только потом снова гляжусь в зеркало: не супер, конечно, но с помощью румян и туши можно поправить. Вот так, теперь я готова к бою.

Мой докторский саквояж всегда стоит перед дверью, я беру его с собой и еду по адресу, который нашла в справочнике. Что скажу, если он откроет дверь, пока не знаю, но можно прикинуться, будто иду по вызову, но не могу найти адрес. А если он меня узнает?.. Если узнает, буду действовать по ситуации. Там разберусь.

Он тоже живет в южной части города, но ближе к окраине. Надеюсь, он снова женат, обожает свою жену, но, как только я вижу его обиталище, надежда рассыпается в прах. Улица чистенькая, с ухоженными садиками, сверкающими окнами, но нужный мне дом – исключение. Трава по колено, глиняные горшки для цветов обломаны, под эркером валяется размокшая картонная коробка, полная пустых бутылок из-под виски. Не давая себе опомниться, хватаю саквояж, прохожу через скрипучую калитку и иду прямо к парадной двери. В соседнем садике лает собака, хозяйка кричит на нее. Парадная дверь застеклена, но стекло матовое, что творится в коридоре, видно плохо. Кажется, на циновке внутри навалена куча писем и рекламных проспектов. Звоню и жду, без особой надежды, что мне откроют.

– Вы кого-то ищете? – слышу голос.

Женщина стоит за живой изгородью, руки сложены на груди. Типичная соседка, которая всюду сует свой нос. От такой ничто не укроется. Такие люди чрезвычайно полезны, когда замещаешь участкового врача и разыскиваешь адрес больного.

– Я ищу Тревора Стюарта, – отвечаю я. – Вы, случайно, не знаете, где он?

– А вы кто, агент по недвижимости?

Это уже другой голос, на этот раз мужской. Голова его возникает рядом с головой женщины.

– Нет, я врач. Правда, Тревор не с моего участка, – добавляю я на случай, если их обслуживает один доктор.

– Наверное, замещаете? – говорит мужчина. – Да-а, всем надо хоть немного подзаработать, такие времена настали.

– И не говорите, – отзываюсь я, не подтверждая, но и не опровергая его догадки. Подхожу поближе к живой изгороди. – А вы давно его видели?

– Тут какая-то путаница, доктор. Тревор в лечебнице. – Он поворачивается к жене. – Сколько уже, а, Маргарет?

– Минимум месяца три. Я помню, когда за ним приехала «скорая», землю покрывал иней.

– Поместили в психушку на принудительное лечение, по закону, – говорит он. – Совсем крыша поехала… Бедняга. – Пожимает плечами, отчего колышется его огромный живот. – И ведь еще совсем не старый.

– Опасно было оставлять его без присмотра, – подхватывает Маргарет. – Пил много. Все соседи вам скажут, все видели, он буквально каждый день то из винного магазина тащится, то из паба, чуть не ночью, еле на ногах стоит, а бывало, и в канаву свалится.

– Все по Сэнди своей убивается, – вставляет муж. – Любит ее без памяти.

– Опухоль в мозгу у нее обнаружили, подумать только, – продолжает Маргарет, словно отвечает на вопрос, задавать который мне нет нужды. – Страшная смерть, что ни говори.

– А я надеялся, вы агент по недвижимости, – сообщает муж. – Дом-то продавать надо. – Он с опаской смотрит по сторонам, потом доверительно наклоняется поближе. – Послушайте, доктор, может, хоть вы там поговорите с кем надо, растолкуете, что Тревор все равно уже не вернется, а дом надо скорей продать, пока совсем не развалился. Сами видите.

– Хорошо. – Я демонстративно смотрю на часы. – Господи! Надо скорей бежать. Опаздываю. – Улыбаюсь обоим. – Спасибо вам за помощь.

– Так не забудьте поговорить там про дом, доктор! – кричит мне в спину мужчина, и я машу рукой в ответ.

Пока не влезла в машину, чувствую на спине их взгляды. Интересный получился разговор, есть о чем подумать, только мне это мало что дает. Похоже, после смерти Сэнди жизнь Тревора пошла под откос. Они очень любили друг друга, такое теперь редко встречается, я это знаю не понаслышке. Я и тогда заметила, но все же надеялась, что он снова женится и нарожает детей.

А если бы Сэнди еще несколько месяцев оставалась жива, сложилось бы у него все иначе? Кабы не моя несчастная ошибка, она прожила бы еще полгода, возможно, даже год. Потом все равно болезнь взяла бы свое, Сэнди умирала бы долго и мучительно, а уж я-то знаю, каково приходится в таких случаях и страдальцу, и его родственникам. Ее организм угасал бы постепенно. Она потеряла бы способность глотать. Могла бы ослепнуть. Почти наверняка развилась бы эпилепсия. Наблюдать все это мистеру Стюарту было бы крайне тяжело, а ведь пришлось бы еще ухаживать за новорожденным.

Не исключено, что он так и так бы запил. Впрочем, всякое бывает, чего гадать.

А теперь он лежит в Королевской клинике Эдинбурга, а это епархия Фила. Королевская клиника – это городская психиатрическая лечебница, она всего в пяти минутах ходьбы от моего дома. Первоначально его, скорее всего, отправили на принудительное лечение, но оно длится всего две недели, и если показаний к продлению нет, пациента могут перевести на стационарный режим, а это значит, ему разрешается днем выйти за покупками, погулять, подышать свежим воздухом… А заодно подмешать наркотик в напиток Робби. И наведаться в мой дом.

Но оба события произошли вечером, а в это время больной должен находиться в клинике.

«Но ведь существует еще и ночной пропуск», – напоминаю я себе.

Еду домой, мысли скачут по кругу, от возможности к вероятности и обратно, и я прихожу к заключению, что надо обязательно сходить в клинику, навестить Тревора Стюарта. Не удалось повидаться с ним много лет назад, наверстаю упущенное сейчас.

Останавливаю машину у дома и вижу, что одновременно со мной подъезжает Фил. Мы здороваемся, я вручаю детям новые ключи. Они идут в дом, я остаюсь с Филом и Эрикой, которая на этот раз выходит из машины. Молча стоят передо мной, прижавшись друг к дружке. Потом Фил, для начала взглянув на Эрику, открывает рот:

– Послушай, Лив, может, позволишь детям пожить немного у нас?

– С какой стати? – удивляюсь я и делаю шаг назад.

– Так безопасней. Квартира надежная, оборудована сигнализацией. Мы по очереди будем забирать детей из школы, а дома они всегда будут с кем-нибудь из нас.

– Здесь тоже безопасно. Я сменила все замки.

– Лорен еще совсем маленькая, ее нельзя оставлять одну.

– Лорен никогда не остается одна. Если меня с Робби нет дома, она уходит к Эмбер.

– И ты считаешь, это нормально?

– Знаешь что, Фил, – знакомое раздражение жжет мне грудь, – мы, кажется, договорились об условиях опеки и подписали соглашение.

– Ну да. Но у меня есть некоторые соображения на этот счет… Я хочу пересмотреть наше соглашение. Мы с Эрикой желали бы переоформить опеку на равных условиях.

– Ах вот как! Ну а я, к вашему сожалению, не желаю его пересматривать, и, кстати, дети тоже.

– Но ведь обстоятельства изменились. – Он наклоняется ближе. – Оливия, если Робби угрожает опасность, ему требуется дополнительная защита.

– Полиция во всем разберется. И это не значит, что дети должны жить не со мной.

– А тебе не кажется, что это с твоей стороны просто… – Он беспокойно оглядывает садик в поисках подходящего слова. – Упрямство?

– Упрямство?

Ах, как хочется бросить ему прямо в лицо: «Упрямство? Что за чушь ты несешь?» Но я этого не делаю. Зато делаю глубокий вдох и думаю, прежде чем ответить. Неужели это и правда упрямство? И я подвергаю детей опасности? Фил с Эрикой живут в современной квартире в нескольких милях отсюда, в самом центре города. Для меня – будто у черта на куличках. Это значит, что я не смогу часто видеться с ними. В квартире для них есть отдельные комнаты, но Лорен, например, не хочет уезжать далеко от своих подружек. У Эрики сейчас годичный отпуск, она пишет докторскую, поэтому часто работает дома.

Я окидываю взглядом свой дом, слегка обветшалый. Собственно, это половина двухквартирного дома эдвардианской постройки. Пришлось-таки в него вложиться, привести в порядок, ведь дети хотели остаться в том же районе, где мы жили до развода, поэтому вариант переехать на окраину, чтобы выиграть в цене, не рассматривался. И хотя деньжат у нас было маловато, последние полгода каждый лишний цент мы тратили на дом. И теперь вот, когда поменяли замки и получили поддержку О’Рейли, я нисколько не сомневаюсь, что здесь, в собственном доме, в окружении привычных предметов, дети в полной безопасности.

– Нет, милый мой, это не упрямство, – отвечаю я. – Я, конечно, ценю твою заботу, но детям лучше будет, если они останутся со мной.

– И ты действительно думаешь, что им здесь ничто не угрожает?

– Я их мать, дорогой Фил. Ты что, в самом деле считаешь, что я позволила бы им остаться, если бы думала, что им угрожает опасность?

– Оливия.

Мы с бывшим мужем одновременно поворачиваем к Эрике головы, но она, как всегда, две секунды молчит, выдерживает паузу.

– Я уверена, что в глубине души… – Снова умолкает, и я считаю удары сердца. Раз… Два… – Вы согласны, что лучше будет для детей… если они поживут у нас.

– Нет, не согласна, – резко отвечаю я. – В глубине души я считаю, что лучшего места для моих детей, чем родительский дом, нет. Я по закону – главное лицо, осуществляющее уход за детьми, и здесь их дом.

На этих словах оба как по сигналу молча разворачиваются и идут прочь. Довольно красивая пара. Не очень красиво, правда, то, что, отойдя на несколько шагов, они начинают шептаться. Фил достает из кармана мобильник, тычет пальцем в кнопки. До слуха доносится имя О’Рейли, и мне становится ясно, что он надеется завербовать инспектора на свою сторону. Но я знаю, О’Рейли не считает, что нам здесь угрожает опасность, мы ведь приняли разумные меры предосторожности. Фил заканчивает переговоры, и парочка снова топает ко мне.

– Ну что, инспектор О’Рейли твоих опасений не разделяет?

Ребячество, конечно, но я снова считаю очки в нашей стычке.

Он, похоже, не обращает внимания.

– Мне кажется, сейчас самое время поговорить про лето.

– Хорошо, поговорим про лето, – киваю я.

– В свете последних событий я подумал, что разумно было бы поскорей увезти детей из Эдинбурга.

– Знаешь, на днях звонил Деклан. Моя мать ложится в больницу, и мне надо лететь в Ирландию.

– Когда?

– Через три недели. По времени как нельзя лучше. Как раз наступят летние каникулы.

– И ты хочешь взять с собой Робби и Лорен?

– Конечно, – пожимаю я плечами. – Им там очень нравится. Ты сам знаешь.

– А я надеялся, в этом году они поедут куда-нибудь со мной.

– Нас не будет всего две недели. Потом я выйду на работу, так что остальное лето твое, пользуйся.

– Я хотел бы увезти их, как только закончатся занятия. И… на все лето.

– Что? Да кто ж тебе даст двухмесячный отпуск?

– Есть такой вариант… – Он смотрит на Эрику, а она так и сияет, на лице совершенно блаженная улыбка. – Мы хотим отвезти их к родителям Эрики. В Баварию. Лорен могла бы заняться верховой ездой. Ей всегда хотелось научиться ездить на лошади. А Робби будет ловить рыбу, кататься на лодке, гонять на водных лыжах.

– Для детей это просто чудесное место, – вставляет Эрика, обрушивая всю мощь своей улыбки на меня.

– Заведи своих детей и вози куда хочешь, – говорю я сквозь зубы.

Эрика не слышит, но Фил слышит прекрасно, и лицо его вытягивается.

– Простите, что? – наклоняется ко мне Эрика, скаля длинные лошадиные зубы. – Не поняла, что вы сказали?

– Я сказала…

– Эрика, дорогая… – прерывает меня Фил, становясь между нами. – Прошу тебя, посиди немного в машине.

– Хорошо, милый.

Отворачиваюсь, не хочу смотреть, как они целуются. Интересно, долго будет длиться это бесстыдство на виду у всех.

– Ты же знаешь, мы с Эрикой любим друг друга, – бормочет Фил, провожая взглядом подругу. – И давно пора уже с этим смириться.

– Учитывая все обстоятельства, у меня неплохо получается, как видишь.

Он пристально смотрит мне в лицо:

– Что ты хочешь этим сказать?

– Посторонний наблюдатель, глядя, как вы то и дело лижетесь при мне, мог бы сказать, что вы это делаете нарочно, чтобы утереть мне нос. – Я корчу презрительное лицо, машу рукой. – Может, хватит демонстрировать ваши поцелуйчики, посмотрите, мол, как мы любим, как мы обожаем друг друга. Лично мне на это совершенно наплевать.

– По-твоему, я задеваю твои чувства?

– Вот именно.

– Но я-то в чем тут виноват?

– Ну конечно, ты не виноват! Потому что ты никогда и ни в чем не виноват! Ты и бросил меня вовсе не потому, что тебе захотелось спать с другой женщиной, нет! Тебе этого было мало, тебе позарез хотелось другого. Если я правильно помню, ты говорил, что наши с тобой отношения «тесны для тебя и как для мужчины, и как для психиатра». – Я делаю паузу. – До сих пор, хоть убей, не могу понять, что это значит.

– Если бы мне хотелось утереть тебе нос, я давно сообщил бы, что мы с Эрикой скоро поженимся. Да, в Германии. Этим летом.

Вот так новость! Несколько бесконечных секунд стою как оглушенная. Разум нашептывает: «Это тебя вполне устраивает!» – но сердце рыдает и воет, глаза наполняются слезами. Нет, конечно, я совсем не хочу, чтобы он вернулся ко мне. Первые полгода очень хотелось, это правда, но в последнее время я, кажется, стала выздоравливать. Да, факт, когда-то этот человек принадлежал мне, я по-настоящему любила его. Но он как-то незаметно перешел к другой женщине и теперь, судя по всему, гораздо счастливее, чем в последние лет шесть со мной. Как тут не страдать?

– Скотина! Ты собирался забрать детей в Германию, не предупредив ни меня, ни их, что они едут на твою свадьбу?

– Потому что догадывался, как ты к этому отнесешься.

– Как?

– Болезненно.

– Да уж, болезненно, – говорю я и делаю несколько шагов к дому. – Хоть плачь, хоть смейся.

– Оставь этот тон, тебе не идет.

– Да пошел ты… – Я гляжу в небо, качаю головой. – Проваливай куда хочешь! Мне наплевать. Женись хоть на Еве Браун! Вали в свою Германию навсегда. Кстати, прекрасная мысль.

– А как насчет лета…

– Не сейчас.

Иду к дому, он плетется за мной. Закрываю дверь у него перед носом и жду: сейчас позвонит. Очень надеюсь, что позвонит, я еще далеко не все сказала… Впрочем, нет, надеюсь, не позвонит, хватит уже разговоров. Ужасно не хочется становиться бывшей женой-скандалисткой, которая, чуть что, срывается в истерику. Хочу поскорей вернуться к собственной жизни, правда, еще не совсем понимаю какой. Даже желаю им счастья. Тем не менее мои синяки еще не прошли, и мне кажется, сейчас он заехал ногой в самое больное место.

Выглядываю в окно на кухне, вижу, как он залезает в машину. От мысли, что он женится, мне, конечно, хреново. Но как ему могло прийти в голову забрать на все лето детей? Два месяца разлуки с ними! Да я просто не выдержу. Я не могу без детей. Говорят, материнское чувство с годами может притупиться, но только не мое. Мне еще рано. Лорен совсем маленькая, да и вообще, что я без них стану делать, я с ума сойду.

Несколько раз глубоко вдыхаю, чтобы успокоиться, иду наверх. Робби и Лорен сидят в комнате Робби, уткнувшись в экран монитора.

– Ну-ка послушай, мам, что тут написано! – говорит Робби.

Ложусь на его кровать.

– Давай, слушаю.

Он смотрит в экран и читает:

– «Цианидом кальция и кристаллической кислотой можно наполнить стебли искусственных цветов. При соприкосновении с водой это дает реакцию, в результате которой выделяется газообразный цианид». – Он откидывается на спинку стула и поднимает брови. – «Остерегайтесь интерфлоры».

– В чем дело? – Я поднимаюсь на локте и гляжу на обоих. – Что тут у вас происходит?

– Это я придумала, – говорит Лорен, вертясь в кресле. – Провести исследование и быть начеку. Мало ли, что случится на этот раз.

– Кто-то нас очень не любит, – произносит Робби.

– Очень не любит, – эхом вторит Лорен.

– Поэтому надо придумать, как перехитрить его, – продолжает Робби.

– На всякий случай, – поддакивает Лорен.

– А при чем тут этот ваш цианид? – Я рывком опускаю ноги на пол и встаю.

– Как при чем? В следующий раз принесут, например, цветы, – говорит Робби как нечто само собой разумеющееся.

– Поэтому, когда принесут, сначала проверь стебли, а потом только ставь в воду, – подхватывает Лорен.

Очень смешно. Не смеюсь только потому, что мне самой близко их желание опередить события.

– Не беспокойтесь. Обязательно проверю.

Целую Лорен в макушку, гляжу на экран. Они залезли в Google и набрали «Изощренные способы убийства».

– Смотри, вот еще! – кричит Робби, тыча пальцем в монитор, где видна фотография человека с красными рубцами по всему телу.

– Перестань, – говорю я. – Перепугаешь сестру до смерти.

– Она сама попросила!

– Это правда, мама. – Лорен теребит мою футболку. – Понимаешь, однажды у Эмбер мы смотрели по телевизору передачу про одну женщину, за которой кто-то охотился, и она получала письма по имейлу, сообщения всякие, а потом однажды открыла дверь, а там на пороге мертвый кролик. – Она вздрагивает и быстро облизывает большой палец. – А потом ее мама выключила телевизор, и я не узнала, чем все кончилось.

– Жизнь – это тебе не кино, тут все по-другому.

Тяну ее к себе, чтобы обнять, а сама думаю, что в жизни порой все кончается прямо как в кино, если не хуже.

– Обычно всякое происходит три раза. – Она поднимает голову, смотрит огромными глазами, в которых я вижу страх и желание представить картину будущего. – Сначала Робби, потом кто-то проникает к нам в дом… А дальше что?

– Ничего, Лорен. – Я прижимаю ее к себе. – Больше ничего не случится.