Текст книги "Красавица и герцог"

Глава 10

Обычно Джек встречал неприятности улыбкой. Разумеется, выслушивая приятные новости, он тоже улыбался, но в этом не было особой доблести – радостное известие вызывает улыбку у каждого. Подлинный талант нужен, чтобы заставить уголки губ загнуться вверх, когда поступил приказ, скажем, вынести ночной горшок или, рискуя жизнью, прокрасться в стан противника, дабы определить численность вражеских войск.

И все же, как правило, Джеку это удавалось. Он умел держать удар. Какие бы сюрпризы ни подбрасывала ему судьба, будь то возня с экскрементами или вылазка в лагерь французов, он лишь с ленивой усмешкой отпускал очередную остроту.

Ему не пришлось переламывать себя, добиваясь этого. Повивальная бабка, которая помогла ему появиться на свет, до конца своих дней клялась, что Джек – единственный из всех принятых ею младенцев, кто вышел из утробы матери с улыбкой на губах.

Джек не любил конфликтов и всегда старался избегать их. Тем примечательнее был его выбор – ремесло солдата, а затем и разбойника. Но, стреляя в безымянного лягушатника или снимая ожерелье с шеи откормленной английской аристократки, Джек не испытывал к ним никакой враждебности.

Для Джека конфликт всегда означал нечто личное. Предательство любовницы, оскорбление, нанесенное другом. Соперничество между братьями в погоне за отцовской похвалой, бедная родственница, вынужденная терпеть унижения и обиды. Презрительный жест, ехидное замечание, ощущение, что ты ненароком кого-то задел или оставил разочарованным.

Он давно обнаружил, что улыбка и остроумное замечание почти со стопроцентной вероятностью усмиряют злобу и снимают накал страстей. Еще невредно бывает сменить предмет разговора. Джек успешно пользовался этим приемом и крайне редко позволял вовлечь себя в беседу на тему, выбранную кем-то другим.

И все же на сей раз, когда герцогиня сделала свое неожиданное заявление (а ведь ему следовало это предвидеть), Джек лишь ошеломленно уставился на нее и пробормотал:

– Что, простите?

– Мы едем в Ирландию, – повторила старуха своим обычным властным тоном, с которым она, как подозревал Джек, должно быть, появилась на свет. – Нет другого пути докопаться до истины, кроме как отправиться туда, где совершилось бракосочетание. Надеюсь, в Ирландии ведутся церковные записи?

Господи, да она, наверное, думает, что все ирландцы безграмотны? Джек подавил желание съязвить в ответ и сухо бросил:

– Разумеется.

– Хорошо. – Герцогиня снова принялась за завтрак. Похоже, план действий она успела обдумать заранее. – Мы выясним, где венчались твои родители, и раздобудем запись о заключении брака. Это единственный путь.

Джек поймал себя на том, что нервно сплетает и расплетает пальцы под столом. Его вдруг бросило в жар, кожа горела, словно кровь готова была выступить сквозь поры.

– Вы не хотели бы послать кого-то вместо себя? – спросил он.

Герцогиня скривилась, глядя на него как на слабоумного.

– Разве я могу кому-то доверить такое важное дело? Нет, я поеду сама. С тобой, конечно, и с Уиндемом, ведь он наверняка захочет увидеть собственными глазами все доказательства, которые мы соберем.

Прежде Джек ни за что не упустил бы случая вставить ироничное замечание вроде «Надо думать», но сейчас все его мысли были заняты лишь одним: как, будучи в Ирландии, не попасться на глаза тете, дяде или кому-то из кузенов. Он потерянно молчал, закусив губу.

– Мистер Одли? – тихо произнесла Грейс.

Джек не смотрел на нее. Мисс Эверсли умела читать по его лицу много лучше герцогини.

– Конечно, – поспешно проговорил он. – Конечно, мы едем. – А что еще ему оставалось? Не мог же он сказать: «Мне очень жаль, но я не могу ехать в Ирландию, потому что убил своего кузена»?

Джеку уже много лет не приходилось бывать в обществе, но даже у него не вызывало сомнений, что подобная тема едва ли подходит для утренней беседы за завтраком.

Пусть он не нажимал на курок, пусть не заставлял Артура покупать патент на офицерский чин и идти вслед за ним в армию, пусть – и это было мучительнее всего – тетя никогда даже не помыслила бы обвинить его в смерти сына, однако он хорошо знал своего кузена, а Артур знал его. Знал как никто другой.

Артур знал все его сильные и слабые стороны, и когда Джек решил наконец покончить с безнадежной университетской эпопеей и попробовать себя на военном поприще, Артур не пожелал отпустить его одного.

И оба брата знали почему.

– Не слишком ли безрассудно пускаться в путь завтра? – заговорила Грейс. – Вам нужно подготовиться к отъезду, сделать необходимые распоряжения, все продумать и…

– Ба! – Герцогиня пренебрежительно отмахнулась. – Секретарь Уиндема все устроит. За это ему и платят. Если мы не выедем завтра, отправимся послезавтра.

– Вы желаете, чтобы я вас сопровождала? – тихо спросила Грейс.

Джек собирался было вмешаться и заявить, что иначе и быть не может, что без мисс Эверсли он сам, черт возьми, не сделает ни шагу, но герцогиня его опередила. Она смерила девушку высокомерным взглядом и заявила:

– Разумеется. Вы же не думаете, что я пущусь в подобное путешествие без компаньонки? Горничных я взять не могу, пойдут слухи, ну вы понимаете. Однако кто-то же должен помогать мне одеваться.

– Вы знаете, я не слишком ловко управляюсь с волосами, – заметила Грейс.

И тут Джек, к собственному ужасу, засмеялся. Это был короткий гаденький смешок, в котором слышалась легкая нервозность. Обе дамы тотчас прекратили разговор и, оторвавшись от тарелок, повернулись к Джеку.

«Да, превосходно, ничего не скажешь. И как прикажете объясняться? О, не обращайте внимания, меня рассмешила абсурдность всего происходящего. У вас трудности с волосами, а у меня с убитым кузеном».

– Вас забавляет моя прическа? – ледяным тоном осведомилась герцогиня.

И Джек, которому абсолютно нечего было терять, насмешливо пожал плечами:

– Немного.

Старуха возмущенно фыркнула, а Грейс изумленно округлила глаза.

– Меня всегда забавляли женские прически, – пояснил Джек. – Столько трудов, чтобы уложить волосы, в то время как любому мужчине хотелось бы видеть их распущенными.

Казалось, обе дамы немного смягчились. Возможно, замечание Джека прозвучало несколько фривольно, но благодаря ему оскорбление уже не казалось личным выпадом. Герцогиня метнула раздраженный взгляд в сторону внука, а затем снова повернулась к Грейс, возобновив прерванную беседу:

– Вы можете провести утро с Марией. Она покажет вам, что делать с волосами. Уверена, здесь нет ничего сложного. Приведите с кухни одну из судомоек и попрактикуйтесь на ней, – распорядилась старуха. – Не сомневаюсь, она будет только рада.

Похоже, новое поручение не особенно обрадовало Грейс, и все же она покорно кивнула и промямлила:

– Конечно.

– И проследите, чтобы на кухне все шло своим чередом, – предупредила герцогиня, прикончив последнюю дольку печеного яблока. – Изящная прическа – достаточное вознаграждение.

– За что? – не выдержал Джек.

Герцогиня повернулась к нему, сердито поджав губы. Ее длинный нос заострился, точно клюв хищной птицы.

– Вознаграждение за что? – упрямо повторил Джек, не желая отступать.

Старуха задержала на нем колючий взгляд и решила оставить его дерзкую реплику без внимания. Она повернулась к Грейс:

– Можете начинать собирать мои вещи, как только закончите с Марией. А после позаботьтесь оповестить прислугу о нашем отъезде, надо придумать подходящее объяснение. – Она небрежно махнула рукой. – Охотничий домик в Шотландии будет в самый раз. Думаю, в районе границы. Никто не поверит, если вы скажете, что я собралась в горную Шотландию. – Мисс Эверсли молча кивнула. – Но в то же время в стороне от проторенных дорог, – с явным самодовольством добавила герцогиня. – Мне совсем ни к чему, чтобы кто-то из друзей захотел бы меня проведать.

– У вас много друзей? – поинтересовался Джек таким вежливым тоном, что заметить в нем издевку было почти невозможно (герцогине предстояло весь день ломать себе голову, прозвучало ли в этих словах оскорбление).

– Ее светлость пользуется всеобщей любовью, – поспешно проговорила Грейс, как и подобало преданной компаньонке.

Джек воздержался от замечаний.

– Вам уже приходилось бывать в Ирландии? – спросила Грейс герцогиню.

Джек заметил, что она бросила на него сердитый взгляд, прежде чем повернуться к госпоже.

– Разумеется, нет. – Лицо старухи презрительно сморщилось. – Бога ради, зачем мне это?

– Говорят, тамошний воздух смягчает жестокий нрав, – заявил Джек.

– Я бы этого не сказала, – огрызнулась герцогиня. – Кажется, исправить дурные манеры не в его власти.

– Вы находите меня невежливым? – улыбнулся он.

– Я нахожу тебя дерзким.

Джек с печальным вздохом повернулся к Грейс:

– А я-то думал, здесь меня принимают за раскаявшегося блудного внука, неспособного на дурной поступок.

– Каждый способен совершить дурное, – резко ответила герцогиня. – Вопрос лишь в величине ущерба.

– Мне казалось, – тихо проговорил Джек, – что куда важнее, что человек сделал, чтобы исправить совершенное зло.

– Возможно, главное – научиться не повторять ошибок впредь, – гневно буркнула герцогиня.

Джек наклонился, с интересом глядя на нее.

– Назовите самый дурной поступок моего отца.

– Он умер, – глухо отозвалась старуха. В ее скорбном голосе звучала такая горечь, что у Грейс вырвался прерывистый вздох.

– Но вы не можете всерьез осуждать его за это, – прошептал Джек. – Внезапная буря, утлое суденышко…

– Ему не следовало надолго задерживаться в Ирландии, – прошипела герцогиня. – Да и вообще, напрасно он туда поехал. Джон был нужен здесь.

– Нужен вам, – мягко подчеркнул Джек.

Лицо герцогини на мгновение утратило обычную суровость, и Джеку показалось, что в глазах ее блеснули слезы. Однако какие бы чувства ни клокотали в ее душе, она сумела овладеть собой и, угрюмо подцепив вилкой кусок бекона, проворчала:

– Он был нужен здесь. Нужен всем нам.

Грейс резко встала из-за стола:

– Если позволите, ваша светлость, я пойду поищу Марию.

Джек тоже поднялся. Он не собирался оставаться один на один с герцогиней.

– Кажется, вы обещали показать мне замок.

Грейс перевела взгляд с госпожи на мистера Одли и обратно. Наконец старуха нетерпеливо взмахнула рукой и проворчала:

– Ладно, покажите ему дом. Пусть полюбуется на свое родовое владение перед отъездом. С Марией вы встретитесь позже. А я останусь, подожду Уиндема.

Джек и мисс Эверсли направились к двери и собирались покинуть столовую, когда до них донеслись последние слова герцогини:

– Если он еще вправе носить это имя.

Грейс была слишком рассержена, чтобы вежливо ждать своего спутника за дверью, и успела пройти половину коридора, прежде чем мистер Одли ее догнал.

– Это экскурсия по замку или состязание в беге? – поинтересовался он. Его губы сложились в знакомую насмешливую улыбку, но на этот раз Грейс лишь рассвирепела еще больше.

– Почему вы ее дразнили? – взорвалась она. – Зачем вам это нужно?

– Вы о моем замечании насчет ее прически? – уточнил Джек, глядя на нее с самым кротким и невинным выражением, будто желая спросить: «А что я такого сделал?» При этом он отлично знал ответ, что больше всего возмущало Грейс.

– И не только, – гневно выпалила она. – Завтрак начинался так чудесно, а потом вы…

– Может, вам этот завтрак и показался чудесным, – оборвал ее Джек неожиданно резким тоном, – однако меня не оставляло ощущение, что я говорю с горгоной Медузой.

– Пусть так, но вам не следовало распалять ее еще больше своими колкостями.

– А разве «его святейшество» не делает то же самое?

Грейс недоуменно нахмурилась, не скрывая раздражения.

– О чем это вы?

– Прошу прощения. – Мистер Одли пожал плечами. – Я имел в виду герцога. Я не замечал, чтобы он прикусывал язык в присутствии бабушки. Я лишь подражал ему, надеясь, впрочем, его превзойти.

– Мистер Од…

– Ах, я, кажется, оговорился. Он ведь не святейшество, верно? Скорее, само совершенство?

Грейс растерянно замерла, глядя во все глаза на мистера Одли. Чем заслужил Томас такое презрение? Если кто и имел полное право гневаться, так это сам Уиндем. Собственно, он и был вне себя от ярости, но по крайней мере ему хватило воли покинуть замок, чтобы излить свой гнев где-то за его пределами.

– О, вспомнил, его светлость, не так ли? – продолжал мистер Одли, к которому вернулась его обычная насмешливость. – Я настолько необразован, что не знаю, как правильно обращаться к таким важным особам.

– Я никогда не называла вас необразованным. Как, впрочем, и герцогиня. – Грейс сердито фыркнула. – Теперь она будет капризничать весь день.

– А разве в другие дни она не капризничает?

О Боже, Грейс захотелось огреть мистера Одли чем-нибудь тяжелым. Конечно, герцогиня постоянно донимала всех своими капризами, и Джек об этом знал. Но чего он добивался этим сухим, язвительным замечанием? Хотел показать свое превосходство?

– Сегодня будет много хуже обычного, – неохотно проворчала Грейс. – А расплачиваться придется мне.

– В таком случае простите меня, – покаянно произнес мистер Одли, отвесив поклон.

Грейс вдруг стало не по себе. Не потому что ей показалось, будто мистер Одли издевается над ней, а как раз оттого, что он был совершенно серьезен.

– Не стоит извиняться, – пробормотала она. – Вы не обязаны принимать во внимание мои обстоятельства.

– А Уиндем беспокоится на этот счет?

Грейс подняла глаза и смущенно встретила его настойчивый взгляд.

– Нет, – тихо отозвалась она. – То есть он всегда внимателен ко мне, однако нет…

Нет. Томас, конечно, заботился о Грейс и не раз вставал на ее защиту, когда замечал, что герцогиня обращается с ней несправедливо, но он никогда не стал бы сдерживать свой сарказм в беседе с бабушкой ради сохранения мира. А Грейс никогда бы и в голову не пришло попросить его об этом. Или упрекнуть за излишнюю язвительность.

Он был герцогом. И Грейс никогда не позволяла себе фамильярничать с ним, несмотря на дружбу.

А мистер Одли…

Грейс на мгновение закрыла глаза и отвернулась, чтобы Джек не увидел, как мучительно исказилось ее лицо. Сейчас он был всего лишь мистером Одли, стоящим не намного выше ее по положению. Но в ушах Грейс все еще звучал тихий зловещий голос герцогини: «Подожду Уиндема… Если он еще вправе носить это имя».

Герцогиня говорила о Томасе, и нетрудно было продолжить ее мысль. Если Томас не Уиндем, значит, Уиндем – мистер Одли.

Значит, этот мужчина… мужчина, который дважды поцеловал Грейс и пробудил в ней мечты о мире за пределами замка, возможно, истинный владелец Белгрейва. Герцогский титул не просто несколько лишних слов, добавленных к чьему-то имени. Это и земли, и состояние, и целый пласт истории Англии, возложенный на плечи обладателя герцогства. И если пять лет, проведенных в замке Белгрейв, чему-то и научили Грейс, так это тому, что аристократы заметно отличаются от остальной части человечества. Они так же смертны и тленны, также подвержены боли и недугам, как и весь людской род, и все же в них есть нечто особенное.

Отличие не делает их лучше, что бы ни утверждала герцогиня в своих бесконечных нравоучениях. Грейс никогда этому не верила. Быть иным не значит быть лучше. Однако знание своих корней, верность традициям и ощущение собственной значимости накладывают печать избранности на этих людей.

Если мистер Одли законный отпрыск Джона Кавендиша, тогда он герцог Уиндем, и мечтать о нем – непозволительная дерзость, когда ты всего лишь жалкая старая дева.

Грейс глубоко вздохнула, стараясь справиться с охватившим ее смятением, и лишь убедившись, что полностью владеет собой, повернулась к Джеку:

– Какую часть замка вы хотели бы осмотреть, мистер Одли?

Джек благоразумно решил не проявлять излишней напористости и любезно заметил:

– Конечно, мне любопытно было бы увидеть весь замок, но, боюсь, для подобной экскурсии одного утра маловато. С чего вы посоветуете начать?

– Может быть, с галереи? – Накануне вечером мистер Одли с интересом разглядывал картины у себя в спальне. Пожалуй, логично было бы выбрать галерею для первого знакомства с Белгрейвом.

– И глазеть на благообразные лица моих предполагаемых предков? – Мистер Одли раздул ноздри и скривил рот, словно только что проглотил что-то на редкость противное. – Думаю, не стоит. Слишком много предков для одного утра, спасибо большое.

– Но там только покойные предки, – пробормотала Грейс, изумляясь собственному нахальству.

– Вот этим они мне и нравятся, но только не сегодня.

Грейс бросила взгляд в сторону окна, сквозь которое в холл вливались потоки света.

– Я могла бы показать вам сад.

– Мой наряд не слишком для этого подходит.

– Тогда оранжерею?

Мистер Одли подергал себя за мочку уха.

– Боюсь, я совершенно глух к красотам природы.

Грейс сжала губы и, немного помолчав, спросила:

– Возможно, вы сами хотите что-то предложить?

– О, я мог бы предложить вам посетить массу мест в этом замке, но тогда от вашей репутации остались бы одни лохмотья.

– Мистер Од…

– Джек, – напомнил он, и Грейс показалось, что разделявшее их пространство внезапно сузилось. – Вы называли меня Джеком прошлой ночью.

Грейс застыла неподвижно, едва удерживаясь, чтобы не попятиться. Мистер Одли стоял достаточно далеко и никак не мог бы поцеловать ее, коснуться ее руки или даже случайно задеть. И все же Грейс почувствовала, что задыхается, сердце бешено заколотилось в груди.

Запретное слово «Джек» уже готово было сорваться с ее губ, но Грейс не произнесла его. Слишком ярким оказался нарисованный ее воображением образ мистера Одли в роли герцога Уиндема.

– Мистер Одли. – Грейс попыталась придать голосу строгость, однако ей это не удалось.

– Вы разбили мне сердце, – пожаловался Джек, безошибочно выбрав верный легкомысленно-веселый тон, что позволило сгладить неловкость. – Но я буду и дальше влачить свои дни, хотя боль моя поистине невыносима.

– Да, похоже, вы в глубоком отчаянии, – пробормотала Грейс.

Мистер Одли вопросительно изогнул бровь:

– Кажется, я уловил в вашем голосе сарказм?

– Разве что самую малость.

– Тогда ладно, потому что, уверяю вас, – он театральным жестом ударил себя в грудь, – я умираю мучительной смертью, хоть внешне это и не заметно.

Грейс стало смешно, она попыталась сдержаться и издала звук, похожий на фырканье. Она непременно смутилась бы, будь на месте Джека другой человек. Но мистер Одли держался так непринужденно и легко, что Грейс сама не заметила, как улыбнулась в ответ. «Интересно, сознает ли он, какой это замечательный дар – обращать в шутку любой разговор?»

– Идемте со мной, мистер Одли, – предложила Грейс, жестом приглашая Джека проследовать за ней в глубину коридора. – Я покажу вам мою любимую комнату.

– А там есть купидоны?

Грейс недоуменно моргнула.

– Что, простите?

– Сегодня утром мне пришлось буквально отбиваться от них, – пояснил Джек, пожимая плечами, словно говорил о вещах самых обыкновенных. – Они атаковали меня в гардеробной.

Грейс снова улыбнулась, на этот раз еще шире.

– А-а, я и забыла. Их там слишком много, да?

– Ну разве что если кто-то неравнодушен к голым младенцам…

Грейс снова фыркнула, давясь от смеха.

– У вас что-то с горлом? – осведомился Джек самым невинным тоном.

Грейс тотчас приняла серьезный вид.

– Насколько я знаю, отделкой этой гардеробной занималась прабабушка нынешнего герцога.

– Да, уж точно не герцогиня, – весело отозвался Джек. – Я сразу догадался. Она не похожа на любительницу херувимов и иных крылатых созданий.

Картинка, тотчас возникшая в воображении Грейс, была до того комична, что она не удержалась от смеха.

– Ну наконец-то! – воскликнул мистер Одли и добавил в ответ на любопытный взгляд Грейс: – А я уж думал, что вы снова поперхнулись.

– Кажется, к вам тоже вернулось хорошее настроение, – заметила Грейс.

– Для этого достаточно было избавиться от общества герцогини.

– Но вы познакомились с ней только вчера. Наверняка у вас и раньше случались неприятности.

Джек сверкнул ослепительной улыбкой:

– Я был безмятежно счастлив с самого первого дня, как только появился на свет.

– Идемте же, мистер Одли.

– Я никогда не поддаюсь дурному настроению.

Грейс изумленно подняла брови.

– Так оно у вас бывает?

– Еще бы, – рассмеялся Джек.

Весело переговариваясь, они перешли в заднюю часть замка. Джек то и дело подступал к Грейс с расспросами, куда же они идут.

– Я вам не скажу, – отвечала Грейс, охваченная волнующим, восхитительным предвкушением чуда. – Словами этого не передать.

– Э-э… еще одна гостиная?

Для кого-то другого – возможно, но только не для нее. Грейс эта комната казалась волшебной.

– А кстати, сколько здесь гостиных? – поинтересовался Джек.

Грейс задумалась.

– Я точно не знаю. Герцогиня предпочитает пользоваться только тремя, поэтому мы редко заходим в остальные.

– Так они покрыты пылью и плесенью?

– Нет, в них убирают каждый день, – улыбнулась Грейс.

– Ну конечно. – Мистер Одли огляделся, и Грейс поймала себя на мысли, что величие замка нисколько не пугает его, а скорее… забавляет.

Он рассматривал роскошные интерьеры с недоверчивой усмешкой, словно раздумывал, нельзя ли обменять все это великолепие на более скромное жилище, как если бы его похитила другая герцогиня, из замка поменьше.

– О чем задумались, мисс Эверсли? Как говорится, готов выложить пенни за ваши мысли, – заявил Джек. – Хотя, уверен, они стоят целого фунта.

– Куда дороже, – бросила через плечо Грейс. Легкомысленное настроение мистера Одли оказалось заразительным, и ей вдруг захотелось пококетничать. Чувство было незнакомым. Незнакомым и восхитительным.

Джек шутливо поднял руки вверх:

– Сдаюсь. Цена слишком высока, а я всего лишь бедный разбойник.

Грейс лукаво склонила голову набок.

– Так, значит, вы неудачливый грабитель?

– Туше, – признал Джек, – но увы, вы ошибаетесь. Я достиг блистательных успехов. Жизнь вора как нельзя лучше позволяет раскрыться моим талантам.

– Таланту наставлять пистолет на дам и срывать у них с шеи ожерелья?

– Дамы сами вручают мне ожерелья, поддавшись моим чарам. – Джек укоризненно покачал головой, искусно изображая обиду. – Признайте, разница велика.

– Пожалуй.

– Мне удалось очаровать даже вас. Грейс вспыхнула от негодования.

– Неправда.

Джек подскочил к ней и, прежде чем она успела отшатнуться, схватил ее руку и поднес к губам.

– Вспомните ту ночь, мисс Эверсли. Светила луна, дул легкий ветерок.

– Никакого ветра не было.

– Вы портите мои воспоминания, – проворчал он.

– Но ветра не было, – не сдавалась Грейс. – Это все ваши романтические фантазии.

– И вам хватает жестокости меня упрекать? – с озорной улыбкой парировал Джек ее выпад. – Я никогда не знаю заранее, кто скрывается в карете. Большей частью приходится иметь дело со старыми развалинами, страдающими одышкой.

Первым побуждением Грейс было спросить, к кому относится эпитет «развалина» – к мужчинам или к женщинам, но подобный вопрос мог подстегнуть его к более решительным действиям, и она предпочла промолчать. Вдобавок Джек все еще держал ее за руку, нежно поглаживая пальцем ладонь, и это вкрадчивое, ленивое движение лишило Грейс остатков воли, она не в силах была придумать остроумный ответ.

– Куда вы ведете меня, мисс Эверсли? – тихо прошептал Джек, касаясь губами ее руки.

Он снова поцеловал ей руку, и по телу Грейс пробежала дрожь.

– Это здесь, за углом, – чуть слышно пролепетала она. Голос отказывался ей повиноваться. Она задыхалась.

Джек выпрямился, но не выпустил ее руку.

– Ведите меня, мисс Эверсли.

Она повиновалась, мягко потянув Джека за собой в боковой коридор, к своей любимой комнате. Для остальных обитателей замка это была всего лишь нарядная гостиная, отделанная в кремовых и золотых тонах с редкими вкраплениями нежнейшего бледно-зеленого, цвета молодой мяты. Но Грейс, из-за каприза герцогини вынужденная вставать чуть свет, вошла сюда однажды рано утром, когда восходящее солнце висело низко над землей.

Воздух, пронизанный золотистыми рассветными лучами, потоками вливался в высокие окна, безымянная гостиная сверкала и искрилась мириадами солнечных брызг. Стоило солнцу подняться выше, и чары рассеивались, оставалось лишь пышное убранство, роскошный дворцовый интерьер, но в драгоценные ранние часы, когда за окном слышались нежные трели жаворонков, здесь царило волшебство.

А если мистер Одли не увидит чуда… Что тогда?

Трудно сказать, что это означало бы, но Грейс, несомненно, испытала бы разочарование. Чудесная комната. Маленькая тайна, значимая лишь для нее одной, и все же…

Ей хотелось показать Джеку гостиную. Сказочную игру утреннего света в той единственной комнате, которую Грейс воображала почти своей.

– Вот мы и пришли, – проговорила она, взволнованно переводя дыхание. Сквозь открытую дверь гостиной в коридор струился свет, оставляя сверкающий след на гладком паркете. В золотистых лучах можно было отчетливо разглядеть танцующие в воздухе пылинки.

– Это какая-нибудь тайная молельня? – усмехнулся Джек, поддразнивая Грейс. – Или экзотический зверинец?

– Это было бы слишком банально. Только закройте глаза. Вы должны увидеть все сразу.

Он взял ее ладони в свои и прижал к глазам. Теперь Грейс стояла пугающе близко от него, смущенная, с поднятыми вверх руками. Корсаж ее платья почти соприкасался с сукном его безупречно элегантного сюртука. Всего одно неуловимое движение, и она оказалась бы в его объятиях. Ей стоило лишь слегка качнуться вперед и прильнуть к его груди или обвить руками его шею, зажмуриться и запрокинуть голову. Тогда Джек поцеловал бы ее, заставив забыть обо всем, кроме этого головокружительного, пьянящего чувства.

Ей хотелось обнять его, раствориться в нем, стать частью его самого, и что самое странное – здесь, рядом с тайной комнатой, в золотом сиянии солнца это казалось самой естественной вещью на свете.

Но глаза Джека были закрыты, и часть волшебства ускользала, терялась. Наверняка так и было, ведь если бы в это мгновение он испытывал то же, что и Грейс, если бы он видел, что с ней творится, он никогда не произнес бы своим звучным, полным очарования голосом:

– Мы уже пришли?

– Почти, – прошептала Грейс.

Ей бы следовало радоваться, что колдовство развеялось, и благодарить провидение, что не успела совершить то, о чем потом сожалела бы. Но Грейс лишь разочарованно вздохнула. Она чувствовала себя обделенной. Ей не хватало именно сожалений… Грейс нестерпимо хотелось сделать что-нибудь, чего не следовало бы делать, чтобы потом лежать в постели без сна и вспоминать, пылая от стыда, свой ужасный поступок.

Однако ей не хватило храбрости совершить грехопадение. Она молча подвела мистера Одли к открытой двери и тихо произнесла:

– Это здесь.