Текст книги "Красавица и герцог"

Глава 6

Джек всегда гордился своей способностью находить смешное в любой ситуации, но, стоя в гостиной замка Белгрейв – точнее, в одной из гостиных, поскольку там их было великое множество, – он не мог выдавить из себя даже жалкой улыбки. Суровая реальность отбила у него всякое желание шутить.

Джек шесть лет прослужил офицером в армии его величества, и если годы походной жизни и сражений чему-то его и научили, так это тому, что судьба в любой момент готова сделать неожиданный поворот. Один неверный шаг, одна пропущенная мелочь, и можно потерять целый полк. Но, обосновавшись в Англии, Джек благополучно забыл об этом. Его жизнь превратилась в череду мелких стычек, которым было далеко до настоящего боя, ему нередко приходилось принимать решения, но все они были пустяковыми. Став разбойником, Джек ступил на опасную тропу, его ремесло напоминало дерзкий танец в двух шагах от петли палача, зато отвечать ему приходилось лишь за себя одного. От его решений не зависела чья-то жизнь или хотя бы даже чье-то жалованье.

Грабить кареты оказалось легче легкого. Для человека, получившего отменное образование и не желавшего подчиняться правилам, разбой стал увлекательной игрой. И кто бы мог подумать, что одно случайное решение – из Линкольншира Джек отправился на север, а не на юг – способно вызвать столь разрушительные последствия? Потому что одно было ясно: беспечной бродячей жизни Джека пришел конец. Конечно, Уиндем с радостью отпустил бы новоявленного кузена на все четыре стороны, но герцогиня, похоже, не собиралась так легко сдаваться. Несмотря на заверения мисс Эверсли, Джек подозревал, что старая перечница способна зайти весьма далеко, чтобы удержать при себе предполагаемого внука. Может, она и не сдала бы его властям, но уж точно оповестила бы всю округу, что ее давно потерянный внучек шатается по дорогам и грабит экипажи. А это чертовски осложнило бы Джеку жизнь.

Но если он действительно герцог Уиндем…

Тогда да поможет Бог всем им.

У Джека появилась робкая надежда, что тетя ему солгала. Никто не желал, чтобы безвестный чужак вдруг вознесся так высоко. И меньше всего он сам.

– Не мог бы кто-нибудь мне объяснить… – Джек набрал в грудь побольше воздуха и замолчал, сжав пальцами виски. Казалось, целый пехотный батальон прошелся по его голове. – Не мог бы кто-нибудь рассказать мне поподробнее о семейном древе? – Разве не должен был хоть кто-то знать, что отцу предстояло унаследовать герцогство? Тетушка Мэри? Мать? Сам Джек?

– У меня было трое сыновей, – решительно заговорила старуха. – Старший – Чарлз, средний – Джон, и младший – Реджинальд. Твой отец уехал в Ирландию сразу после того, как Реджинальд женился… – рот герцогини скривился, лицо приняло неприязненное выражение, – на его матери. – Старуха кивком указала на Уиндема.

– Она из городского сословия, – пояснил Уиндем голосом, лишенным всякого выражения. – Ее отец владел фабриками. Множеством фабрик. – Уиндем едва заметно дернул бровью. – Теперь они принадлежат нам.

Герцогиня поджала губы, недовольная тем, что ее перебили.

– Нас известили о кончине твоего отца в июле 1790 года.

Джек коротко кивнул. Время смерти совпадало.

– Через год мой муж и старший сын умерли от лихорадки. Меня болезнь обошла стороной. Младший сын к тому времени уже не жил в Белгрейве, так что он тоже уцелел. Чарлз так и не успел жениться, а о семье Джона мы ничего не знали. Считалось, что Джон умер, не оставив наследников. Так Реджинальд стал герцогом. – Старуха помолчала, ничем не выдавая своих чувств. – Никто не мог предположить, что так случится.

Все посмотрели на Уиндема. Тот промолчал.

– Я остаюсь, – тихо произнес Джек. Похоже, выбирать ему не приходилось. Вдобавок не мешало выведать побольше об отце. Человеку следует знать свои корни. Так всегда говорил дядя Уильям. Кто знает, может, этим он пытался дать понять Джеку, что заранее прощает его? На случай, если когда-нибудь Джек захочет стать Кавендишем. Конечно, дядя Уильям никогда не был знаком с этими Кавендишами. А если бы был, то, возможно, крепко бы подумал, прежде чем давать племяннику совет.

– Весьма благоразумно с твоей стороны, – отметила герцогиня, хлопнув в ладоши. – Итак, мы…

– Но прежде, – перебил ее Джек, – я должен вернуться в гостиницу и забрать свои вещи. – Он обвел глазами роскошную гостиную и весело усмехнулся. – Пусть и довольно скромные.

– Глупости, – отмахнулась герцогиня. – Ты получишь новую одежду. – Она брезгливо оглядела дорожный костюм внука. – И, позволю себе заметить, гораздо лучшего качества.

– Я не спрашивал у вас разрешения, – бросил Джек беспечным, непринужденным тоном. Он давно приучил себя не показывать гнева. Сердитый человек всегда уязвим.

– И тем не ме…

– Кроме того, – добавил Джек, не желая больше слышать голос старухи, – я должен объясниться с моими компаньонами. – Он перевел взгляд на Уиндема и сухо заметил: – Я не намерен раскрывать им правду. – Герцог, чего доброго, мог решить, что Джек собрался распустить слухи по всей округе.

– Не вздумай сбежать, – напутствовала его герцогиня. – Поверь, ты об этом пожалеешь.

– Вам едва ли стоит волноваться, – с ледяной вежливостью возразил Уиндем. – Кому придет в голову бежать, когда речь идет о герцогстве?

Джек яростно стиснул зубы, но усилием воли заставил себя промолчать. День и без того выдался скверный, довольно было и одной драки. И тут – вот дьявольщина! – герцог отрывисто бросил:

– Я составлю вам компанию.

Вот черт! Только этого не хватало! Джек резко обернулся к Уиндему и, недоверчиво вскинув брови, смерил его долим взглядом.

– Мне следует опасаться за собственную жизнь? – небрежно осведомился он.

Лицо Уиндема словно окаменело, и Джек, приученный не упускать ни единой мелочи, заметил, что руки герцога сжались в кулаки. Стало быть, Уиндем почувствовал себя оскорбленным. Однако Джека это нисколько не заботило, тем более что у него на горле чернели кровоподтеки, оставленные пальцами его светлости.

Джек повернулся к мисс Эверсли, выбрав из своего арсенала самую скромную и кроткую улыбку:

– Я представляю серьезную угрозу для герцога, из-за меня он может лишиться всего, даже имени. Любой разумный человек на моем месте подумал бы о собственной безопасности.

– Нет, вы ошибаетесь! – воскликнула мисс Эверсли. – Вы неверно судите о нем. Герцог… – Она запнулась и в ужасе глянулась на Уиндема, в воздухе повисло неловкое молчание. Но затем храбрая девочка решительно вскинула голову. – Он самый благородный человек из всех, кого я знаю, – с жаром заключила она. – Вам нечего опасаться.

Глядя на ее раскрасневшиеся щеки, Джек заметно приуныл. Неужели между мисс Эверсли и герцогом что-то есть? Они живут в одном доме, точнее, в замке, в обществе озлобленной, сварливой старухи. И хотя герцогиню никак нельзя назвать дряхлой и немощной, это вовсе не означает, что молодые люди не нашли бы возможности затеять флирт у нее под носом.

Он прищурился, разглядывая мисс Эверсли. Его взгляд медленно скользнул по ее губам. Джек сам себе удивился, когда поцеловал девушку минувшей ночью. Он вовсе не собирался этого делать. Прежде, останавливая кареты, он никогда не позволял себе ничего подобного. Но в ту минуту ему показалось совершенно естественным взять прелестную незнакомку за подбородок, наклониться и прижаться губами к ее губам.

Поцелуй был легким и мимолетным, однако при воспоминании о нем у Джека перехватило дыхание. Он только сейчас вдруг понял, как сильно ему хочется продолжения.

Джек повернулся к Уиндему. Должно быть, в выражении его лица явственно проглядывали ревность и неприязнь, потому что новоявленный кузен заметил с холодной усмешкой:

– Уверяю вас, какие бы бешеные страсти ни бурлили во мне, я не намерен им уступать.

– Вы говорите чудовищные вещи, – ахнула мисс Эверсли.

– Что ж, по крайней мере сказано искренне, – признал Джек. Ему не нравился этот человек, заносчивый и надменный, сызмальства привыкший повелевать и явно считавший окружающий мир своими законными владениями. Но Джек всегда уважал честность, даже в противнике.

Разбойник и герцог обменялись долгим взглядом, словно заключили молчаливое соглашение. Они не обязаны становиться друзьями. Не требовалось даже выказывать дружелюбие. Однако они будут честны друг с другом.

Джека это вполне устраивало.

По подсчетам Грейс, мужчины должны были вернуться часа через полтора-два самое большее. Ей не слишком часто доводилось ездить верхом, так что точно определить скорость она не могла, но, даже по самым скромным оценкам, двое всадников сумели бы добраться до почтовой гостиницы меньше чем за час. Еще какое-то время потребуется мистеру Одли, чтобы собрать вещи. Наверное, с этим он справится довольно быстро. А потом…

– Отойдите от окна, – раздраженно проворчала герцогиня.

Грейс сердито закусила губу, но, прежде чем повернуться, успела принять обычный безмятежный вид.

– Займитесь лучше делом, – буркнула старуха.

Грейс недоуменно обвела глазами комнату, пытаясь угадать, что от нее требуется. Герцогине нередко приходили на ум самые неожиданные идеи, и Грейс терпеть не могла, когда приходилось угадывать ее желания.

– Может, вы хотите, чтобы я вам почитала? – предложила она. Чтение было самой приятной из ее обязанностей. Они как раз недавно начали читать «Гордость и предубеждение». Грейс наслаждалась книгой, а ее светлость делала вид, что скучает.

Герцогиня фыркнула. Это означало «нет». Грейс в совершенстве освоила этот необычный язык. Хотя и не особенно гордилась своими успехами.

– Я могла бы написать письмо, – не сдавалась Грейс. – Вы, кажется, собирались ответить на послание вашей сестры?

– Я и сама отлично справляюсь с почтой, – огрызнулась герцогиня, хотя обе знали, что орфография у нее ужасающая. Грейс вечно приходилось переписывать заново все ее письма, прежде чем отправить.

Грейс глубоко вдохнула, а затем медленно выдохнула, ощутив легкую дрожь. У нее не было сил распутывать мудреные головоломки, которые так любила ее светлость. Только не в этот день.

– Мне жарко, – объявила герцогиня.

Грейс не ответила. Она надеялась, что этим все и закончится, однако старуха взяла с ближайшего столика какую-то безделушку. Веер, с ужасом поняла Грейс, когда герцогиня резким движением раскрыла планки.

«О, пожалуйста, только не это. Только не сейчас».

Старуха повертела веер в руках, разглядывая яркий, черный с золотом, китайский узор на лазурном фоне. Затем одним хлопком сложила и вытянула перед собой, словно жезл.

– Вы могли бы хоть немного смягчить духоту.

Грейс не двинулась с места. Ее скрытый бунт длился одно лишь короткое мгновение, не дольше секунды, – это был единственно возможный способ выразить свое возмущение. Грейс не смела отказать герцогине, как не смела обнаружить охватившее ее отвращение. Но она могла себе позволить выдержать паузу. Паузу достаточно длинную, чтобы герцогиня недоуменно нахмурилась. А затем, разумеется, Грейс взяла в руки веер.

– Я нахожу воздух в комнате довольно свежим, – заметила она, заняв место рядом с герцогиней.

– Это потому, что вы разгоняете его веером.

Грейс вгляделась в сморщенное лицо старухи. Прожитые годы оставили на коже линии и борозды, часть морщин говорила о преклонном возрасте. Но только не жесткие складки в углах губ, придававшие лицу герцогини вечно недовольное, угрюмое выражение. Что же случилось с этой женщиной? Откуда эта горькая гримаса? Возможно, смерть детей ожесточила ее? Или утраченная молодость? А может, герцогиня родилась с этой кислой, брюзгливой миной?

– Что вы думаете о моем новом внуке? – буркнула вдруг старуха.

Грейс на мгновение оцепенела, однако быстро овладела собой и продолжила обмахивать герцогиню веером.

– Я недостаточно хорошо его знаю, чтобы составить какое-то мнение, – осторожно ответила она.

– Глупости, – бросила герцогиня, глядя прямо перед собой. – Первое впечатление самое верное. Вам это отлично известно. А иначе что бы вам помешало выйти замуж за этого омерзительного коротышку, вашего кузена?

Грейс подумала о Майлсе, прочно обосновавшемся в доме ее родителей. Приходилось признать, что герцогиня зачастую высказывает вполне здравые суждения.

– Вам наверняка есть что сказать, мисс Эверсли.

Веер трижды поднялся и опустился, прежде чем Грейс решилась заговорить.

– Кажется, у него редкое чувство юмора и непотопляемое жизнелюбие.

– Непотопляемое, – повторила герцогиня медленно, будто пробуя слово на вкус. – Вполне подходящее определение. Никогда не задумывалась над этим, но сказано верно. – В устах герцогини это прозвучало почти как похвала. – Мальчик во всем похож на отца.

Грейс переложила веер из одной руки в другую, пробормотав:

– Вот как?

– О да. Хотя если бы его отец обладал этой самой… непотопляемостью в большей мере, нам не пришлось бы сейчас расхлебывать последствия, не так ли?

Грейс поперхнулась от неожиданности.

– Простите, мадам. Мне следовало более тщательно подбирать слова.

Герцогиня не потрудилась принять извинения.

– Он такой же ветреный и легкомысленный, как отец. Мой Джон вообще не способен был сохранять серьезность. Так и сыпал колкостями. Язык у него был острый как бритва.

– Я бы не сказала, что мистер Одли отличается язвительностью, – заметила Грейс. – Его шутки скорее забавны.

– Его имя не Одли, и, разумеется, его остроты разят наповал, – презрительно фыркнула герцогиня. – Вы слишком очарованы им, чтобы это заметить.

– Я вовсе не очарована, – запротестовала Грейс.

– Очарованы, не спорьте. Мой внук способен вскружить голову любой девице. Он настоящий красавец. Если не считать цвета глаз.

– На самом деле, – заговорила Грейс, – мне просто немного не по себе. День выдался на редкость утомительный. Да и ночь тоже.

Герцогиня нетерпеливо дернула плечом.

– Об остроумии моего сына ходили легенды, – заявила она, возвращая разговор к интересующей ее теме. – Не сомневаюсь, вы не уловили бы его тонкой иронии, но только потому, что он был слишком умен. Лишь человек блистательного ума способен нанести оскорбление так, чтобы униженный этого даже не заметил.

Грейс не находила в этом ничего забавного.

– Тогда какой же смысл это делать?

Старуха недоуменно заморгала.

– Что делать?

– Оскорблять. – Грейс снова сменила руку и, продолжая махать веером, тряхнула свободной кистью, чтобы разогнать кровь в онемевших пальцах. – Я хотела сказать, – поправилась она, хорошо понимая, что герцогиня только и ждет повода съязвить. – Какой смысл оскорблять кого-то и при этом стараться, чтобы он этого не заметил?

Герцогиня раздраженно закатила глаза.

– Подобные вещи питают самолюбие, мисс Эверсли. Впрочем, я и не ожидала, что вы поймете.

– Нет, – тихо отозвалась Грейс. – Я не понимаю.

– Вы не представляете, что значит остро чувствовать свое превосходство. – Герцогиня поджала губы и, слегка вытянув шею, покачала головой. – Откуда вам знать. – Презрительная фраза, брошенная герцогиней, звучала оскорбительно, только почтенная вдова, похоже, этого не понимала. Была в этом некая горькая ирония. – Мы живем в интересное время, мисс Эверсли, – изрекла старуха.

Грейс молча кивнула, повернув голову так, чтобы герцогиня, если бы ей вдруг вздумалось бросить взгляд в сторону компаньонки, не заметила ее слез. Родители Грейс всегда мечтали посмотреть мир, и хотя их скудных средств не хватало на путешествия, в доме Эверсли хранилось множество географических карт и книг о дальних странах. Отчетливо, будто это случилось вчера, Грейс вспомнила, как сидела как-то вечером с родителями у очага – все трое увлеченно читали, каждый свое, как вдруг отец оторвался от книги и воскликнул: «Ну разве это не удивительно? Оказывается, в Китае, если хотят кого-то оскорбить, говорят: "Чтоб ты жил в интересное время"».

Грейс украдкой сморгнула слезы, не зная, плакать или смеяться.

– Довольно, мисс Эверсли, – внезапно приказала герцогиня. – Мне уже не так душно.

Сложив веер, Грейс направилась к дальнему столику – удобный предлог, чтобы бросить взгляд в окно. Сумерки еще только начинали сгущаться, и подъездная аллея отлично просматривалась. Грейс и сама не понимала, отчего ей так не терпится увидеть Томаса и мистера Одли. Возможно, просто хотелось убедиться, что за время поездки мужчины не убили друг друга. Хоть герцог и окружил себя колючей броней иронии, Грейс совсем не понравилось выражение его глаз. И она никогда не видела, чтобы Томас на кого-то бросался. Он вел себя как настоящий дикарь, когда в бешенстве накинулся на новоявленного кузена. Если бы мистер Одли сам не был отъявленным драчуном, Томас наверняка покалечил бы его.

– Думаете, пойдет дождь, мисс Эверсли?

Грейс резко отвернулась от окна.

– Нет.

– Ветер усиливается.

– Да.

Подождав, пока герцогиня отвлечется на какую-то безделушку на туалетном столике, Грейс снова выглянула в окно. Разумеется, стоило ей это сделать, как тотчас раздался скрипучий голос герцогини:

– Надеюсь, дождь все же пойдет.

Грейс замерла, застигнутая врасплох. Затем медленно повернулась.

– Что, простите?

– Надеюсь, будет дождь, – повторила старуха будничным тоном, словно накликивать непогоду, когда двое джентльменов отправились на верховую прогулку, было обычным делом.

– Они вымокнут до нитки, – проронила Грейс.

– Это заставит их оценить друг друга, присмотреться внимательнее, что им все равно пришлось бы сделать рано или поздно. К тому же мой Джон ничего не имел против поездок верхом под дождем, он даже любил такие прогулки.

– Это вовсе не значит, что мистер…

– Кавендиш, – встряла герцогиня.

Грейс глотнула и задержала дыхание, пытаясь побороть раздражение.

– Как бы он ни называл себя, не думаю, что он должен любить верховые прогулки под дождем только потому, что его отец любил. Большинство их терпеть не может.

Похоже, герцогиню не слишком занимал этот вопрос, и все же она нехотя согласилась:

– Я ничего не знаю о его матери, это верно. Дурная кровь. Мало ли что он унаследовал от этой женщины.

– Не желаете ли чаю, мадам? – предложила Грейс. – Я могла бы вызвать горничную.

– Что мы о ней знаем, в конце концов? Почти наверняка она ирландка, а значит, ожидать можно чего угодно, они все чудовища.

– Ветер совсем разбушевался, – заметила Грейс. – Боюсь, вы продрогнете.

– Он хоть сказал, как ее зовут?

– Нет. – Грейс обреченно вздохнула: прямые вопросы не позволяли уклониться от разговора или хотя бы притвориться, что не участвуешь в нем.

– О Боже. – Герцогиня вздрогнула, в глазах ее вспыхнул ужас. – А вдруг она католичка?

– Мне доводилось встречать нескольких католиков, – вскользь заметила Грейс, когда стало ясно, что избежать неприятного разговора не удастся. – И, как ни странно, – добавила она шепотом, – ни у одного из них не было рогов.

– Что вы сказали?

– Что почти ничего не знаю о католической вере, – отозвалась Грейс. Она нередко адресовала свои реплики окнам или стенам, и не без причины.

Герцогиня издала невнятный звук, значение которого Грейс не смогла угадать. Нечто среднее между вздохом и презрительным фырканьем. Должно быть, все же это было фырканье, потому что затем старуха многозначительно добавила:

– Придется нам об этом позаботиться. – Она наклонилась вперед, рассеянно ущипнула себя за переносицу и, грозно сверкнув глазами, изрекла: – Пожалуй, мне следует поговорить с архиепископом.

– Это будет сложно? – спросила Грейс.

Старуха с отвращением скривилась и покачала головой:

– Это ничтожный человечишка, который вечно строит из себя бог знает что.

Грейс взволнованно подалась вперед. Ей показалось, что далеко впереди что-то движется.

– Одному Богу известно, что он потребует взамен, – пробормотала герцогиня. – Пожалуй, придется позволить ему переночевать в парадной спальне, только для того, чтобы он мог потом говорить, что спал на простынях королевы Елизаветы.

На подъездной аллее показались двое всадников.

– Они вернулись, – сказала Грейс и в который раз за вечер задумалась, какую роль ей предстояло сыграть в готовящейся драме.

В семье Кавендиш она была чужой, герцогиня сказала правду. Хотя в замке Грейс занимала особое положение, стоя ступенькой выше прислуги, ее никогда не посвящали в семейные дела. Откровенно говоря, Грейс и не стремилась ввязываться в дрязги между бабушкой и внуком. Герцогиня превращалась в сущую мегеру, когда оказывались затронуты интересы династии, а в Томаса точно дьявол вселялся, стоило ему сцепиться с бабкой.

Ей следовало извиниться и уйти. Не важно, что мистер Одли настаивал на ее присутствии. Грейс не отличалась любовью к интригам и вдобавок хорошо знала свое место, ей вовсе не улыбалось оказаться в самой гуще семейной склоки.

Она твердила себе, что пора исчезнуть, отвернуться от окна и попрощаться с герцогиней, сказав, что оставляет мадам наедине с внуками, и всякий раз не могла заставить себя сдвинуться с места.

Грейс так и слышала – вернее сказать, чувствовала – голос мистера Одли: «Она останется».

Значит, она была нужна ему? Может быть. Ведь мистер Одли ничего не знал об Уиндемах, ни об истории их рода, ни о холодной настороженности и неприязни, опутывавших весь дом, словно отвратительная липкая паутина. Нелепо было ожидать, что мистер Одли, едва появившись в доме, сумеет тотчас взять штурвал в свои руки. Нет, не так скоро, прежде ему предстояло изучить фарватер.

Грейс зябко обхватила себя руками за плечи, наблюдая, как мужчины спешиваются на подъездной аллее. Было странно и непривычно чувствовать себя кому-то нужной. Томасу нравилось повторять, что Грейс нужна ему, но он лукавил, и оба отлично это сознавали. Герцог всегда мог нанять другую компаньонку, которая сносила бы капризы его бабушки. Сам же Томас не нуждался ни в ком и ни в чем. Он был на редкость замкнутым и вполне довольствовался собственным обществом. Если самоуверенному, надменному герцогу Уиндему и было что-то нужно, то разве что редкие булавочные уколы, от которых звонко лопались мыльные пузыри его тщеславия. Он и сам это знал, что несколько смягчало его невыносимый характер. Томас никогда не заговаривал о подобных вещах, но Грейс хорошо понимала, на чем держится их дружба. Должно быть, скромная компаньонка единственная во всем Линкольншире не кланялась властительному герцогу, не лебезила и не расшаркивалась перед ним, стараясь польстить.

И все же он не нуждался в ней.

Грейс услышала шум шагов в холле и резко обернулась. Неподвижная, оцепеневшая, она ждала, когда герцогиня прикажет ей удалиться. Выжидающе глядя на старуху, она слегка подняла брови, словно бросая вызов, но госпожа решительно не обращала внимания на компаньонку.

Томас первым вошел в комнату.

– Уиндем, – отрывисто бросила герцогиня. Она никогда не обращалась к внуку по имени, предпочитая титул.

Томас сухо кивнул.

– Я приказал отнести вещи мистера Одли в синюю шелковую спальню.

Грейс бросила осторожный взгляд на старуху, ожидая ее ответа. Синяя шелковая спальня была одной из гостевых комнат. Довольно красивая и нарядная, она не принадлежала к числу лучших комнат в замке, не выделяясь ни размерами, ни пышностью, однако располагалась недалеко от покоев самой герцогини.

– Превосходный выбор, – одобрила старуха. – Однако повторяю: не называй его мистером Одли в моем присутствии. Я не знаю этих Одли и знать не хочу.

– Не думаю, что и им захотелось бы свести знакомство с вами, – парировал ее выпад мистер Одли, входя в комнату вслед за Томасом.

Герцогиня высокомерно воздела брови, будто желая подчеркнуть свое превосходство.

– Мэри Одли – сестра моей покойной матери, – продолжил Джек. – Она и ее муж, Уильям Одли, взяли меня к себе новорожденным младенцем. Они воспитали меня как собственного сына и, уступив моей просьбе, дали мне свое имя. Я не собираюсь от него отказываться. – Он холодно взглянул на герцогиню, ожидая, поднимет ли она брошенную перчатку. Однако, к удивлению Грейс, старуха промолчала. Тогда он повернулся к Грейс и отвесил учтивый поклон. – Вы можете обращаться ко мне «мистер Одли», мисс Эверсли.

Грейс присела в реверансе. Возможно, подобный жест не был предписан правилами этикета – статус мистера Одли оставался пока расплывчатым и неясным, – но этого требовала простая вежливость. В конце концов, джентльмен ведь поклонился.

Грейс покосилась на герцогиню, хмуро сверлившую ее взглядом, а затем на Томаса – тот весело усмехался, не скрывая при этом раздражения и досады (совершенно непонятно, как ему это удавалось).

– Ее светлость не может рассчитать вас за то, что вы называете мистера Одли его официальным именем, – заявил он с обычным легким оттенком нетерпения в голосе. – А если она это сделает, то я отправлю ее куда подальше, а вам назначу пожизненное содержание.

Мистер Одли посмотрел на Томаса с удивлением и явным одобрением, после чего повернулся к Грейс.

– Звучит заманчиво, – улыбаясь, прошептал он. – И насколько же далеко можно ее отослать?

– Я подумываю о том, чтобы расширить свои владения, – отозвался Томас. – Внешние Гебридские острова чудо как хороши в это время года.

– Ты просто жалок, – прошипела герцогиня.

– И чего ради я ее терплю? – громко посетовал Томас. Размашистым шагом он подошел к буфету и налил себе выпить.

– Ее светлость – ваша бабушка, – строго напомнила Грейс, пытаясь призвать мужчин к благоразумию.

– Ах да, родная кровь, – вздохнул Томас. – Говорят, она гуще, чем вода. Какая жалость. – Он смерил взглядом новоявленного кузена. – Вы вскоре поймете, что я имею в виду.

Грейс ожидала, что снисходительно-покровительственный тон герцога заставит мистера Одли ощетиниться, но его лицо не выражало ничего, кроме вежливого внимания. Любопытно. Похоже, мужчины заключили своего рода лицемерное перемирие.

– А теперь, – объявил Томас, повернувшись к бабушке и глядя на нее в упор, – я вернул вам ваше сокровище и умываю руки. Блудный сын приник к вашей любящей груди, мир вновь обрел гармонию. Не мой мир, – добавил он глухо, – полагаю, теперь этот мир принадлежит кое-кому другому.

– Только не мне, – возразил мистер Одли, тогда как остальные хранили молчание. На губах его заиграла ленивая усмешка – так улыбаются плуты и самые отчаянные бродяги. – Если вам интересно, – добавил он.

Томас наморщил нос с видом полнейшего безразличия.

– Мне не интересно.

Грейс растерянно посмотрела на мистера Одли. Тот все еще улыбался. Ее испуганный вопрошающий взгляд метнулся к Томасу.

Уиндем кивнул девушке, приветствуя ее кривой ухмылкой, затем поднес к губам бокал и осушил его одним ужасающе огромным глотком.

– Я ухожу.

– Куда? – потребовала ответа герцогиня.

Томас помедлил, стоя в дверях.

– Я еще не решил.

Что означало «куда угодно, только бы подальше отсюда», заключила Грейс.